Ещё не поздно

Ямамото снова не накинул капюшон, и холодные капли дождя попадали за воротник, стекали по голой спине, заставляя ежиться от неприятного ощущения. Он шел по улице быстро, сжимая в руке очень легкий рюкзак – даже на плечо не забросил, так шел. В рюкзаке была рубашка, конспект по алгебре и ключи от дома. Пиво и персики остались в квартире Гокудеры. Ямамото невольно поджал ягодицы – между ног было мокро от той скользкой дряни, которой его вымазали, это мешало. И больно тоже было. Не сильно, но очень противно. Хорошо бы до завтрашней тренировки прошло. По мокрому асфальту вместе с ним двигалась его тень – еле-еле заметная. Из кондитерской на углу вкусно пахло бисквитами. На перекрестке стояла девушка с ярко-красным зонтиком. Все было так обычно, что хотелось закричать. Или заплакать – дождь же, никто и не заметит. Ямамото улыбался. Шедший навстречу парень, кажется, прошлогодний выпускник их школы, вдруг шарахнулся в сторону, почти коснувшись плечом высокого забора. Значит, надо улыбаться по-другому. Ямамото даже замедлил шаг возле очередной витрины, рассматривая себя в затемненном стекле. Тусклое отражение уставилось на него черными глазами, но ничего особо страшного в нем не было. Обычный пацан, таких полгорода. И его только что трахнул лучший друг, к которому пацан пришел вместе выпить пивка и решить пару задач по алгебре. И из задницы у пацана сейчас сочится холодная смазка, в трусах мокро и яички поджимаются от прикосновения холодной влажной ткани и горечи внутри. Трусы надо сразу выкинуть, чтобы отец ничего не заметил. Мало ли. И на алгебру завтра идти не стоит. Лучше пораньше на тренировку. В желудке скрутило вовремя – уже показался дом. Последние метры пришлось бежать, чуть враскорячку из-за боли в заднице. Смешно со стороны, наверное. На унитазе он сидел долго, сначала по делу, потом просто так. Не хотелось выходить. Там, за стенами туалета, был мир, в котором лучший друг мог вот так просто предать. Заставить лечь на кровать, выставить зад, потом выебать как последнюю суку. Ямамото еще никто никогда не предавал, не считать же предательством то, что в садике хорошая девочка Мико перестала дружить с ним и стала дружить с другим мальчиком. Гокудера – его первый во всех смыслах. Любовник и предатель. Трусы, измазанные смазкой, дерьмом и даже немного кровью он завернул в непрозрачный целлофановый пакет и выбросил в мусорку на перекрестке, хотя ради этого пришлось снова выйти из дома. Потом он решил позвонить Цуне. Потом передумал, даже телефон отключил. Лег на диван, включил телевизор и стал смотреть, как в каком-то аниме благородные герои собираются на битву с главным злодеем. У одного персонажа оказались очень светлые волосы, и он клялся защищать друзей до последней капли крови. Пришлось переключить на другой канал и смотреть новости. У Гокудеры было худое бледное тело, мосластые коленки и сильные цепкие пальцы. В бассейне он показался Ямамото совсем тощим. Все-таки Такеши привык видеть мускулистые тела товарищей по команде – в раздевалке они иногда и потасовки устраивали, не всерьез, правда, но Гокудере бы и пары ударов хватило. Только вот побить Ямамото он смог и без всяких ударов. И почему он так покорно согласился? Можно же было просто – два удара, три. Это было бы правильно, любой бы так сделал... Ямамото всхлипнул и поджал ноги к животу, хотя в заднице резануло болью. Как он мог ударить, если просто не верил в то, что происходит? Ему все казалось, сейчас Гокудера скажет «Ха-ха, бейсбольный придурок, повелся?», и он рассмеется и попросит открыть пиво. А вот когда перед глазами были только собственные руки и белая простыня, пахнущая сигаретным пеплом, он поверил. И оцепенел. Потом, кажется, он пытался вырваться, когда горячее и твердое что-то стало пихаться в его задний проход, когда стало очень больно, а сверху навалился всем телом мокрый от пота Гокудера, но сил не хватило. Колени дрожали от слабости, перед глазами все плыло, пахло уже не сигаретами, а чем-то другим, от этого вязкого запаха подташнивало, и хотелось одного – чтобы все побыстрее закончилось. И Ямамото в жизни не забудет, как это, когда внутри невыносимо саднит от чужого вторжения, а бывший друг кричит не своим голосом, изо всех сил вталкиваясь в тебя. – Сынок? Отец приоткрыл дверь, заглядывая в комнату. Должно быть, стучался, только Такеши не слышал. – Да, пап? Я, кажется, задремал. – Ты же собирался к Гокудере. Свет включить? – Ага. Я уже вернулся. Хорошо, что голос не подвел. И улыбка сейчас сделается, надо только собраться. – Ужинал? – Это уже с лестницы. Отец пошел на кухню. – Да! Пришлось кричать. Надо улыбаться. Надо, чтобы никто ничего не заметил. Гокудера наверняка никому не скажет, значит, можно сделать вид, что ничего не было. И друга тоже не было. О Цуне Такеши думать не хотел. А он еще так завидовал, когда Гокудера радостно орал «Десятый!». Вниманию завидовал, радости, почти девчоночьему обожанию. Хаято казался таким смешным и хорошим. Одиноким. Ямамото все время хотелось до него дотронуться, до странных почти белых волос, до очень светлой, как у девушки, кожи, до родинки под ухом и до колечек в ухе, до колец на пальцах, до пальцев и запястий… Опять затошнило, но сейчас нельзя. Отец обязательно поймет, что что-то не так, на отравление не спихнешь. Завтра в школе они увидятся. Надо будет поздороваться. Как вот теперь быть, если внутри все смерзлось, как замороженные куриные потроха – в ярких упаковках, тошнотворно-розовые, с крошками льда и белесым морозным налетом. Себя в микроволновке не разморозишь. – Ложись уже, проспишь тренировку. – Да, пап. Хороший, конечно, выход – спрятаться в клубе. Ну, в смысле, забить на уроки и помахать битой в свое удовольствие. Плохо, что не получается уснуть. Все время на коже – ощущение чужих пальцев, а внутри кишки переворачиваются от того, что сделал Гокудера. Лучший, мать его, друг. За такое можно было бы убить. При мысли об убийстве по щеке сползла слеза. Первая. Потом ими пришлось давиться, затыкая рот одеялом. Когда он летел со школьной крыши вниз, так плохо не было. Было страшно, и сердце замерло, казалось, навсегда. А сейчас к горлу подступала тошнота, во рту поселилась противная мерзкая горечь. К завтрашнему дню все должно пройти. Надо просто забыть и жить дальше. О самоубийстве думать нельзя. Нельзя. Нельзя. Нельзя. Он шептал это «нельзя» до тех пор, пока не провалился в зыбкий сон, в котором пахло сигаретами. Голый Гокудера гладил свой член – розовый, обвитый венами, с крупной головкой. Такеши от него убегал, потом хотел ударить, убить, но Гокудера все никак не исчезал. Совсем измучившись, Ямамото проснулся, даже будильник еще не звенел. Отец уже ушел – с утра он выбирал на рынке свежую рыбу. На столе стоял укрытый полотенцем завтрак для Такеши. Чай он всегда заваривал сам. В холодильнике оставалось вчерашнее молоко. Ямамото взял пакет и пошел в комнату – собираться. Задница почти не болела, так, тянуло слегка. Хотелось забраться обратно в постель, лежать и глазеть в потолок, но он не мог позволить себе струсить. Был друг и не стало. Бывает. Переживем. – Привет! – Ямамото-кун! – Йо, Ямамото! Ты в раздевалку? – Тебя тренер искал! В школе легче не стало, наоборот, сердце замирало – вдруг сейчас появится Гокудера, и придется что-то делать и говорить. Он сбежал на поле. Тренер был доволен – его лучший игрок выложился на все сто, хоть и выглядел усталым. Цуна минут десять смотрел на Ямамото из-за защитной сетки, потом помахал рукой и ушел. Гокудеры с ним не было. Играть дальше сразу расхотелось. Домой тоже не хотелось. Ямамото решил просто послоняться по городу, все равно дождя не было. Вот вчера шел настоящий ливень. Дождь – его стихия, а теперь он всегда станет ассоциироваться с предательством. Назавтра Цуна снова оказался один, Ямамото даже решился к нему подойти. Гокудера, оказывается, заболел. Ну ладно. Тем лучше. – Идем ко мне, а, Ямамото-кун? Мама обрадуется. Интересно, а Савада может предать? – Ага, пойдем. Он почти сбежал из дома Цуны – там была Бьянка, а у Бьянки глаза Гокудеры. На следующий день пришлось идти извиняться. Потом вроде стало легче. Гокудера не появлялся, Цуна, пару раз порывавшийся спросить, не случилось ли чего между ними, больше не приставал с расспросами, Реборн притворялся, что ничего не происходит. Ямамото знал, что Цуна ходит проведать Гокудеру, но изображать дружелюбный интерес и спрашивать «как он там?» сил не было. Все уходили на то, чтобы выглядеть собой обычным и не срываться по пустякам. Ночами вот было плохо. Бессонница и кошмары – офигенная альтернатива, просто супер. Проснешься от очередного пропахшего пеплом сна и смотришь в окно, ждешь утра. Однажды даже показалось, что за забором и деревьями мелькнуло белое пятно, как будто чья-то тень со светлыми волосами. – Уходи отсюда, – губы кривились, когда Ямамото шептал эти слова. – Уходи или я тебя убью. Уходи. Уходи. Тень послушно исчезла и вернулась только на следующую ночь. Ямамото ждал на подоконнике, сжимая в руках биту. Потом тень перестала приходить. Гокудера вернулся в школу, Ямамото пару раз видел его издалека. Пришлось сачковать математику. Похоже, Гокудеру действительно надо убить, иначе Ямамото не получит аттестат из-за прогулов. Биту он поставил в угол. Теперь Ямамото Такеши коротал свои бессонницы с мечом.