***
Через несколько часов Деймон уехал домой: ему нужно было привести себя в порядок и переодеться перед работой. То, что он сейчас ощущал и о чем думал, он не мог объяснить, но теперь ему казалось, будто весь окружающий мир как-то отделился от него, и теперь он не имеет к нему никакого отношения. Все вокруг казалось лишь яркой картинкой, за которой он наблюдал со стороны. Деймон всегда отличался хладнокровием и спокойствием, которые он умел сохранять даже в самых эмоциональных ситуациях. Будучи от природы импульсивным, в такие минуты он не поддавался страху, не принимал истерики и всегда действовал холодным разумом — и это было поистине удивительно. Что-то перевернуло в нем то, что произошло этой ночью. Деймон не был из тех мужчин, для которых дети были на первом месте. Он не мечтал о ребенке сейчас, хотя точно был уверен: когда-то он обязательно станет отцом. Деймон не бросился в рейд по детским магазинам и не начал выбирать имя сразу после того, как Ребекка ему обо всем рассказала. Их жизнь оставалась такой, какой она была до этого момента, лишь с осознанием того, что она скоро изменится. Деймон до этой ночи никогда не задумывался о том, каким будет их ребенок, очень смутно представлял, какой он сейчас, не верил в то, что дети якобы уже на ранних сроках беременности чувствуют все, что происходят с матерью, даже что-то слышат. Для Деймона сейчас этот ребенок был, скорее, просто маленькой точкой, сгустком клеток, которому еще предстояло развиваться и становиться полноценным человеком. Однако в тот момент, когда один из членов бригады парамедиков произнес слово «эмбрион», слух Деймона что-то резануло. Это определение было правильным, но в глубине души с ним почему-то совершенно неожиданно захотелось поспорить — каким-то неприятным было это название для их с Ребеккой сына или дочери. И, наверное, лишь в эту секунду то, что Деймон до этого дня считал логичным развитием событий их с Ребеккой отношений, частью обычной жизни, приобрело для него совершенно иное значение. Ребенок. Сын или маленькая дочка. Может быть, такая же блондинка, как Ребекка. С такими же голубыми глазами. А может, копия Деймона. Его может не стать. То, что с Деймоном происходило в эти секунды, он не смог бы описать даже сейчас, когда прошло несколько часов, угроза миновала, и самые сильные эмоции пошли на спад. Просто, наверное, не было таких слов. Он боялся, по-настоящему боялся — до холода в пальцах, до дрожи в коленях, — не за ту маленькую точку, которую он с трудом разглядел на снимке УЗИ, которое показывала ему Ребекка. За ребенка, который через пару лет будет бегать по их огромному дому, заливисто смеясь. За малыша, которого Деймон будет учить кататься на велосипеде и которому будет читать сказки перед сном. За их ребенка. Спокойствие и рассвет последовали за короткой, но такой нужной фразой врача: «угрозы жизни нет». В ответ на нее Деймон сумел пробормотать лишь невнятное «спасибо», а в душе хотелось смеяться, как ребенку, от того, что он ощутил, услышав эти слова. Он шел, как пьяный, по больничному коридору, к палате, и не знал, кого еще он может поблагодарить за это. Он не знал, в кого или во что ему верить — в Бога, судьбу или что-то еще. Но он просто едва слышно, одними губами, горячо шептал: спасибо. После бессонной ночи сильно болела голова, и Деймон надеялся, что холодный душ и завтрак помогут ему немного прийти в себя. Когда он остановился на очередном светофоре, смартфон, лежавший рядом, завибрировал. Взяв телефон в руки, Сальватор не поверил своим глазам: на экране высветился номер Эстер. — О господи, — пробормотал Деймон, но трубку все-таки поднял. — Да. — Доброе утро, Деймон. Голос Эстер был абсолютно спокойным, железным. И в ее тоне было что-то до металлического привкуса во рту, до боли в скулах неприятное. — Ребекка сейчас с тобой? Почему она не отвечает на звонки? Тон Эстер требовал незамедлительного ответа на ее вопросы. Деймон сжал зубы. — Эстер, я думаю, сейчас не стоит ее беспокоить. Думаю, она проспит минимум до обеда. Ребекке сейчас нужно отдыхать. В телефонной трубке на мгновение повисло молчание. — А что случилось? — в голосе Эстер было даже не столько изумление, сколько возмущение оттого, что Деймон диктует ей, когда она должна звонить Ребекке. В нем не было ни капли беспокойства — и Деймон чувствовал, как внутри закипает злость. И еще более мерзко было осознавать, что Эстер, буквально еще месяц назад угрожая Ребекке неприятностями в случае, если она узнает о их с Деймоном свадьбе, сейчас старательно делала вид, будто ничего не произошло, — и отнюдь не ради дочери. — Ребекка попала в больницу, — сквозь зубы процедил он. — Было сильное кровотечение и угроза выкидыша. Скорее всего, она останется в клинике до конца недели. — Боже мой… Как она сейчас? В какой больнице? Чем дольше Деймон разговаривал с Эстер, тем сильнее он изумлялся: после того, как он обо всем ей рассказал, не изменилась даже ее интонация, хотя она и пыталась изобразить волнение. — Сейчас все хорошо. Спасибо, Эстер, — как можно спокойнее, едва сдерживаясь, произнес он. — Я попросил отвезти Бекку в Cedars-Sinai. — Что с ребенком? — Врачи не знают, почему организм так отреагировал. Сильно снизился гемоглобин. Но сейчас опасность миновала. Эстер снова замолчала, а затем, выдавив из себя «слава Богу», сдержанно поблагодарила Деймона и попрощалась с ним. Она не спросила ни о том, когда к Ребекке можно будет приехать, ни о том, нужны ли ли какие-то лекарства и что ей можно привести. В какой-то момент Деймон задумался. Сейчас он не спроецировал эту ситуацию на себя, а просто представил, как в ней повел бы себя его отец — и с горькой усмешкой осознал, что уже через десять минут после такого разговора Джузеппе, вероятнее всего, уже был бы в больнице, чтобы хотя бы просто поговорить с врачами. Деймон знал семью Майклсонов и привык к такому поведению. Но все равно разговор с Эстер оставил у него такой неприятный осадок, что принять душ почему-то захотелось еще сильнее — может быть, для того, чтобы смыть с себя эти ощущения. Эстер, отложив трубку, усмехнулась, а затем перевела взгляд на семейное фото в деревянной рамке, стоявшее на столе у Майкла и сделанное около года назад — на прошлое Рождество. Эстер очень долго вглядывалась в лицо своей дочери, думая о чем-то своем, и чувствовала, как по венам разливается жгучий яд. Она провела в полной тишине несколько минут, а затем, переведя взгляд наверх, даже не заметив, что сказала это вслух, с отвращением произнесла: — Какие же вы живучие, Сальваторы…***
«dr. StEn готовится к выпуску нового альбома! Жизнь в мире хип-хопа, тем временем, тоже бьет ключом: не успел Нью-Йорк отойти от грандиозного концерта 50 Cent в Madison Square Garden, прошедшего в эти выходные и способного соперничать с прошедшим там же в 2005 году концертом Eminem’a по количеству собравшихся, как от его младшего коллеги, Лорензо Сент-Джона, больше известного под псевдонимом dr.StEn, который, к слову, тоже совсем недавно закончил гастрольный тур по США, пришла не менее радостная новость: „старина Стэн“, как любят называть парня его поклонники, готовится к выпуску нового альбома „По ту сторону“. По предварительной информации, в него войдут восемь новых композиций, пять из которых Сент-Джон представил на своих концертах в Нью-Йорке, Далласе, Питтсбурге и Лос-Анджелесе. Как говорит сам Энзо, новый альбом будет заметно отличаться по стилю ото всех его предыдущих композиций: „Наверное, странно звучит, но я сам не уловил тот момент, когда отошел от gangsta-rap и перешел к чему-то более лиричному“, — признается Стэн. „Это произошло не в одно мгновение, как по щелчку пальцев, — наоборот, это был продолжительный процесс, я долго шел к этому. Но, вероятно, в двадцать восемь совершенно нормально почувствовать в себе желание писать не о перестрелках в Бронксе, а о чем-то более спокойном, но не менее важном“. Как критики, так и поклонники уверены, что смена стиля будет совершенно новым, но интересным и полезным опытом для рэпера, треки которого давно завоевали любовь ценителей рэпа не только в США, но и во всем мире. „Лирика? Неплохо, неплохо, чувак… Ждем!“, „По стопам Эминема идет“, „Эн, не дрейфь, все будет клево!“, „Кайфую от твоих треков уже третий год, ты в любом стиле будешь крут!“, „В ‚Billboard‘ будет интервью о новом альбоме?“, „Когда в Европу? Испания ждет тебя!“, — эти и несколько тысяч других комментариев фанаты оставили под последним постом Сент-Джона в инстаграме, в котором он объявил дату релиза нового альбома — 23 октября. Что ж, пока фанаты делятся друг с другом впечатлениями от треков, которые, как стало известно, уже точно войдут в альбом, и ждут премьерных, нам остается лишь пожелать Стэну удачи и успехов в его начинаниях, хотя в том, что новый альбом станет ничуть не менее популярным, чем предыдущие, сомневаться не приходится — таким ребятам, как этот парень, они сопутствуют всегда». — И когда же ты все успеваешь, — усмехнулась Кэролайн, когда ведущий новостей на одном из музыкальных каналов перешел к другим темам выпуска. До интервью с Сент-Джоном оставалось совсем недолго, и за это время Кэролайн должна была не только познакомиться заочно с личностью Энзо, но и разобраться в главных тонкостях хип-хоп-культуры. Почему она согласилась стать интервьюером, толком не зная ни о рэпе, ни об Энзо ничего, Кэролайн до конца не понимала и сама: может быть, просто не хотелось отказывать Макферсону — человеку, которого она глубоко уважала и который стал для нее учителем и самым настоящим другом в начале ее карьеры в «Billboard», а может, свою роль сыграл азарт, который у Кэролайн был в крови и лишь распалял в ней желание принять этот вызов и проверить на прочность прежде всего саму себя. На эти дни Кэролайн погрузилась в абсолютно другой мир. Готовясь к интервью, она прочитала об Энзо не один десяток статей, просмотрела самые известные его концерты последних нескольких лет, не упускала из виду ни одного выпуска новостей, в котором могли бы говорить не только о Сент-Джоне, но и о рэпе в целом. Сначала это казалось Кэролайн невозможным, но постепенно она проникалась этой культурой, знакомясь с ее историей и предпосылками возникновения, проясняя для себя то, что раньше казалось непонятным и совершенно нелогичным, и теперь с легкостью могла hardcore rap от gangsta, была в курсе последних новостей из мира рэп-музыки, отлично ориентировалась в биографиях Тупака и Эминема. Однако главными и самыми важными для Кэролайн оставались, конечно, биография и творческий путь Энзо. Информацию о нем она искала везде: в статьях авторитетных изданий, в пресловутой «Википедии», на сайтах, посвященных рэпу. Многие факты она узнавала из интервью самого Энзо, коих она прочитала тоже немало. Имея итальянские и американские корни, Энзо не раз признавался, что сам чувствует себя, скорее, итальянцем, чем американцем, хотя жил в Штатах уже достаточно давно — с десяти лет, после того, как его семья приняла решение эмигрировать. Переезд парень воспринял очень болезненно и на протяжении долгого времени не мог адаптироваться в совершенно незнакомом городе и привыкнуть к абсолютно сумасшедшему ритму жизни Нью-Йорка. Вскоре повторилась история, наверное, сотен мальчишек — прогулы уроков, которые случались все чаще, вызовы к директору, бесконечная смена школ. Энзо сам признавался, что первые несколько лет после переезда были для него одними из самых сложных в жизни: он чувствовал себя совершенно чужим в Штатах и находился будто на какой-то границе, уйти от которой было невозможно — к американскому стилю жизни он привыкнуть так и не мог, но при этом не имел никакой возможности и вернуться в Италию, от которой с течением времени, сам того не замечая, все больше отдалялся. Спасение от этого к Энзо пришло через несколько лет — он нашел его в музыке. Во многих своих интервью он со смехом признавался, что стать приверженцем какого-то другого направления, кроме рэпа, он не мог просто потому, что «на улице проводил чуть ли не вдвое больше времени, чем дома и в школе вместе взятых». Dr. Dre, Eminem, Snoop Dogg, треки Тупака Шакура, память о котором жила в сердцах поклонников рэпа до сих пор, — юность Сент-Джона пришлась на расцвет карьер самых известных и талантливых рэп-исполнителей современности, которые и «заразили» его любовью к этому музыкальному стилю, ставшему стилем его жизни, окончательно и бесповоротно. На вопрос о том, в каком возрасте он написал свой первый текст, Энзо честно признавался, что не помнит, а затем со смехом добавлял, что, в принципе, если прочитать его четверостишие про щенка, подравшегося с котом за косточку, под биты, то получится тоже неплохой трек, и тогда можно говорить, что в рэп-индустрии он с шести лет. Читая интервью Энзо, Кэролайн поражалась его разносторонности и деликатности: он с легкостью рассуждал о Ницше, Достоевском и Мураками, часто рассказывал о своих впечатлениях от путешествий и говорил, что одним из самых больших плюсов своей профессии считает именно возможность увидеть десятки разных стран и городов; он, как казалось Кэролайн, искренне отвечал на все вопросы журналистов, а если те в разговорах с ним затрагивали запретные для него темы, спокойно и без агрессии предлагал поговорить о чем-то другом. Кэролайн особенно подкупало, что одной из таких тем для Энзо была его личная жизнь. В своих интервью, отвечая на вопросы о ней, он не скрывал того, что у него есть девушка, — но на этом его откровенность, касаемая этой темы, кончалась. Как ни старались журналисты, представить имя пассии Сент-Джона, которую он однажды назвал главной своей музой, широкой общественности они так и не смогли. Она не появлялась с Энзо на красных дорожках и премиях, в его аккаунте в «Инстаграм» с ней у него не было ни одного совместного фото. В распоряжении журналистов была лишь пара размытых снимков от папарацци, сделанных несколько лет назад в Нью-Йорке, — на них Энзо был запечатлен с миловидной брюнеткой, и, судя по тому, как он обнимал за талию, их связывали довольно теплые отношения. Однако была ли она той самой девушкой, о которой говорил Энзо, так и осталось неизвестным. Его манера держаться на публике, стиль ведения разговора, точка зрения на определенные стороны жизни — все это, казалось, принадлежало совершенно другому человеку, нежели тому, которого Кэролайн увидела тогда, на концерте. Чем ближе Кэролайн знакомилась с Энзо из статей и записей интервью, тем больше она начинала путаться: тот образ бандита из Южного Бронкса, с которым у нее в тот вечер связалось его имя, настолько ярко запечатлелся где-то внутри, что никак не мог ужиться в сознании с тем парнем, которого Кэролайн увидела сейчас. И чем дальше шло время, тем сильнее она ощущала в себе желание познакомиться с Энзо лично, чтобы понять, как в нем могут уживаться настолько противоположные стороны, — а может быть, узнать, какая все же сильнее. Кэролайн начала слушать музыку Энзо. Для нее она стала, наверное, самым сложным этапом подготовки к встрече с ним, потому что внутри Кэролайн разрывалась на две части: она по-прежнему не могла не принять грубые тексты, которые у нее совершенно не вязались с понятием «музыка»… И заслушивалась припевами, от которых кожа покрывалась мурашками. Знакомясь с его творчеством, Кэролайн не раз удивилась тому, насколько разнообразна тематика его текстов: здесь были рассказы о конфликтах с другими представителями рэп-индустрии, изобиловавшие нецензурной бранью, в которых Энзо не гнушался переходить на личности, воспоминания о каких-то отдельных моментах своей жизни — Сент-Джон писал о детстве и в этих треках очень часто рассказывал о своей матери, которую всегда называл самым главным своим ориентиром; во многих своих композициях он вспоминал о том самом переломном периоде — переезде в США и о том, какой он увидел страну, которая для многих всегда была самой заветной мечтой. И хотя Кэролайн почему-то врезались в память слова одного из его текстов о том, что он — «парень, который никогда не станет своим в Америке и которым никогда не будет гордиться Италия», все его композиции, где он так или иначе упоминал свой переезд в США, были пропитаны тоской по родной стране. Кэролайн не знала, насколько правильно судить о человеке по его творчеству, но ей отчаянно казалось, что Энзо хочет туда вернуться. В своих текстах он также часто вспоминал о друзьях и называл их не иначе как своей семьей. У Энзо было много композиций о любви — и все они были настолько разными, что, казалось, решительно не могли принадлежать одному автору. Он писал о шестнадцатилетнем парне, которого угораздило влюбиться в одноклассницу, давно встречавшуюся с другим, а в конце усмехался: «Я тоже был таким». Он писал о том, как хотел бросить рэп, когда встретил девушку, и не просто не смог — она стала его музой. В своих композициях он признавался, что вместе с женой уехал бы в Альпы, где через много лет он мог бы рассказывать внукам о байках. Писал о расставаниях и новых встречах, которые называл самым опасным наркотиком и хотел бы прекратить, — но не мог. Каждый его трек был отдельной историей — когда-то со счастливым концом, когда-то — нет. На эти несколько дней альбомы Энзо вытеснили на смартфоне Кэролайн музыку, которую она слушала обычно; очень часто она включала его композиции в машине. Это было удивительно, непривычно… Но интересно. Кэролайн отставила кружку с недопитым кофе в раковину и, выключив телевизор, ушла собираться: через час ей нужно было быть в университете. — Господи, да неужели? — изумилась Бонни, когда, сев в машину к Кэролайн после того, как она заехала за ней перед началом занятий, услышала из колонок первые аккорды одного из самых известных треков Сент-Джона. — Да, Бон-Бон, и такое случается, — со смехом сказала Кэролайн. — Знаешь, мне кажется, я скоро сойду с ума. Я теперь с Энзо в прямом смысле этого слова засыпаю и просыпаюсь, блин! — Та-а-к, — протянула Бон-Бон, — а с этого момента поподробнее, мисс Сальватор! — Ну, я теперь слушаю только его треки, — сказала Кэр. — Бегаю — слушаю его, убираюсь дома — слушаю его, в машине тоже только его музыка. Вчера перед сном решила почитать статьи, которые Говард прислал для семинара по истории, а читаю я почти с всегда включенной музыкой. По итогу уснула через полчаса под «Не сломлен», а проснулась через семь часов под непереводимый итальянский мат. Бонни рассмеялась. — Подготовка к интервью идет полным ходом? — Ну, если серьезно, то да. Ты ведь знаешь, в рэпе я полный профан, да и о Энзо до недавнего времени знала лишь его имя и то, что мы недавно были на его концерте, — усмехнулась Кэролайн. — Не пойду же я с таким багажом информации брать у него интервью. Так что потихоньку осваиваюсь в его биографии и творчестве. — И как ощущения перед встречей? — спросила Бонни. — Честно? Сама не знаю, — призналась Кэролайн. — Я понятия не имею, чего от него ждать. Я прочитала с десяток его интервью за эти дни, смотрела передачи с его участием, — он выглядит довольно мило. Но стоит мне включить его концерт, — мне хочется съежиться. Все его татуировки, движения эти странные… Не мое это. — Ты не забывай, что он — рэпер, а эта культура требует соответствующего антуража. Это часть образа, — пожала плечами Беннет. — К тому же, не забывай, он тебя назвал солнышком, — подмигнула она, — а это значит, что он точно будет мил. — Ой, всё-ё-ё, — со смехом протянула Кэр, — понеслось! Ты меня там, чувствую, уже десять раз замуж за Сент-Джона мысленно выдала? — Ну что ты, — сказала Бон-Бон. — Просто хочу, чтобы интервью прошло хорошо. Но, — проговорила она, — если вдруг его татуировки тебя так и не воодушевят, помни, что я всегда могу прийти к тебе на помощь и заменить. Макферсон меня, конечно, не знает, — хохотнула она, — но чего ни сделаешь ради дружбы. Кэролайн рассмеялась. — Бон-Бон, я тебе давно говорю: приходи работать к нам. Там, глядишь, и с Сент-Джоном сдружишься! Подруги вновь засмеялись и за разговорами и шутливыми обсуждениями Энзо и предстоящего интервью, сами не заметили, как доехали до университета: начинался новый учебный день.***
— Напомни мне, почему я не запустила в него чем-нибудь тяжелым? — раздраженно процедила сквозь зубы Кэролайн. — Потому что Говард — доктор наук, «легенда университета», «уважаемый в городе человек», — ответила Бонни, закатив глаза, спародировав голос декана факультета. — И, в конце концов, за такое вполне могут забрать в отделение. — Знаешь, Бон, вот вообще не аргумент, — фыркнула блондинка. Беннет вздохнула. — Согласна. Девушки вместе спустились на первый этаж, к главному входу, где обещали подождать Елену, пока ее задержал профессор. — Слушай, может, поговорить с Зальцманом? — предположила Бонни. — Ну это уже не занятия историей, а концлагерь какой-то, шаг влево-шаг вправо — расстрел на месте. Мне, блин, двадцать пять лет, а я себя первоклассницей чувствую. — А толку? Не Аларик ведь определяет состав преподавателей для факультета. Он вообще декан истфака. — Вот и пусть заберет эту мумию обратно! — не выдержала Бонни. — Ну, или на худой конец, поговорит с Максфилдом. Ну невозможно уже, ей-богу. Мы с ним так нахрен никакую сессию не сдадим. — Да сплюнь! — воскликнула Кэр. — В магистратуре историю всегда принимает Рик, так что на экзамене все уже будет нормально. — Да? — с иронией, изогнув бровь, переспросила Бон-Бон, и от ее тона Кэролайн сама едва не начала сомневаться в собственных словах. — В начале года нам тоже говорили, что Рик будет вести семинары. И что в итоге? «Ждрафштвуйте, господа тунеядцы!» — прошамкала она, спародировав голос ненавистного Говарда. Кэролайн отвела взгляд, не зная, что ответить, и в этот момент подруги увидели Елену. — Гилб, ну как ты? — спросила Кэролайн. — «Труд сделал из обезьяны человека. Опробуйте этот способ и Вы, мисс Гилберт», — скорчив рожицу, повторила слова преподавателя Елена. — Оу, золотой фонд цитат пополняется, — сказала Кэр. — За что он тебя так? — спросила Бонни. — Сделала тридцать девять заданий вместо сорока, — развела руками Гилберт. — И плевать, что это чертово сороковое задание он прислал сегодня в два часа ночи! — Господи, я вообще вторую часть этого семинара дома забыла и ему не сдала, — сказала Кэр. — Пойти, что ли, документы забирать уже… — Кстати, а как вам эта потрясающая новость про коллоквиум в семь часов в следующую пятницу? — спросила Елена. — Я понимаю, что парикмахерская, в которую я записалась, конечно же, именно на это время, реально не самое важное, если речь идет об учебе, но блин… Пятница… Семь вечера… Пятница!!! Я чувствую себя, как в дурдоме. — Да пошел он в задницу, — пробубнила Кэролайн. Блондинка замолчала на мгновение, переведя взгляд наверх, а затем проговорила: — Да, Бон, наверное, ты права. Идея с Риком не такая уж бредовая. — Думаете, он может на него как-то повлиять? — Елена недоверчиво посмотрела на девушек. — Он декан истфака, — развела руками Кэр. — Не повлиять, но нагрузить чем-нибудь таким, что не оставит времени на семинары с первым курсом магистратуры журфака. Тут уже все средства хороши, наверно. — Расскажи потом, чем все закончилось, — попросила Гилберт, и Кэролайн кивнула. — Ладно, девчонки, я пойду, а то меня после трехчасового исторического нон-стопа голова раскалывается. — Давай, — кивнули Бонни и Кэролайн. — Удачи, Гилб. Попрощавшись, Кэр и Бон-Бон отправились в библиотеку факультета, где им нужно было взять несколько учебников, а Елена пошла к общежитию. Идя по направлению к главному въезду у центрального здания университета, Гилберт хотела достать из сумочки телефон и наушники. Опустив голову, вперед она совершенно не смотрела и в какой-то момент об этом сильно пожалела. В какую-то секунду, откуда ни возьмись, словно из-под земли, перед ней вырос мужчина в деловом черном костюме, и Елена, едва не выронив из рук смартфон, чуть не врезалась ему в грудь. Гилберт подняла голову. Голубоглазый русоволосый незнакомец с легкой щетиной пристально смотрел ей в глаза, слегка склонив голову набок. Елена хотела было сказать что-то наподобие «извините», но поняла, что не может произнести ни слова: ее будто бы в одну секунду лишили голоса. Мужчина не спешил уходить и на протяжении пары секунд молча внимательно смотрел на нее, словно бы изучая. А затем, усмехнувшись, он произнес всего несколько слов, от которых по коже у Елены пробежали мурашки. — Ну здравствуй, сестренка.