Cinderella Girl

      Примирительная вечерняя прогулка по тонущим в сумерках и клочьях белесого пара улочкам Циндао принесла свои плоды. И я сейчас говорю не только о том, что на моем туманном горизонте замаячила призрачная возможность заиметь в лице Цзытао если не друга, то хотя бы человека, которого обычно называют приятелем. У всякого события всегда есть две оборотные стороны.       Прибыв на место работы следующим утром, я не обнаружила никаких признаков присутствия хозяина в доме. Обычно меня встречал шорох, доносящийся из столовой или ванной, запах кофе и небрежно брошенное приветствие в духе: «А вот и Чжан!». Этим утром ни один из перечисленных индикаторов не сработал, и я осторожнее, чем обычно, прошла в квартиру, оставив пахнущую морозным утренним воздухом верхнюю одежду на вешалке. Тишина так и звенела в ушах, поэтому неудивительно, что я подпрыгнула от неожиданности, когда ее вдруг рассек сухой кашель, донесшийся из уже хорошо известной комнаты дальше по коридору.       Выдохнув, я на секунду прислонилась к стене и невесело усмехнулась. Пришла пора отдавать долги, Эвелин. Не иначе как Хуан Цзытао умудрился простудиться. А простуженный Цзытао – это, наверняка, как обычный Цзытао, только хуже.       Отлепившись от стены, я пригладила собранные в низкий хвост волосы и робко толкнула дверь. Парень сидел в кровати, обернувшись одеялом в два слоя и прижимая к груди подушку. Светлые волосы спутаны, как после долгого беспокойного сна. Покрасневшие слезящиеся глаза часто моргают. Довершала картину здоровенная полупустая упаковка бумажных носовых платков, занимавшая почетное место на ложе рядом с парнем.       На звук открывшейся двери он поморщился и обратил на меня усталый взор карих очей.       – Где тебя черти носили, Чжан? – голос обиженный и такой тихий и хриплый, что я едва разобрала слова, слетевшие с пересохших губ.       – И тебе доброе утро, – я выразительно вскинула руку с часами. – Сейчас без пяти восемь. Черти могут носить меня где угодно еще целых пять минут.       Цзытао возмущенно и на удивление активно заерзал в своем одеяле. Мне показалось, что он сейчас свалится с кровати, но этого, к счастью, не произошло.       – Издева… Апчхи! Твою ж мать… Издеваешься? – он исподлобья зыркнул на меня и высвободил из-под одеяла руку, чтобы прихватить новый платок из пачки.       Я осторожно приблизилась к кровати и, с мгновение поколебавшись, легонько притронулась ладонью к его лбу, чтобы тут же, ахнув, отдернуть ее, точно обжегшись о раскаленную печку. Парень недовольно наморщил нос и мотнул головой, отстраняясь от моей руки.       – У тебя ладони холодные. Как у мыши.       Решив не обижаться на «мышь», я расправила краешек одеяла и присела на самый уголок в изножье кровати.       – Ты в курсе, что у тебя температура?       Парень перестал шуршать платочками и снисходительно сузил на меня слезящиеся глаза.       – Нет, Чжан. Ждал тебя, чтобы ты мне это сказала. Без тебя бы не понял.       Ну он издевается. Сдать бы его в больницу, и дело с концом. Пусть ему там горчичники поставят. И клизму литров так на пять, в целях профилактики идиотизма.       – Тогда хватит заседать, ложись и болей молча. Не распространяй бациллы.       – Да что ты себе позволяешь? – скулы парня негодующе вспыхнули нездоровым румянцем.       Я поднялась на ноги и сложила руки на груди.       – Мне уйти?       С секунду поразмыслив, он недовольно буркнул:       – Нет.       – Тогда ляг, будь добр.       Цзытао пробухтел что-то и, шмыгая заложенным носом, улегся на бок спиной ко мне. Из-под одеяла теперь торчала только белобрысая взъерошенная макушка. Я ощутила странное желание погладить его по волосам и тут же тряхнула головой, отгоняя нездоровые мысли. Не иначе, как меня тоже продуло.       – Лекарства какие-нибудь уже пил?       – Нет, – глухо донеслось из-под одеяла. – Там на тумбочке список есть.       Я цапнула маленький листочек и пробежалась по нему глазами.       – Вызывал врача? Это он выписал?       Цзытао зашелестел, перевернувшись на спину. Одеяло он натянул по самый нос, так что только карие глаза поблескивали в утренних сумерках.       – Он не смог приехать, пришлось по телефону распинаться. Сказал, на грипп не похоже. Какая-то сезонная пакость. И на том спасибо.       – У вас тут один врач на весь город, что ли? – я недоверчиво покосилась на Цзытао и помахала листочком.       Парень демонстративно прижал ладони к вискам и прикрыл глаза.       – Господи, Чжан… Как бы тебе потактичнее сказать? Для тебя – не один. А мне лучше бы не светиться лишний раз перед посторонними людьми в таком состоянии.       – Тяжела и неказиста жизнь народного артиста? – я несмело улыбнулась одним уголком губ. – Ладно, я в аптеку. Постарайся не умереть до моего возвращения.       – Уж как-нибудь, – хмыкнул парень и чуть приспустил одеяло с лица. Взгляд его, хоть и оставался туманным, смягчился и несколько просветлел.       Сунув бумажку в карман джинсов, я подошла к окну и задернула шторы. Бледные пятна утреннего света, мирно лежавшие на лице парня, исчезли.       – Попробуй поспать. Я быстро.       Взгляд карих глаз провожал меня до двери. Когда я взялась за ручку, Цзытао вдруг хрипло окликнул:       – Эвелин.       Я обернулась, вопросительно вскинув брови. Парень приподнялся на локте и, потянувшись к тумбочке, выудил что-то из ее недр. Секунду спустя я увидела в его пальцах ключи.       – Возьми машину. Быстрее будет.       – Уверен? – я отпустила ручку двери и вновь приблизилась к кровати.       – Разобьешь, убью, – с кривоватой улыбкой прошелестел Цзытао. – На.       Наши пальцы на миг соприкоснулись, и я ощутила странное покалывание, пробежавшееся по позвоночнику. Наверное, это из-за того, что его рука слишком горячая. Да, определенно. О том, что, будь его пальцы любой другой температуры, эффект был бы такой же, я предпочла не думать. Вот еще.       * * *       Запарковав автомобиль в гараж, я поспешно вылетела наружу, сжимая в одной руке пакетик с лекарствами, в другой – ключи от дома и пульт управления. Не глядя, нажала нужную кнопку и, слушая краем уха шелест закрывающейся двери гаража, припустила к ступенькам парадного входа. Под подошвами ботинок мелкими брызгами рассыпались покрывшиеся тонкой корочкой льда лужицы. Ледяная пыль мерцала в свете восходящего солнца, лучи которого устало и сонно пробивались сквозь прозрачную пастельную дымку.       Повернув ключ плохо слушавшимися от мороза пальцами, я была готова переступить порог, когда услышала за спиной голос. Женский вкрадчивый голос, от которого волосы на затылке встали бы дыбом, если бы не накинутый на голову капюшон теплого пальто. Мех заглушал звуки, но приторную, точно сахарный сироп, манеру Кан Сомин я бы узнала из тысячи, даже будь на мне пять капюшонов и еще три шарфа.       – Привет, Золушка.       Стиснув челюсти чуть не до зубовного скрежета, я резко развернулась на каблуках. Так некстати выбившаяся из-под капюшона и заиндевевшая от дыхания светлая прядь чуть не попала мне прямо в рот, и я яростно дунула на нее, сгоняя в сторону. Кан насмешливо смотрела на меня сверху вниз, пристукивая высоченными острыми шпильками полусапожек на меху.       – Давно не виделись, Сомин, – прошипела я, чувствуя, как сжимаются замерзшие пальцы на ручках аптечного пакетика. – К сожалению, у меня нет ни времени, ни желания с тобой разговаривать.       Слова повисали в воздухе клубами пепельно-серого пара.       – Не сомневаюсь, – она обнажила зубы в хищной ухмылке. – Но я не к тебе.       Я взялась за ручку двери с намерением юркнуть внутрь и захлопнуть ее перед изящным носом девушки.       – Тогда ты зря пришла. Цзытао нет дома.       – Вот как? – она вскинула брови и захлопала длинными ресницами.       – Вот так, – не моргнув глазом, отрезала я и переступила порог.       Сомин извлекла что-то из лакированного клатча и протянула мне. Я нахмурилась и приняла из ее пальцев что-то похожее на открытку.       – Передай Тао, – мурлыкнула Кан за секунду до того, как я, наконец, хлопнула дверью, пожалев, что не прищемила ненароком точеный кукольный носик.       В прихожей я бросила торопливый косой взгляд в зеркало и сама поразилась тому, что увидела. Холодный стальной блеск серых глаз, сжатые в ниточку побелевшие губы, заострившиеся бледные скулы и растрепанные заиндевевшие пряди, точно припорошенные пеплом остывшего костра. И это всего после каких-то пары минут один на один с бывшей возлюбленной Цзытао. Кончики пальцев, однако, подрагивали, и от них к плечам и дальше, к груди, разливалось странное удовлетворение от осознания того, что я не впустила ее на порог. Возможно, у меня не было на это особых прав, но что-то подсказывало мне, что парень не сильно расстроится, когда узнает об этом.       Наскоро раздевшись, я оставила на вешалке пальто, от белой ткани которого веяло морозным запахом декабря, закатала рукава свитера и юркнула в ванную. Горячая вода ласково смывала с рук остатки морозного оцепенения вместе с воспоминаниями о встрече с Кан Сомин.       Из комнаты парня не доносилось ни звука. Я тихонько приоткрыла дверь. Пряди светлых волос по-прежнему торчали из-под краешка одеяла, которое мерно, но как-то слишком уж часто вздымалось и опускалось в такт дыханию лежавшего под ним человека.       Предчувствуя неладное, я поспешно приблизилась к кровати, едва не навернувшись на невесть откуда выпавшем проводе от синтезатора. Цзытао совершенно точно спал, но сон его скорее походил на болезненное полузабытье, потому что бледная кожа покрылась испариной, а сам парень мелко дрожал в ознобе, в чем я убедилась, убрав прилипшие к высокому красивому лбу волосы и прижав к нему ладонь. Температура явно стала еще выше, и я, не на шутку струхнув, торопливо вынула из кармана смятый листочек с рекомендациями врача и принялась читать. Взгляд судорожно прыгал со строчки на строчку, а в голове носились обрывки злых проклятий, адресованных мне и моей нерасторопности, Кан Сомин, вирусам и самому Цзытао, чья очередная звездная придурь мешала ему вызвать врача на дом.       С трудом вычленив нужную информацию, я ринулась за жаропонижающим на кухню, едва вписавшись в дверной проем.       Дрожь в руках грозилась расплескать воду из стакана, поэтому я, от греха подальше, поскорее избавилась от него, поставив на тумбочку.       – Цзытао, – понизив голос, я легонько потрясла парня за плечо. – Просыпайся, надо выпить лекарство.       Парень невнятно захмыкал и пару раз шмыгнул заложенным носом, но не проснулся. Тогда я, сама не совсем понимая, что делаю, аккуратно, почти ласково провела по его лбу рукой, убирая вновь упавшие на лицо волосы, и склонилась к самому его уху.       – Цзытао, ну пожалуйста, – голос дрогнул и чуть не сорвался. – Выпьешь таблетку и снова ляжешь спать. Ты должен мне помочь, иначе мне придется вызвать скорую.       На этот раз, к моей немой радости, парень медленно открыл слезящиеся глаза, переворачиваясь на спину.       – Чжан, ты? – осипший голос, видимо, обжигал его горло, потому что он тут же болезненно сморщил лоб.       – Я. Пока я. Но если тебе не станет лучше, поверь, я вызову тебе врача. Можешь наорать на меня или уволить, но я все равно это сделаю.       Он прижал ладони к лицу и глухо пробухтел:       – Ладно.       Взяв в левую руку стакан с водой, я осторожно помогла парню приподняться на локтях, легонько обняв его плечи правой рукой.       – Держи, – я сунула ему стакан и, продолжая придерживать за плечи, протянула таблетку. Он скептически окинул взглядом довольно большую пилюлю, которую я держала в кончиках пальцев, и с обреченным видом цапнул ее зубами прямо из моей руки.       – Гадость какая, – парень поспешно осушил стакан и с обиженным видом вернул его мне.       – Это тебе не растворимый кофе, – улыбнулась я уголками губ, хотя в душе все еще плескалась противная, склизкая и холодная тревога.       – Да уж, – по сухим губам Цзытао пробежало нечто, отдаленно напоминавшее ухмылку.       Я отставила стакан обратно на тумбочку и, поправив подушки, помогла парню вновь принять горизонтальное положение. То ли из-за сумерек, то ли из-за нездорового блеска карих глаз мне казалось, что его взгляд буравит меня насквозь. Почему-то смутившись, я оправила одеяло на его груди, ненароком задев пальцами лежащую поверх него горячую руку Цзытао.       – Скоро станет легче, – полушепотом сказала я, стараясь успокоить не то парня, не то себя. – Через час придется снова тебя разбудить, надо будет выпить антибиотик.       – Хорошо, – он устало прикрыл глаза, но через секунду снова распахнул их, что-то вспомнив. – Чжан, ты дура или как?       Я оторопела и чуть не свалилась с краешка кровати, на котором сидела полубоком к парню.       – Надень маску сейчас же! – строгий огонек полыхнул в узких глазах, и мне на секунду подумалось, что Цзытао и вправду мог бы быть неплохим старшим братом. – Заболеешь тоже, и будем валяться как два идиота. Поверить не могу, что ты сама не догадалась.       – Ладно, надену, не верещи, – вздохнула я, поднимаясь на ноги. – Лучше пусть в этом доме останется один лежащий идиот.       – Да что ты вообще… – парень возмущенно заерзал и попытался приподняться, но тут же снова рухнул на подушку.       – Лежи уже, Господи, – склонившись к его лицу, я придержала его за плечи. Он закатил глаза, но ерзать перестал. – Вот так. Отдыхай.       Он покорно закрыл глаза и тяжело вздохнул. Я бросила взгляд на его подрагивающие ресницы и остро очерченные в сумерках скулы.       У самой двери обернулась еще раз и тихо-тихо прошептала:       – Выздоравливай скорее.       * * *       Уборка в тот день не ладилась, потому что я каждые десять минут бегала в комнату Цзытао. Парень спал куда спокойнее, жар явно уходил, бледный лоб уже не пылал. Пару раз я будила его, заставляла принимать лекарство, после чего он снова засыпал, а я сидела на коленях у его кровати и слушала, как дыхание постепенно становилось ровнее и тише. О маске я совершенно забыла. Я не боялась заболеть. Я боялась не за себя.       Но мои опасения постепенно утихали. Часов в пять вечера мне даже удалось влить в парня полчашки бульона.       Решение остаться на ночь пришло само собой. Я просто не пошла домой, вот и все. Цзытао никак на это не отреагировал. Мне показалось, он даже не заметил, что мое присутствие в его доме затянулось. Наверное, он потерял счет времени, как это часто бывает, когда болеешь. Но я совершенно точно понимала, что не прощу себе, если оставлю его одного в таком состоянии на целую ночь. Долгую, почти бесконечную ночь, полную невнятных теней и шорохов.       Я принесла в комнату крохотный ночник, который заприметила еще днем в одной из спален, и, оставив его на письменном столе Цзытао, устроилась в кресле, подобрав под себя ноги в полосатых носках. Около полуночи странное полусонное состояние одолело меня, и я уронила голову на грудь.       Не знаю, сколько мне удалось поспать, но посреди ночи меня разбудил шорох, доносившийся со стороны постели парня. Я моментально проснулась и подлетела к нему. К моей досаде, у Цзытао снова поднялась нешуточная температура, и нужно было срочно что-то с этим делать. Не включая большой свет, я тихонько разбудила его и заставила выпить еще одну жаропонижающую таблетку. В этот раз парень будто бы и не приходил в себя. Таблетку послушно проглотил, но бормотал какую-то околесицу и не смотрел на меня. Стараясь унять охватившую тело дрожь, я чуть приспустила одеяло, которое он непослушными руками натянул по самые глаза. Двадцать минут. Я дала себе двадцать минут. Если не станет лучше, придется звонить в неотложку.       Парень продолжал нести какой-то бред, а я, склонившись над ним, гладила его по волосам и шептала что-то успокаивающее. Его пальцы вдруг перехватили мое запястье, и карие глаза сфокусировались на моем лице. Непохоже было, впрочем, что он меня узнает.       – Не уходи, – просипел он. – Не уходи.       В носу отчего-то защипало.       – Я здесь, я никуда не ухожу. Я с тобой. Я рядом, – бормотала я, гладя его длинные тонкие пальцы.       Несколько минут спустя я с облегчением обнаружила, что его дыхание вновь выровнялось, он перестал беспокойно ворочаться, а лоб снова становился прохладнее.       – Слава Богу, – прошептала я, едва не касаясь губами его пальцев, которые по-прежнему держала в своих ладонях.       – Ты ведь не уйдешь? – его тихий-тихий голос снова всколыхнул мои волосы.       Быть может, он принимал меня за свою мать. Может, за Сомин… Мне было все равно. Я продолжала тихонько сжимать его руки в своих и шептать:       – Нет, Цзытао. Не уйду.       – Хорошо, – удовлетворенно выдохнул он. – Эвелин.       Я вздрогнула, услышав свое имя. Он узнал меня. Он не бредил. Он узнал.       Не сдержав улыбки, я провела рукой по его волосам.       – Расскажи что-нибудь, – вдруг попросил он. – Эта тишина… она такая… – парень неопределенно повел ладонью в воздухе, подбирая слова. – В общем, можно мне вместо тишины послушать твой голос? Пожалуйста.       Я задумалась, поудобнее устраиваясь рядом с кроватью. Рассказчик из меня не бог весть какой.       – Когда я болела или просто не могла заснуть, моя мама… – к горлу подступил комок. – Моя мама пела мне. Она пела мои любимые песни.       Пальцы парня вдруг сильнее стиснули мои. Он словно пытался подбодрить меня.       – Я спою тебе несколько, если хочешь.       Уголки его губ чуть заметно дернулись вверх. Теплые желтые отблески ночника лежали на его щеках.       Я тихонько прочистила горло и вполголоса запела, закрыв глаза и позабыв обо всем.       Чего же ты боишься – шума или тишины?       От чего же ты бежишь – от одиночества или от толпы?       Почему ты плачешь?       Я знала, что Цзытао не понимает ни слова. Но его ставшие, наконец, прохладными пальцы тихонько гладили мои.       Скажи так, чтобы я услышала.       Вырази словами, которые я могла бы понять.       В стихах, которые я могла бы постичь.       Строки сами собой облекались в звуки, и я продолжала тихонько петь, чувствуя, как горячая слеза прокладывает извилистую дорожку по моей щеке.       Закончив, я робко приоткрыла глаза, уверенная, что парень заснул. Но его глаза встретились с моими, и я уловила в его взгляде что-то родное, теплое, чего никогда прежде не видела.       – Красиво, – прошептал он. – Я бы пришел на твой концерт, Чжан Эвелин.       – О, заткнись, Хуан Цзытао. Куда мне до тебя.       – Да уж, – хмыкнул он, но в его осипшем голосе явственно звучала ирония. – И все же.       – Если ты таким образом просишь меня спеть еще, то хорошо. На правах болезного получишь еще одну песню. Но все-таки постарайся заснуть.       Он кивнул.       Я набрала в грудь воздуха.       На моей нетронутой снежной глади ты оставил свой след.       Ты заново нарисовал мой силуэт на песке.       Прости меня за тяжелые утра и темные дни.       Прости меня за мои слабости, за мою ярость.       За все страхи.       Прости меня, прости.       Пожалуй, все же стоило порадоваться, что Хуан Цзытао и финский язык являлись диаметрально противоположными понятиями и никоим образом не пересекались в пространстве Вселенной. Потому что, как я ни пыталась убедить себя в обратном, я пела, обращаясь к нему.       Спокойное мерное дыхание нарушало тишину комнаты, когда я замолчала.       Цзытао спал. Жара не было, испарина со лба исчезла. Я бросила взгляд через плечо. В окне виднелось темное, морозное, усеянное звездами небо. Нижний его край уже начинал светлеть. Приближался рассвет. Ночь уходила, забирая болезненный бред и жар, оставляя после себя тишину и спокойствие. Я поняла, что хуже больше не будет. Не знаю, почему. Просто поняла. Не в силах подняться с пола, я сложила руки на краешке кровати и уронила на них голову, проваливаясь в сон.       Следующим утром я проснулась где-то в другом месте. Сонно моргая, я разлепила глаза и снова сощурилась, ощутив яркий солнечный свет, бьющий в окно. Не сразу сообразив, где нахожусь, я обвела мутным взглядом комнату. Все всякого сомнения, это все еще была комната Цзытао. Свернувшись уютным калачиком, я лежала в просторном кресле, укрытая клетчатым пледом.       Цзытао в постели не было. С кухни доносился ставший уже родным запах кофе.