Cinderella Girl

      Оранжевый луч послеполуденного осеннего солнца с трудом прорезал серую марлю неопрятных туч и бросил неровные рваные блики на умытый дождем город. Редкие капли продолжали мерно постукивать по карнизу, точно старинный метроном. Сквозь приоткрытое окно доносились звуки улицы. Циндао дышал запахом мокрой листвы и прибитой дождем пыли, приближающимися холодными рассветами и изморосью. Меньше, чем через неделю наступит ноябрь, самый серый, неприютный и полный мрачной меланхолии месяц в году, первый вестник зимы и холодов. Я никогда не любила ноябрь. К тому же, знала, что в Циндао и его окрестностях не бывает таких снежных, морозных, искрящихся зим, как в Финляндии, а значит, мой ноябрь затянется надолго, чуть не до весны.       Тряхнув головой, я попыталась отогнать меланхоличные мысли, которые цепкими и холодными, как у лягушки, лапками оплетали невыспавшееся сознание, и сосредоточилась на выгрузке свежих продуктов, которые только что притащила с пропитанного запахами специй сельскохозяйственного рынка. Красно-оранжевые апельсины пахли остро и терпко, почему-то слегка отдавая гвоздикой и навевая мысли о кружке горячего глинтвейна. Уложив их в отдельный пластиковый ящичек, я, наконец, захлопнула дверцы большого холодильника и прижала ладони к щекам. Пока я возилась с бутылками ледяного молока и прочей снедью, руки успели подзамерзнуть, кончики пальцев неприятно покалывало.       Подобрав шуршащие бумажные пакеты из-под продуктов, я сунула их в ящик под раковиной, чтобы потом выбросить. Из столовой донеслось звяканье чайной ложки о фарфор, а по воздуху поплыл резкий искусственный аромат. Я поморщилась. Цзытао снова пил свою любимую растворимую пародию на кофе. Наблюдая за парнем последние две с половиной недели, я отметила для себя эту его необычную страсть. Казалось бы, дорогущая кофемашина с кучей функций и отсутствие финансовых ограничений в выборе продуктов питания могли бы поспособствовать развитию особо изысканных, если не изощренных предпочтений в плане кофеиносодержащих напитков. Однако, как выяснилось, не в случае с этим человеком. Растворимый кофе парень поглощал в катастрофических объемах, а я стопками относила пустые чашки в посудомоечную машину, стараясь не грохнуть дорогой бледно-розовый китайский фарфор о не менее дорогой паркет.       После отъезда его родителей в Японию мы перекинулись от силы парой десятков фраз, не забывая при этом прожигать друг друга взглядами, от которых, казалось, между нами искрил и дымился воздух.       Недавно Цзытао позволил мне входить в его комнату, но это проистекало скорее из банальной необходимости и отсутствия у него времени и желания на самостоятельную уборку, чем из стремления подпустить меня поближе. Мне было разрешено наводить чистоту на полу, забирать одежду в стирку и уносить чашки и блюдца, которые он таскал на свой письменный стол, заваленный исчерканными бумажками со строчками потенциального музыкального шедевра. Но не дай Бог мне было прикоснуться к чему-то, что не входило в этот список. Кажется, он пообещал оторвать мне руки. Или что-то в этом духе.       Ко всему прочему, у этого чуда начался творческий кризис, от которого страдал не столько он, сколько я.       – Эвелин, – я закатила глаза, услышав свое имя. – Подойди.       Я не могла, тем не менее, не отметить, что за две с лишним недели из его голоса, когда он обращался ко мне, потихоньку начала исчезать открытая неприязнь, сменяясь снисходительным безразличием с ноткой презрения. Какой-никакой, а все же прогресс.       Пригладив собранные в хвост волосы и глубоко вздохнув несколько раз, я оправила подол фартука и попыталась нацепить вежливую улыбку, прежде чем войти в столовую.       – Да?       Парень, подперев голову рукой, окинул меня пустым взглядом. Под глазами залегли темные тени, волосы взъерошены. Рядом с ним на столе стояли две пустые чашки. Я догадывалась, что он снова не спал всю ночь, возясь с черновиками песен. Судя по всему, он залег лишь под утро, потому что выполз из комнаты ближе к полудню, не удостоив меня приветствием. Оставив обед на столе, я отправилась на рынок, а по возвращении обнаружила, что парень не съел и половины. Впрочем, ничего нового. То ли он объявил бойкот не только мне, но и приготовленной мною еде, то ли всегда питался словно мышонок, – этого я пока не выяснила.       – Пойду покатаюсь, – обращаясь к стене чуть левее меня, наконец изрек Цзытао. – Надо развеяться. Можешь прибраться у меня, я не вернусь до вечера.       Я кивнула.       – А что приготовить…       – На ужин? – перебил он. – Себе готовь, что хочешь.       Поборов желание закатить глаза, я сложила руки на груди и медленно, точно разговаривала с ребенком, уточнила:       – Вы прекрасно поняли, что я имела в виду. Если хотите умереть от голода, то выберите время вне моей рабочей смены, очень вас прошу.       Парень устало протер глаза, поднимаясь из-за стола.       – Послушай, тебе обязательно так много говорить?       От неожиданности и возмущения я пребольно прикусила кончик языка и невольно пискнула. Честное слово, иногда мне кажется, что скоро я просто уйду, хлопнув дверью и наплевав на всякую гордость. И напоследок обязательно кину фартук ему в лицо. Вместе с перчатками и ершиком для чистки раковины. О да.       В красках представляя себе сей восхитительный момент, я не сразу поняла, что Цзытао разродился еще на пару реплик. Вот черт.       – Простите? – переспросила я, отгоняя соблазнительное наваждение и возвращаясь с небес на бренную землю.       Он посмотрел на меня как на блаженную.       – Просто. Прибери. В комнате, – парень делал паузу после каждого слова. – Потом можешь быть свободна.       – Но ведь рабочий день…       Он уже вышел в коридор, но я готова была поклясться, что слышала, как скрипнули его зубы.       – Твой рабочий день заканчивается, когда я скажу. Если я не хочу, чтобы ты была в моем доме, когда я вернусь, значит, тебя здесь быть не должно.       Неизвестно как умудрившись молча проглотить обидные слова, я ощутила, как в венах забурлил гнев, грозя расплавить меня изнутри. Вот-вот пар из ушей пойдет. Высокомерный, напыщенный индюк. Придурок крашеный. У-у-у, чтоб тебя!       Но крашеному придурку, очевидно, было оранжево все, что не фиолетово.       Пятнадцатью минутами позднее высокая фигура в бежевом драповом пальто от Гуччи скрылась в сумерках улицы, громко хлопнув входной дверью.       * * *       Бездумно погрузив кофейные чашки в посудомоечную машину, я вернулась в комнату. Закатала рукава фланелевой рубашки и принялась задумчиво подбирать с пола отбракованные хозяином предметы гардероба. Мне не давала покоя мысль о том, что парень, будучи в таком, мягко говоря, не очень адекватном состоянии, гоняет в эти минуты по улицам Циндао. Нервный, сонный и сердитый, он был способен натворить глупостей. Таких же больших глупостей, как его самомнение, раздутое до размеров Восточной Европы.       От помятой белой футболки, которую я нашла на спинке кожаного кресла, пахло дорогим парфюмом. Цзытао едва ли надевал ее более одного раза. Прижимая кучку одежды к груди, я, словно в тумане, шла в ванную.       А еще этот самовлюбленный болван открыто велел мне исчезнуть до его возвращения, так что я даже не смогу убедиться, что он вернулся домой в целости, прежде чем уйду.       В семь вечера я закончила уборку. За окном стремительно темнело, зажглись уличные фонари, пронизав лучами поднимающийся от мокрого асфальта туман и окутав тротуары мягким желтоватым светом. Ветер усиливался, легкий шелковистый тюль то и дело взметался вверх, гонимый потоком воздуха из фрамуги.       В семь пятнадцать я задумчиво вертела в руках телефон и нервно постукивала ногой о пол, сидя на краешке кожаного дивана в гостиной и борясь с желанием набрать номер Цзытао, который отсутствовал, по моим подсчетам, четыре с половиной часа.       Мне была противна мысль, что я переживаю за человека, который, не стесняясь, демонстрировал ко мне такую неприязнь. Противна до дрожи, но я ничего не могла с собой поделать. Я скрежетала зубами и ругала парня последними словами. Ругала и себя, за то, что не остановила его. Он, конечно, и слушать не стал бы, но, вероятно, стоило попытаться? Если бы я не знала, как Хуан Цзытао умеет вести себя за рулем своего спорткара, возможно, переживала бы меньше.       В восемь ноль-ноль, погасив свет в квартире, я закуталась в свое теплое клетчатое пальто, намотала на шею огромный синий шарф и закрыла дверь своей копией ключа.       Тщетно напрягая зрение и теребя в озябших руках мгновенно остывший на воздухе металл ключей, вглядывалась я в вечерний сумрак, пронизанный лучами уличных фонарей и наполненный гулом автомобилей и людских голосов. Все, включая меня, спешили домой, кто своим ходом, кто на колесах. Впрочем, нет. Не все.       Ни знакомой чернильно-черной машины со слепящими галогенными фарами, ни долговязой фигуры в бежевом пальто.       Это как же он, я извиняюсь, задолбался со своими дурацкими песнями, чтобы мотаться неизвестно где аж пять с лишним часов? Естественно, ему наплевать, что я не знаю, где он. Впрочем, мне тоже наплевать с высокой финской елки. Мне бы лишь хотелось знать, что я не получу по шее от его родителей и не вылечу на улицу, если он вляпается в какую-нибудь передрягу, только и всего.       Ворча и продолжая обзывать парня всякими нехорошими словами на обоих языках, я добралась до дома часам к девяти, замерзшая и злющая как черт.       В подъезде затхло пахло плесенью и жутко сквозило холодом из-под входной двери, которая никогда не закрывалась до конца. Я зябко поежилась, на ходу пытаясь достать непослушными в перчатках пальцами ключ от своей квартиры. Под потолком надрывно мигала старая лампочка, которая, по всей видимости, готовилась вот-вот испустить дух. Да уж, не чета светлым и теплым апартаментам семейства Хуан.       Выпив горячего чаю с горстью моих любимых засахаренных орешков, я наскоро приняла душ и, не снимая длинного махрового халата, поскорей нырнула под одеяло, стуча зубами и отбивая ими дробь не хуже барабанщика на военном параде. Батареи снова холодные и покрытые мелкими капельками противной влажной испарины. Одному Богу известно, что произошло опять, однако это уже третий раз, когда отопление помахало нашему дому ручкой. Мокрые после душа волосы также не способствовали ощущению тепла и уюта.       Ночник слабо освещал маленькую спальню. Тени от ветвей растущего под окном дерева плясали на стене. В сумраке крохотной комнаты тревоги атаковали мой несчастный мозг с новой силой. Кто-то скажет про нехорошее предчувствие. Я посмеюсь и скажу, что это полнейшая ерунда и глупые предрассудки. Наверняка это творческое дитя роскоши уже восстановило свою истерзанную душу долгой прогулкой и теперь нежится в теплой постели. В отличие от меня. Или, быть может, пьет свой неизменный кофе, раскачиваясь на табурете в столовой. Однажды я видела, как он это делает. Забавно, будто ребенок. Но когда он заметил, что я наблюдаю, зыркнул на меня так, что табун мурашек пробежал по загривку, и я поспешила унести ноги восвояси, чуть не впаявшись в дверной косяк.       Но дурацкое чувство тревоги не уходило, как бы громко я не шикала на него и не убеждала саму себя, что мне совершенно все равно. Я злобно скрипнула зубами и решительно взяла телефон с тумбочки, не поднимая головы от подушки. Пусть я сейчас получу в свой адрес очередную порцию не в меру ласковых выражений, по крайней мере, смогу спать спокойно. Не укусит же он меня через телефон, в конце концов.       Однако, не успела я выбрать нужный контакт, как мобильник разразился трелью входящего звонка, и я от неожиданности чуть не уронила его себе на лицо.       Номер незнакомый. В районе желудка тут же неприятно засосало. Прочистив горло, я ответила на звонок.       – Алло.       – Чжан Эвелин? – мужской голос звучал из трубки глухо, но твердо.       Я села на кровати, неосознанно сжав телефон крепче.       – Да, это я. А вы, простите?..       – Офицер полиции Ан Кемин.       Меня словно от души треснули по затылку чем-то тяжелым.       – Что случилось? – я едва узнала свой голос, вмиг осипший и надломленный.       – Господин Хуан Цзытао утверждает, что вы можете за него поручиться. Он задержан за превышение скорости и находится у нас в участке. Вы сможете забрать его?       – Задержан… Он в порядке? – мне нужно знать. Потому что если в порядке, то когда я доберусь до него, немедленно это исправлю.       – Не волнуйтесь, в порядке. Никто, к счастью, пострадать не успел. Так вы приедете?       Я запустила свободную руку в мокрые волосы и зашипела от досады.       – Ладно. Видимо, больше некому. Он же у нас та ещё сиротка, – в моем голосе отчетливо прозвучала издевка, но полисмен ее проигнорировал. – А его машина… Скажите, она не арестована? Можно будет забрать ее?       – У вас есть права?       – Финские. Я не здешняя.       – В данном случае это не столь важно. Захватите с собой. Они вам пригодятся.       – Вы лишили его прав?       Ан Кемин вздохнул, явно утомленный телефонным разговором.       – Вам известно, что это второй подобный инцидент за последние два месяца?       Я кивнула, хотя понимала, что мужчина меня не видит.       – Значит, лишили. Я приеду. Скажите адрес.       Полицейский продиктовал адрес участка.       – Я передам господину Хуану, что вы приедете за ним.       – Передайте, что я ему оторву все, до чего смогу дотянуться, – пробормотала я, нажимая «отбой».       За окном надрывно разорались коты. Втискиваясь в джинсы, я почувствовала, что вот-вот присоединюсь к ним. На что я только подписалась? И почему я? У него же есть менеджер и другие серьезные дядьки со студии. Есть друзья. Наверное. Может быть, девушка? Но нет, он называет полисмену имя Чжан Эвелин. Он точно издевается и в этот раз огребет от меня по полной программе. Плевать, если скажет мне убираться восвояси. Я и сама уйду, если понадобится.       Шапку я не нашла. Наверно, завалилась куда-то в недра старого платяного шкафа со скрипящими дверцами. Выхватив из папки с документами водительское удостоверение, я вылетела из квартиры, на ходу запихивая его в карман сумки и шипя, точно кошка, которую окатили ледяной водой из ведра.       Только дурак суется на улицу октябрьской ночью с мокрой головой. Или тот, кому повезло работать на человека по имени Хуан Цзытао.