В твоих глазах

В просторную комнату, где час за часом этого раннего утра становилось все светлее, уже заглядывало солнце. Плотная ткань задернутых серых штор сдерживала его озорные лучи, рассеивала их, делала их свет мягче и приглушеннее. Но они все равно просачивались сквозь казавшуюся непроницаемой материю, ловко пробираясь в комнату и скользя по тумбочкам, спинке кровати, шкафу, в одно мгновение растворяя тень, которой они еще несколько секунд назад были скрыты, все ярче играя бликами на стеклянных фоторамках на стене, дисплее оставленного вчера на краю стола телефона. Уже не было и в помине вчерашних туч, затягивавших небо густым покрывалом дыма, не барабанили по стеклу крупные капли стоявшего над городом стеной дождя. В воздухе прохладной спальни был растворен яркий, резкий аромат отдававшей свежестью базилика и сена мужской туалетной воды, смешанной с терпким запахом дорогих сигарет. Кэролайн почувствовала, как теплый луч дотронулся до ее щеки, и рефлекторно сморщила лоб от солнечного света, скользнувшего по векам. Она не успела до конца проснуться, но на подсознательном уровне понимала, что уже утро. Глаза по-прежнему слипала приятная, спокойная нега. От нее так не хотелось просыпаться, но усталости не было. Пытаясь укрыться от настойчивых солнечных зайчиков, заливавших лицо все более горячим светом, Кэролайн интуитивно перевернулась на другой бок, и кожу обдала прохлада. В этот же момент девушка сквозь сон почувствовала, как крепкая рука, требовательности которой бесполезно было сопротивляться, притянула ее, и в следующую секунду Кэролайн ощутила жар словно горящего в лихорадке тела Энзо. Кэролайн сдавалась без боя в эти объятья: только в них она чувствовала себя так спокойно. — Еще немного, и я точно встану, — постепенно возвращаясь к реальности, но еще не открыв глаза, пообещала она, уже зная, что Энзо точно не спит. — Я плохо на тебя влияю, — усмехнулся итальянец. — Ты начала вставать ни свет ни заря. По губам Кэролайн скользнула сонная теплая улыбка. Открыв глаза, она, повернув голову, взглянула на Энзо и встретилась с ним взглядами. Энзо внимательно смотрел на нее с доброй, такой знакомой усмешкой в черных глазах. — А который час? — приподнявшись на локте, спросила она. — Начало восьмого. Ответ Энзо только убедил Кэролайн в правдивости ее догадок. — Так что можно спокойно досматривать сны, — с полуулыбкой проговорил Сент-Джон, зарывшись носом в ее пшеничные волосы и вдохнув их аромат. — Мне нужно к ребятам, — сказала Кэролайн. — Тем более, хостел... — она на мгновение подняла взгляд, словно стараясь во все еще сонном сознании сопоставить время открытия хостела со временем, которое было сейчас на часах, — должен быть открыт. — Ну, в таком случае, ты что-то задержалась, — рассмеялся Энзо, — хостел ведь круглосуточный —можно и в два часа ночи туда заяви... В этот момент Кэролайн показалось, что она проснулась в одно мгновение. Слух ее среди других сказанных Энзо фраз зацепился за одно слово, которое и послужило для Кэролайн лучше любого ледяного душа. Дослушивать, что он говорил, она уже не стала: в мыслях был единственный вопрос, который звучал в сознании с таким изумлением и неверием и был настолько детским, что ей самой казался нелепым. «Как круглосуточный?!» В эту секунду, кажется, и сам Энзо понял, что озвучил то, чего в его планах не было: итальянец осекся и, плотно сжав губы, нахмурился. — Что? — сдвинув брови, непонимающе переспросила Кэролайн, вновь повернувшись к Энзо. — В каком смысле? Наверное, этот вопрос звучал действительно в какой-то степени глупо, учитывая, что Кэролайн на протяжении определенного времени жила в этом хостеле вместе с друзьями, но что он означал, и Кэролайн, и Энзо понимали: они ведь оба прекрасно помнили, что несколько дней назад не смогли попасть туда, хотя на часах было пять утра. Однако сейчас, видя реакцию Энзо, который как-то замялся и молчал, явно коря себя за сказанное, Кэролайн начинала понимать, что на самом деле ситуация, по всей видимости, была несколько другой. — Да ничего, — пробормотал Энзо. — Забей. Такая непривычная для Энзо, неуверенная реакция только разожгла в Кэролайн интерес и азарт, смешивавшиеся с негодованием от того, что он явно от нее что-то скрыл. Это было и забавно, и немного странно, и неожиданно, но в этот момент забылось, словно стерлось ластиком, все, о чем Кэролайн думала до этого, о чем она хотела сказать Энзо, то, что ее волновало. — Нет уж, Сент-Джон, — фыркнула Кэролайн, присев на кровати и убрав с ног одеяло. — Раз начал, — договаривай до конца! Звонкий Кэролайн, абсолютно твердый в своей уверенности, казалось, эхом ударился о стены. Блондинка в упор смотрела на Энзо, возмущенно насупившись и скрестив руки на груди, и под ее ребяческим, но требовательным взглядом не оставалось другого выбора, кроме как сказать правду. Энзо с шумом выдохнул. — Хостел, в котором ты остановилась с друзьями, не открывается в семь утра, — он открыт круглосуточно, — сказал Сент-Джон. — Это я поняла, — кивнула Кэролайн. — Но как?! — изумилась она. — Мы же с тобой приезжали туда тогда... — казалось, даже ее голос стал тише. — Я же пыталась открыть эту чертову дверь! — Дверь не была заперта, — ответил Энзо. — Просто ее немного заело, и... Открывать ее стоило точно не девушке, — усмехнулся итальянец. Кэролайн слушала Энзо и, не отводя взгляд, смотрела ему в глаза. В его агатовых глазах, сейчас блестевших, горел неизъяснимый лукавый огонек. Он говорил обо всем без слов. В сознании в этот момент зашумел поток мыслей, но с течением секунд из их обрывков постепенно, словно пазл, складывалась картина, которая пусть и пока была затуманена какой-то растерянностью от неготовности вспомнить о таких, казавшихся незначительными деталях сейчас. — Но ведь нам администратор говорил... — пробормотала Кэролайн. Сейчас ее голос был совсем не похож на тот, который Энзо слышал считанные секунды назад: тон Кэролайн был тихим, рассеянным, задумчивым, словно она сама уже не верила в то, что говорит. — По крайней мере, цифра семь точно была! — с какой-то растерянностью сказала она. — Наверное, вы просто не так его поняли, — предположил Энзо, поднявшись с кровати, почувствовав, что сон окончательно ушел. — Скорее всего, семь утра — это время, начиная с которого, можно получить ключи от комнаты. От этой истории над собственной недогадливостью и невнимательностью хотелось посмеяться. Но сейчас мысли Кэролайн были заняты другим. То, что казалось такой незначительной ерундой всего пару дней назад, приобретало немного иной оттенок сейчас. Энзо был убедительным и казался правдивым, когда в то раннее утро объяснил, что произошло с дверью, — казалось, ему незачем было обманывать, да и свои слова он наглядно подтвердил несколькими попытками открыть ее, которые закончились тем же, что и у Кэролайн. Они оба казались заложниками ситуации тогда — и Кэролайн, которой просто негде было переночевать в чужом городе, и Энзо, который не оставил бы ее. И, казалось, только в этот момент Кэролайн в полной мере смогла осознать то, о чем она думала на протяжении этих минут. — Ты специально ничего не стал говорить, — с едва уловимой, как будто примирительной и в то же время укорительной улыбкой в глазах, не сводя с Энзо взгляд, произнесла она. — Ну, это был экспромт, — согнув руки в локтях и выставив чуть вперед в ладони, парировал Энзо. — Господи, ну я и тормоз, — с искренним негодованием, но с полуусмешкой на губах протянула Кэролайн. Она слушала Энзо, прокручивая в голове разговор с администратором и то утро, и сейчас сама не могла понять, насколько она могла так сглупить и даже не подумать, что что-то не так: в конце концов, где сейчас, в 2016-м году, можно найти хостел, придерживающийся напоминающего коммунистические страны строгого расписания открытия и закрытия? Может быть, такое было возможно, — но точно не в Нью-Йорке. — Да ладно, — сказал Энзо. — Бывает. Но сквозь эту казавшуюся безразличной невозмутимость сейчас проявлялось совершенно другое — абсолютно искреннее, почти детское довольство, которое трудно было скрыть: оно искрилось в этих озорных мальчишеских глазах, которые так блестели сейчас и неотрывно смотрели на нее с этой немыслимой, такой лучистой улыбкой. И это раззадоривало сильнее. — Я ступила, а ты поддержал! — с полушутливым, полусерьезным негодованием, стоя на своем, воскликнула Кэролайн, упершись руками в бока. — Ну... — Энзо на мгновение замер, отведя глаза и склонив голову чуть набок, а затем, вновь переведя взгляд на Кэролайн, беззаботно, словно желая подразнить ее, пожав плечами, выдохнул: — Можно и так сказать. Ответ не заставил себя долго ждать: Кэролайн схватила одну из белоснежных помятых подушек, лежавших на кровати, и, поднявшись на ноги, с силой запустила самодельный снаряд прямо в Энзо. Подушка угодила стоявшему у окна итальянцу в живот, и Энзо, быстро среагировав, со сдавленным смехом крепко прижал ее к себе. — Ты жалеешь об этом? Спустя несколько секунд Энзо, все еще держа подушку в руках, подошел к Кэролайн, внимательно глядя ей в глаза. Его голос уже звучал спокойно. Кэролайн не пугали мысли об этом. Она знала ответ на этот вопрос. — Нет, — так же спокойно, но с абсолютно твердой уверенностью произнесла она, посмотрев Энзо в глаза. Она не шутит в этот момент, не смеется, не дурачится, — и ее губ касается уже совсем другая, не ребяческая, кажется, немного задумчивая, словно прозрачная, но все такая же легкая улыбка. И именно этот взгляд, эта улыбка заставляют улыбнуться самого Энзо. Но проходит всего лишь мгновение — и он вновь видит в глубине этих светлых, как солнце, голубых глаз, этот танцующий задорный огонек. — Но это все равно не отменяет того факта, что ты засранец! Кэролайн сверкнула на итальянца горящими смеющимися глазами, и в этот момент взяла с кровати вторую подушку, лежавшую рядом. Кэролайн в пару секунд преодолела расстояние, разъединявшее их с Сент-Джоном, и, оказавшись в паре десятков сантиметров от него, замахнулась. Удар, кажется, должен был прийтись по плечу, но в последнюю секунду Энзо вовремя смог отреагировать и увернулся в сторону от мягкого «оружия», и подушка угодила мимо — но пройдя всего лишь в паре каких-то миллиметров. Поняв, что ему только что грозило, итальянец захохотал. Чувствуя, что сейчас может начаться, и словно принимая этот негласный вызов на такую «дуэль», он для удобства накрутил на руку угол подушки, которую держал в руках сам, сделав своеобразную «рукоятку». Казалось, Кэролайн не ожидала от Энзо такой скорой реакции, потому что ее подушка чуть не выпала у нее из руки в следующий момент, когда Сент-Джон, сделав движение, чем-то схожее с махами, привычными для тениссистов, нанес по ней свой удар. Кэролайн опешила на несколько секунд — то ли от того, что не была готова к ответу, то ли от понимания, что могла проиграть этот поединок, едва его начав... А потом началось сумасшествие. Забыв, который был час, и о том, какие у них были планы на утро, они громко смеялись, преследовали друг друга, в пару мгновений преодолевая расстояние от одного конца комнаты до другого, а, настигая, били подушками наотмашь, не жалея ни себя, ни «оружие» в своих руках. Удары попадали по подушкам, по рукам и ногам, по бокам, иногда по плечам и спине и по многим другим частям тела. Управляться с легкими снарядами оказалось не так просто: постепенно щеки начинали краснеть, а на лбу стала проступать испарина, дыхание сбивалось, и в легких не хватало кислорода, а мышцы наполнялись тяжестью, — но Кэролайн и Энзо не прекращали ни на секунду этот то ли дурашливый, то ли самый что ни на есть настоящий бой — каждый новый полученный удар только подхлестывал идти вперед, как жесткая волна, азарт внутри разгорался все сильнее, и гасить его в себе уже совершенно не хотелось. У Кэролайн были растрепаны волосы, и непослушные локоны лезли в глаза, частично закрывая обзор, но, казалось, она не обращала на это никакого внимания — лишь периодически она пыталась убрать их, на секунду набрав воздуха в грудь, а потом сдувая волосы в другую сторону. В какой-то момент, «клюнув» на обманное движение Энзо, который сделал вид, будто собирается поднять руку вверх, Кэролайн зазевалась, сфокусировав взгляд впереди себя, и в следующую секунду получила по ногам удар, чем-то напоминающий подсечку. Он не был самым сильным, но от неожиданности Кэролайн рефлекторно отпрянула назад, к кровати, которая была за ней, рискуя просто упасть на нее, что, конечно, означало бы поражение. Каким-то чудом удержав равновесие, Кэролайн спустя несколько мгновений поняла, почему Энзо своей целью в этой «атаке», которая, бесспорно, ему удалась, выбрал именно ноги: Кэролайн смотрела по направлению вперед, сосредоточившись именно на этой точке, ожидая «подвох» только оттуда. При этом Энзо решил дезориентировать ее, лишив главной опоры, благодаря которой Кэролайн держала равновесие, — и не прогадал. Поняв этот ход Энзо, Кэролайн почувствовала, как у нее загорелись щеки, но в ответ она не сказала ему ничего — виновата была сама. Она лишь плотно сжала губы и медленно выдохнула, не сводя взгляд с Энзо, который не скрывал своего удовольствия от удавшейся выходки, и сражение продолжилось. Они кричали то ли от испуга, то ли от необъяснимого восторга, который захватывал в такие моменты, хохотали и пытались друг друга поймать, чтобы на несколько секунд крепко прижать к себе под смех и возмущенные просьбы другого отпустить, а высвободившись, начинали все заново. — Сент-Джон, клянусь, я тебя придушу, если ты... — Если я... Что? — с хитрой улыбкой, пристально глядя на Кэролайн, словно дразня ее, спрашивал Энзо. — На тебе сейчас нет макияжа, так что... — Засранец! — с негодованием восклицала Кэр, и Энзо получал очередной «подушечный» пинок по плечу. — Надеюсь, я не буду теперь записан так у тебя в телефоне, — хохотнул Энзо, уворачиваясь от ее ударов. — Не волнуйся, я придумаю что-нибудь поинтереснее, — фыркнула Кэролайн. В какой-то момент Кэролайн на мгновение замерла. — У тебя телефон звонит? — Что... Энзо выбило из колеи даже не содержание вопроса Кэролайн — он ведь прекрасно понимал, что на телефоне молчал сигнал входящего вызова. Договорить и даже закончить свой вопрос итальянец не успел: едва он остановился и открыл рот, в эту же секунду он получил в лицо подушкой, которой в него закинула Кэролайн. Явно не ожидая такого, Энзо отшатнулся, рефлекторно выставив руки вперед, и зажмурил глаза, а когда снова их открыл, то увидел не скрывавшую улыбки Кэролайн — в ее руках теперь не было главного «оружия», но теперь ей до этого, казалось, не было никакого дела: она была абсолютно довольна. — Черт, я должен был этого ждать! — с разочарованным негодованием и азартом воскликнул Энзо. — Один — один, signore St. John, — с таким кокетливым огоньком во взгляде и той невыразимо обаятельной улыбкой, которой могла улыбнуться только она, произнесла она. — Реванш? — в глазах Кэролайн, на губах которой по-прежнему была улыбка, отдававшая необъяснимой теплотой, блеснула лукавая искорка. Энзо усмехнулся. — Да, — удивительно спокойно хрипло проговорил он, — пожалуй. Итальянец сделал шаг вперед, и уже спустя секунду Кэролайн поняла, почему Энзо был так спокоен. Ему не нужно было даже применять особых усилий — она точно не ожидала этого и поэтому не могла среагировать в этот же момент: приблизившись к Кэролайн, он одним движением притянул ее к себе. Она охнула, почувствовав, что дыхание на миг перехватило, как это обычно бывает от неожиданности, и в этот момент поняла — она точно проиграла: в следующую секунду Энзо начал щекотать ее. С самого детства Кэролайн ужасно боялась щекотки, и для того, чтобы узнать это, Энзо не нужно было много времени. Она громко вскрикнула, захохотав, и схватила Энзо за руки, пытаясь высвободиться из его объятий. — Ай! От... Отпусти! Сент-Джон, я тебя ненавижу! — под хохот Энзо хватая ртом воздух и смеясь, прерывисто восклицала Кэролайн. — Громче! — улыбаясь, крикнул Энзо, продолжая держать ее. Конечно, он использовал не всю свою силу — он применил ее, только когда схватил Кэролайн, — но того, как она реагировала на малейшие прикосновения, делало ее совершенно безоружной в его руках, и он умело этим пользовался. — Клянусь, ты хуже моего старшего брата! — Я сочту это за комплимент, — хохотнул Энзо. В этот момент Кэролайн, неловко вдохнув воздух в легкие, уперлась ладонью в грудь Энзо, и, воспользовавшись тем, что его хватка на мгновение стала слабее, попыталась повернуться к нему боком, а через секунду резко, все так же, боком, подалась в сторону. Что произошло после этого, Кэролайн смогла осознать только через несколько секунд: она вдруг почувствовала легкость вместо тепла рук Энзо, державших ее. Она не знала, сделал ли он это специально или не ожидал, что она применит такую силу, но Энзо как будто рефлекторно разжал руки и отпустил ее. Кэролайн, едва удержавшись на ногах, метнулась в противоположную от Энзо сторону, но перед ней была кровать, а рядом — несколько пуфиков, стол, шкаф и еще что-то из мебели, и если бы она на своей скорости попыталась повернуть, не задеть или не снести что-то было малореально. Не думая и не останавливаясь, Кэролайн, не сбавляя скорости, слегка прыгнув, в один момент вскочила на кровать. — Энзо, попомнишь мои слова — еще раз защекочешь, я запущу в тебя чем-нибудь тяжелым, — сказала она, взглянув на улыбающегося Энзо, который теперь был вынужден смотреть на Кэролайн снизу вверх. — Окей-окей, я понял, — Сент-Джон, по-доброму усмехнувшись, приподнял согнутые в локтях руки, — мои кости мне еще нужны, и желательно в целом состоянии. Энзо подошел к кровати и, больше ничего не говоря, плюхнулся рядом с тем местом, где все еще стояла Кэролайн. Она хотела сказать ему что-то в ответ, но не успела. Энзо взял ее за руку, крепко сжав ладонь, и в следующий момент, все так же, спокойно потянул ее за собой. — Энзо... Блин, да что ты дела..! На автомате Кэролайн попыталась освободиться, но в этот раз отпускать ее Энзо намерен точно не был. Закончить фразу Кэролайн не успела. Вскрикнув от неожиданности, в следующее мгновение она рухнула на мягкое одеяло рядом с Энзо. — Сказал же, что кости нужны в целом состоянии, — фыркнула Кэролайн, шутливо толкнув его в плечо. — Я и не щекотал, — спокойно произнес итальянец. Кэролайн нечего было возразить, и в ответ она смогла лишь недовольно хмыкнуть. — Кажется, два — один? — обратившись к ней, с неуловимой чуть лукавой улыбкой на губах спросил Энзо, взглянув на нее. — Мог бы и поддаться девушке, — с нотками обиды в голосе фыркнула Кэролайн. — А я что сейчас делаю? Энзо притянул ее к себе и, зарывшись носом в ее волосы, слегка коснулся губами ее виска. Кожа ощутила легкий укол его щетины и горячее дыхание. Кэролайн вновь почувствовала запах свежего лимона. Казалось, им был пропитан каждый сантиметр кожи Энзо. Сейчас уже не хотелось ответить ничего. Хотелось лишь вдыхать этот запах снова и снова, который так быстро стал для нее чем-то похожим на наркотик, и чувствовать, что, сколько бы она им ни дышала, ей его не хватает. Уставшие, запыхавшиеся, с взлохмаченными влажными от пота волосами, они лежали поперек кровати, ничего не говоря, чувствуя на коже дыхание друг друга, а вокруг валялись сбитые подушки и смятые простыни, и сердцебиение никак не могло прийти в норму. Энзо и Кэролайн были так похожи на маленьких детей сейчас: на время этой «дуэли» забыв, казалось, обо всем, они снова и снова возвращались к драке, подхлестывая друг друга успехом, который переходил попеременно то к одному, только к другому, и не желая друг другу уступать. А сейчас вокруг был маленький бедлам, но им не было до этого совершенно никакого дела. И было совершенно плевать, что они уже давно не маленькие. И, наверное, в этом и были их отношения — только-только начинавшие зарождаться, еще очень робкие, может быть, пока до конца не понятные даже для самих Кэролайн и Энзо. Они не боялись быть друг с другом самими собой и были искренни. Как дети. Кэролайн, чуть задержав дыхание, на мгновение прислушалась. Где-то внизу, за окнами, гудели нетерпеливые клаксоны автомобилей. В комнате, которую постепенно пропитывал солнечный свет, казалось, стало светлее. Начинался новый день. Жизнь текла своим чередом. И что в ней вообще могло измениться? Это была всего неделя. Но эту неделю Кэролайн ни за что не променяла бы ни на что другое. Это было так смешно и странно — они с Энзо почти не виделись днем: он целыми днями пропадал на съемочной площадке, — работа над новым клипом была в самом разгаре, — и усиленно готовился к концертному туру, который был уже не за горами, Кэролайн занималась учебными вопросами и проводила время с друзьями. Но когда наступал вечер, они неизменно звонили друг другу, чтобы сказать лишь несколько слов. У меня закончилась репетиция. Можно я приеду? Как ты смотришь на то, чтобы выпить по чашке кофе? С этих простых слов для них начиналась другая жизнь. Теперь — одна на двоих. После этого звонка не проходило больше часа до того момента, как их взгляды — ее, такой по-озорному кокетливый и в то же время совсем детский, и его — теперь какой-то растерянный, словно что-то ищущий, но улыбающийся — встречались снова. И пусть они не могли встретиться днем — ни Кэролайн, ни Энзо не жалели об этом. Ночной Нью-Йорк был приветлив и дарил им тысячи дорог. И, может быть, именно эти безумные ночи открывали для них гораздо больше, чем те упущенные часы. Они любовались огненными закатами над Гудзоном под смех ребятни, гонявшей на велосипедах по набережным, видели, как густая ночь спускалась на крыши небоскребов и как причудливые мириады звездных огоньков зажигалась в небесной бездне. Они прятались от дождя шумных, но таких уютных кафе, где разносился запах этого знаменитого нью-йоркского сливового пирога, удержавшись, не попробовать который было невозможно — и, если честно, не хотелось. Они ходили в кино на последний сеанс, частенько забывая, на какой фильм покупали билеты, а потом отправлялись в свое маленькое путешествие по городу, и им начинало казаться, что они оказались здесь лишь в эту секунду, до этого мига ничего не зная о нем, не подозревая о том, какой он на самом деле, и с каждым шагом, с каждым бликом в хрустальных окнах он зажигал в душе абсолютно иную, совершенно особенную любовь к своим шумным авеню и бессонным ночам, к кирпичным малоэтажкам и рассеянному свету фонарей над Гудзоном. Когда до рассвета оставалось еще несколько часов, они встречались порой на кухне с кружками крепкого кофе в руках. Они говорили о Керуаке и об Италии, о своих сумасшедших друзьях, и о том, как же все-таки классно очутиться в аэропорту ранним утром, о Нью-Йорке, виски и о том, что «Том и Джерри» все-таки мульт на все времена и что его точно надо будет посмотреть снова. Не было ни секунды, которая заставила бы их задуматься, растворившейся в их разговоре молчанием. Им всегда было что друг другу сказать. Быть может, именно это когда-то стало силой, которая влекла, как магнит, силой, чья власть становилась тем больше, чем отчаяннее они пытались отрицать ее. Время становилось чем-то прозрачным и значило так мало в эти предрассветные часы. Они засыпали, оставляя на кухне давно остывший кофе, так и недопитый, когда сквозь окна постепенно начинали просачиваться первые, бледные лучи зари, казавшейся такой далекой. Чувствуя на губах отчетливый горьковатый привкус, они слушали музыку этих улиц города, утихшего на несколько часов, но сейчас оживавшего вновь. Она звучала не из окон — она билась внутри, разносясь вместе с кровью по венам. Это было похоже на зависимость — как от дорогого наркотика, на который после первого единственного раза так легко было подсесть. Чем больше они друг другу отдавали, чем ближе становились, тем сильнее хотелось большего. Отвоевать у целого мира эти мгновения и жадно впитывать каждое, не упуская ни секунды, захлебываться этим и задыхаться, не боясь утонуть. И тем дороже становились эти предрассветные часы, которые были только для них. Они не умели быть вместе. Миры, в которых они жили, были настолько далеки друг от друга, что просто представить их существование было невозможно. Энзо и Кэролайн не знали о них, не понимали их, как человек, выросший в Австралии, оказавшись в Канаде и столкнувшись с температурами, зачастую опускавшимися гораздо ниже отметки нуля, и увидев снег, все равно не может до конца осознать что здесь именно такой январь. И каждая минута сейчас была новым путешествием. Потому, что она была первой. Они знакомились друг с другом вновь в эти дни сумасшедшей весны. И внутри происходило что-то такое, что было похоже на тысячи стальных тросов, удерживавших именно здесь, рядом с этим человеком. Кэролайн не замечала этого сама. Но эта незримая необъяснимая связь с каждым днем становилась лишь сильнее. Кэролайн привыкала к татуировкам Энзо, которыми было покрыто его тело, казавшимся ей такими устрашающими. К его чуть уловимому, такому обаятельному итальянскому акценту, над которым оказался не властен ни английский, на котором Энзо разговаривал гораздо больше, ни пятнадцать лет жизни в Штатах, с этим непроизвольным смягчением некоторых звуков и немного быстрой речью, и голосу уже с такой знакомой хрипотцой. Она привыкала к этой квартире на тридцать пятом этаже одного из небоскребов Парк-Авеню, где всегда витал резковатый запах мужской туалетной воды и сигарет, и иногда царил маленький Армагеддон из разбросанных где попало вещей, и где, казалось, можно достать ладонью до облаков. Мчались секунды, минуты, превращаясь в часы и дни... В душе и голове был хаос из обрывков мыслей, воспоминаний и фраз, отдаленных, сейчас уже не уловимых. Казалось, все было как прежде: те же люди, те же планы, те же улицы шумного города. Быть может, все действительно было так. Но Кэролайн знала: она не сможет отмотать свою жизнь назад на эти семь дней. Каким-то другим они сделали этот безумный мир. И дело было не в том, что происходило вокруг. И как теперь быть? Что теперь делать с этим всем? Кэролайн не знала ответа на этот вопрос. Просто потому, что не задавала его себе. Она не думала о том, что будет с ними дальше, как продолжится жизнь после ее возвращения домой. Единственное, чего Кэролайн хотела сейчас, — это насладиться этими минутами сполна. Минутами, когда они с Энзо, скрывшись ото всех, — от семьи, друзей, коллег, — растворялись в своем собственном, принадлежавшем только им мире, гуляя по вечернему Нью-Йорку, дышавшему свежим запахом прохладного дождя, как в старых фильмах, целуясь на последнем ряду в кино, дурачась по утрам, как маленькие дети, сталкивая друг с друга с кровати в попытках отбить свою половину, и устраивая бои подушками. Об этом не хотелось говорить, этим не хотелось делиться. Только проживать эти мгновения, сохраняя их там, где их не мог бы коснуться внешний мир, — в душе и памяти. Им было хорошо вдвоем здесь и сейчас, а что было до и будет после не имело ровным счетом никакого значения и смысла. — Энзо, ты решил превратиться в Снежного человека? — поморщившись, фыркнула Кэролайн, коснувшись его щеки, покрытой негустой щетиной. Энзо улыбнулся. — Если я расскажу, вряд ли ты поверишь, — усмехнулся он. — У меня на днях сломалась бритва. — Ага, сто процентов сломалась, на твою бороду наткнувшись, — скептически хмыкнула Кэролайн. — Энзо, ты эти все сказки рассказывай кому-нибудь другому, — звонкий голос блондинки зазвучал твердо, а сама она хмурилась, сдвинув брови. И Энзо, видя Кэролайн такой, отчего-то хотелось улыбаться. — Я серьезно! — с нотками обиженного возмущения воскликнул итальянец. — Я брился, по-моему, в понедельник, только начал, она начала дымиться. Ну, поджарить лицо я пока не очень хотел, поэтому вырубил ее от греха подальше. — Это не повод превращаться в какого-то гризли, — стояла на своем Кэролайн. — Полминуты назад был Снежный человек, — хохотнул Энзо, желая подразнить ее. — Выбирай, кого хочешь, оба на тебя похожи, — обиженно фыркнула девушка. Энзо провел ладонью по своей щеке. — Не такой уж и гризли. — Гризли-гризли! Энзо, — Кэролайн чуть приподнялась, опершись на локоть, и заглянула ему в глаза. Еще пару секунд назад на ее губах, несмотря ни на что, была улыбка, но сейчас она уже не улыбалась. — Я тебе говорю чистую правду: я этого безобразия на своей территории не потерплю. Если тебе лень побриться, клянусь, я сделаю это сама. Ночью, пока ты храпишь! Это был почти серьезный спор, который касался, в общем-то, значимых для Энзо вещей: он редко брился гладко и чаще всего носил небольшую щетину. Но Кэролайн была настолько непосредственна в своем искреннем, почти детском возмущении, что спорить о чем-то, доказывать что-то в этот момент просто не хотелось. Только если подразнить, чтобы увидеть, как смешно она дуется, а затем все равно вновь услышать ее звонкий смех. — Ну, сегодня мне в любом случае придется идти в магазин за бритвой, — сказал Энзо. — Режиссер моего клипа, видимо, из твоей команды, — мягко усмехнулся он, взглянув на Кэролайн. В глазах Кэролайн мелькнул хитрый блеск, а на губах появилась победоносная улыбка, когда она поняла, что имеет в виду Энзо. — У тебя сегодня съемки? — спросила она. — Да, последний съемочный день. Честно, пока плохо представляю, что получится, но очень надеюсь, что главную задумку удастся воплотить в жизнь, — честно признался Энзо. — Помнишь, что ты обещал? — Кэролайн внимательно посмотрела Энзо в глаза, и в ее глазах загорелся лукавый огонек. По губам Энзо скользнула улыбка. Внутри от этих нескольких слов отчего-то стало тепло. — Помню, — с уверенностью кивнул он. Энзо на мгновение замолчал, а затем вдруг спросил: — Кэролайн, слушай... А какие у тебя сегодня планы на время примерно с часу до пяти? — Ой, ну это мне нужно достать свой органайзер, потом согласовать с личным секретарем... — с абсолютно невозмутимым видом, наморщив лоб и поднял взгляд к потолку, начала перечислять Кэролайн. Энзо рассмеялся. — Если серьезно, то вроде бы ничего мегамасштабного, — сказала Кэролайн. — Нам скоро собирать чемоданы, и сделать это лучше на трезвую голову, — хихикнула она. — Если так, то, может... Составишь компанию мне? Слегка выделив голосом и интонацией последнее слово, Энзо склонил голову чуть набок и пристально посмотрел на Кэролайн. Сначала Кэролайн не до конца поняла, что он имеет в виду. — Тебе — в смысле... На съемочной площадке? — слегка недоуменно повторила она. Но в ответ она увидела лишь уверенный кивок Энзо. В эту секунду Кэролайн задумалась, на миг представив, что их может сегодня ждать. Она никогда раньше не видела ничего подобного, но в глубине души, одержимая музыкой, она понимала, что никогда не смогла бы отказаться от того, чтобы увидеть процесс создания клипа — маленькой истории, в которую порой умещается целая жизнь, — изнутри, воочию. Ей всегда хотелось узнать, как в воображении режиссера, который становился самым главным связующим звеном между исполнителем и слушателями, появляются мысли о том,как именно должна выглядеть история, рассказанная в композиции. В какой момент это происходит? Как чувствует себя исполнитель, который в этот момент становится актером? Но все эти вопросы сейчас вдруг незаметно отодвинулись на второй план. Потому, что сейчас Кэролайн чувствовала: сильнее, чем узнать на них ответы, она хотела бы увидеть в этой атмосфере Энзо. Увидеть, какие эмоции в эти минуты переживает именно он. Еще раз увидеть то, как он сгорает в том, что было его самой главной одержимостью, самой опасной болезнью — и самой сильной любовью. — Ты серьезно? — выдохнула Кэролайн. — Абсолютно. Если больше не сможешь слушать рэп, обещаю, пристегивать к батарее и удерживать не буду, — усмехнулся Энзо. Кэролайн засмеялась. — А Вы умеете уговаривать, мистер Сент-Джон. — Это значит «да»? — все так же пристально глядя ей в глаза, спросил Энзо. Кэролайн встретилась глазами с его, но не отвела взгляд, словно принимая правила его игры. — Только «да». В ответ Энзо не сказал ничего. Лишь едва заметная улыбка коснулась в этот момент уголков его губ — он словно знал, каким будет ответ, и получал от этого удовольствие. Они валялись в постели еще минут десять или двадцать, а может, чуть больше, разговаривая о какой-то ерунде. В запасе было еще достаточно времени, но о себе вдруг дал знать голод, да и к тому же они оба ловили себя на мысли, что сейчас точно не отказались бы от чашки кофе. — Но сегодня кофе готовлю я! — заявила Кэролайн, встав с постели, и было понятно, что возражения она принимать была точно не намерена. Энзо с улыбкой приподнял чуть согнутые в локтях руки, показывая. — Не смею возражать девушке. Больше всего Кэролайн любила эти завтраки полусонным утром. На ходу или на бегу, едва успевая проглотить какой-нибудь бутерброд, одновременно пытаясь накраситься, или наоборот — не ощущая ход времени и по-настоящему кайфуя от мысли о том, что никуда не нужно спешить, за разговорами обо всем на свете не замечая, как завтрак растягивается на час и даже больше. Они с Энзо пили кофе, без которого ни один из них не считал свое утро полноценным, болтали о какой-то ерунде, и уже на заднем плане негромкое бормотание телевизора, по которому шел очередной выпуск новостей и который Энзо несколько раз порывался выключить, но постоянно забывал: он был уже привычным. А за просторными, словно хрустальными окнами, впускавшими на кухню до последней капли солнечный свет, как будто мозаика, были выложены крыши домов, живших какой-то другой, своей жизнью, о которой не знали ни Энзо, ни Кэролайн, под зачастую хмурым, но невообразимо прекрасным нью-йоркским небом, казавшимся бесконечным, но таким близким. Вопреки ожиданиям Кэролайн, оказалось, что Энзо явно поскромничао, когда однажды сказал ей о том, что до ее брата-ресторатора ему точно далеко: он прекрасно готовил. Кэролайн долго отнекивалась, держа оборону, когда по утрам к кофе, который он варил не хуже профессионального бариста, он частенько делал панкейки с клубничным джемом, но, однажды сдавшись, поняла: путь через желудок может лежать к сердцу не только мужчины. Кэролайн еще пыталась вернуться к своему обычному меню, но в конечном итоге поняла, что это бесполезно, — по крайней мере, сейчас, когда почти каждое утро они с Энзо завтракали вместе. Кэролайн мысленно прощалась с любимыми джинсами, а Энзо лишь лукаво ухмылялся, пряча свой довольный, как у самого задиристого котяры, взгляд. — Ай, Энзо! — воскликнула Кэролайн, почувствовав, как руки Энзо вдруг крепко обняли ее сзади, а в следующее мгновение ощутив на шее легкое прикосновение его губ. — Я бы сейчас разлила на себя карамель! — Я бы ее с удовольствием попробовал, — хрипло проговорил Энзо. Кэролайн, едва сдерживаясь от того, чтобы не захихикать, толкнула его. — Извращенец. Хотя Кэролайн твердо сказала, что за кофе сегодня возьмется она, к плите Энзо все равно встал, резонно невозмутимо заявив, что о том, что по поводу остального завтрака не было сказано ни слова. Кэролайн наблюдала за тем, как он с каким-то особенным, искренним энтузиазмом брался за любые блюда, и оставалось лишь гадать, каким образом ему это удавалось настолько легко, словно играючи. Он постоянно что-то помешивал, добавлял какие-то ингредиенты, пробовал, — и при этом в сторону плиты он в прямом смысле этого слова практически не смотрел, увлеченный разговорами с Кэролайн. Он не глядя мог что-то посолить, добавить нужную порцию сливок, не высчитывая ничего и даже не задумываясь, — и Кэролайн, не раз пробовавшая его кухню, уже точно знала: это количество будет идеальным. И сейчас понимала: мужчина, умеющий готовить, — это чертовски сексуально. Это было обычное утро. Обычная кухня. Обычный завтрак. Но именно сейчас на все это становилось абсолютно плевать, когда Кэролайн видела широкую мощную спину Энзо, который стоял перед ней в одних шортах и увлеченно что-то помешивал. Когда на кухне в качестве шеф-поваров оказывались они оба, это означало только одно: здесь грозил разразиться маленький Армагеддон. Занятый каждый своим делом, они подтрунивали друг над другом, пытались «захватить» себе территорию побольше, хотя на кухне хватило бы места еще как минимум нескольким, возмущенно подталкивали друг друга и порой забывали о том, что сейчас готовили. Они громко смеялись, баловались, вновь вспомнив о подушечных боях, которые не были окончены, и снова схлестнулись, выбрав в этот раз в качестве оружия кухонные полотенца, чуть не уронили банку джема, стоявшую на краю стола, и рассыпали муку. В этот раз полная и безоговорочная победа осталась за Кэролайн. — Я проиграл битву, но не войну, — тяжело дыша, проговорил Энзо. — Посмотрим, — с усмешкой ответила Кэролайн. У Энзо время от времени начинал звонить телефон, но он, лишь краем глаза взглянув на дисплей смартфона, не ответил ни на один звонок. Сейчас Кэролайн и Энзо существовали лишь друг для друга. И так не хотелось пускать в этот особенный, такой теплый мир хотя бы частицу внешнего. Они не знали точно, сколько времени прошло, пока они занимались готовкой, завтраком, а потом приводили в порядок кухню, но затем поняли, что чуть меньше двух. Этого совсем не чувствовалось: из организма словно на время достали внутренние «часы». Да и какая к черту разница?.. — Мы точно побьем этот рекорд, — усмехнулся Энзо, взглянув на часы. И Кэролайн отчего-то казалось, что он прав. Когда Энзо и Кэролайн вышли на улицу, щеки обдал свежий, но уже теплеющий воздух. Асфальт еще блестел от свежих луж, но на небе не было и намека на тучи или облака: весь небосвод был залит чистой, невообразимо яркой лазурью. Совсем неподалеку от дома, в котором жил Энзо, был припаркован его мотоцикл. — Не хочу собрать все существующие и несуществующие пробки, — объясил итальянец, протягивая Кэролайн шлем. По губам Кэролайн скользнула улыбка. Энзо не был бы самим собой, если бы сейчас отказался от мотоцикла и сел за руль. И ей чертовски это нравилось. Кэролайн застегнула шлем и устроилась сзади Энзо, плотно обхватив его туловище руками. Он плавно повернул ключ зажигания, а спустя несколько секунд выжал рычаг сцепления. Мотоцикл взревел, и за этим ревом, уже не пугавши, но заставлявшим сердце стучать быстрее, Кэролайн услышала усмешливый голос Энзо и всего лишь несколько слов,от которых ее кожа неизменно покрывалась мурашками. — Держись крепче, солнышко.

***

— Еще! Ну, давай! Еще бей! В спортивном зале было тепло и душно. Стефан, с лица которого градом катился пот, не сводя взгляд с боксерского мешка, раскачивавшегося перед глазами, комбинировал приемы, ловко перемещаясь вокруг нее и усиливая удары. В мышцах рук после получасовой тренировки все сильнее начинала чувствоваться тяжесть, но сейчас Стефану до этого не было дела: он концентрировал внимание на собственной силе, которой учился управлять. Следуя призыву Деймона, не дожидаясь, пока груша вернется в исходное положение, Стефан, выставив немного вперед левую ногу и приблизив правую руку к подбородку для защиты, чуть подался тоже вперед, переместив вес на опорную ногу, и, резко выпрямив согнутую в локте левую руку, нанес очередной крепкий удар. Он понял, что выполнил джеб правильно, услышав в этот момент одобрительный возглас Деймона, но голос брата звучал для него приглушенно: Стефан был поглощен тренировкой. Такие пятничные тренировки были уже привычны для братьев и стали для них чем-то наподобие традиции. Когда заканчивалась рабочая неделя, вечером они неизменно встречались здесь, чтобы попрактиковаться в боксе и немного отвлечься. Заболевание Стефана имело определенные особенности, и некоторые из них, вопреки его попыткам это предотвратить, с годами выражались все ярче. Стефан был от природы спокойным человеком и имел добродушный дружелюбный характер, так что тем, кто с ним общался, было трудно представить, что нужно сделать для того, чтобы вывести его из себя и крупно разозлить. Стефан не был холериком, как, например, Деймон, но в какой-то момент сначала его семья, а затем постепенно и остальные окружающие начали замечать: на какие-то ситуации он стал реагировать острее. Это случалось нечасто и потому казалось просто следствием плохого настроения или усталости, знакомых каждому человеку, и не виделось чем-то серьезным. Но чем дальше шло время, тем яснее его семья и друзья понимали: проблема не в этом. Стефан становился все раздражительнее, и порой доходило до абсурда: он мог накричать на Мередит утром из-за остывшего чая или пиджака не того цвета, серьезно поругаться с Каем или Маркосом из-за безобидной шутки, вспылить на совещании из-за показавшегося глупым или неуместным вопроса сотрудника. Именно тогда стало понятно: причина крылась не в его характере, внезапно ставшем сварливым и конфликтныи, а в его заболевании, неразрывно связанном с центральной нервной системой. Тяжелые эпилептические приступы, которые были колоссальнейшим стрессом для всего организма, долгое лечение с помощью сильных препаратов, имевших свои побочные эффекты, жуткие головные боли и бессонница, от которых страдал Стефан с самого начала болезни, постепенно начинали влиять на его личность. Он чувствовал вину перед своими близкими, и пытался взять контроль над самим собой, но он был бессилен перед этим. Необъяснимый необузданный гнев овладевал им за доли секунды, превращаясь в бурю, способную уничтожить, казалось, все на своем пути, а затем так же внезапно успокаивался. Эмоции Стефана, ставшие абсолютно неуправляемыми, были непредсказуемы даже для него самого. Успокоительные помогали лишь ненадолго прийти в себя: принимать их постоянно было невозможно. Стефану была нужна возможность куда-то выплескивать свои эмоции, направляя энергию в другое русло, «выпускать пар». И, конечно, спорт был в этой ситуации лучшим подспорьем. Именно в этот момент Стефан открыл для себя вид спорта, с которым не был знаком никогда раньше. И через некоторое время он понял: это действительно помогает. Он не мог заниматься спаррингом, но ему вполне хватало занятий с грушей, которые действительно доставляли ему удовольствие. Стефан, никогда не интересовавшийся единоборствами, попросил помощи у старшего брата, который посвятил профессиональному боксу восемь лет своей жизни. Деймон поначалу был удивлен просьбой Стефана, но, в конце концов, основательно за него взялся, выполнив то, о чем он просто: он начал с самых азов и постепенно учил его правильной стойке, движению, дыханию, основным приемам и ударам. Конечно, это было не профессиональным спортом, а, скорее, занятиями для общего развития, но Стефану это было и не нужно. Наблюдая за ним во время их тренировок Деймон не раз думал о том, что если бы не болезнь и его «пацифизм, который точно родился раньше него», как он сам всегда с легкой усмешкой говорил, Стефан мог бы добиться немалых успехов, если бы продолжил занятия боксом на профессиональном уровне. Несмотря на определенные ограничения, которые не позволяли ему заниматься многими видами спорта, Стефан имел отличное телосложение и немалую физическую силу, неплохую реакцию и скорость, умел сконцентрироваться на своей цели и, кроме того, обладал недюжинной выносливостью, что, по-честному, удивило Деймона. Поэтому их тренировки были более чем продуктивны. Но самым главным было не это. Это время, проведенное в спортзале, помогало отвлечься от проблем и немного привести в порядок мысли, и, в конце концов, давало возможность встретиться, а после того, как все закончится, — просто пообщаться. — Руку прямее! Удар должен быть прямо по центру. Бей! Ну же, сильнее! Стефан выкладывался на полную. Несмотря на то, что мышцы начинали болеть, он не сбавлял темпа и, делая короткие вдохи, сыпал удар за ударом. Внутри не было ничего, кроме желания выплеснуть всю свою силу и сконцентрировать ее в единственном ударе, который для спарринг-партнера стал бы нокаутирующим, самому увидеть, каков его предел, и в следующем раунде превзойти его. Деймон подгонял брата, иногда по-доброму подшучивал над ним, и Стефана это только раззадоривало. Деймон отлично видел, что тренировки не прошли даром: Стефан прекрасно ориентировался во всех тонкостях, о которых он ему когда-то рассказывал, и успешно применял самые сложные приемы. — Было бы интересно потренироваться с тобой в спарринге, — вдруг, с усмешкой взглянув на брата, сказал Стефан, когда тренировка закончилась. — Чего тут интересного, — чуть наигранно усмехнулся Деймон. Его голос звучал уверенно, но эта самоуверенность в этом разговоре, конечно, была шутливой. — И так все понятно: бой был бы за мной. Стефан рассмеялся. — Не нарывайся, братец, — сказал он, рукой, с которой он еще не снял боксерскую перчатку, тоже в шутку, проведя к скуле Деймона. Деймон, улыбнувшись, отодвинул руку Стефана. Конечно, вслух он это ни за что бы не признал, но Деймон, хотя не мог знать на сто процентов, чем бы закончился такой бой между ними, абсолютно точно знал одно: им обоим пришлось бы нелегко. — Выйдем? — забрав бутылку воды, предложил Деймон, слегка кивнув головой в сторону раздевалки, а затем мельком взглянул на Стефана, который в этот момент снимал перчатки. — Сегодня жарковато, не спортзал, а долбанная Сахара. — Это точно, — выдохнул Стефан, и, тоже взяв одну из бутылок, нажал на нее и вылил себе на голову немного холодной воды, которая тонкими струйками потекла по его лицу и через несколько мгновений окрасила его темно-синюю майку в тусклые разводы. — Ну что, младший, выкладывай, — по-доброму усмехнулся Деймон, когда они зашли в раздевалку. Кожу обдал свежий вечерний ветер, доносившийся из приоткрытого окна. В раздевалке было намного прохладнее, чем в спортзале, поэтому это было отличным местом для того, чтобы немного перевести дух и остыть. Кожа покрытая испариной, постепенно переставала гореть, а дыхание и сердцебиение потихоньку приходили в норму. — Как жизнь? Стефан улыбнулся, обернувшись на Деймона, севшего на скамейку, а затем пожал плечами. — Да вроде все по-старому. Работа, робкие мечты об отпуске и дикая зависть к тем, кто уже там. Деймон, прищурившись, пристально посмотрел на брата. Стефан был спокоен, шутил и улыбался. Вот только в глубине зеленых глаз было что-то другое. И это «что-то» Деймон мог уловить за долю секунды. Стефан не всегда умел скрывать то, что чувствовал в данный момент. Если даже он улыбался, хватило бы заглянуть ему в глаза, чтобы понять, что происходит у него в душе. — Неправильный ответ, — чуть склонив голову набок, спокойно парировал Деймон. Стефан нахмурил брови, как бы спрашивая его, что он имеет в виду. — Чувак, мы знакомы двадцать девять лет. Мы с тобой в детстве на пляже, мать твою, мерились, у кого больше. Неужели ты правда думаешь, что за все это время я не видел Стефана-У-Меня-Все-Нормально и Стефана-У-Меня-Не-Все-Нормально-Но-Пожалуйста-Отвали и не могу понять, что сейчас что-то среднее? Стефан тихо рассмеялся. Конечно, Деймон все увидел. Как и всегда. Правда, за эти двадцать девять лет Стефан так и не смог понять, происходило ли это потому, что Деймон был хорошим психологом, или потому, что он просто хорошо знал именно его. — Нет, Деймон, правда, — сказал он, присев на скамейку рядом с Деймоном и взглянув на него, — все хорошо. Слава Богу, не случилось ничего плохого. Да и новостей особых нет, — пожал плечами Стефан. Стефан на мгновение замолчал и перевел взгляд вперед. — Просто... Стефан задумчиво, немного рассеянно на протяжении нескольких секунд смотрел куда-то вдаль, словно отчетливо что-то видел, а затем произнес: — Приехала Кэтрин. Деймон вновь перевел взгляд на Стефана. Сказанное им отчего-то показалось Деймону в этот момент таким малореальным, что на мгновение он засомневался в том, что правильно понял Стефана. Деймон не скрывал удивления, и его эмоции отразились на его лице и в глазах. Деймон непонимающе нахмурил лоб. — Нафига? — простодушно спросил он, и, хотя Стефан понимал, что именно подразумевал этот вопрос, Деймон осекся, поняв, что звучит это так уж вежливо и не вполне отражает то, о чем он хотел узнать. — Я имел в виду... У Елены и Кэролайн сейчас семестр в разгаре, — объяснил Деймон, — а они с Кэтрин вроде как примерно одного возраста, и... — Да, у Кэтрин сейчас тоже учеба, — рассеянно кивнул Стефан, показав Деймону, что он понял, что он хотел сказать. — Но эта поездка... Она... Была не для отдыха. Голос Стефана стал тихим и хриплым. Казалось, что в горле у него встал ком, и каждое следующее слово давалось ему тяжелее. Деймон молча смотрел на Стефана, не отводя взгляд. Деймон терпеливо ждал, когда брат продолжит рассказ, но не торопил его. Стефан на мгновение опустил взгляд. — Кэтрин позвонила мне неделю назад, — спустя время проговорил он. — Она была в нервном состоянии, у нее дрожал голос. Было видно, что она напугана, — рассказал Стефан. — Я не понял, что произошло и почему она позвонила именно мне. Но Кэтрин попросила у меня помощи. Я пообещал ей сделать все, что в моих силах, если я действительно буду способен помочь. Ее уже больше месяца беспокоили проблемы со здоровьем по неврологической части. Врачи в Эдмонтоне делали обследования, но не видели ничего серьезного. Они прописывали лечение, но становилось только хуже. Кэтрин подумала, что, может быть, я смогу связать ее с врачом-неврологом, который мог бы помочь. Стефан ненадолго замолчал, думая о чем-то своем. — Звонок Кэтрин был для меня как снег на голову, — признался он. — Но... Симптомы, которые она описывала, были нехорошими. С любой проблемой со здоровьем лучше не тянуть время, а учитывая, что это продолжалось уже больше месяца... Сейчас все это было уже позади, но Стефан все равно почувствовал словно легкий укол тока, прошедшего сквозь тело, вспомнив, что он чувствовал и о чем думал в этот момент, вновь услышав в мыслях то, о чем в тот момент никто не говорил вслух, но что висело в воздухе тяжелым свинцом, Дамокловым мечом, готовым в любую секунду вот-вот упасть. — Кэтрин прилетела в Лос-Анджелес, и я отвез ее в Cedars-Sinai. — Что с ней было? — спросил Деймон. — Слава Богу, все оказалось не настолько серьезно, — ответил Стефан. — Симптомы не возникли на ровном месте, все сложилось так, что потребовалось определенное лечение, операция. У Кэтрин обнаружили аневризму, — объяснил он. — Но сейчас уже все хорошо, скоро ее должны прооперировать. Врачи говорят, что восстановление займет около полутора месяцев, но, возможно, через некоторое время после операции Кэтрин можно будет вернуться в Канаду. — Пусть выздоравливает, — сказал Деймон, и Стефан кивнул. Между ними на какое-то время воцарилось молчание. Хотя Деймон ничего не говорил, он понимал, почему именно приезд Кэтрин лишил Стефана покоя. Наверное, справляться с этим Стефан еще не научился. А может быть, просто не знал, как это сделать. — Мередит... В курсе? — через некоторое время негромко спросил Деймон, вновь повернув голову в сторону Стефана и подняв на него глаза. Деймон толком не сформулировал предложение: его вопрос был ясен. — Мередит была тем человеком, которого я попросил помочь Кэтрин, Деймон. Ответ Стефана стал для Деймона чем-то наподобие ледяного душа. — Мередит? — изумленно повторил он, не веря в то, что только что услышал. — Да. В голове в это же мгновение вспыхнул рой мыслей и вопросов, которые хотелось озвучить, но первые несколько секунд Деймон не мог толком сформулировать, что он хотел сказать. — И как она отреагировала? — спустя время только и смог спросить Деймон. Стефан вновь отвел взгляд куда-то в сторону и сухо ответил: — Нормально. Догадаться о том, что Стефан сам чувствовал, что в этом ответе мало правды, было несложно. — Уверен? — скептически изогнув бровь, усмехнулся Деймон. — Стеф, можно задать тебе один вопрос? Ты не подумал о том, что Мередит могла почувствовать в этот момент? — Деймон, мы взрослые люди, — сказал Стефан, посмотрев брату в глаза. — Здесь не о взрослости речь, — едва его дослушав, жестко бросил Деймон. — А об эмоциях человека. О твоей будущей жене. Деймон не ожидал и сам, что разговор примет такое русло. Но как по-другому реагировать на то, о чем рассказал Стефан, он не знал. Он в упор не мог понять, для чего он лицом к лицу столкнул Мередит с человеком, с которым ей знакомиться совершенно не хотелось. Ситуация была действительно серьезной — но не безвыходной. И почему Стефан выбрал именно такое решение, он тоже не понимал. — Несколько месяцев назад из-за твоего общения с Кэтрин вы с Мередит чуть не расстались, — сказал Деймон. — Я не собирался и не собираюсь изменять Мередит с Кэтрин, — резко перебил Стефан. — А Мередит ты это как докажешь? Однажды она уже почти поверила в то, что ты способен это сделать. Стефан молчал. По природе своей он был неконфликтным человеком и редко вступал в спор, даже если с чем-то был несогласен. Но в этот момент он не отвечал Деймону не поэтому. — Стеф, по тем же граблям ходишь, — спустя мгновение, проговорил Деймон, вновь взглянув Стефану в глаза. Но в эту секунду в голосе и взгляде Деймона не было упрека, который плескался в них еще мгновения назад: в них была просьба услышать и понять, искреннее, почти отеческое желание отчего-то уберечь. — Что, по-твоему, мне нужно было сделать? — вспылив, рыкнул Стефан. — Сказать Кэтрин: «Извини, меня не волнует, какие у тебя там проблемы, можешь больше не звонить»? Я так не могу, Деймон! Стефан медленно выдохнул. — Да, наверное, после всего произошедшего это странно. Я не спорю. Но это не двойка в университете, не поломка машины, не ссора с родителями. Это здоровье. И от него зависит жизнь. Понимаешь? Стефан, не моргая, смотрел брату в глаза, и Деймону показалось, что, когда Стефан произнес последние слова, его голос дрогнул. — Никто не говорил о том, чтобы отказать Кэтрин. Но у тебя в окружении полно врачей нужной ей специальности! Не думаю, что тот же Маркос послал бы тебя далеко и надолго, если бы ты попросил его помочь, — сказал Деймон. — В том и дело, что Маркос сейчас пьет пиво и ест баварские сосиски где-то за пять тысяч километров от Штатов, — ответил Стефан. — Он в Германии. У него конференция, и он вернется не раньше конца следующей недели. А проводить лечение на расстоянии врачи вроде пока не научились. Стефан молчал на протяжении нескольких секунд, а затем проговорил: — Мередит помогла Кэтрин. И я безумно ей за это благодарен. В ответ на это Деймон не сказал ничего. Стефану лишь показалось, как он едва заметно покачал головой. — Деймон, — вдруг позвал он, и Деймон повернул голову к нему. Их взгляды встретились. — Я не забыл о том, что было зимой. Стефан не сказал бы больше ничего. Потому,что больше было не нужно. Деймон несколько секунд пристально смотрел в его глаза, словно ища в его взгляде ответ. Он тоже мог бы много чего сказать младшему брату и хотел это сделать еще пару минут назад. Но вместо этого Деймон произнес всего лишь несколько слов. — Не наделай глупостей. Стефан молчал, глядя ему в глаза, и через несколько мгновений лишь отрицательно покачал головой. В этом и был его главный ответ и главное обещание, данное не Деймону, — самому себе. — Сам-то как? Этот вопрос Стефана, прозвучавший спустя секунды тишины, прозвучал примирительно, искренне, и, как было обычно, — спокойно и добродушно. Именно так, как Деймон привык слышать от него. И поэтому тепло. — Ну, пока Гавайи за пару тысяч километров от меня, тоже не могу сказать, что все абсолютно офигенно, — усмехнулся он. — Хотя пока и пляжи Санта-Моники отлично справляются. — Там уже нормально? Можно развалиться на песке а-ля Патрик из «Спанч Боба» и медленно превращаться в негра? — Не знаю, как насчет Патрика, но спину две недели назад я себе поджарил конкретно, — сказал Деймон. — За неделю я, конечно, уже забыл о своих вечерних мучениях после пляжной субботы и готовности рассказать Ребекке, что и кому я завещаю, поэтомв хотел было снова направить лыжи искать приключения в Санта-Монике на этот уикэнд, но меня, как здравомыслящий человек, спас Элайджа и его желание встретиться с Беккой. Так что мое превращение в негра со всеми вытекающими откладывается, — подытожил, разведя руками, Деймон. — Приезжал Элайджа? — удивленно переспросил Стефан. Деймон кивнул. — Он несколько месяцев был в Нью-Йорке и очень хотел увидеть Мию и Ребекку. Поэтому приехал, как только вернулся в Лос-Анджелес. Ребекка, кажется, до сих пор разбирает коробку из Нью-Йорка под названием «Точно пригодится, когда Мия немного подрастет», — усмехнулся он. Так что, чувствую, любовью всевозможных дядь и теть моя дочь обделена точно не будет, — на уголках губ Деймона вновь появилась едва уловимая улыбка. Стефан слушал рассказ Деймона и сам не мог сдержать улыбку: почему-то представить, что Элайджа привез именно такую коробку подарков для своей маленькой племянницы, было очень легко, и в голове рисовались живые образы. — Слушай, а... Эстер? — негромко спросил он. — Она уже видела внучку? Когда Деймон услышал вопрос Стефана, улыбка исчезла с его лица — словно растворилась, — а из глаз в единственное мгновение ушел этот смеющийся огонек, который искрился в его взгляде только что. — С того момента, как Мия родилась, Эстер ни разу не виделась даже с Беккой, — сказал он, и по его губам скользнула какая-то смирившаяся усмешка, которая была пропитана неизъяснимой горечью — презрением. — Она тогда почти сразу уехала в отпуск, — Даллас, кажется, — губы Деймона чуть дернулись, как это бывает от кислоты или неприятного вкуса. — А потом общалась с Ребеккой чаще по смс. Стефан молчал, плотно сжав губы, внимательно глядя на Деймона, словно, до конца не веря в то, что слышит, изучая его малейшую мимику и жесты. — А как... — Стефан неловко выдохнул, понимая, что сейчас просто не может подобрать слова и толком сформулировать вопрос. — Ребекка?.. Имя Ребекки сорвалось с губ Стефана тихим шепотом. Он не произнес больше ничего: понимал, что не сможет. — Наверное, это должно было случиться. Этого стоило ожидать, — сказал Деймон, задумчиво посмотрев куда-то вперед. — Но глупо предполагать, что к этому можно привыкнуть. Ей тяжело, Стеф. Голос Деймона звучал тихо, но от обиды и опустошенности, звеневшей в его последних словах, он звучал громче любого крика. — И отчасти в этом виноват я. — Ребекка считает, что в этом есть твоя вина? — спросил Стефан, взглянув на него вновь. — Это звучит в ее мыслях, Стеф. И поэтому все сильнее видно в ее глазах. Когда мы о чем-то спорим, что-то не можем решить и ссоримся. Она не властна над этим. Деймон опустил взгляд. Он молчал на протяжении какого-то времени, и Стефан тоже ни о чем его не спрашивал. И эта тишина, отдававшаяся внутри оглушительным колокольным набатом, пускала под кожу электроток, моментально расходившийся по венам, заставляя сердце стучать через раз. — Я понимаю ее. Для Ребекки многое перевернулось практически в одночасье, когда мы поженились. И все эти четыре года... Она многим жертвовала, Стеф, — произнес Деймон, подняв на брата глаза. Их взгляды — ошеломленный Стефана и удивительно спокойный и немыслимо горький его — пересеклись. — Ради меня. Деймон на мгновение замолчал. — Но сейчас я бессилен. Я не смог бы сейчас что-то изменить. Деймон на несколько секунд остановился. — И я не хочу. Пока эта семья никак не контактирует с моей дочерью, мне спокойнее. Слух Стефана зацепился за последнюю фразу, произнесенную Деймоном. Стефан вскинул голову и внимательно настороженно посмотрел на брата. В сознании звучали отдаленные отголоски мыслей о том, что было причиной такого решения Деймона. Но что-то в его голосе, тоне, в каждом взгляде было такое, что отчаянно говорило: дело не только в этом. — Что ты имеешь в виду? Этот разговор подошел к тому, что все эти месяцы Деймон хранил в себе, упорно пытаясь подавить, вытравить. Но это все равно грызло его изнутри, словно червь, не давало покоя и выжигало все внутри от непереносимого отвращения при одной мысли об этом. Деймон никогда и никому не говорил об этом. Но сейчас он не боялся: он чувствовал, что ему нужно поделиться тем, что легло тяжелым камнем на душу на долгое время и пропитало каждую клеточку знобким страхом. И в эту минуту перед Деймоном стоял единственный человек, которому он мог это доверить. Деймон медленно выдохнул и потер ладони. Оказалось сложно произнести это вслух. Секунды текли друг за другом, но слова, которые разливались по венам ледяной водой, так и застыли на губах. — Когда Ребекка была беременна, у нее три раза была угроза выкидыша, — хрипло проговорил он, глядя горящими от негодования глазами куда-то вдаль, перед собой. Казалось, что если бы перед Деймоном сейчас оказался какой-то предмет, он бы просто испепелился. Голос Деймона звучал тяжело и словно отдавался в этой звенящей тишине густым рыком. Было видно: каждое слово давалось ему с неимоверным трудом. — Врачи не могли определить точную причину: у Бекки никогда не было проблем со здрровьем. Но они все сходились во мнении, что организм просто был истощен и поэтому так реагировал на перемены. Ребекка лежала в больнице, проходила курс препаратов. Ей стало лучше. Но через два месяца все повторилось снова. И снова врачи в упор не понимали, что могло произойти. Все повторилось: больницы, лекарства, никаких нагрузок, какое-то время - постельный режим. Я хотел верить в то, что это действительно просто какой-то сбой в организме, что препараты могут с этим справиться. Я пытался отогнать негативные мысли, сконцентрировать внимание на другом, но с тех пор мне это не давало покоя, меня грызло это изнутри. Но потом... В ту ночь, когда родилась Мия, все началось с тех же симптомов. Мы просто не знали, чем это закончится. Когда мы приехали в больницу, мы не знали, жив наш ребенок или нет. Голос Деймона дрогнул. Он вновь вернулся в те минуты, забыть которые хотел бы сильне всего на свете. Стефан, замерев, слушал брата, и ему казалось, что стук его сердца стал медленнее. По пальцам растекался озноб. Он не мог представить, что Деймону и Ребекке пришлось пережить в ту ночь, которая в одночасье же стало для них счастливой. Но он все видел в глазах Деймона, полных отчаянной болью. — И тогда я вспомнил все те случаи, когда Ребекка попадала в больницу, — сказал Деймон. В этот момент Деймон почувствовал, как горлу подкатил ком. Он на несколько секунд замолк, пытаясь справиться, но лишь через некоторое время смог продолжить, чтобы произнести слова, которых в глубине души боялся сам. Деймон почувствовал, как сердце быстро ударило два раза. — В то время Эстер и Ребекка еще близко общались, и Бекка часто ездила к ней. И в ту ночь я понял, что... — Деймон стиснул зубы. Щеки обдало жаром. — Это происходило тогда, когда Ребекка возвращалась от Эстер. И лишь в этот момент Стефан окончательно понял, о чем говорил Деймон. В эту секунду ему показалось, что его бросили в воду на большую глубину. Звуки внешнего мира не доносились до него, словно в одно мгновение он стал глухим. А в сознании лишь один вопрос: как?.. Деймон встретился глазами со Стефаном. Стефан смотрел на него широко распахнутыми глазами, не шелохнувшись, казалось, не дыша. И в этом взгляде, замерлем сейчас, было не удивление, не недоумение или неверие. В них был страх. — Что? — прошептал Стефан. — Ты... Ты это серьезно? Деймон молчал. И эта тишина служила самым ясным ответом. Стефан почувствовал, как в виски больно ударила кровь, зашумевшая в ушах. В сознании на мгновения зазвучали сотни голосов мыслей, а сам он в этот момент будто лишился голоса. — Ты хочешь сказать, что... Нет, этого не может быть. Это противоестественно, мерзко... Это так страшно. Но Стефан знал одно: Деймон никогда не давал страху взять над собой верх. И он никогда прежде времени не искал то, чего нет. — Деймон... — имя Деймона слетело с губ Стефана глухим хрипом. — Эстер может ненавидеть тебя, нашу семью... Но Мия... Она же и ее внучка тоже... Голос Стефана был едва слышен. — Стефан, я понимаю, что это звучит, как бред сумасшедшего. Клянусь, я очень хочу, чтобы это и оказалось моим бредом. Деймону не нужно было говорить об этом: его глаза, сейчас горевшие отчаянием, его хриплый голос, который сейчас почти дрожал, что было так непривычно для всегда твердого тона Деймона, говорили обо всем лучше всяких слов. Стефан смотрел Деймону в глаза и был не в силах что-то ему сказать. — Но еще больше я хочу, чтобы моя дочь была защищена. Деймон выдохнул и на мгновение опустил глаза. — Я не знаю, как на это отреагирует Ребекка. Может быть, в какой-то степени это неправильно, я не знаю. Но даже если Эстер изменит свое отношение, я сделаю все, чтобы Мия не контактировала с ней.

***

Беззаботные студенческие дни весны, которая была в самом разгаре, как это бывает очень часто, сменяли друг друга с невообразимой скоростью, как шелестят страницы яркой книги, невзначай оставленной у открытого окна, которые с шумом беспечно листает, без спроса ворвавшись в комнату, озорной теплый весенний ветер. Поездка ребят постепенно подходила к концу, но они не чувствовали грусти: в круговороте событий, красок и встреч бешеный бег времени просто стирался. После возвращения в Лос-Анджелес оставалось несколько дней, но это не означало прощание, которое отдалось бы внутри какой-то не объяснимой даже самому себе тоской. Это означало совсем другое — это значило, что скоро нужно будет собирать вещи, вновь пытаясь утрамбовать багаж в, к сожалению, имеющий свои пределы объема небольшой чемодан, и в который раз надеясь, что сейчас «пронесет» и чемодан каким-то волшебным образом станет больше на пару отделений; что нужно еще купить небольшие подарки на память близким и друзьям и, конечно, как минимум магнитик себе, а еще — все-таки попытаться сфотографировать тот потрясный вид, который открывается на Таймс-Сквэр из выходов с одной из авеню и который «схватить» вчера так и не получилось из-за того, что торопились. Планы ребят, эти внеурочные каникулы проводивших одной компанией, выбиравшихся куда-то вместе почти всегда и ни разу не испытывавших каких-то разногласий по поводу того, как провести время, в этот день разделились. Лиам и Люк уехали еще утром. Парни, конечно, уже давно позабыв о прошедшей вечеринке, головной боли и своих клятвах не пить ничего крепче апельсинового сока, хотели привезти из Нью-Йорка старый-добрый Jack Daniels и поэтому, имея такие планы достаточно давно, отправились в Best Buy Liquors — один из самых крупных алкогольных магазинов Нью-Йорка, предлагавший напитки из разных стран и разной крепости на любой, даже самый привередливый и необычный вкус. Девушки, к подвигам вроде подъемов к восьми утра и раньше уже не готовые, еще на протяжении нескольких часов после того, как Лиам и Люк уехали, досматривали свои сны, однако оставаться в хостеле надолго тоже не планировали. Еще до отъезда из Лос-Анджелеса договорившись сделать это и накануне созвонившись с ними, Бонни в этот день собиралась встретиться со своими давними друзьями из родного Далласа. Так же, как и Бонни в случае с Лос-Анджелесом, они переехали в «Большое Яблоко» практически сразу после окончания университета, и сейчас, находясь на разных концах страны, совмещая работу, учебу и еще сотни дел, появлявшихся каждый день, встречаться было все сложнее. Поэтому, когда обстоятельства сложились так, что все они каким-то невероятным образом, пусть ненадолго, но все-таки оказались в одном городе, упускать этот шанс совершенно не хотелось. Какие планы на этот день были у Кэролайн, Елена и Бонни пока не знали, но по ее бодрому взгляду и решительному расположению духа было видно, что даже если она пока не знает, чем займет эти свободные несколько часов, это ненадолго. — Так, девчат, — звонко проговорила Кэролайн, впорхнув в комнату, отстукивая каблуками туфель замысловатый, но какой-то задорный бойкий ритм, и Елена и Бонни обернулись на ее голос почти одновременно, — меня не теряйте, я штурмовать детские магазины, — сказала она, пройдя в глубь комнаты и достав свою сумочку. — Не прощу себе, если оставлю племянницу без нью-йоркской моды, — Кэролайн чуть развела руками, и, когда она произнесла эти слова, ее губ коснулась невесомая, но невыразимо теплая, насквозь пропитанная словно каким-то необъяснимым светом, который проходил сквозь нее саму, улыбка. В это мгновение, взглянув на Кэролайн, голубые глаза которой сейчас блестели так ярко, как у ребенка, Елена не смогла сдержаться от улыбки. — Что-то подсказывает мне, что скоро гардероб Мии Сальватор по своим размерам легко догонит твой, — с улыбкой сказала Бонни. — Не удивлюсь, — пожав плечами, фыркнула Кэролайн. — Мне-то одежду покупаю только я сама, а у Мии в лице Ребекки, Мер и нас с тобой уже команда стилистов собирается, — усмехнулась она. — Слушай, Кэр, — вдруг позвала Елена и перевела взгляд на подругу, — а ты не будешь против, если в твоем мини-рейде по детским магазинам я сяду тебе на хвост? — Елена прищурила глаза и, склонив голову чуть набок, заглянула в глаза Кэролайн. Судя по тому, насколько спокойно на слова Елены отреагировала Бонни, у Беннет в этот момент не успели появиться какие-то мысли, которые могли бы ее удивить или насторожить. Реакция же Кэролайн на слова Елены моментально отразилась на лице блондинки, которая на несколько секунд остановилась в оцепенении. Кэролайн внимательно посмотрела на Елену широко распахнутыми глазами. — Так, стоп... Гилберт, я не поняла, — на мгновение скользнув взглядом к животу Елены, чуть понизив голос, строго и абсолютно серьезно, не скрывая недоумение, проговорила Кэролайн, упершись руками в бока. — Я чего-то не знаю?! Взгляд Кэролайн был пропитан искренним изумлением, в котором слились и сомнение, и замешательство, и оторопь, звучавшие сейчас в каждой ноте ее голоса. Увидев такую реакцию, Елена рассмеялась. — Нет, Кэр, ты все знаешь, — заверила она. — Я тебе больше скажу: покупать что-то мы будем, вероятно, одному и тому же человеку. Однако пояснение Елены вызвало у Кэролайн лишь еще больше вопросов. Елена не общалась близко с Деймоном и Ребеккой, а их разговоры с Кэролайн нечасто касались дочери Деймона. Кэролайн внимательно смотрела на подругу, вопросительно чуть приподняв брови, как бы показывая, что все еще не совсем понимает ее. — Знаешь, за последнее время Деймон очень многое сделал для меня, — чуть задумчиво произнесла Елена. — И, наверное, привезти ему что-то на память из Нью-Йорка — это меньшее из того, чем я могу его отблагодарить. Но что ему везти, я не знаю, — Гилберт как-то неловко, слегка растерянно, почти по-детски пожала плечами. — Но я думаю, что если подарок будет для Мии, ему будет тоже приятно. — Плюс один в команду стилистов? — добродушно рассмеялась Бонни. — Я совсем не против, — улыбнулась Елена. Кэролайн, начав понимать, в чем дело, поджав губы, развела руками. — С такой компанией, как ты или Бон-Бон, — хоть на край света, — с уверенностью сказала она. — Заодно поведаешь, что такого сделал мой братец, что его теперь даже послать куда подальше не хочется, — на губах Кэролайн появилась чуть хитрая улыбка. Конечно, было понятно, что она говорила это в шутку, но именно эта улыбка, коснувшаяся ее губ в этот момент, ясно показывала, что в этом смешливом вопросе, как и в каждой шутке, есть доля правды. Елена, на миг прикрыв глаза, улыбнувшись, кивнула в знак согласия. — Но если ты не знаешь, что привезти Деймону, а в бурбоне разбираешься примерно как я... Деймон очень любит трилби, — сказала Кэролайн, — и я иногда думаю, что это вполне может посоревноваться с его отношениями с виски. Елена приподняла брови и с живостью и интересом взглянула на подругу. — У него есть маленькая традиция: из каждой своей поездки он привозит шляпу. А учитывая, что путешествует он часто, его коллекции любой магазин уже позавидовать может. — Кстати, Деймон часто носит их и в обычной жизни, — заметила Бонни. — Да! — с каким-то необъяснимым упоением подхватила Кэролайн. — И я готова визжать каждый раз, когда он надевает трилби и костюм, потому что ему это чертовски идет, — в глазах Кэролайн, как вспышка, загорелся лукавый яркий огонек, который в считаные мгновения пропитал ее взгляд насквозь и в котором был и горячий азарт, и неизъяснимый кокетливый восторг. — Просто вылитый Нил Кэффри из «Белых воротничков», — мечтательно протянула она. Елена ни разу не видела Деймона в трилби, но не раз видела одну из таких шляп у него в машине. На мгновение задумавшись, Елена представила Деймона именно таким, каким его описала Кэролайн, — сделать это отчего-то оказалось очень легко, — и поймала себя на мысли, что она понимает, почему Кэролайн говорила об этом с нескрываемым удовольствием. — Тогда... Идем штурмовать Пятую авеню? — улыбнувшись уголками губ, спросила Елена. — Спрашиваешь, — беззаботно фыркнула Кэролайн. — Бон-Бон, — повернув голову в сторону подруги, обратилась она, — как только со всеми встретишься, — присоединяйся! — Ты думаешь, я успею? — с полной неуверенностью, слегка сморщив лоб, спросила Бонни. — А ты думаешь, нам хватит на все это пары часов? — скептически изогнув бровь, парировала Кэролайн, и Елена хихикнула. Бонни задумалась на несколько секунд, а затем рассмеялась, кажется, поняв, что они в этот день действительно имеют все шансы пересечься. — Тогда на связи, — уже с большей уверенностью сказала Беннет, и Елена и Кэролайн с улыбкой кивнули. Подруги продолжили сборы и вскоре разъехались, куда планировали. — Блин, пока с этими размерами разберешься, в дурку загреметь можно, — пробубнила Кэролайн, которая в этот момент держала в руках два боди нежного персикового оттенка с забавным принтом с изображением крольчонка на груди. Кэролайн и Елена, казалось, уже сами забыли, когда приехали сюда и сколько времени провели здесь. Магазины товаров для детей по своим размерам и количеству ассортимента ничуть не уступали самым именитым бутикам, а может быть, даже обгоняли некоторые из них. Елена и Кэролайн бродили по самым разным отделам, что-то увлеченно обсуждали, иногда даже спорили, часто цепляясь взглядом за одежду для малышей. Стоило взять в руки какое-нибудь летнее платье или худи, — совсем как те, что носим мы сами, только очень маленькое, — и казалось, что тот, для кого это предназначается, легко мог бы уместиться на руке. И осознание этого при взгляде на эти крохотные копии привычной одежды касались где-то глубоко внутри словно каких-то невидимых струн, которые, переливаясь, вдруг замирали, заставляя на мгновение затихнуть и сердце. И в эти секунды в душе разливалось какое-то невыразимое, еще, быть может, даже до конца не знакомое, но такое сильное чувство, которое трудно описать каким-то одним словом. Это была и ласковая нежность, и спокойная безмятежность, и какой-то трепет. И Елена и Кэролайн сейчас ловили себя на мысли: время, проведенное здесь, наполненное смятением выбора, метанием от одного варианта к другому, когда все это сводилось только к одной цели, объединявшей их обеих, увлекает их ничуть не меньше, чем шопинг для себя. — Когда Мия только родилась, я увидела в одном из магазинчиков на Родео Драйв такое классное платье, — рассказала Кэролайн. — Такое нежное, кремового оттенка, легкое-легкое, — в ее голосе зазвучала нежность и какая-то по-детски светлая мечтательность. — Я купила его на вырост, оно было для одного-двух месяцев и сначала, конечно, было великò. Разговаривала пару дней назад с Ребеккой, — теперь малò! — с нескрываемым разочарованием и даже нотками отчаяния воскликнула она. — Маленькие дети быстро растут, — сказала Елена. — Да... — слегка выдохнув, негромко повторила Кэролайн. — Она очень быстро растет, — губы девушки тронула задумчивая, но пропитанная светлой теплотой полуулыбка. — Мини-копия Деймона, — усмехнулась Кэролайн, и улыбка на ее лице стала яснее. — Когда мы с Деймоном разговаривали об этом, он сказал, что Мия взяла пополам от него и от Ребекки, — сказала Елена. Кэролайн слегка сморщила лоб и пожала плечами. — Я не знаю, на кого еще может быть похож ребенок с темными волосами и голубыми глазами, — с усмешкой, наполовину в шутку сказала она. — Хотя, Кай недавно сказал: «Пока она не начнет пить бурбон, курить и материться, о стопроцентном сходстве говорить рано», — хохотнула Кэр, и Елена, с каким-то неуловимым чувством, похожим не то на умиление, не то на радость, с которой вдруг, погруженный в свои вечные дела и заботы, из-за которых не всегда получается даже созвониться, видишь на другом конце улицы старого друга, рассмеялась, точно так же узнав в этих словах уже такого знакомого Кая. Елена и Кэролайн не спеша прогуливались по этим магазинам, в одном теряясь среди крохотных платьев, футболок, кроссовок, глядя на которые, невозможно было удержаться от улыбки, в другом — «зависая» на современных, порой кажущихся мудреными для малышей игрушках. Они не смогли удержаться от того, чтобы зайти в FAO Schwartz — место, способное легко привести в детский восторг даже совсем взрослых. Это было большое здание, насчитывавшее несколько этажей, количество которых, попав в эту сказку, Елена и Кэролайн так и не посчитали, и все они, от первого до последнего, были заполнены игрушками. Здесь было, без преувеличения, все — начиная от самых пустяковых погремушек для малышей и заканчивая очаровательными плюшевыми зверьками, с которыми можно было разговаривать, и целыми электромобилями, которые обычными игрушками назвать было уже сложно. Кэролайн и Елена терялись в этих отделах то ярких, то светло-спокойных тонов, и, встречая игрушки из детства - мишек Тедди, одного из которых Кэролайн купила Мие, и героев Диснея, немедленно шли к тем стеллажам, чувствуя, как в легких перехватывает дыхание, и порой забывали, для чего сюда пришли. Они умилялись плюшевым щенкам и медвежатам, смотревшим на них огромными ласковыми глазами, словно настоящие, с неподдельным интересом рассматривали конструкторы «Лего». Они покупали себе сладости, которых здесь было ничуть не меньше, чем игрушек, не раз вспомнив походы в парк аттракционов и сладкую вату из далекого детства, и, за пару минут попытавшись научиться владеть ногами точно так же, как руками, высоко от души подпрыгивая, вставая на две клавиши сразу, взяли пару аккордов на рояле, на котором играл Том Хэнкс*. Они задорно смеялись вместе с множеством детей и таких же взрослых, которые были там же, и сейчас единственной вещью на свете, в которую бы они не поверили ни за что, если бы вдруг на мгновение об этом задумались, было то, что им чуть меньше двадцати пяти. Здесь веяло детством. И больше ничего сейчас было не нужно. Впервые за то время, что они друг друга знали, они разговаривали о детях, и Елена, для себя знавшая, что в ее двадцать четыре об этом думать пока рано, не ожидала, что такой разговор будет для нее так интересен. Кэролайн рассказывала Елене о племяннице, о том, как менялся Деймон с появлением дочери, а Елена наблюдала за ней и видела в самой Кэролайн то, чего прежде никогда не замечала, — но было это, быть может, не потому, что еще совсем недавно Кэролайн была другой, — это словно жило в ней уже очень давно, и сейчас, когда пришло время, расцветало в ее совсем еще юной, открытой душе, подобно прекрасным цветам. Они вспоминали свое детство, и Елена рассказывала о сумасшедших временах с тарзанками, постоянным лазаньем по деревьям и гонками на велосипедах, о том, как они с Джереми уговаривали Джона взять их покататься на его моторной лодке по озеру, и как гордились, когда отправились вместе с ним в такое маленькое путешествие впервые; о заснеженных канадских зимах и о том, как на Рождество они обязательно всей семьей ездили за город, где было снегу по колено и где можно было кататься на лыжах и ватрушках. Она любила яркие платья, но ни одно из них не прожило у нее больше недели — все их постигала примерно одинаковая участь: рваные дыры после очередного падения с велосипеда, пыль и ясное понимание, что восстановлению они уже не подлежат. А еще Елена со смехом говорила, что они с Джереми, наверное, какие-то неправильные брат с сестрой, потому что в детстве между ними редко случались серьезные ссоры, и в шутку жаловалась, что сейчас и вовсе даже послать куда подальше в пылу ссоры его не может: теперь они слишком редко видятся для этого. Детство Кэролайн было почти противоположным и одновременно очень похожим. Живя с отцом, имея троих братьев и растя рядом с ними, в мире машинок, супергероев и комиксов, она была не пацанкой, а, наоборот, скорее, принцессой в этом мужском царстве, обожая наряжаться в красивые нежные платья и играть в куклы и частенько устраивая с ними чаепития, придумывая самые невероятные истории. Кэролайн очень любила слушать сказки и часто просила Деймона рассказать свою самую любимую — «Золушку» — и каждый раз, когда он рассказывал, она взахлеб слушала ее, как в первый раз. Мальчишки не разделяли ее «девчачьи» увлечения, но это не мешало им оставаться близкими и всегда находить точки соприкосновения, от пола уже совершенно не зависевшие. Кэролайн вспоминала о своей большой семье, о солнечной Италии, куда они частенько выбирались на каникулы летом, — о теплом, ярком, приветливом Кальяри — родном городе Джузеппе, что на Сардинии, затерявшейся в Средиземноморье, где отовсюду звучала шумная, веселая итальянская речь, которую с радостью подхватывал Стефан, болтая на итальянском, уже почти как на родном, где так пахло соленым морем и апельсинами и где детский взгляд, такой внимательный и цепкий, жадно впитывал эти краски, как послушный холст вбирает в себя акварель художника — всю, до единой капли, — краски, наносившие на сердце отпечаток чего-то гораздо более сильного, того, что стереть уже больше будет невозможно. Елена от души хохотала, когда Кэролайн вспоминала о том, как Деймон пытался заплетать ей косички и в конечном итоге восклицал: «Если у меня будет дочка — побрею налысо!», и еще о множестве историй, в которые они ввязывались вместе с братьями. За всеми этими разговорами Елена с искренним интересом наблюдала за тем, с каким желанием и внимательностью Кэролайн выбирала то, что привезет племяннице. Она пыталась разобраться в размерах, размышляла о том, подойдет та или иная вещица для такого крохотного возраста, — и все равно не могла удержаться от того, чтобы купить ее, в итоге слегка махнув рукой и сказав: «Немного подрастет и будет играть». — Блин, как же классно, наверное, иметь дочку... — с долей мечтательности протянула Кэролайн, рассматривая одно из маленьких платьев, которое купила Мие. — Платья, куклы, бантики... Мне точно нельзя ходить по таким магазинам, — спустя несколько секунд, помолчав, усмехнулась она. Услышав это, Елена не ответила ничего, а только улыбнулась, лишь внимательно украдкой взглянув на подругу. Конечно, детскими магазинами маршрут Кэролайн и Елены не ограничивался. Они не могли отказать себе в удовольствии походить по магазинам, чтобы купить что-нибудь для себя, да и, кроме того, Елена собиралась последовать совету Кэр и выбрать для Деймона трилби, которые, конечно, можно было увидеть здесь во многих брендовых магазинах. Знаменитым FAО Schwarz начиналась Пятая Авеню, когда они вышли из здания, открывшаяся их глазам во всей красе, — одна из тех улиц, которую, с ее фешенебельными ресторанами, модными бутиками и достопримечательностями, уже давно ставшими символами Нью-Йорка и каким-то чудесным образом, словно по взмаху волшебной палочки какого-то волшебника, оказавшихся сконцентрированными именно здесь, с ее беспрестанно кипевшей жизнью, можно было бы считать городом в городе. Картинки перед глазами сменялись и разговоры тоже — Кэролайн и Елена, казалось, и сами этого не замечали. — Серьезно, никогда бы не подумала, что когда-нибудь вместе с тобой пойду покупать подарок Деймону, — с искренностью простодушно со смешком Кэролайн, когда они с Еленой зашли в один из многоэтажных торговых центров, которыми была полна Пятая Авеню, обдавший их приятным ароматом мужской туалетной воды, витавшей в воздухе и отдававшей свежестью, и встретивший их шумом привычной, но отчего-то приятной суеты. — Честно? Я тоже, — по-доброму усмехнулась Елена. — И что же такого вытворил мой братец, что теперь в моей команде тех, кому можно сказать, что он задница, убыло? — шутливо спросила Кэролайн. Она улыбалась уголками губ с чуть хитрым прищуром во взгляде. Несмотря ни на что, Елена ясно видела: в этом вопросе было дружеское или, быть может, чуть более глубокое желание узнать, но не было того любопытства, из которого обычно рождаются сплетни. Может быть, это было потому, что в последнее время Елена и Кэролайн очень сблизились, и Елена узнала ее достаточно хорошо. — Иногда он бывает полной задницей, — усмехнулась Гилберт, качнув головой, — но... — Елена на мгновения замерла, и постепенно усмешка исчезла с ее губ, сменившись чуть уловимой, словно едва верящей, но пропитанной каким-то необъяснимым светом улыбкой. — Он каждый раз упорно «вытворяет», — подняв взгляд на Кэролайн, тихо произнесла она. Кэролайн внимательно смотрела на подругу, и Елене показалось, что уголки ее губ дернулись, а взгляд стал увереннее и спокойнее. На протяжении какого-то времени между ними было молчание, которое Кэролайн не прерывала, но в какой-то момент Елена заговорила вновь. — В тот вечер, когда мы поехали в клуб... Вы с Энзо тогда уехали, но мы с Бон-Бон, Лиамом и Люком провели там еще пару часов, — сказала Елена, и Кэролайн кивнула в знак того, что, конечно, помнит о том, что друзья рассказывали ей. — Там было весело, изначально мы вообще думали, что останемся там до утра. Но мы выпили и явно не рассчитали свои силы, поэтому были уже не особо в состоянии танцевать или делать что-то еще, — по губам Елены скользнула легкая усмешка. — В конечном итоге Лиам вызвал такси, и мы уехали в хостел... В общем, ты все это знаешь, — пробормотала Елена. — Дело не в этом. Просто, когда мы приехали в хостел, я была не в самом вменяемом состоянии, и все это вылилось в то, что я... Позвонила Деймону. Кэролайн внимательно слушала Елену, и, когда та произнесла последнюю фразу, с полуулыбкой и живым интересом в глазах приподняла брови. Но она не сказала ни слова, и больше ничего не изменилось в ее лице — она была спокойна и лишь внимательно слушала Елену, пристально глядя на нее. — Я потом проверила по списку исходящих, это было около четырех утра. И в итоге мы проговорили около часа. Улыбка, которая еще несколько секунд назад была на ее губах, сейчас растворилась. Хотя Елена уже рассказывала об этом Бонни, сейчас она до сих пор не верила в то, что говорила сама, и это было ясно видно в ее тонувших в недоумении глазах, в каждом движении голоса. — Он... Я ему что-то пыталась рассказать и сейчас даже не помню, что, а он слушал, спрашивал о нашей конференции, о Нью-Йорке, о планах... Да мы о Бодрийяре разговаривали! — воскликнула Елена, и в этот момент в ее голосе, казалось, зазвучали ноты изумленного отчаяния. — В 4 утра, Кэр! О Бодрийяре! Сейчас, слушая Елену, узнав ее чуть ближе, ощущая и понимая волнение, которое одолевало ее, Кэролайн чувствовала, что от этих полных недоумения и таких искренних возгласов ей захотелось рассмеяться. Елена с шумом выдохнула, на секунду опустив глаза. — Я, честно, сейчас даже не помню, когда мы попрощались, — наверное, было уже утро. Когда я проснулась уже днем, я ничего этого не помнила, но меня разбудил звонок. И звонил Деймон. Я была готова на месте провалиться, когда вспомнила, кому звонила ночью, и поняла, что это был он, — с искренностью призналась Елена, и было видно, что некоторое смущение она испытывает до сих пор: Кэролайн показалось, что на мгновение кровь прилила к ее щекам. — Я не знала, что он этим утром мог сказать мне, кроме: «Гилберт, твою мать, может, перестанешь уже пить?» — по губам Елены скользнула улыбка. — Да я бы сама себе так сказала. Но вместо этого утром получила только один вопрос: как я себя чувствую. А потом — оплаченный мобильный счет, когда оказалось, что я профукала на телефоне все деньги и ушла в глубокий минус. Елена замолчала, но казалось, что в этот момент она сама была где-то не здесь: она думала о чем-то своем. Кэролайн пристально, не отводя взгляд, наблюдала за ней украдкой, и почему-то, видя эту тихую, еще неясную самой Елене задумчивость, ей хотелось улыбнуться. Сейчас на душе отчего-то было так радостно, так легко и спокойно, так по-доброму забавно было наблюдать за этой растерянностью Елены, за тем, как она проживает это в самой себе... Словно постепенно все становилось на свои места. — Елена, — вдруг позвала Кэролайн, и Елена, в этот момент подняв на нее глаза, встретилась с ней взглядами. — Помнишь, что я сказала тебе осенью, в музее, когда приезжали Джереми и Кэтрин? Кэролайн не нужно было продолжать, чтобы Елена поняла ее. Не жди от него ножа в спину, Елена. Он не сделает этого. — Я не жду этого. За то время, что они знали друг друга, Кэролайн видела в Елене разные эмоции: она видела, как она радуется и негодует, видела в ее глазах замешательство и грусть. Но еще никогда прежде Кэролайн не видела в Елене эту абсолютно твердую, спокойную уверенность, которая сейчас звучала в ее голосе, которой было пропитано каждое ее движение и взгляд, которая каким-то невидимым прочным стальным стержнем проходила сквозь ее осанку. — Но ты все равно не можешь свыкнуться с тем, что он делает для тебя. Голос Кэролайн звучал спокойно, и даже если бы Елена захотела, ей не нужно было бы придумывать какие-то туманные отговорки и пускаться в путаные объяснения: Кэролайн и так все понимала. Понимала это и Елена, вот только почему-то в этот момент она молчала, словно боялась произнести сейчас слова, в которых не было истины. — Нсверное, глупо прозвучит, — сказала Елена, — но я, правда, сама не понимаю, что происходит: с везением у меня вроде бы проблем никогда не было, я не могу сказать, что когда я иду, то одной ногой спотыкаюсь о другую, а этой самой другой проваливаюсь в какой-нибудь люк, — но с тех пор, как я переехала в Лос-Анджелес, я методично и с завидной частотой попадаю в какую-то задницу — начиная от этого чертова завещания и истории с Клаусом и заканчивая вот такими вечеринками, после которых я сама начинаю творить фигню, — с горячностью призналась она. — И так же часто, как я попадаю в эту задницу, Деймон меня из нее вытаскивает. Кэр, он взрослый мужчина, а не служба по спасению Елены Гилберт, — усмехнулась Елена. — У него есть семья, своя работа. В конце концов, какие-то повседневные проблемы. Но он разруливает мои косяки... И мне порой дико неловко перед ним за это, — Елена вновь опустила взгляд и почувствовала около щек тепло. — Я не знаю, как случается так, что он оказывается в нужном месте в нужное время, и почему он делает все это... — немного помолчав, произнесла она. — Но... Я чертовски ему за это благодарна. Кэролайн смотрела на Елену, и сейчас сама не заметила, как уголков ее губ коснулась какая-то необъяснимая улыбка. Елена рассказывала ей обо всем этом, и на душе отчего-то становилось очень тепло. И тепло это разливалось по всему организму, текло по венам, касаясь каждой клеточки, каждого нерва, и становясь чем-то очень похожим на то весеннее, еще несмелое, но дарящее свет тепло, которым укутывает землю солнце весной после долгой знобкой зимы. — Знаешь, — слегка усмехнувшись, проговорила Елена, — никогда не думала, что скажу это... — вдруг Елена перевела взгляд на Кэролайн и с улыбкой посмотрела ей в глаза. — Но у тебя чертовски классный старший брат. И почему-то, сказав это, Елена почувствовала какую-то необъяснимую легкость: ей показалось, что сейчас все встало на свои места, стало таким, каким должно было быть изначально. Кэролайн, не отводя взгляд, смотрела на Елену, и ее губ касалась теплая улыбка, а голубые глаза задорно блестели. — Наверное, глупо прозвучит, — задумчиво произнесла Кэролайн, — я порой и сама не понимаю Деймона. Пытаться подогнать его поступки под какую-то закономерность — глупо и бессмвсленно. Я ведь этого барана упертого, — она усмехнулась, — недели две пыталась уговорить, чтобы он на время дал тебе пожить в его квартире. Но нет, он как встал на своем: арендаторы, арендаторы, — хоть тресни. А в конечном итоге сам сделал это. Кэролайн молчала на протяжении какого-то времени, и взгляд ее становился все рассеяннее, словно перед ней в эти секунды тоже все яснее вставала какая-то загадка, увлекавшая ее все сильнее. — Деймон порой напоминает мне вспышку, — сказала она. — Быстро загорается и ярко горит. Если он ненавидит, то человека, который стал его врагом, остается только пожалеть. Он мой брат, но я не понимаю и не принимаю многие его поступки, потому что они находятся для меня за гранью всего. За гранью осознания, за гранью каких-то ценностей. И это уже не изменить. На полувздохе Кэролайн замерла, но в это мгновение ее взгляд, устремленный куда-то вдаль, вдруг, как будто от какой-то вспышки, которая загорелась и залила своим светом душу словно изнутри, прояснился. И свет этот был гораздо сильнее, обладал властью гораздо большей, чем то замешательство, которым был объят ее взгляд секунды назад. — Но точно так же он способен на добро. Не ради своего же оправдания, не ради какой-то похвалы, а просто потому, что он чувствует, что ему нужно сделать это. Этот человек однажды после того, как мы оба вспылили, сказал мне: «Кэролайн, как ты смотришь на то, чтобы сходить нахер?», — а на следующий день, когда у меня посреди дороги заглохла машина, в середине рабочего дня, все так же матерясь и клянясь, что, кроме руля велосипеда, он меня больше ни за какой другой руль не пустит, поехал меня забирать. И порой точно так же, как и ты, я не могу поверить, что это действительно один и тот же человек... Елена слушала Кэролайн, почти не дыша, не шелохнувшись, не сводя с нее внимательного, прикованного к ней взгляда, и чувствовала, как под кожей проходит не то холодок, не то какая-то необъяснимая дрожь, напоминающая мурашки: Кэролайн говорила все это, а ей казалось, что она говорит все это о ней — о том, что чувствовала Елена каждый раз, когда судьба сталкивала ее с Деймоном, о том, что она видела в нем сама, — словно Кэролайн сейчас смотрела на Деймона именно ее глазами. И это рождало в душе какое-то неизъяснимое чувство, которое Елена сейчас сама понимала лишь отдаленно, очень смутно: это была какая-то беспомощная растерянность, и вместе с этим — неуловимая легкость. — Но в Деймоне есть то, чего порой нет в людях, которые пусть гораздо лучше него. Искренность, — произнесла Кэролайн, взглянув Елене в глаза. — И когда он ненавидит, и когда любит. Шли секунды, но Елена молчала. Но, может быть, слова сейчас были не нужны. Елена никогда не задумывалась об этом, но сейчас, когда она разговаривала с Кэролайн, ей казалось, что она начинала понимать себя. Понимать, почему постепенно страх рассеивался. Почему поверить этому человеку, однажды уже увидев кипящие яростью яркие голубые глаза, уже почувствовав отчаяние вперемешку с бессильной злобой, оказалось очень легко. Деймон не скрывал ничего из того, что чувствовал. И теперь Елена понимала: не его помощь, не та необъяснимая легкость, которую Елена находила в каждой минуте, проведенной рядом с ним, — но именно ясное ощущение этого было тем, что постепенно рушила барьер, еще недавно казавшийся каменной стеной. — Хочешь — верь, хочешь — нет, а я с самого начала была отчего-то уверена, что вы с Деймоном найдете общий язык. В этот момент в глазах Кэролайн мелькнула по-детски довольная усмешка. Елена вновь взглянула на Кэролайн и в этот момент вдруг вспомнила первые дни знакомства с Деймоном, то, как он неизменно закатывал глаза каждый раз, когда они сталкивались дома у Кэролайн или Джузеппе, и как она инстинктивно, казалось, даже смотреть в его сторону старалась реже, чтобы снова не вступить в перепалку, тот случай, когда она встретилась с ним Клаусом и Деймоном в университете, его крик, от которого, казалось, дрожали стекла, собственные мысли: «Черт бы тебя побрал, гребаный Сальватор!», — и перепуганный взгляд Меган, которой не посчастливилось в этот момент оказаться рядом и которая всерьез была почти уверена в том, что нужно вызвать полицию. Сейчас все это казалось таким смешным, таким далеким, словно произошло не несколько месяцев, а очень много лет назад. — Знаешь, а я вот нет! — с хохотом воскликнула Елена, и они с Кэролайн рассмеялись. Медленно выдохнув, Елена перевела дыхание. Задорная смеющаяся улыбка на ее лице вдруг стала тихой и задумчивой, но эти необъяснимые искорки, все так же ярко горевшие в глубине ее глаз, без слов могли сказать о том, что Елена сейчас чувствовала. — Наверное, время действительно много меняет, — негромко проговорила Елена, но эти слова прозвучали настолько рассеянно и неуверенно, что, казалось, принадлежали не ей. Елена знала и сама: они не значат совершенно ничего. Потому, что дело было не во времени. — Только осторожнее, не влюбись в него, — казалось, слегка подмигнув, хихикнула Кэролайн, а затем, уже не улыбаясь, на мгновение подняв глаза вверх, добавила: — А то у Деймона с девушками часто всё этим заканчивается. Елена вскинула голову и пристально посмотрела ей в глаза. Кэролайн была спокойна и расслабленна, а уже через пару секунд на ее губах вновь засияла такая знакомая бойкая улыбка: конечно, все это для нее было больше шуткой, хотя в ней и была определенная доля правды. Но в этот момент Елена почувствовала, как к щекам прилила кровь: они мгновенно вспыхнули, и ей показалось, что если бы она сейчас коснулась их ладонями, то ощутила бы, что кожа была горячей, как от лихорадки. Сердце с силой резко ударило один раз, а затем, на секунды будто замерев, в бешеном темпе застучало вновь. Елена не могла объяснить, на что похож этот жар, откуда он взялся, но в эту секунду отчего-то почувствовала что-то похожее на замешательство и смущение. Это было не тем смущением, которое обнимает душу, когда кто-то узнает о том, что мы хотели бы сохранить только для себя, укрыть от кого бы то ни было, — но это было смущением оттого, что заставило на секунды остановиться и заглянуть самой себе в душу. Сначала это было неизъяснимо, словно какой-то фантом. Елене казалось, что какая-то часть ее души была закрыта даже для нее самой. Но теперь она понимала, что изменилось. Сейчас слова Кэролайн не казались шуткой, ерундой, чем-то нереальным. Влюбиться в Деймона... Это ведь так... Легко. Собственные мысли не испугали Елену, но заставили ее словно отпрянуть, попытаться как можно быстрее занять их чем-нибудь другим, — она так спешила сделать это, как спешат, обжегшись, приложить к ожогу что-то холодное. Едва услышав слова Кэролайн, Елена с неверящей, снисходительной, какой-то торопливой полуулыбкой нахмурила лоб, изогнув брови, словно говоря ей: «Да ладно тебе!», — но в ответ не сказала ничего. Разговор продолжился, как ни в чем не бывало, и скоро поднялись совершенно другие темы, но слова Кэролайн еще долго горели в душе Елены необъяснимым пламенем. Увлекшись разговором, Елене удалось его лишь ненадолго пригасить, но все равно, каждое мгновение, каждую секунду она неотступно чувствовала его отголоски и, аак ни пыталась уйти от этого, все равно понимала: рано или поздно оно вспыхнет вновь. Елена и Кэролайн ходили по магазинам, заодно коротая время в ожидании Бонни, и говорили о самых разных вещах. Быстро, как будто случайно, но гармонично темы менялись на абсолютно далекие, но они этого даже не замечали. Елена мельком вспоминала последние месяцы, все, что произошло после ее переезда в Лос-Анджелес, а Кэролайн мысли Елены заставили словно сделать еще один шаг назад — в те времена, когда она еще училась в бакалавриате, когда они с Бонни только начинали общаться и когда смена будней во взгляде еще детских глаз была чередой ярких пятен, сменявшихся, как в калейдоскопе. Как-то незаметно вскоре вслед за этим разговор коснулся темы отношений. Вспомнились и старшие классы, и первый поцелуй, и первая любовь. Кэролайн говорила о ней лишь редкими упоминаниями, словно невзначай, а взгляд ее блуждал, будто мыслями она была далеко. А потом Кэролайн и Елена вместе вспоминали эту сумасшедшую неделю, смеялись, вспоминая истории, в которые они умудрялись ввязываться, и, конечно, знали: это точно нужно повторить. Они говорили о Нью-Йорке, и Кэролайн, совершенно заколдованная этим городом, который никогда не спит, зачарованно рассказывала Елене, уже не раз бывавшей здесь, о своих самых первых, самых ярких, самых искренних впечатлениях, которые оставил он в ее душе. Елена слушала ее, видела, как прояснялся взгляд Кэролайн, как блестели ее глаза, и на ее губах появлялась чуть заметная улыбка, которую не хотелось сдерживать: Елена ведь знала, что причина не только в Нью-Йорке. — Как Энзо? — с какой-то легкостью, не испытывая какого-то дискомофорта от непривычки, будто они говорили о давнем друге, спросила она. В этот момент на лицо и взгляд Кэролайн, словно невесомым дыханием ветра, налетела легкая грусть. — Он улетает завтра утром, — ответила она. — Скоро у него начинается гастрольный тур, ему нужно быть в Остине. — Значит... — Елена чуть поджала губы, на которых все так же была уловима улыбка. — Отношения на расстоянии? Кэролайн с какой-то полуотчаянной усмешкой покачала головой. Но в усмешке этой не было сожаления, тоски, чего-то тяжелого. — Я сама не знаю, как это называется, — Кэролайн развела руками, и Елена теперь поняла: она смеялась над самой собой. Кэролайн на мгновения замерла, а затем, взглянув на Елену, встретившись с ее глазами, проговорила: — И знаешь, Гилб, так не хочется думать обо всем этом... Кэролайн усмехнулась, опустив взгляд. — Наверное, глупо. В конце концов, мы взрослые люди и должны хотя бы в отдаленных чертах представлять, что делать дальше, чего мы вообще хотим. Да и плевать. Потому, что я хочу жить не вчера и не завтра, а сегодня. Сейчас. Потому, что... Кэролайн на миг замолчала, казалось, на мгновение задумчиво взглянув куда-то вдаль, словно сквозь Елену, облизнув губы, и в ее глазах блеснул свет такой знакомой, легкой, спокойной улыбки. — Я, наверное, впервые в своей жизни по-настоящему так кайфую ото всего, что происходит именно в этот момент. Елена, не шелохнувшись, пристально смотрела на Кэролайн, внимательно вглядываясь в ее лицо, в каждую, самую маленькую и незаметную его черту. Она была все та же: белокурая смешливая девчонка-хохотушка, шагавшая по жизни, смеясь проблемам в лицо, своей неиссякаемой искренней энергией способная зажечь любовь к жизни в каждом, кто был рядом с ней, так напоминавшая солнышко. Она, как это часто было, и сейчас становилась инициатором самых неожиданных вылазок, после которых память телефона пополнялась сотнями новых ярких фотографий, а воспоминания — десятками историй, которые могли случиться только здесь и только с ними, никогда не упускала возможности подшутить над Деймоном, когда они переписывались или, бывало, созванивались по вечерам, и побесить его, а на Пятой Авеню и Таймс-Сквэр не было магазинов, которые бы остались не исследованными ею вместе с Бонни и Еленой. Казалось, все было по-прежнему. Вот только что-то другое искрилось в глубине по-детски смеющихся светлых голубых глаз. Кэролайн почти никогда не говорила об Энзо, если только друзья сами не заводили разговор о нем, а когда это все же случалось, она рассказывала о чем-то связанном с ним так легко, как будто сама н замечая этого. Кэролайн не рассказывала о том, как они вместе проводили время, когда у них выдавалась свободная спокойная минута и они встречались ближе к вечеру, не говорила о планах. За все это время Кэролайн ни разу, даже близким подругам, не сказала о том, что испытывает к этому человеку. Но сейчас Елена смотрела в ее глаза и понимала: да к черту все эти слова. Для чего они нужны? Елена сама не почувствовала, как улыбнулась. — А говорила, что вы совершенно разные, — вновь взглянув на Кэролайн, слегка склонив голову набок, сказала она, вспомнив, как не раз, в точно таких же разговорах, говорила Кэролайн о том, что та неизменно раз за разом отрицала. — Мы совершенно разные, Гилб, — усмехнулась она, едва Елена произнесла эту фразу. — Он может вставать в шесть утра без будильника. И ты по-прежнему считаешь, что у меня с этим человеком может быть что-то общее?! Елена рассмеялась, услышав это искренний, полный недоумения возглас подруги. В какой-то момент Кэролайн замолчала. Она с неизъяснимой едва уловимой улыбкой в глазах посмотрела куда-то вдаль и тихо произнесла: — Но... Мне просто хорошо с ним. Эти простые несколько слов были самой заветной тайной, о которой хотелось кричать на весь мир и о которой еще приятнее было молчать, храня ее глубоко в душе, где-то около сердца и чувствуя, как с каждым его ударом это меняет что-то внутри. В ответ Елена не сказала ничего. Больше слов было не нужно. Но шли секунды, и с их ходом разговор потек вновь. Елена даже не помнила, как долго они с Кэролайн еще разговаривали. Они говорили не только об Энзо. Нью-Йорк и Лос-Анджелес, крепкий кофе и гитары, Канада и Италия... Им казалось, что в этот день они говорили обо всем на свете. В какой-то момент разговор вернулся к Деймону, но Елена больше не испытывала никакой неловкости или дискомфорта: ей казалось, что она говорит о человеке, которого знает уже очень и очень давно. У них начинали болеть животы от смеха, когда они вспоминали истории из детства, и время под эти разговоры летело с невообразимой скоростью. Они прошли так множество магазинов, кажется, на какое-то время забыв, зачем сюда пришли. Бонни освободилась лишь ближе к вечеру, поэтому составить подругам компанию на шоппинге не смогла, но это не помешло им вечером, отыскав уютное французское кафе на Таймс-Сквэр, выпить там после насыщенного дня по чашечке кофе или чая и, наплевав на все диеты и забыв на этот вечер о любимых джинсах, в которые потом будет трудно влезть, попробовать по десерту. Домой они вернулись лишь ближе к полуночи, понимая, что сейчас, несмотря на все планы, собирать вещи они точно способны не будут, и это значит, что оперативно покидать их в чемоданы нужно будет завтра утром. Впрочем, мысль эта нисколько не тревожила. Несмотря на усталость, Елена еще долго не могла заснуть. Она раз за разом прокручивала в голове этот день и разговоры с Кэролайн. Но среди этих ярких пятен калейдоскопа впечатлений, обрывков фраз и смеха, из головы у нее не шли совершенно другие мысли. От них внутри разливалась какая-то необъяснимая, еще не знакомая теплота, она боялась их и все равно не могла этому противостоять. И мысли эти были об одном человеке. О Деймоне.

***

После возвращения в Лос-Анджелес жизнь потекла своим чередом. Уже такими далекими казались нью-йоркские ночи и музыка до утра. Бонни и Лиам целыми днями проводили в библиотеке, готовясь к очередной конференции, которая должна была пройти на базе вуза в конце апреля и на которой они должны были выступить с докладами, над которыми работали у одного научного руководителя. Очень скоро, не сумев противостоять интересу, к ребятам присоединилась Елена, после совместной работы над научным проектом и поездки в Нью-Йорк решив глубже разработать проблему, которая вызвала у нее достаточно много вопросов. Елена по-прежнему не планировала и в дальнейшем заниматься целенаправленно наукой, как Бонни и Лиам, — но сейчас она занималась тем, что было ей действительно интересно, и ей это нравилось. На этот раз к компании не примкнули Люк, который к исследовательской деятельности относился достаточно холодно, и Кэролайн. У Энзо был очередной гастрольный тур, поэтому он мог прилететь в Лос-Анджелес только в мае, и Кэролайн, в глубине души попытавшись смириться с вынужденной разлукой, с головой окунулась в работу и теперь практически все свое время проводила в редакции. Такой расклад дел и постоянные пропуски занятий были явно не по душе Говарду, которому всем тем, кто еще планировал получить диплом магистра Высшей школы журналистики, в конце семестра предстояло сдавать экзамен по истории США. Своего недовольства он не скрывал, выказывая его не только в достаточно жесткой форме при общении с Кэролайн, но и при выставлении оценок за всевозможные промежуточные работы и тесты, поэтому их негласное противостояние постепенно становилось все яснее. Впрочем, сейчас Кэролайн это заботило мало: у нее были совершенно другие проблемы и приоритеты. У Елены свободного времени оставалось больше, но потратить его она хотела с пользой — и это ей удавалось: обстановка была вполне соответствующая. Джереми активно готовился к летней стажировке, а у Кэтрин были свои завалы в университете, поэтому приезжать в ближайшее время в Лос-Анджелес они, хотя и хотели, пока не планировали. Дело с завещанием Майклсонов, казалось, окончательно заглохло, и Елена в глубине души была этому рада. Сейчас она могла спокойно готовиться к экзаменам — сессия была не за горами — и старалась не тратить время зря. Елена, Бонни и Кэролайн, занятая каждая своими делами, вместе и вне стен университета теперь встречались реже. Но чем дальше шло время, тем сильнее хотелось это исправить. Долго размышлять по поводу того, в какой день лучше встретиться и куда пойти, не пришлось — за них все решил случай: в конце месяца в прокат вышел фильм, который долго ждали поклонники DC и не только — «Бэтмен против Супермена: На заре справедливости». И в этом случае бытующее мнение о том, что девушки терпеть не могут боевики, оказалось не более чем бредовым стереотипом, потому что в числе тех, кто с замиранием сердца ждал выхода фильма на большие экраны, были и Елена, и Кэролайн, и Бон-Бон. Они были точно не из тех, кто откладывал встречи в долгий ящик, поэтому они договорились встретиться вечером в пятницу, чтобы чистой девичьей компанией сходить в кино и заодно обсудить все достоинства Генри Кавилла, а потом, может быть, завалиться в какое-нибудь кафе, где можно было бы продолжить вечер и наконец спокойно поболтать. Услышав звонок в дверь, Елена встрепенулась и взглянула на часы. Циферблат показывал без пяти шесть. Кэролайн, планировавшая заехать за Еленой и Бонни на своей машине, обещала Елене приехать примерно в шесть. «Ну вот, а говорила, пунктуальность — не ее», — мысленно хихикнула Елена. «Мне бы такую скорость по лос-анджелесским пробкам». Почувствовав укол совести за то, что так и не успела докраситься и что Кэролайн все-таки придется попросить подождать еще пару минут, Елена поспешно отложила помаду и едва касаясь пола, почти на одних носках выпорхнула в гостиную. В помещении снова раздался какой-то нервный, долгий звонок. Елена почти на автомате задумалась: сейчас точно без пяти шесть? Для Кэролайн, которая в любой ситуации оставалась на позитиве и которой было несвойственно кого-то подгонять и показывать недовольство, такие нетерпеливые звонки были непривычны. Елена отворила дверь, и в это полумгновение с ее губ едва не слетело имя Кэролайн: она хотела поздороваться. Однако в этот момент, не сумев сделать и шагу, Елена застыла на своем месте. Вместо Кэролайн на пороге стоял Деймон. Это была какая-то секунда, один миг короче вспышки, но он показался Елене тягучими невообразимо долгими минутами. Она бы не была удивлена, увидев Деймона в этот день на пороге этой квартиры. Сколько раз они встречались так — не ожидая этого, сталкиваясь в прихожей, каждый раз сначала пугаясь не на шутку, а потом вместе смеясь над самими собой... Но сейчас в голове, словно электроток, как навязчивая идея, пульсировала единственная мысль: нет. Это какой-то сон, обман воспаленного сознания. Этого не может быть в реальности. Деймон с трудом стоял на ногах. Он слабо держался руками за противоположные стороны дверного проема, а по его телу проходила дрожь, — это было похоже на озноб, который бьет человека, когда он долго находится на холоде, ничем не защищенный, или слабость, заполняющую мышцы после упорной физической работы. Елена хотела что-то произнести, изо всех сил пытаясь вырваться из этого оцепенения, охватившего ее в эту секунду, но в мышцы как будто залили свинец в тот момент, когда она подняла взгляд. По лицу Деймона стекала кровь. Его спутанные волосы, пропитанные ею вперемешку с пòтом, струившимся по его коже, от которого были влажными даже ресницы, облепили лоб, и на мгновение могло показаться, что он только что вышел из воды или попал под сильный ливень. На правой скуле была широкая ссадина. На ней были запекшиеся капли крови, но она была явно свежей — об этом говорил ее ярко-красный цвет. Левая бровь была практически наполовину разорвана, и из глубокой раны сочилась густая кровь, падавшая на ресницы и текшая по щеке, но Деймон этого, казалось, даже не чувствовал. Темно-синяя рубашка навыпуск, первые несколько пуговиц которой были расстегнуты, была измята, покрытая размытыми бурыми пятнами. Деймон тяжело и с хрипом дышал, и казалось, что каждый его вдох давался ему с огромным трудом, словно вызывал в груди сильную боль. Но самым страшным было другое. Его взгляд. Абсолютно пустой взгляд стеклянных голубых глаз, смотрящих ей в глаза, не выражающий ничего. — Господи, Деймон... — выдохнула Елена, и в этот момент ей показалось, что в ее легкие кто-то с силой протолкнул кислород. В сознании Елены мелькнула мысль о том, что это либо авария, либо драка. Но из-за чего? Почему?.. Сердце заколотилось в груди в бешеной скорости, и от этого заболела грудная клетка. Щеки обдало жаром, но руки были ледяными. — Деймон, что произошло? — срывающимся хриплым голосом в отчаянии крикнула Елена. — Господи, скажи что-нибудь! Но ответа не было, и вокруг по-прежнему стояла тишина — густая, темная, затягивающая и такая страшная. Елена вновь подняла взгляд, и в этот миг встретилась с глазами Деймона. Он стоял перед ней, как обездвиженная, неподвластная себе кукла. Он не говорил ничего, не просил помощи. Он лишь, не отводя взгляд, смотрел ей в глаза. В его взгляде, в какой-то момент словно прояснившемся от какой-то пелены, сквозь которую он ничего не видел, не было страха, не было отчаяния. Только бесконечная неизъяснимая усталость... Елена не поняла, в какой определенный момент это произошло, но в эти секунды в мышцы словно снова вернулась сила. Не отводя от Деймона глаз, будто боясь потерять эту безмолвную связь, она взяла в ладони его окровавленное лица и убрала с его лба пряди мокрых волос. Елена на мгновение отвела руку и взглянула на нее: по ее ладони стекала алая кровь Деймона. И в эту секунду с оглушительным грохотом и звоном рухнули цепи, которые держали Елену все это время. Сознание было по-прежнему затуманено, но чувства, захлестнувшие ее сейчас, подобно ураганной волне, были намного сильнее. В этот миг внутри осталось лишь одно желание, заполнившее ее до краев, каждую клеточку: сделать так, чтобы он больше не чувствовал боли, принять это на себя. Не чувствуя под собой опоры, она сделала шаг к нему, в это полумгновение преодолев ничтожное расстояние, разделявшее их, и, больше не говоря ни слова, прижала Деймона к себе. Она не знала, зачем это делает. Но сила, потдалкивавшая ее к этому шагу, имела гораздо бòльшую власть. На своей коже в эту минуту Елена почувствовала тепло его тела и ощутила на коже его рваное дыхание. Она прижимала Деймона к себе так крепко, как только могла, словно желая защитить его от чего-то, до последней капли забрать все то, что он сейчас чувствовал. В какой-то момент Елене показалось, что у нее начала слегка кружиться голова. Тепло, которое она сейчас ощущала, окружающий мир, который она видела, все, что мог уловить ее слух, начало сливаться в одну плохо различимую пеструю, как в калейдоскопе, картину, словно постепенно, секунда за секундой уводившую Елену от реальности. Елена чувствовала, что не может этому сопротивляться, но лишь сильнее сжимала в ладони рубашку Деймона. Кончики пальцев, как оголенные провода, обожгла тревога. Елена силилась что-то сказать Деймону, но, неловко вдохнув, не смогла произнести ни слова, — как будто кто-то в одно мгновение лишил ее голоса. Елена из последних сил пыталась противостоять этому, сохранить ясность сознания, остаться в реальности, но это было сильнее нее. Ей казалось, что в одно мгновение ее лишили жизненных сил и она вот-вот упадет — но в этот момент она осознала и ясно посувствовала: так же, как она держала Деймона, Деймон держал ее. Текли секунды, но она по-прежнему ощущала тепло его тела, и ей показалось, что его дыхание стало спокойнее. Круговорот становился лишь мощнее, и против него уже не было смысла бороться. Но в какой-то момент в этом шумном беспорядочном потоке мыслей и ощущений Елена отчетливо услышала свое имя, невесомым шепотом слетевшее с губ Деймона. И все исчезает. По венам словно пустили электрический ток. Он коснулся каждой клеточки, пройдя сквозь каждый нерв, и сконцентрировался в зените своей силы неизъяснимым пламенем, нестерпимо жегшим в груди. От этого жара, заполнившего всю грудную клетку, кислорода в легких стало отчаянно не хватать. Все внутри стянуло как будто каким-то раскаленным обручем. Елена с силой выдохнула, словно пытаясь выпустить все, что творилось внутри и, в следующую секунду услышав собственный крик, сорвавшийся с губ в этот же момент, распахнула глаза. Елена приподнялась на кровати, словно ее кто-то подтолкнуо, и оперлась на руки. Вокруг было темно. Ничего не было. Не было квартиры, не было Деймона, не было крови. Елена сделала несколько неглубоких вдохов, чтобы успокоить бешеное сердцебиение, и приложила ко лбу холодную ладонь. Они с Кэролайн, Бонни, Лиамом и Люком еще не вернулись в Лос-Анджелес, а сейчас была ночь, и они отдыхали в хостеле. — Гилб, ты чего? — послышался тихий заспанный голос, который, судя по всему, принадлежал Кэролайн. Но Елена даже не повернулась. Она тяжело дышала, взахлеб глотая воздух. — Сон, — едва слышно одними губами произнесла она. — Это просто сон... — Кошмар приснился? Голос Кэролайн стал яснее и осознаннее, и, кажется, она понимала, что Елена пока была не совсем в реальности. И, наверное, только в этот момент Елена окончательно вернулась в реальность. — Да, — пробормотала девушка, едва уловимо, кажется, сама этого не чувствуя, кивнув головой. — Кошмар... Елена на мгновение повернула голову в сторону Кэролайн. Небольшая комната хостела была залита светом серебристой луны, который падал на лицо Кэролайн, так что Елена отлично видела ее. Кэролайн, слегка нахмурившись, внимательно смотрела на подругу, чуть сдвинув брови. — Кэр, прости, что разбудила, — робко выдохнула Елена. На несколько секунд Гилберт повернула голову немного в сторону, чтобы понять, не потревожила ли она Бонни. Но Бон-Бон, подложив под голову руку, крепко спала и, скорее всего, даже не слышала вскрика Елены. — Да ничего, — задумчиво проговорила Кэролайн. — У меня тоже такое бывает. Елена немного смущенно, поджав губы, улыбнулась Кэролайн, зная, что в свете луны она увидит это. Но успокоиться это не помогло. Елена по-прежнему была напугана, хотя постаралась по максимуму скрыть это. Многим из нас хотя бы раз в жизни снились кошмары, и Елена, конечно, не была исключением: бывали и бессонные ночи, когда от увиденного во сне она просыпалась и подолгу не могла заснуть снова, и неприятные ощущения с утра после таких снов, которые, впрочем, очень скоро забывались. Но этой ночью она кричала во сне впервые. И впервые толком не могла осознать, что с ней происходит. Елена и Кэролайн обменялись еще несколькими фразами, но усталость брала свое, глаза начинали вновь слипаться, и девушки пожелали друг другу спокойной ночи. Казалось, Кэролайн вскоре заснула. Но Елена заснуть не могла. Раз за разом в сознании у нее возникали живые, до боли реалистичные картинки из этого сна: запачканная рубашка Деймона, его раны, его кровь на ее ладонях, и такой усталый взгляд... Елена никогда не была впечатлительным человеком и не верила в то, что сны могут быть вещими: ей вообще была несвойственна суеверность. Но сердце по-прежнему быстро билось, подгоняемое необъяснимой тревогой. Где-то в глубине души, сама не зная, что является источником этого и почему это имеет такую силу, Елена чувствовала единственное желание: позвонить Деймону и просто спросить, все ли в порядке. Так она звонила Джереми, когда он куда-то надолго уезжал. Так звонила Кэтрин, если они долго не были на связи. Такой вопрос неизменно задавала родителям, когда уехала в другую страну, стараясь связываться с ними чаще. В Лос-Анджелесе, как и в Нью-Йорке, сейчас была ночь. Скорее всего, Деймон, как и ее друзья, отсыпался после выходного. «Это бредово», — не один раз повторила себе Елена. «Все хорошо. А сны — это просто сны». Но крепко уснуть в эту ночь она так и не смогла.