Cinderella Girl

      – Какой она была, Чжан? Твоя мама?       На мне была смешная фланелевая пижама, на нем – синий махровый халат, капюшон которого он нахлобучил прямо на влажные после душа волосы. Мы сидели бок о бок на диване в гостиной, укрывшись одним пледом и потягивая через трубочки остывший глинтвейн из обычных кружек для чая. Я была почти уверена, что назавтра нас обоих настигнет чудовищная неловкость, но в этот полный тревог – по счастью, оказавшихся напрасными – вечер никто из нас не хотел оставаться один и хватался за другого, как утопающий хватается за брошенный ему в последний момент спасательный круг.       – Она была моей феей, – с преувеличенным вниманием я тыкала трубочкой в дольку лимона в своей чашке. Трубочка смялась, а лимон стал весь взъерошенный. – И всегда ею будет.       Цзытао молчал, но боковым зрением я видела, что он смотрит на меня из-под упавшей на глаза мокрой, потемневшей от влаги пряди волос.       – Она очень любила природу, – я не сдержала улыбки. – В любую погоду вытаскивала меня в лес. Мы могли подолгу сидеть у какого-нибудь ручья, опустив в воду ноги и слушая шелест листьев над головой. Вокруг росла морошка, мы собирали ее в букеты, а потом ели прямо в лесу. Однажды в кусте морошки я нашла зайчонка. До сих пор гадаю, кто из нас двоих испугался больше – я или он.       – Совсем не похоже на мое детство, – тихо усмехнулся Цзытао, вертя в руках трубочку. – Я родителей почти не видел. Сколько себя помню, они всегда были по уши в своей работе.       – Как и мой отец, – я отставила пустую чашку на кофейный столик и наконец подняла взгляд на парня рядом с собой. Его темно-карие глаза поблескивали в полумраке. – Он приходил поздно вечером, всегда в своём строгом костюме, но каждый раз, как бы ни уставал, он пел мне перед сном. Или читал книжки. В такие моменты мне казалось, что я самая счастливая на свете.       – Однажды, когда мне было года четыре, мой отец читал мне на ночь сводки экономических новостей, – парень вдруг рассмеялся. – Знаешь, как оказалось, эффект от такой лабуды был гораздо сильнее, чем от колыбельных. Я вырубился на раз.       Я хмыкнула.       – Может, мне тоже стоит читать тебе что-нибудь подобное? Знаешь, мне как-то нужно будет смотреть в глаза твоим родителям, когда они вернутся из Японии. Иногда мне кажется, что мешки под твоими глазами к их приезду будут доставать тебе до пояса. Ты даже сможешь в них что-нибудь носить.       Цзытао откинулся на спинку дивана и запрокинул голову вверх, прикрыв глаза. После недавней эмоциональной встряски он выглядел совершенно опустошенным, точно полдня бежал лыжный марафон и наконец-то достиг финиша, где можно рухнуть в снег и долго-долго не шевелиться, только дышать полной грудью, больше ни о чем не беспокоясь.       – На себя посмотри, Чжан. Думаешь, я не слышу, как ты шаркаешь по комнате каждую ночь?       На это мне нечего было ответить. Незакрытый гештальт в лице Чжан Дэмина частенько будил меня, когда за окном стояла густая, бархатисто-колючая декабрьская ночь без малейшего намёка на приближающийся рассвет.       – Спал бы – не слышал бы, – справедливо заметила я, забирая у него из рук пустую чашку и выпутываясь из пледа. – Иди ложись. Тебе действительно нужно отдохнуть после всего, что было. Не забудь высушить волосы, мне не улыбается перспектива снова отпаивать тебя жаропонижающими посреди ночи, – показав ему язык, я скрылась в кухне.       Ополаскивая чашки в раковине, я вдруг почувствовала подозрительную щекотку между лопаток. Обернулась через плечо. Так и есть: стоит в дверях и сверлит меня неопределенным взглядом. Пряди волос чуть завились от влаги и падают на темные глаза, придавая парню жалостливо-трогательный вид. Я быстро ополоснула руки прохладной водой и закрыла кран. Вид у меня, должно быть, был дурацкий: распущенные, наспех высушенные и распушившиеся после душа волосы, залегшие под глазами тени, зеленая в клеточку пижама.       – Чжан, – он замялся, подбирая слова. – Если я попрошу тебя остаться со мной на ночь...       Я поперхнулась и почувствовала, как задергался левый глаз. Это было последнее, что я ожидала бы услышать от Цзытао. От трезвого Цзытао. Полчашки остывшего глинтвейна не в счет.       – Нет, – поняв, что сказал, парень чересчур активно замахал перед собой руками и затараторил: – Не в том смысле, Чжан! Я не это имел в виду! Просто я... не хочу быть один сегодня... Черт, опять не то! Твою мать, это будет звучать странно, как ни скажи! – он, похоже, вконец смутился. – Забей, Чжан. Забудь, что я сказал.       Развернувшись на пятках, он поспешно скрылся в направлении ванной. Через полминуты до меня донесся шум фена для волос.       На автопилоте, точно сквозь густой туман, похожий на безвкусный кисель, я двинулась к столу, чтобы убрать остатки лимонов и апельсиновые шкурки.       Оттого, каким трогательным он оказался в своей уязвимости, у меня защипало в носу. Дерзкий, уверенный в себе Хуан Цзытао обнажил перед Золушкой всю душу – практически детскую, испытывающую страх и смятение, совсем недавно перепуганную до смерти. Одинокую душу, которой вдруг стало страшно в подступающей ночи, тянущей к ней свои вязкие щупальца, грубо и без анестезии вытаскивающие наружу пережитые тревоги и волнения.       Совсем недавно он, пусть и не помнил об этом, просил меня остаться с ним именно в «том смысле», но мне кажется, даже тогда я не испытывала такого... Сейчас не было никакой затуманивающей мозг страсти, никакого сбитого дыхания. Только щемящая, горьковатая, всепоглощающая нежность, которая рвалась откуда-то из-под рёбер, как феникс из тесной, неудобной клетки, и тянула, тянула меня к нему. К этому колючему, холодному, порой грубому человеку, который не был таким, но хотел таким казаться.       К тому моменту, как шум фена стих, я уже стояла у двери в его комнату, прижимая к себе свернутые в узелок подушку и одеяло. Цзытао медленно брел по коридору, глядя себе под ноги, и шаркающий звук его шагов, казалось, отражался эхом от стен – такая вокруг стояла тишина. Заметив меня, он удивлённо вскинул брови.       – Пришла почитать тебе последние новости экономики, – пробормотала я, крепче стиснув свою ношу. – Разбери мне кресло. И не вздумай храпеть – кину в тебя подушкой, если что.       Карие глаза, казавшиеся в полумраке коридора совсем тёмными, расширились, красиво очерченные губы едва заметно дрогнули. С секунду помедлив, он молча подошёл и открыл передо мной дверь в комнату, в сторону которой пару месяцев назад мне даже смотреть было запрещено.       Импровизированная кровать из разобранного кресла отчего-то показалась мне мягче любой перины. Может быть, потому что впервые Бог знает за сколько дней я не была одна? Я свернулась клубком, вперив взгляд в стену, на которой играли тёплые жёлтые отблески ночника. Стрелка часов давно перевалила за полночь.       Со стороны кровати Цзытао доносился шелест одеяла, точно он оборачивался им со всех сторон, сооружая подобие гнезда.       – Расслабься, Чжан, – негромкий голос парня звучал так, будто он обращался не ко мне, а к стенам. – Приставать не буду.       Я хмыкнула и поерзала, устраиваясь поудобнее.       – Только попробуй, огребешь по первое число.       А про себя подумала, что вряд ли смогла бы его остановить, если бы он вдруг действительно «попробовал».       – А если серьёзно... спасибо, Чжан, – я слышала, как он вздохнул, и, хоть и не видела его лица, вдруг отчётливо представила, как он лежит на спине, глядя в потолок и подложив руки под голову.       – Тебе спасибо, – почему-то я не решалась повернуться на другой бок, так, чтобы видеть его. – Ты первый, с кем я говорила о родителях, с тех пор, как...       – Ты не первая, с кем я говорил о своих, Эвелин. Но мне кажется, ты первая, кто слушал.       При этих его словах я почувствовала, как горячая капля обожгла кожу, скользнув по щеке. Прежде чем заговорить, я прочистила горло, не желая, чтобы Цзытао услышал в моем голосе слезы.       – Они любят тебя, Цзытао. Твои родители. И в детстве любили, и сейчас любят. Как бы ни были заняты на своей работе. Твоя мама переживала, когда ты уходил из дома, не поев. Всегда просила меня готовить что-нибудь из твоего любимого, давала мне нужные рецепты. А отец при первой встрече спросил, знаю ли я, кто ты такой, потому что не хотел для тебя лишних неудобств. Что бы ты там ни думал, ты не один, и тебя любят.       Цзытао молчал, только тихонько сопел носом, и я решила было, что он уже спит. Однако чуть погодя в полумраке комнаты раздалось и повисло в воздухе его тихое: «Ты тоже не одна, Чжан».       В ту ночь я впервые за долгое время спала крепко и безо всяких сновидений. Лишь однажды сквозь сон мне почудилось, будто кто-то аккуратно поправил мое одеяло и оставил на лбу невесомый поцелуй.       * * *       А наутро был Сочельник. Первый Сочельник без мамы. Первый Сочельник в стране, где Рождество было всего лишь модным западным заимствованием, которое праздновала, в основном, охочая до современных тенденций молодежь. Сервируя стол к завтраку, я от души надеялась, что тень печали на моем лице не слишком очевидна.       Цзытао задумчиво поглядывал на меня из-под упавшей на глаза чёлки, разрываясь между смартфоном, на экране которого он что-то читал, и мисочкой пудинга, которую я поставила перед ним, когда он вполз в столовую минутами десятью ранее.       Как я и предполагала, мы с ним пришли к негласному соглашению делать вид, что ничего особенного не произошло. Что не было ночных разговоров по душам, посиделок бок о бок под одним пледом, что я не ночевала с ним в одной комнате, и что мы не обнажили вот так запросто друг перед другом свои раны, которые до этого тихонько зализывали, пока никто не видит.       – Мне нужно, чтобы мы кое-куда съездили, Чжан.       Я вопросительно взглянула на него, замерев в руках с чашкой из-под кофе. На щеках парня плясали солнечные зайчики, пробравшиеся в столовую через приоткрытое окно. Погода, что для окруженного морем Циндао редкость, стояла ясная и чуть морозная, и тоненький слой инея на ветвях дерева рядом с домом не таял под бледно-лимонными лучами.       – Парк Чжуншань. Это в центре. Дома от тоски стухнуть можно, я хочу гулять.       – Ты шутишь? – полудетский, с капризным нотками, голос Цзытао заставил уголки моих губ дернуться вверх. – Прежде не замечала у тебя такого рвения к прогулкам на природе.       По красивому лицу парня скользнула нагловатая усмешка, а на дне карих с солнечными искорками глаз отчётливо плескался вызов.       – Я создаю впечатление шутника, Чжан? – отправив в рот ложку шоколадного пудинга, он сузил на меня свои хитрющие глаза. – Погоди расслабляться, это еще не все. Сегодня к вечернему чаю я хочу вот такое вот, что бы это ни было! – и протянул мне смартфон.       – Пряничный домик? – я вздернула брови, взглянув на открытую страницу браузера. – Что с тобой сегодня?       Цзытао самозабвенно выскребал ложечкой остатки пудинга.       – Пряничный домик… звучит неплохо. Да, вот его, – облизнув ложку, парень вскинул на меня глаза. Сегодня он отчего-то прямо-таки излучал энтузиазм. – А что не так, Чжан? Рождество, в конце концов. Странно, что мне приходится объяснять это тебе, а не наоборот.       – Да уж, – я забрала у него мисочку. — От тебя это слышать действительно странно. Не думала, что ты собираешься праздновать Рождество.       – Никогда по-настоящему не праздновал, – кивнул Цзытао. – Но всегда хотел попробовать. Собирайся давай. У нас – у тебя – куча дел.       * * *       Оставив позади красивые красно-жёлтые ворота парка Чжуншань, выполненные в традиционном китайском стиле, мы миновали подернутое тонкой пленкой льда Озеро Лотосов.       – Луна зыбким светом озаряет чашу озера до дна, – тихо пробормотал Цзытао, по самый нос завернувшийся в чёрное шерстяное кашне. – Сквозь хрусталь воды зеркальной ножка лотоса видна…       Я шла чуть позади него, медленно вдыхая сотканный из тысячи запахов зимний воздух. Вода, талый снег, лёгкая морозная острота, влажная древесная кора. До сих пор не вполне понимая, что сподвигло парня на прогулку по лесу, я втайне была ему благодарна за его внезапный порыв. На природе я всегда чувствовала себя лучше.       – Что это за стихи? – нагнав Цзытао, я перехватила взгляд его глаз, которые оставались единственной видимой частью его лица, скрытого шарфом и капюшоном поддетой под пальто толстовки. Озябшие руки он спрятал в карманы.       – Понятия не имею, – парень пожал плечами. – Почему-то вспомнилось. Я бывал тут пару раз с родителями, еще в детстве. Наверно, отец рассказал.       Мы шли по аллее, по обеим сторонам которой росли, как мне объяснил Цзытао, деревья сакуры. Черные, гибкие, без единого листочка, они сейчас никак не напоминали те розовые облака, которые я всегда представляла себе при слове «сакура». В Эспоо у нас не росла сакура, но я отчего-то вспомнила магнолию цвета закатного неба и мою любимую пушицу, похожую на заячьи хвостики и охапками растущую по берегам озёр.       Немного дальше аллея сакуры разветвлялась на тропинки, уходящие куда-то вглубь парка. Почувствовав вдруг знакомый запах влажной хвои, я припустила вперед по одной из них, оставив парня чуть позади. Тропинка утопала в ветвях густых сосен. Маленькие коричневые шишки с встопорщенными чешуйками похрустывали под подошвами зимних шнурованных ботинок. Сердце странно сжалось и забилось быстрее. Я вытащила руки из карманов и осторожно погладила пальцами длинные темно-зеленые хвоинки. Такое знакомое и родное ощущение. Присутствие за спиной Цзытао я скорее почувствовала, чем услышала – так тихо он подошёл.       – Почти как дома, – я не поворачивала головы, и так зная, что он слышит меня. – Только сугробов не хватает.       Парень протянул руку и тоже прикоснулся к зелёной пушистой ветке. Его пальцы едва не касались моих. Смутившись, я уставилась на серые крапинки от капель воды на белом рукаве своего зимнего пальто.       – Жалко, ёлок нет, – хмыкнул Цзытао. – Чтобы было совсем уж по-рождественски.       Меня вдруг осенила странная догадка, заставившая кончики ушей, спрятанных под капюшоном, стремительно потеплеть. Это его постоянное упоминание Рождества, тихая прогулка по лесу, запах сосен в воздухе и едва слышный хруст шишек.. Желание соорудить пряничный домик и расспросы по дороге в парк относительно того, что мы обычно готовим на Рождество дома. Неужели он…       – Чжан, – мои размышления прервал нетерпеливый голос парня. – Я продрог, пойдем дальше.       Встряхнувшись, я увидела, что он засеменил дальше по тропинке, скользя по тонкой корочке льда и стараясь не упасть. Я побежала за ним.       – Если мне не изменяет память, нам туда, – Цзытао неопределённо махнул рукой в сторону и тут же чуть не рухнул, поскользнувшись на замерзшей лужице. – Твою ж!..       Я не удержалась и хихикнула в рукав. Парень возмущённо зафыркал и с деланным безразличием направился в указанном направлении, даже не обернувшись.       Через пару минут мы вышли к озеру. Оно было довольно крупное, и вода в нем не подернулась ледяной пленкой. В самом центре водоёма я с удивлением обнаружила крошечный островок с установленной на нем традиционной китайской беседкой. От берега к островку вел извилистый узенький мостик. Прозрачная льдисто-голубоватая вода озера практически касалась его светлых дощечек.       – Озеро Небесных Светил, – будничным тоном проронил Цзытао, но по дрогнувшему уголку его губ и глазам, зажегшимся вдруг, точно лампочки на ёлке, я поняла, что он лишь хочет казаться равнодушным. Снова.       – Здесь просто невероятно красиво, – вполголоса сказала я, словно боясь нарушить тишину этого места.       Народу в парке практически не было – в этой части света на дворе стоял обычный рабочий вторник, а туристов, я подозревала, это место больше притягивало в тёплое время года.       – Я хочу вон туда, – Цзытао пальцем указал в сторону мостика, и я вдруг увидела в нем не взрослого парня, а мальчишку лет пяти, который наконец-то выбрался с родителями на совместную прогулку.       Внезапно мне до одури захотелось дать этому мальчишке все, что он только захочет.       – Тогда побежали, – я дернула его за чёрный рукав дорогого пальто. – Давай наперегонки! – и припустила к мостику, практически уверенная в том, что парень не сдвинулся с места и остался, сложив руки на груди, снисходительно смотреть мне в спину.       Каково же было мое удивление, когда через пару секунд он уже настиг меня и, задев плечом, оглянулся прямо на бегу, чтобы показать мне язык. Капюшон слетел с его головы, и светлые волосы совершенно растрепались на ветру. Тягаться с длинноногим Цзытао оказалось совершенно бессмысленно, и к тому моменту, как я, запыхавшись, на заплетающихся ногах финишировала, он уже стоял, лениво опершись о перильце мостика, и с триумфом взирал на меня. В его глазах плясали весёлые искорки. Согнувшись пополам и упершись ладонями в колени, я пыталась восстановить дыхание и прятала за упавшими на лицо волосами совершенно искреннюю улыбку. Кажется, впервые в жизни я была рада проиграть.       Мостик чуть качнулся под двумя парами ботинок, когда мы ступили на него. От неожиданности я испуганно пискнула и машинально вцепилась в тонкое перильце.       – Храбрая маленькая Чжан сдрейфила? – ухмыльнулся Цзытао.       – Еще чего, – я тут же отлипла от перил и, гордо расправив спину, прошествовала мимо парня, нарочно задев его плечом.       По обеим сторонам от меня, всего в нескольких сантиметрах внизу, лежала голубовато-серая зеркальная гладь озера. Я остановилась, завороженная, и, повинуясь странному порыву, воспоминанием пронесшемуся в сознании, осторожно опустилась на колени и ухватилась одной рукой за столбик перил для равновесия. Руку обожгло холодом, когда я погрузила ладонь в воду. Она была кристально-чистая, и в ней отражалось бледно-голубое зимнее небо. Чуть пошевелив пальцами, я прикрыла глаза, наслаждаясь тем, как вода омывает кожу, легонько лаская, как будто пожимая мою руку, так деликатно и нежно.       С изяществом, которому я могла бы позавидовать (все же занятия хореографией не проходят даром!), Цзытао опустился рядом со мной, характерным мужским движением чуть поддернув вверх штанины узких брюк, чтобы ткань не вытянулась на коленях. Он был весьма элегантен в мелочах.       – Обалдеть, Чжан, она же ледяная! – парень затряс рукой так, точно только что сунул ее не в воду, а как минимум в кислоту. – Ты реально не мерзнешь, что ли?       – Там, где я родилась и выросла, такая погода бывает разве что в марте. Зимой гораздо холоднее, – я с улыбкой взирала на попытки Цзытао снова ополоснуть руку в озере. – А мама говорила, что зимой вода в озёрах бывает цвета топаза. Оттенок Скай Блю, знаешь такой?       Цзытао пожал плечами.       – Может, и слышал, – рисуя пальцем круги на воде, наконец ответил он. – Но не знаю, видел ли.       – Погоди, – я сунула руку в карман за телефоном. – У меня есть фотография… – найдя в галерее нужную, я развернула экран так, чтобы Цзытао было видно. – У мамы было кольцо с таким топазом. Семейная реликвия, если хочешь.       Он забрал телефон из моих рук и принялся внимательно рассматривать фото.       – Красивое. Обручальное? – карие глаза блеснули плохо скрываемым любопытством.       Я, тихонько кряхтя, поднялась на ноги и отряхнула колени.       – Вообще, нет. Но мама говорила, что когда-нибудь, когда я буду выходить замуж, я обязательно должна буду его надеть, – я грустно усмехнулась. – Теперь этого никогда не произойдёт.       Парень поднялся вслед за мной, возвращая мне телефон. Его пальцы, коснувшиеся на мгновение моих, были совсем ледяные.       – Не собираешься замуж, Чжан? Карьера, кошки и все такое? – чрезмерное равнодушие в голосе парня отдавало ноткой фальши.       – Нет, – я проигнорировала шпильку в свой адрес. – Это кольцо было с мамой в тот день, когда… – я услышала, как в холодном воздухе скрипнули мои зубы, которые я стиснула слишком сильно. – Словом, у меня его больше нет.       Парень поежился и виновато глянул на меня из-под чёлки.       – Извини, Чжан. Не подумал.       – Ничего, – я заметила, что он не знает, куда приткнуть свои замерзшие руки. – Дай сюда.       Цзытао непонимающе воззрился на меня. Тогда я, вздохнув, взяла его руки в свои и, подняв повыше, принялась легонько дышать на его озябшие покрасневшие пальцы. Он вздрогнул, но промолчал и рук не отнял. Наконец я подняла глаза и натолкнулась на тёплый взгляд парня. Этот взгляд будто обволакивал меня подобно пушистому пледу, заставляя чувствовать опору и безопасность. Поняв, что мысли вновь уводят меня не туда, куда нужно, я нехотя отпустила его руки и отвела глаза.       – Пойдем, ты совсем замёрз.       По пути назад Цзытао ненадолго завис среди сосен, с каким-то странным, почти маниакальным интересом разглядывая их. Я побрела дальше, зная, что он скоро меня догонит. Так и случилось: не прошло и минуты, как Цзытао снова шагал рядом со мной, зачем-то сложив руки на груди и с деланным равнодушием разглядывая окружающий пейзаж. Я с подозрением взглянула ему в глаза, но он лишь повыше натянул на лицо кашне.       В машине он первым делом распахнул полы пальто и, фыркая, извлек из-под него небольшую мохнатую ветку с парой маленьких круглых шишек.       – Цзытао! – мне показалось, что моя челюсть упала куда-то в район педали газа. – Ты нормальный вообще?!       – Да не убудет там, Чжан! Я самую мохнатую выбрал, вообще незаметно! Колется, зараза…       – Зачем? Тебя никто не видел? Я почти уверена, что там нельзя ломать ветки!       Цзытао любовно погладил одну из длинных игл, любуясь своим трофеем. Глаза его горели точно у нашкодившего младшеклассника. Глядя на его детский восторг от собственной проказы, я не нашла в себе сил отчитывать его.       – Зато у нас будет рождественская сосна, Чжан. Ну, как сосна… Демо-версия. Только не говори, что ты против! – самоуверенная ухмылка змеилась по его губам. – И вообще, поехали. Нам еще в супермаркет за продуктами. Ты обещала домик из пряников.       * * *       Мохнатая сосновая ветка, украшенная несколькими извлеченными Цзытао из коробки красными и золотыми елочными шариками, горделиво возвышалась над столом, стоя в традиционной круглой китайской вазе. Перемазанный сахарной глазурью Цзытао вился вокруг меня, пока я дорисовывала узоры на окнах чуть кривоватого, но в целом сносного пряничного домика. Он успел испробовать (и одобрить) безалкогольный рождественский глёг, который я приготовила по маминому рецепту, и оприходовать штук пять печенюшек с корицей.       Воюя с кондитерским мешком, до половины наполненным глазурью, я никак не могла отделаться от мысли о том, что была… счастлива. Несмотря ни на что и вопреки всему – счастлива. Я с удовольствием следила за тем, как Цзытао устанавливает нашу импровизированную ёлку и украшает ее игрушками. С удовольствием замешивала тесто для пряников. Не без удовольствия, потому что мы оба смеялись в голос, помогала парню умываться, когда он сдуру решил потереть глаза руками сразу же после того, как закончил натирать на терке корень имбиря. Мы оба измочились, и на моей голубой футболке с муми-троллем остались темные крапинки от воды.       Мне казалось, ни в одной из существующих Вселенных я не могла быть счастлива в это Рождество. Но я была. И рядом был он. Тот, кого я возненавидела с самой первой встречи. Тот, кто возненавидел меня. Тот, ближе кого у меня теперь никого не было. Тот, кто стоял сейчас, глядя мне в спину, пока я устанавливала наше творение на подоконнике у приоткрытого окна, чтобы глазурь быстрее застыла.       Я вдруг почувствовала, что больше не вынесу этого постоянного шума в своей голове. Этого нескончаемого диалога с самой собой. Этих мыслей, надежд и желаний.       Ощущая в ушах стук собственного сердца, я несколько раз сжала и разжала пальцы и глубоко вздохнула, решаясь.       – Цзытао, – я вперила взгляд в темноту за окном, не находя в себе смелости повернуться. – Почему ты все это делаешь? Почему устроил Рождество? Почему повел меня в парк именно после нашего вчерашнего разговора? Почему помогаешь мне с отцом?       Сквозь шум крови в ушах я услышала, как он сделал пару шагов ко мне и снова остановился.       – Просто ответь, Цзытао, я прошу тебя, – голос предательски дрогнул. – Я устала, я не знаю, что думать. Я очень благодарна тебе. Я не смогу описать, как сильно. Но я хочу знать, почему ты это делаешь. Иногда мне кажется, что у меня голова вот-вот взорвётся от всех этих мыслей… Еще немного, и я напридумываю себе всякого. Останови меня, пожалуйста. Останови, пока еще не поздно. Скажи, что тебе просто скучно, что тебе нечем заняться, что ты просто добрый, черт возьми, человек, и что помогал бы любому на моем месте!       Он в два шага оказался прямо за моей спиной и резко развернул меня за локоть лицом к себе. Пискнув от неожиданности, я вжалась поясницей в край подоконника. Мои расширившиеся глаза встретились с его. Мужские пальцы по-прежнему крепко обхватывали мое предплечье. Я видела, как его грудь часто вздымается под белой тканью дорогой футболки, а нижняя челюсть странно подергивается, точно он хочет что-то сказать, но останавливает сам себя. Наконец хватка его пальцев чуть ослабла, и он вздохнул, опуская взгляд.       – Для начала, наверное, тебе следует знать, что я помню ту ночь, Чжан. Я помню все, что я говорил, и все, что я делал.       Мне показалось, что мое сердце оборвалось и ухнуло куда-то в левую пятку. Я смотрела на него, точно затравленный звереныш, больше не понимая, чего ждать.       – Все, что я сказал тебе тогда, в машине… Ты, наверно, думаешь, что это был обычный алкогольный бред, – он невесело усмехнулся. – Нет, Чжан. Я был неосторожен и забыл, что алкоголь неплохо развязывает язык. Вот и вывалил тебе все, как на духу. И сделал то, что давно хотел сделать, но не позволял себе.       Я вспомнила его плавящие поцелуи и почувствовала, как огонь заливает уши, спрятанные, по счастью, под выбившимися из косы прядями.       Цзытао разжал пальцы, и его рука безвольно обвисла вдоль тела. В том месте, где моей кожи касалась его ладонь, я ощутила пустоту.       – Наутро я перетрусил, Чжан. И сделал вид, что мне напрочь отшибло память. Боялся увидеть на твоём лице страх или отвращение. Боялся, что ночью ты не оттолкнула меня только из жалости, – при этих словах его губы болезненно скривились, – или потому что тоже под адреналином была. Ты не подавала виду, что тебя что-то беспокоит, не шарахалась от меня, не дала мне по морде. Тогда я немного успокоился. И решил оставить все как есть. Продолжать притворяться амнезийным дурачком.       Мне казалось, что я вот-вот поперхнусь воздухом из собственных легких и попросту задохнусь. Я боялась пошевелиться и не отрывала взгляд от лица парня, который все никак не поднимал на меня глаз. Подоконник больно впивался в поясницу, но я не двигалась.       – Я сам не понял, когда успел влюбиться в тебя, Чжан Эвелин. Я осознавал, что меня тянет к тебе, но, черт, мне так страшно было поддаться на эти чувства, и я всячески одергивал себя! – он, наконец, посмотрел на меня, и я ахнула, увидев его широко распахнутые блестящие глаза и болезненно изломленные брови. – Да, Чжан, я чёртов трус, который боится остаться один со своими грёбаными чувствами! Я так часто видел в твоих глазах эту заботу, и мне было страшно поверить, что тебе правда есть до меня дело. Я боялся ошибиться, боялся дать себе ложную надежду. И отталкивал тебя.       Он вдруг как-то весь обмяк, плечи ссутулились, голова опустилась, и волосы светлой шторкой закрыли его лицо.       – Но знаешь, что, Чжан, – он глубоко вздохнул. – Я сдаюсь. Я больше не могу воевать сам с собой.       Я с силой прижала основания ладоней к глазам, пытаясь удержать слезы. В носу нещадно щипало.       – Цзытао, – на его имени голос надломился, и мне пришлось глубоко вдохнуть, чтобы продолжать. – Если бы ты знал, как мне было страшно каждый раз, когда ты успокаивал или обнимал меня. Когда так смотрел на меня… Когда я чувствовала себя такой защищённой рядом с тобой. Мне было страшно, я боялась, что принимаю желаемое за действительное, что мне все это чудится, что… Черт возьми, мне так хотелось остаться с тобой в ту ночь! Но я думала, что ничего не значу для тебя, и это меня остановило… Я не хотела такого, не хотела одной ночи, а на большее запрещала себе надеяться, – горло саднило от подступающих слез, но я уже не могла остановиться. – Ты говоришь, что помнишь все, что произошло тогда. Ты ошибаешься. Не думаю, что ты помнишь, что я сказала, уходя.       Он снова смотрел на меня, и я видела, что в уголках карих глаз тоже поблескивают сдерживаемые слезы. Челюсти плотно стиснуты, руки напряжены и подрагивают.       Я глубоко вдохнула, как перед прыжком в воду, и решилась.       – Я сказала, что люблю тебя, Хуан Цзытао.       Вот и все. В следующую секунду я уже оказалась вплотную прижата к мужскому телу. Его сильные руки надёжно обвили мои талию и спину, словно парень боялся, что я вдруг исчезну. Он зарылся носом в мои растрепавшиеся волосы, а я судорожно гладила дрощащими пальцами его шею и плечи. Он шептал что-то бессвязное, но я не могла разобрать ни слова, только дышала, дышала запахом его парфюма, его волос, его кожи.       Он чуть отстранился, чтобы взглянуть мне в глаза. Между нашими лицами едва ли можно было насчитать десять сантиметров. Объятия крепких рук не ослабли ни на йоту.       – Чжан Эвелин, – карие глаза судорожно бегали по моему лицу. – Ты же понимаешь, что я тебя никуда от себя не отпущу теперь? Я, – он сглотнул, – я без тебя уже не могу.       – Не смей, – прошептала я в его губы. – Не смей меня отпускать. Никогда.       Поцелуй вышел горько-соленый, тягучий и бесконечно нежный. Его губы осторожно касались моих, словно спрашивая разрешения. Я не понимала, вкус чьих слез так остро чувствуется на языке, но мне было, в общем-то, все равно. Я целовала его в ответ, как умела, наслаждаясь такими надёжными и безопасными прикоснованиями мужских ладоней к своей спине. Странно, но сейчас мне даже не хотелось чего-то большего. Мне было достаточно этих нежных объятий и ощущения его губ на моих губах. Самые важные слова повисли в воздухе между нами, вплетаясь в наше с ним общее дыхание.       Дышать стало тяжело, и я нехотя разорвала поцелуй, ни на дюйм не отстранившись от лица Цзытао. Опустошенные до предела легкие сухо обожгло. Парень прижался лбом к моему лбу, для чего ему пришлось принять позу вопросительного знака, и я, не удержавшись, тихонько хихикнула. Он едва слышно засмеялся в ответ.       Мы молчали. Говорить не хотелось. Хотелось стоять вот так, обнявшись, хоть до скончания веков.       Но оказалось, что одного рождественского подарка для Чжан Эвелин было мало.       Нарушаемую только нашим с парнем дыханием тишину вдруг прорезал звонок телефона, раздавшийся из кармана моих джинсов. Мне совершенно не хотелось выпутываться из кольца тёплых мужских рук, но Цзытао чуть ослабил хватку и легонько поцеловал меня в лоб.       – Ответь, – его ладонь ободряюще погладила меня по спине. – Вдруг что-то важное?       Продолжая одной рукой обнимать парня за талию, другой я достала телефон и взглянула на экран. Номер незнакомый. Я пожала плечами и ответила на звонок.       – Здравствуйте! Это Эвелин?       Приятный, чуть неуверенный голос мог принадлежать мужчине лет шестидесяти.       – Да, это Чжан Эвелин. А вы, простите?..       – Меня зовут Лю Синьчэн, – представился мой собеседник. – Мне звонил Тань Лицзянь, знаете такого? Из Чжан Индастриз. Он сказал, что вы дочь Чжан Дэмина, и что вы ищете его.       Я чуть не выронила трубку из рук и неосознанно сжала в кулаке ткань футболки на спине Цзытао. Он встрепенулся и, глядя на меня округлившимися глазами, знаками показал: «Включи громкую связь!». Я нажала нужную кнопку и отняла телефон от уха.       – Да, я его дочь. Вы его знаете?..       – Знаю, очень хорошо знаю, – по голосу было понятно, что мужчина улыбнулся. – Он очень помог мне в свое время. И я счастлив называть его своим другом.       Рука Цзытао на моей талии напряглась сильнее, точно парень ждал, что я вот-вот рухну, и приготовился меня ловить, в случае чего.       – Вы знаете, где он сейчас? – опасения Цзытао не были такими уж беспочвенными, потому что мои ноги дрожали так, будто я неделю не ела и не спала и вдруг задумала поднять стокилограммовую штангу.       – Он живёт в старом доме родителей, в прибрежной деревне, недалеко от Циндао. Вот уже года четыре, после того, как компания развалилась. Я часто бываю у него в гостях.       Придерживая меня одной рукой за талию, другой – за предплечье, Цзытао повел меня к дивану в гостиной. Присесть мне бы точно не мешало, и я бросила на него быстрый благодарный взгляд.       – Вы можете назвать мне адрес? Я очень вас прошу!       – Простите, простите, Эвелин, что слишком много болтаю, – виновато затараторил Лю Синьчэн. – Просто я так волнуюсь. Я знаю о вас, Эвелин, он рассказывал мне о своей любимой дочери. И о милой Йоханне тоже. Поверить не могу, что говорю с вами! Вам, верно, хочется поскорее его повидать. Я как раз собираюсь к нему через два дня. Вы могли бы поехать со мной, если хотите.       Сидя на краешке дивана, я упёрла локти в колени, прижав одну руку к глазам, а второй из последних сил стискивая телефон. Цзытао неизвестно когда успел налить стакан воды и теперь держал его в руках, готовый в любую минуту подать его мне.       – Господин Лю, скажите, мы могли бы сначала встретиться где-нибудь в Циндао? Где угодно. Я хотела бы сперва поговорить с вами, расспросить об отце. Не представляю, что будет, если я просто приеду к нему вот так, без всякой подготовки.       – Конечно, о чем вы, Эвелин! Все, что угодно! Я так рад, так рад… – он и вправду растрогался, судя по подрагивающему голосу. – Завтра я буду в Циндао. Мы могли бы встретиться в ресторанчике китайской кухни на площади Возвращения Весны. Вы знаете, где это?       – Да, конечно, спасибо вам!       – Вам спасибо, что приехали, Эвелин, – господин Лю говорил совершенно искренне, я слышала это в его голосе. – Вам удобно будет встретиться часов в одиннадцать утра?       – Как скажете, я согласна на любое время, – я закусила костяшки пальцев свободной руки, чтобы не расплакаться в голос. – Еще раз спасибо. С Рождеством вас, господин Лю.       – С Рождеством? – собеседник на секунду озадачился, а потом, судя по звуку, хлопнул себя по лбу. – Точно, вы же финка! С Рождеством, милая Эвелин, с Рождеством! До встречи!       Телефон звонко ударился о паркет, и я обессиленно привалилась к груди Цзытао, который тут же принял меня в свои объятия, отставив стакан с водой на кофейный столик.       – Ну-ну, Чжан, – шептал он мне в волосы, ласково перебирая их пальцами. – Всё хорошо, мой маленький храбрый мышонок…       Я тихонько подвывала, поливая слезами его футболку, в которую вцепилась мёртвой хваткой. Парень вдруг чуть приподнял меня и усадил к себе на колени, чтобы обнять крепче. Теперь я уткнулась носом в его волосы, пахнущие дорогим шампунем с хвоей и травами.       – Мне страшно, Цзытао, – пробормотала я, сильнее обнимая его за шею. Его дыхание щекотало тонкую кожу над ключицей. – Я так долго об этом мечтала, а теперь мне так страшно…       Парень чуть остранился и взглянул на меня снизу вверх.       – Ты у меня такая храбрая, Чжан, – он ласково заправил растрепавшуюся прядь мне за ухо. – Чего же теперь испугалась? Я буду с тобой. Все будет хорошо.       Я непроизвольно улыбнулась сквозь слезы, подозревая, что выгляжу по-дурацки.       – Спасибо, – я осторожно, едва касаясь, погладила его скулы самыми кончиками пальцев. – Спасибо… – и снова прижалась к нему всем телом, зарывшись лицом в его обесцвеченные волосы.       Он гладил меня по спине и тихонько раскачивался, убаюкивая меня, как ребенка. Я чувствовала, как сведенные судорогой мышцы постепенно расслабляются, как замедляется дыхание, как челюсти перестают стискиваться до боли в щеках. Цзытао шептал что-то успокаивающее, а в воздухе витал едва заметный аромат хвои, имбиря и корицы. Пряничный домик на подоконнике давно остыл. Самый странный Сочельник в жизни Чжан Эвелин подходил к концу. В небо поднималась первая рождественская звезда.