Только идиот верит в официальные версии.
***
Неожиданный звонок — всегда плохой знак. — Зайди, распишись за вещдоки, — говорит в комме голос Филлса. Вроде — его. Рон уже ни в чем не уверен. Часом раньше он отвечает на бесконечный список вопросов, на некоторые вопросы — по несколько раз. Имя, должность, как оказался… Под конец разговора у Рона кружится голова, как на карусели, и чувствует он себя, будто танцует на раскаленных углях. Мистер Фишборн уходит с дознавателем в соседний кабинет в сопровождении прилизанного адвоката, так что сразу очевидно — кому отдуваться. Когда Рона наконец отпускают ненадолго глотнуть свежего воздуха, соседняя дверь уже открыта настежь, а в кабинете пусто. Йен не подает признаков существования. Хотя, все произошло по его вине. В этом у Рона нет сомнений. Хотя бы потому, что не будь Йена — не пришлось бы врать. А еще он мог бы нагнать сюда адвокатов не меньше Фишборна, может, таких же прилизанных, в дипломах по уши, так что, наверное, они даже вместо носового платка сморкались бы в очередной диплом с золотой блямбой. Но комм молчит, нет даже гудков. Будто на другом конце он прилетел в стену и рассыпался на сотню обломков без единой целой микросхемы. На улице снег желтый от фонарей. — Сегодня, — уточняет Филлс. — Я жду. — Да-да. Сколько он просидел на допросе на самом деле? Три часа? Четыре. Во сколько он ушел с обеда? Рон трет глаза и бросает считать. — Ты вообще не спишь? — С вами-то? — Не я же… Старика пришиб… — Зевота прет у Рона из горла вперемешку с непрошенными вопросами. — У Фишборна тоже… Отпечатки, росписи стрясли? Или кого-то домой отпустили, кому-то отдуваться?.. — Лучше не спрашивай. Спускайся. На третьем этаже Рон мимоходом берет в кофейном автомате эспрессо, выпивает залпом, обжигается. На втором — выкидывает пустой стакан в помойку. На первом дежурный в окошке смотрит на Рона как на придурка, когда тот шепеляво здоровается, стараясь поменьше шевелить обожженным языком. Мистеру Филлсу плевать — он слишком стар для такой ерунды, как удивление, и повидал слишком много дерьма, Рон уверен. Худые смуглые руки все в шрамах, и даже пальцы у Филлса узловатые, скрученные, словно переломанные. — Журнал на столе. — Ага. — Ты… Рон вздыхает, готовится отказаться от чая и посиделок — успеть бы домой до полуночи. Разыскать Йена. Филлсу делать нечего, кроме как сдувать пыль с полок с уликами. Может, он даже живет в хранилище, не вылезая. — Ты зачем вообще с Фрэнки связался? Вопросы без ответов — заразная штука. Рон ставит подпись под длинным списком барахла, привезенного из дома покойного Рашшфорда, и аккуратно откладывает ручку, как будто она стеклянная. — С мистером Фишборном? Он работу предложил. Не до старости ж мне в управе сидеть. — Врешь. Куда? В охранку? Вахтером? У Филлса желтые кошачьи глаза, Рону от его взгляда неуютно. Сердце грызет тревожное ощущение дежавю. — На арену. Распорядителем. Сказал, хорошо бы показаться еще кому-то из КОКОНа. Поехали к главному генетику, а там… Для любого, кто знает Рона, это должно звучать чушью. Мистер Фишборн придумывает легенду быстро, на лету, до приезда патруля, и Рон послушно повторяет на допросе и для протокола, стараясь не задумываться, сколько раз и кому говорил в прошлом: арена — узаконенное варварство, разрешенное убийство, а гладиаторы — убийцы, и все, кто работает на арене — подельники. — Врешь. Но это хорошо. Открою тебе тайну, было б хуже, если б не врал. Не связывайся. Такой же холодный взгляд изподлобья был у Добермана. — Знакомы? Филлс мрачнеет. Он напоминает человека, вспомнившего про застаревшую затихшую опухоль в легком, которая вроде пока не мешает дышать, но прикончит рано или поздно. — Вроде… Служили вместе. Я и ваш этот мистер Фишборн. То есть, тогда-то мистером Фишборном был его папашка. А он был Фрэнки-Принцесской. Пижон такой… пухлый. Трепаться любил. А так — открою тебе тайну: ноль. Без своих денег — ноль. Пшик. Умный. Но не так, чтоб самому допереть до чего, а вот чтоб найти кого-то и выжать досуха. Я тебе тайну открою… — Филлс горбится и мрачнеет. — Наша рота попала в котел под Каар-Азисом, почти все погибли. Из живых даже долбанный квартет уже было не слепить. Кто остался — поехали в тыл, в госпиталь и на базу. Фрэнки отец на дембель потащил. Раньше хотел сделать из сынка мужчину, но после всего, видать, испугался. Поставил во главе бизнеса. А Френки — он же только красоваться мог. Зато Микки умный был… — Микки? Рону тоскливо. Сделать бы вид, что не расслышал. Но позже придет раскаяние — поедешь отсыпаться сегодня, не заснешь потом. Выйдет палка о двух концах. — Ага. Был у нас парень такой: Микки Салливан. Я тебе тайну открою — чтоб ты знал: Фрэнки Фишборн — это так, сбоку. А вот эти все гладиаторы — его, Микки. Фрэнки перед отцом покрасоваться хотел. Он Микки к себе работать позвал. Сообразил, что эта курочка снесет ему золотое яичко. И вроде бы снаружи, если посмотреть, красиво нарисовано у них все было. А внутри… Че уж теперь… — Притон? Травой барыжили? Обезболами? Детрозол толкали? — Не то. Если Филлс и жалеет, что начал этот разговор, то вида не подает. Напротив, глаза у него блестят, как у человека, который дождался, когда его наконец выслушают. — Я к Микки заходил как-то. По дружбе. Он в своих лабораториях и жил, и спал тогда. И я видел: у него там люди лежали. Настоящие, живые люди. Микки сказал: добровольцы из бездомных. Что они сами подписались на участие в каких-то экспериментах. Но, знаешь, я тебе тайну открою — у добровольцев слюни до подбородка не висят. И мычали они, как помешанные. Он их оперировал, зуб даю. Уж не знаю зачем… У Микки невеста была — Криста Ходжсон. У них даже к свадьбе дело шло. А потом она заболела мигренями или какой-то другой бабской херней. И Микки ее к себе забрал — лечить. Вроде как опухоль у нее в голове нашли. А спустя какое-то время она уже пропала. Микки потом объяснял — мол, уехала к родичам долечиваться. Стив — добрая душа, ему в рот смотрел, после того как Микки его спас однажды. Он не глядя проглотил. А я думаю: там было нечисто. И я бы к Микки за помощью не пошел. А Фрэнки его покрывал. Они там такое творили, чую… Что если б ты узнал — у тебя волосы дыбом бы встали. — А полиция? — Какая? Зачем? Фишборн всех купил с потрохами. — И тебя? — Думаешь, я не ходил, куда надо? — обижается Филлс. — А какой прок? Меня, скорее, вынесли бы вперед ногами, чем Фрэнки прижали. А так он меня зато сюда на оклад пристроил. Но ты — не связывайся. Мой тебе совет. — Ты бы хоть не признавался. Рон пытается анализировать, будет ли ему противно после услышанного видеть Филлса, но стоит копнуть поглубже и в душе ощущается лишь пустота. — Слушай… А чая нет? Филлс удивленно дергает бровью и лезет в стол. — Вроде есть… С молоком? — Нет. А Микки? — Что — Микки? — Умер? — Наверное, это охотничий инстинкт — идти дальше по следу, даже когда рассудок от усталости уже отказывает. — Да… Тоже странно. Может, тронулся. Он в плен попал — без руки вернулся. Протез носил. С Кристой вроде нормальным человеком стал. А без нее уже окончательно тронулся. Открою тебе тайну — он мне лично жаловался на провалы в памяти. Очнется иногда где-то и не помнит, говорит, как туда попал. А под конец все бросил, заперся у себя, по комму не отвечал… Ну, а потом его нашли. Мертвым… С передозировкой. Так все и кончилось. Может, к лучшему. Я Микки шесть лет знал. С армии… Он под конец уже вообще другим человеком был. Слушай, я чай не найду. С вахты ребята заходили, сперли что ли?.. Рон смотрит на железную банку, втиснутую между стеной и горой папок, невидимую за канцелярским стаканом, и соглашается: — Ну и к лучшему.