Лебединая песня

Рейвен

Дед поочередно смотрит то на меня, то на отца, словно не может поверить в то, что ему пришлось сейчас услышать. Впрочем, меня это нисколько не удивляет, потому что отец перешел все границы разумного! Я понимаю, разумеется, отец, как и все мы, страдал, когда умерла бабушка, но то, что он взял моду всячески подчеркивать, будто переживал и переживает сильнее всех нас ― этого я не могу понять. В конце концов, мы все безумно любили бабушку, для меня она была фактически матерью, ведь именно они с дедом вырастили меня. И если отец продолжит в том же духе, клянусь, я напомню ему об этом, пусть это и будет удар ниже пояса, но после сегодняшней его выходки, он этого заслуживает. Вообще-то, если уж говорить начистоту, все это началось около месяца назад, когда я получила письмо от Мэйпла. Он написал, что скоро подходит к концу срок его службы во флоте, и через каких-нибудь полгода он будет дома. Я обрадовалась, потому что, честно говоря, безумно по нему соскучилась. Сейчас смешно вспоминать, как поначалу я его недолюбливала. И я не хочу даже думать о том, что чуть было не совершила ужасную, непоправимую ошибку, когда вообразила, будто влюбилась в Тоуда. Потом, когда та ужасная история закончилась, мы с Мэйплом подружились, он оказался очень милым, добрым и умным человеком. Вскоре я поняла, что рядом с ним мне удивительно спокойно и… как будто тепло. Я могу доверить ему любую тайну, рассказать о своих радостях или горестях. Например, ему первому (кроме деда и бабушки, конечно же) я рассказала о том, как в детстве сочиняла разные истории про волшебное зеркало, в котором я будто бы могла увидеть свою родную маму. И каково же было мое удивление, когда Мэйпл сказал мне, что и он тоже придумывал нечто подобное, когда был маленьким. ― Ведь и мои родители умерли, когда я был малышом, ― сказал он мне, ― и меня тоже вырастила бабушка. А однажды, когда мы ездили с ним на прогулку верхом, и добрались до берега моря, он, как обычно, помогал мне спешиться и вдруг, когда мои ноги уже коснулись земли, он не отпустил, а крепко обнял меня за талию, привлек к себе… Я даже и не поняла ничего толком, помню только, что его глаза большие, темно-серые, такие красивые, были так близко, и я могла видеть свое отражение в его зрачках. ― И он еще так нежно взял меня за руку… ― делилась я потом, по большому секрету, разумеется, ― с бабушкой. ― Да, ― задумчиво протянула она, ― плохи твои дела, милая! ― Почему? ― испуганно взглянула я на нее. ― Ну, видишь ли, ― улыбнулась она, ― однажды я вот точно так же взглянула в глаза твоему деду, когда мы, помнится, танцевали с ним на празднике, и ― все. С тех пор я не знала покоя. ― Вы думаете, что я его… и он меня тоже ― любит по-настоящему? ― Во всяком случае, я вижу, что вы друг другу не безразличны. И я очень хочу, чтобы ты была счастлива, моя принцесса! ― она ласково погладила меня по голове. Вскоре Мэйпл попросил моей руки. ― Я мечтаю только об этом, госпожа Рейвен, ― сказал он мне. ― Никто больше не сможет составить мое счастье, только вы! Я покраснела от смущения и лишь кивнула в ответ. Вскоре госпожа Уиллоу приехала к нам, посватать меня за своего внука, мы отпраздновали помолвку, и я уже видела, как мне шьют подвенечное платье, фату… Как мой отец ведет меня к алтарю (я-то на самом деле хотела, чтобы вел меня дед, но отец обиделся бы, а мне не хотелось делать ему больно), и мы с Мэйплом обмениваемся кольцами. Но, к несчастью, Мэйплу пришлось уехать так и не женившись, а мне отложить подготовку к свадьбе до тех пор, пока он не вернется, поскольку бабушке стало хуже. Я уже и забыла о тех днях, когда она болела, тогда, пять лет тому назад. Она ведь поправилась, и мы все думать забыли о плохом, и вот… Но мы все равно и представить себе не могли, что очень скоро потеряем ее. Разумеется, о скорой свадьбе при таких обстоятельствах не могло быть и речи. ― Ты прости, ― сказала я Мэйплу, ― но сейчас мне просто не до веселья. ― Конечно, ― обнял он меня, ― я все понимаю. Если бы моя бабушка серьезно заболела, я просто с ума сошел бы. Но все равно, мы ведь все уже решили, правда? Так что мы смело можем с тобой считать друг друга мужем и женой, любовь моя! А праздник… мы отложим его до лучших времен, когда госпожа Серпент будет здорова, и когда я вернусь к тебе насовсем. Я кивнула и покрепче обняла его в ответ… Мы простились с ним, и он уехал; мы часто писали друг другу, и письма пусть немного, но все же смягчали горечь разлуки. А вскоре случилось ужасное несчастье: не стало бабушки. Мы все очень тяжело переживали ее смерть: отец рыдал, как маленький ребенок, и мне, честно признаюсь, впервые стало по-настоящему его жаль, хотелось обнять его, утешить, чтобы ему было не так больно. Акбулог не отходила от отца, и сама не могла сдержать слез, без конца повторяя, что это ужасно несправедливо, и от такой тяжелой утраты нам будет тяжело оправиться. Я сама безостановочно плакала, а Хоук, без конца всхлипывая, обнимал меня, говорил, что он рядом, и никогда меня не бросит. Младшие ― Кайт и Доу ― испуганно жались к своей няне, не понимая, почему взрослые безутешно плачут, и, самое главное, почему нет бабушки? ― Когда она вернется? ― без конца спрашивал маленький Кайт. ― Она не вернется, птенчик мой! ― вытирая слезы повторяла Акбулог, обнимая сына. ― Почему? ― допытывался Кайт. ― Потому что… она уже на небесах, мой хороший, ― отозвался отец, взяв брата на руки. А на деда было просто страшно смотреть, казалось, что он не вынесет этого, и нам придется хоронить их вдвоем. ― Это было бы замечательно! ― прошептал он. ― Нет, нет, ― зарыдала я, обнимая его. ― Я не могу, не хочу, дед, вы не можете оставить меня! Я прижималась к нему, как в детстве, когда мне бывало страшно, и я знала: он улыбнется мне, и я пойму, что мне нечего бояться. Правда, в тот раз он, что было более чем понятно, был не в силах утешить меня, поскольку сам нуждался в утешении. С того дня в нашем доме настала тишина… Мы жили, старались, во всяком случае, жить как прежде, насколько это было возможно без бабушки, но все понимали, что мы лишились важной части нашей жизни. Конечно, время, как говорят, лечит, и мы постепенно привыкали к тому, что отныне нам придется жить без бабушки, пусть это и была уже совсем другая жизнь. И только дед, я видела и вижу это ясно, до сих пор не смирился с потерей. Он практически каждый день ходит на кладбище, посадил там два розовых куста и ухаживает за ними; еще он переехал в комнату для гостей, ту, где жил господин Гурд со своим семейством, когда они приезжали к нам. Дед сказал, что не может больше жить в их с бабушкой комнате, он перевез в новую спальню свои вещи, бабушкины портреты (старый, где она вместе со своим отцом, и новый, который был написан вскоре после возвращения деда) и ее подсвечники, привезенные некогда из родного дома. Все остальные вещи бабушки он оставил в старой комнате, на тех же самых местах, ― все, как было при ней. Даже расческа лежала на том месте, где она оставила ее в тот, последний, день. В комнате регулярно убирались, вытирали пыль и снова закрывали ее. Иногда дед заходил туда, и сидел там в одиночестве по несколько часов. ― Это же сведет его с ума! ― сокрушался отец. ― Нам нужно что-то делать с этим. ― Боюсь,― вздыхала мачеха,― ты ничего не сможешь сделать, Кайт. Господин Абаж никогда не смирится с ее смертью. ― Я тоже! ― огрызался отец. ― Но это не повод вести себя так, как ведет мой отец. Прежде всего, это не идет на пользу ему и его здоровью. Я знаю, что несколько раз они говорили с дедом, но отцу так и не удалось убедить его «перестать изводить себя попусту» каждодневными визитами на бабушкину могилу и убрать подальше все ее вещи. Время от времени отец снова пытался «воззвать к разуму и здравому смыслу» деда, но тот отвечал, что отец беспокоится напрасно. ― Со мной все хорошо, сынок, ― грустно улыбаясь, всякий раз отвечал дед. ― Разумеется, настолько, насколько это возможно. ― Все это пустые отговорки, ― ворчал отец, когда дед его не слышал, ― он закончит свои дни в скорбном доме, если так будет дальше продолжаться! ― Перестаньте, наконец, к нему цепляться! ― один раз не выдержала я. ― Что вам с того, что дед ходит к бабушке на могилу? Значит, ему это нужно, может быть, так он словно выплескивает свою боль, и ему становится легче. ― Прошло уже почти два года, ― стоял на своем отец, ― этого времени достаточно, чтобы оплакать свою жену и начать новую жизнь! ― Вам, ― я тоже начала раздражаться, ― может быть, достаточно, а деду ― нет! И оставьте его в покое! Отец в ответ лишь раздраженно махнул рукой. И вот вчера вечером я получила еще одно письмо от своего жениха, где он писал, что приезжает на следующей неделе, в будущий четверг. ― Это превосходно! ― улыбнулась Акбулог. ― Ему уже давно следовало вернуться, видимо, он забеспокоился, что ты тут себе найдешь кого получше, ― усмехнулся брат. ― Хоук! ― хором воскликнули Акбулог и дед. ― Я очень рад, красавица моя,― дед обнял меня и поцеловал в лоб, ― теперь вы вновь будете вместе. ― В наш дом, наконец-то, вернется радость! ― возвестил отец. ― Жаль, госпожа Серпент… ― начала мачеха, но отец прервал ее, не дав договорить: ― Акбулог, ― прикрикнул он, ― прекрати! Не стоит портить всем настроение грустными воспоминаниями. Дед, глубоко вздохнув, пожелал всем спокойной ночи и ушел к себе. ― Отец, ― взвилась я, ― как вам не стыдно! ― Рейвен, ради всего святого, не заводись по пустякам, ― поморщился отец. ― Вы это называете пустяками? ― возмутилась я. ― То, что вы только что обидели своего собственного родного отца?! ― Нравится это моему отцу или нет, но теперь трауру в нашем доме придет конец. Я все понимаю, я, да будет вам всем известно, очень сильно любил маму, но всему, как она любила говорить, должен быть предел. ― Кайт, ― умоляюще взглянула на него Акбулог,― дорогой, не надо! Я не стала больше слушать весь этот бред и ушла. Утром отец заявился в столовую с опозданием (мы уж думали начинать без него) и, недолго думая, уселся во главе стола. Все присутствующие потупились и промолчали, но меня это вывело из себя. И дело не в том, что он занял место бабушки, а в том, что сделал это нарочно, дабы позлить нас, главным образом, меня и деда, показать, что он, дескать, тут хозяин, и все будет так, как он пожелает. Конечно, разразился скандал! На что отец, собственно говоря, надеялся, я не понимаю. Дед молча ушел из столовой, а я, высказав отцу все, что думаю о его поведении, побежала за ним. Я попыталась убедить деда не обижаться на отца, и, побыв немного с ним, отправилась вниз, пора было заняться делами. В холле я застала отца и какого-то незнакомца. Я поначалу подумала, что это новый постоялец, но то, что этот человек говорил моему отцу, заставило меня замереть в дверях, будто окаменев. ― Так значит, господин Кайт, ― сказал незнакомец, ― можно считать, мы обо всем договорились. Моя мать передала мне все дела, и потому я могу спокойно подписать за нее все документы. ― Разумеется, господин Абихорро, ― отозвался отец, просматривая при этом какие-то бумаги. ― Да, все в порядке, ― он протянул бумаги обратно своему гостю,― о сумме мы условились, матушка ваша согласна, что и подтверждают ее расписки. Значит, мне остается поставить свою подпись на купчей, вам ― перевести мне деньги, и гостиница ваша. Я так и ахнула! Отец решил продать нашу гостиницу и при том, у всех за спиной. Он рехнулся! Я решительно сжала кулаки и вошла в холл. ― Что здесь происходит? ― забыв о всех правилах приличия, я думала только об одном: не позволить отцу сделать такую… подлость и пустить нас всех по миру. ― Рейвен, ― процедил отец, ― как ты себя ведешь? Извините, господин Абихорро, ― улыбнулся он покупателю. ― Это моя дочь. Она… ―… не позволит вам заниматься самоуправством! ― перебила его я. ― Наша гостиница, господин, как вас там? ― не продается. ― Простите, сударыня, ― пожал плечами этот человек, ― но господин Кайт уже обо всем договорился с моей матерью. И если он не сообщил вам, то, думаю, вы можете решить этот вопрос сами, между собой. Но чуть позже. ― Нет, ― я подошла ближе и выхватила бумаги у отца из рук, ― мы решим это сейчас. И для начала я попрошу вас покинуть наш дом, потому что никакой сделки не будет! ― Рейвен! ― отец поочередно то краснел, то бледнел, и совершенно ясно, что не будь здесь постороннего он бы набросился на меня с кулаками. ― Да, не будет, ― мне плевать, что он там себе подумает, и что скажет, но я не позволю ему распоряжаться не только нашим общим имуществом, но и нашей жизнью,― дорогой господин, не запомнила вашего имени. Вам известно, что мой батюшка не единственный владелец «Белой розы»? ― То есть? ― заинтересованно взглянул на меня незнакомец. ― Гостиница эта принадлежала моей покойной бабке. Много лет тому назад она стала владелицей тогда еще постоялого двора в равных долях с первой хозяйкой. А потом, когда та умерла, сделалась единственной владелицей, поскольку вложила в ее создание все средства, какие ей удалось скопить. И бабушка, если вы забыли отец, я вам напомню, оставила завещание, кое было составлено буквально за несколько дней до ее смерти и обнародовано вскоре после похорон. Так вот: гостиница и этот дом наследуются в равных частях ее сыном, то есть, моим батюшкой, ее старшей внучкой, то есть мной, и ее мужем ― моим дедом. И потому, дабы продать этот дом требуется, по меньшей мере, согласие всех троих. А ни я, ни мой дед никогда не согласимся продать дом и дело всей жизни моей бабушки, светлая ей память! ― Вы меня не предупредили об этом, господин Кайт, ― насупился несостоявшийся покупатель. ― Потому что мой отец и моя дочь передали мне все свои дела! ― отозвался отец. Это была правда, мы действительно передали отцу дела, потому что он сам нас попросил об этом, и потом, мне это казалось естественным, мы ведь и не думали ничего делить, мы же одна семья. ― Да, ― кивнула я, ― но это не означает, что вы вправе проворачивать делишки у нас за спиной. Сударь, ― повернулась я к незнакомцу, имени которого не запомнила, ― вы, надеюсь, поняли, что никакой сделки просто не может быть? Поэтому, поверьте, самое лучшее, что вы можете сделать ― это уйти. Думаю, вы сами найдете выход! Как только за этим человеком закрылась дверь, отец напустился на меня. Я, видите ли, была грубой и бесцеремонной, я не умею себя вести, что подумает обо мне этот человек, и тому подобная белиберда. ― Мне плевать, что он подумает, отец! А вот то, что вы вознамерились сделать, к тому же не сказав никому ни слова ― это не лезет ни в какие ворота. Я повернулась и пошла прочь, отец бросился за мной, и мы продолжили спор уже наверху, в коридоре. Дед услышал наши голоса, вышел и спросил, что случилось. Я и выложила ему все начистоту. ― Это правда? ― спокойно спрашивает дед у моего отца. ― Правда, ― раздраженно отвечает отец, ― и я делаю это для вашего же блага! ― Вы делаете это, потому что… да я даже и не знаю, как вы могли додуматься до такого! ― не выдерживаю я. ― Рейвен, ― поворачивается ко мне дед, ― подожди. Давайте спокойно все обсудим у меня в комнате. Ни к чему спорить в коридоре, нас могут услышать постояльцы. Мы проходим в комнату деда; он и отец садятся за стол друг напротив друга, и отец, оглядевшись кругом язвительно интересуется: ― Простите, отец, я не спросил вас, могу ли я сесть на этот стул? Или его тоже касалась рука мамы, и потому он священен? ― Кайт, ― вздыхает дед, ― тебе это совсем не идет, поэтому, будь добр, перестань паясничать. ― Извините меня, ― нехотя отец отводит взгляд. ― Итак, ― снова вздыхает дед, ― когда ты намеревался сообщить обо всем мне и всей семье? ― Когда мы все оказались бы под мостом по его милости! ― я пододвигаю еще один стул и сажусь рядом с дедом. ― Помолчи, пожалуйста, Рейвен! ― бросает мне отец. ― Так как же, сынок, ― вновь спрашивает у него дед, ― ты вообще не собирался ничего рассказывать ни мне, ни остальным? ―Я все рассказал бы, ― отвечает отец,― но решил, что лучше будет поставить вас перед свершившимся фактом. Так вам проще было бы смириться. ― С тем, что ты ни в грош не ставишь никого из нас? ― грустно улыбается дед. ― Ладно, я. Обо мне речи не идет вовсе, я стар и свое уже отжил. Но твои дети, Кайт, твоя жена?! О них ты подумал? ― Именно потому что я думаю о вас всех, я и принял такое решение. ― Твоя мать, Кайт… ― Моя мать умерла! ― кричит отец, стукнув по столу кулаком. ― И потому теперь здесь распоряжаюсь я! ― Видите, дед? ― поворачиваюсь я к деду, который по-прежнему грустно и серьезно смотрит на отца. ― Теперь вы понимаете, что ему абсолютно наплевать на всех и вся?! Он просто-напросто неотесанный мужлан и грубиян! ― Рейвен, ― мгновенно вскидывается отец, ― если ты сейчас же не замолчишь, клянусь, я тебя поколочу, не посмотрю, что ты уже якобы взрослая! ― Не кричи, Кайт, ― тихо говорит ему дед,― ни я, ни твоя дочь не жалуемся на слух. И на память, кстати сказать, тоже. И хоть ты, кажется, считаешь иначе, я вовсе не выжил из ума и прекрасно помню, что она ― умерла. Тебе нет нужды лишний раз напоминать об этом. Речь, однако, сейчас совсем о другом: о твоей семье. И если ты принимаешь какое-то решение, то… у нас у всех, думается мне, есть право знать. ― Зачем? ― пожимает плечами отец. Однако я вижу, что слова деда смутили его, и он держится уже не столь самонадеянно. ― Чтобы вы стали стыдить меня, моя дочь закатила очередную истерику, а жена, как обычно, благодаря своей слабохарактерности, поддержала вас, а не меня? Дед некоторое время молчит, собираясь с мыслями, все так же не сводя глаз с отца, пока тот не встает и не начинает метаться из угла в угол. ― Это было бы самым лучшим выходом для всех нас, как вы не можете понять? Но теперь уже все равно, ― он резко останавливается и поворачивается ко мне, ― поскольку ты все испортила! Теперь эти люди будут думать, что я легкомысленный тип, не умеющий держать данное слово. ― Будто это новость! ― не сдержавшись, восклицаю я. ― Рейвен! ― отец смотрит на меня в упор, но мне плевать, он может сколько угодно вот так испепелять меня взглядом, на меня это больше не действует. Я слишком взвинчена и раздражена его безответственным, да что там, просто хамским поведением, поэтому лишь усмехаюсь ему в лицо, не отводя своего взгляда от его глаз. Пусть знает, что в моем лице он никогда не найдет поддержки своим глупым идеям, а напугать меня сиим устрашающим, как ему кажется, взором, у него не получится. Как-никак во мне тоже течет кровь господина Нушрока, и я умею смотреть точно так же, в упор и не мигая, чуть прищурившись, как делала бабушка, когда злилась по-настоящему. И потому отводить глаза придется сейчас вам, дорогой отец. ― Они будут знать, ― говорю я ему, ― что вы не имеете права распоряжаться здесь, не спросив нас, только и всего! Такова была воля вашей покойной матери, дорогой отец, посему будьте добры уважать ее. Дед подходит ко мне и успокаивающе гладит по плечу, заставляя тем самым отвернуться и прекратить наш с отцом поединок. ― Рейвен, детка, ― ласково говорит он мне, ― выйди, пожалуйста на несколько минут. ― Но, дед! ― протестую я. ― Выйди, прошу тебя, ― настойчиво повторяет он. ― Мне необходимо поговорить с сыном с глазу на глаз. ― Хорошо, ― сдаюсь я, ― как вам будет угодно. Вы только не волнуйтесь понапрасну, не тратьте зря свои силы и нервы на… эту небольшую размолвку. Быстро чмокнув деда в щеку, я, еще раз смерив их обоих взглядом, вздыхаю и выхожу из комнаты. Надеюсь все же, деду удастся образумить этого упрямца, который достался мне в отцы!