White R

***

       «Не нарывайтесь», — говорит Гатлинг накануне, — «а лучше — вообще игнорируйте». Факел рад бы игнорировать, но Доберман садится рядом на койку, по-свойски лапает за плечи и задушевно тянет: «Здоро-о-ово».       Факелу не нравится — теперь все, кто исподтишка пялился на Добермана, пялится и на него.       Сам Доберман выглядит хреново, то есть, как обычно: сильно похудевшим, с лихорадочным блеском в глазах. Но это пустяки, если задуматься, что каждый третий на арене думал увидеть Добермана уже в гробу. Вернее, не увидеть вовсе.       Факел сдается: — Здорово.       Доберман довольно скалится: — Ты смотри, заговорил!       «Твоя койка, шмотки — в ячейке и помалкивай», — предупреждает Гатлинг, — «чтобы шума от тебя не было».       Факел надеется, в новом окружении Доберман хотя бы на время притихнет. На его месте любой заткнулся бы и забился в угол потемнее.       Когда в бокс заходят распорядитель, Дэниел и пара солдат — уже ясно, к чему идет дело. Мемфис сразу же лезет поглазеть, аж вытягивает шею, высматривая новичка за их спинами. Пока Добермана формально сдают Дэниэлу на руки, а тот сплавляет Гатлингу, остальные гладиаторы тоже бросают дела и подтягиваются ближе. Но Доберман к любопытным взглядам равнодушен. Бросает сумку на отныне свою койку и уходит в душевую. Возвращается с мокрой головой, уже в тренировочной форме и сразу уверенно берет курс на Факела. — Хороший выстрел. — Спасибо, — Факелу похвала никак. Мертвый Доберман хорош только тем, что молчит. — Я думал — добьешь. — Я думал — увернешься, — признается Факел. — Тебя судья из актива и так вычеркнул бы. Зачем? Бессмысленная кровь. — Для удовольствия. А теперь видишь, как получилось. Новое развлекалово. Снова рядом, бок о бок, как в старые добрые времена, — Доберман жарко дышит в ухо, паскудно ухмыляется, и освободиться из его цепкой хватки можно разве что выломав Доберману пальцы, — жить в одном боксе, спать рядом. Не помню, как ты предпочитаешь: сверху, снизу… И может быть, однажды, я даже снова убью твоего лучшего друга… Тебе нравится?       А Гатлинг предупреждал.       Факел мысленно повторяет про себя семь пунктов чек-листа «титана» при «посадке» и на шестом пункте почти успокаивается. — Можешь свалить, а? — Могу, — Доберман грустнеет, — но тишине, боюсь, придет конец. — С чего бы?       Неделя обжираловки, как ее назвал Кобальт, в разгаре. Тренировок нет, сезон закончен. Квалификация еще не так скоро, чтоб начинать поджиматься. Только и остается: слоняться по «выгулам», жрать и отсыпаться. — Вон, — Доберман бесстыдно тыкает через плечо. На отведенной ему койке, рядом с брошенной сумкой, сидит бритый налысо тяж и, вроде бы, смотрит в сторону, но не сходит с места. — Ждет, — подводит итог Доберман, — воспитать хочет? Что за хер? — Лондон. Новый. Недавно тут. — Новый, — Доберман постукивает ногтем по зубам, — ты сказал ему: «Добро пожаловать в наш крематорий?» — Нет.       Факел вскидывает голову, выискивая глазами Гатлинга. Не для того чтоб настучать — кроме очередного словестного дерьма, Доберман пока не выкинул ничего этакого. Но если старший подойдет, может, хоть отвяжется быстрее. — И с хера ли он меня пасет? — Иди и спроси. Доберман цыкает сквозь зубы. — А Дьюк? Живой? — Ну только если сам не застрелился, — Факел вспоминает, когда видел Дьюка последний раз, — его, вроде, тоже к нам переводят с нового сезона. Говорят, он лично к хозяину пришел проситься. Ну, и повезло. Всем интересно с чего вдруг. Даже если перекинули бы от Бенни — не в топку же живьем, чтобы самому бегать, искать себе место.       Доберман слушает, кивает и не сводит глаз с Лондона.