Restoration

             Кожа у риэлтора натянутая, немного застывшая вокруг глаз и рта. Вероятно, ботокс. Йен видел это у некоторых из них. Они всегда используют такие слова, как «ваша», когда гуляют по Изумрудному.              Она обводит комнату жестом.       — Итак, вот ваша великолепная комната, и когда мы будем проходить к вашей кухне, обязательно обратите внимание на оригинальную отделку деревом.              Йен жестом показывает Джамалу отойти от двери. Бытовая техника расставлена по местам, и Йену осталось только проверить розетки на столешнице, он почти закончил.              — Ваш камин в гостиной, — говорит она, когда Йен тихо проходит мимо. Он достаёт из кармана лист бумаги. Контрольный список. Видит планы Микки и решает, что это хороший предлог.              — Привет, — тихо говорит он и случайно разглаживает бумагу рядом с рукой Микки, и, хотя брюнет немного отстраняется, Йен видит, что тот улыбается.              — Привет, — так же тихо отвечает Микки. Йен ухмыляется, оборачиваясь, чтобы посмотреть, как риэлтор произносит свою речь. Она настроена более решительно, чем двое других, которые приходили сегодня. Ей не терпится заключить сделку. Уверена в себе.              — Камины функционируют? — Спрашивает женщина. Лет двадцати пяти, как может предположить Йен. На ней черные очки квадратной формы, волосы выкрашены в пурпурно-красный.              Её волосы напоминают ему о том, как он красил свои волосы в более тёмный цвет в тот год, год на платформе в «Сказке». И эта стрижка тоже. Зачем он это делал? Не помнит. Но помнит, как стащил упаковку в аптеке. Это всё, что он помнит об этом времени. После больницы, той первой больницы, он помнит, как дома смотрел в зеркало. Смотрел вниз и видел в раковине брызги зубной пасты. У крана лежала расчёска Дебби, которую он случайно уронил, когда потянулся за ножницами. Помнит, как с минуту смотрел на лезвия. Наверное, целую минуту. Но они были нужны не для этого. В голове всё ещё стоял туман, руки дрожали, он устал. Так устал. Начал стричь волосы, длинные пряди падали в раковину. Руки устали, поэтому он остановился. Спотыкаясь, вернулся в свою комнату. Собирался лечь, когда вошёл Карл.              — Что ты сделал со своими волосами? — спросил он.              — Ха, — сказал Йен. У него не было слов. Он так устал. Всегда такой уставший. Но Карл подошёл и сел на кровать.              — Выглядит дерьмово, — заметил Карл.              — Мне всё равно, — ответил Йен в подушку. — Я устал.              Карл встал и вышел из комнаты. Йен уже засыпал, когда услышал жужжание, жужжание рядом с ухом. Он хотел что-то сказать, отстраниться, но потом почувствовал это. Электрическая бритва скользила по его голове. Было приятно, как будто кто-то водил рукой. Он чувствовал, как рука Карла мягко подталкивает его к стене, снова проводя бритвой. Чувствовал, как кто-то тянет его за шею.       — Сядь, — сказал Карл.              Йен чувствовал, как на него наваливается тяжесть, лекарства сковывают. Доктор сказал, что станет лучше. Ты привыкнешь к этому, сказала она. Тебе просто нужно пройти через период адаптации, сказала она.              — Я не могу, — ответил Йен.              Он слышал, как жужжание продолжалось, продолжалось в воздухе. Прекратилось.              — Вот так, — сказал Карл. Йен чувствовал, как рука скользнула под шею, медленно подтягивая его. — Давай, ты можешь это сделать.              Йен смог. Он чувствовал, как его поднимают, рука Карла легла на спину, прижимая его к своему плечу. Йен лежал, выдыхая. Дыхание дрожало. Ему казалось, что он сейчас заплачет. Но не помнил, чтобы умел плакать. Да и не думал, что это возможно.              Когда Карл стал таким сильным? Когда успел так повзрослеть, позволяя телу Йена наваливаться на него, поддерживая? Йен чувствовал бритву у себя на затылке, чувствовал, как другая рука Карла поднялась, оттягивая его ухо, чтобы подстричь волосы вокруг него. Жужжание снова прекратилось, и рука Карла прошлась по его голове, проверяя, нет ли неровностей. Йен чувствовал его пальцы, лёгкость на голове. Было приятно. Чисто. Он не знал, как выглядел. У него никогда не было такой короткой стрижки, даже в армии. Почти ничего не осталось. Всё исчезло, и в этом было что-то очень хорошее. Освобождение. Немного смерти, немного лёгкости.              Карл отпустил его. Йен начал заваливаться назад, но Карл поймал его.       — Тебе следует снять футболку. Она вся в волосах. И кровать тоже.              Йен сделал, как ему сказали. Откинулся назад и снял футболку.       — Спасибо, — прошептал он.              Карл кивнул.       — Тебе не следует спать здесь, — сказал он. — Тут повсюду волосы. Ты можешь поспать в моей кровати, если хочешь.              Йен снова уставился на него.       — Спасибо.              — Конечно, — ответил Карл, пожимая плечами. Йен хотел сказать что-то ещё, но Карл вышел из комнаты как ни в чем не бывало. Йен забрался в его постель и водил рукой по волосам, пока не заснул. Мягко. Было мягко, как и сон, который давил на него. Безопасно.              Он стряхивает воспоминания. Проводит рукой по голове. Его волосы теперь длиннее. Не такие длинные. Они того цвета, какого им положено быть.              — Камины пока не функционируют, — отвечает риэлтор. Мужчина тоже молод. Борода и фланелевая рубашка. Хипстеры. С деньгами. — Но их можно легко перевести на газ. Вы видите, что в этом доме четыре камина. Два сохранились в оригинале, но вы могли бы легко перевести их все, если пожелаете.              — Всё и так хорошо выглядит, детка, — говорит мужчина пурпурно-красной женщине, указывая на большой камин в комнате. — Кирпич.              Женщина немного понижает голос. Переминается с ноги на ногу.       — А с соседями всё в порядке?              Он слышит, как Микки сдерживает смешок, который Йен разделяет с ним.              Риэлтор не колеблется. Не такая, как та, сегодняшняя, с фальшивым жемчугом и мягким голосом.       — Это перспективный район, — отвечает она.              — С каких пор? — шепчет Микки себе под нос, а Йен ухмыляется, переводя взгляд в сторону, чтобы найти его, приподнимая брови.              — Возрождение, — говорит риэлтор. — Сейчас очень хорошее время для покупки в этом районе.              — Джентрификация, — тихо говорит Йен. — Почему они просто не скажут это?              — Потому что мы здесь, — отвечает Микки. — Не хотят раздражать местных головорезов.              Йен видит, как женщина нервно наблюдает за ними.              — Пойдёмте посмотрим верхний этаж. У вас будет мастер-спальня со своей уборной, ещё три спальни и душевая.              — Ненавижу ту грёбаную ванную, — бормочет Микки.              — Я тоже, — отвечает Йен.              Риэлтор указывает супругам на нижнюю стойку лестничных перил, заменённое окно на лестничной площадке.       — Очевидно, энергоэффективное, — с гордостью произносит она.              В этот момент они уже могут определить, когда потенциальный покупатель вообще заинтересован. Некоторые быстро сливаются. Некоторым не нравится кирпич. Некоторые явно боятся соседства и даже не собираются его рассматривать. Некоторые говорят — без шуток — что дом слишком мал. И каждый раз это задевает их обоих. Стоит ли мне рассказать им о том, что я жил в одной комнате с тремя братьями, или нет, как-то пошутил Йен.              — Ладно, слушай, — говорит Йен. — Я в основном закончил и только что проверил Джамала, так что собираюсь сваливать. Ковальски сказал, что хочет, чтобы я вернулся в четверг и провёл заключительный осмотр. Хотя, возможно, мне ещё придётся забрать свои вещи в пятницу, если ты сможешь отвезти меня домой. В четверг у меня не будет фургона. Но Ковальски сказал, что я закончил.              — Да, — отвечает Микки. — Да, он сказал мне. Мы все собираемся закончить на следующей неделе. Сандерс приезжает в понедельник.              — Ни хрена себе? — Йен снова смотрит на чертежи. — Блин. Не могу поверить, что всё уже закончилось.              — Уже? — Микки шутит. — Сейчас сентябрь.              Йен пожимает плечами.       — Едва ли, — говорит он. — Что, ты жалуешься на прохладные дни?              — Хех, — отвечает Микки. — Думал, ты сваливаешь.              — Что, хочешь посмотреть на мою задницу, когда я ухожу?              Глаза Микки бегают по сторонам, прежде чем сделать то, что он делает. Эта штука, когда он водит глазами вверх-вниз, как будто едва сдерживается, чтобы не схватить его.       — В общем-то… — говорит он.              Йен поднимает бровь.       — Наслаждайся, — отвечает он. Демонстративно сжимает руку в кулак, когда тянется через стол Микки за карандашом. Проводит им по костяшкам пальцев Микки, прежде чем уронить его и отступить, развернуться и уйти. Слышит, как риэлтор болтает, спускаясь по лестнице. Он оглядывается через плечо в дверном проёме, замечая ухмылку Микки. Вздыхает, доставая ключи от фургона Боумена. Поворачивается обратно к дому. Не может поверить, насколько хорошо всё выглядит. Приезжала даже какая-то ландшафтная компания. Новый дёрн. Мульча. Камни. Куст роз. Рододендроны. Сирень сбоку от дома. Какое-то дерево на переднем дворе, название которого Йен не может вспомнить, маленькое и с колышками. У большого дуба на соседнем участке бледнеют листья, скоро они станут жёлтыми или оранжевыми. Скоро в воздухе будет витать этот запах. Йен любит этот запах почти так же сильно, как запах Микки. Он смеётся при этой мысли.              Лестницу, на которой Йен и Микки сидели в тот первый день, починили. Его не было там в тот день, когда всё было снесено, но сейчас она выглядит хорошо. Он не может поверить, что всё это произошло. Что всё выглядело так плохо. А сейчас выглядит так хорошо. Он не может в это поверить. Не может поверить, что в тот первый день, когда он встретил Микки, всё началось. Всё это.              Дверь до сих пор открыта, и он видит, как риэлтор выходит вместе с парой. Мужчина улыбается, когда Микки выходит вслед за ними. Они разговаривают, говорят что-то, чего Йен не слышит. Чувствует внезапный укол ревности, в которой нет никакого смысла, но она всё равно присутствует. Красивый мужчина. Йен наблюдает, как Микки пожимает ему руку, задерживаясь на долю секунды, прежде чем рассмеяться. Йен стискивает зубы. Женщина машет рукой, и они направляются к машине риэлтора. Микки смотрит им вслед, и отводя взгляд, замечает Йена.              — Не выставляй мне тут свой подбородок, тупица, — говорит Микки, подходя ближе. — Расслабься. Им всё нравится. Они вернутся завтра. Я думаю, у нас появились покупатели.              Йен улыбается. Дело сделано. Почти сделано.       — Я пойду. Меня ждёт игра в карты, ты не хочешь зайти после?              — Должен помочь Игги кое с чем, — отвечает он. Йен собирается начать говорить, перебить его, но Микки опережает. — Не волнуйся, — говорит он. — Всё будет быстро. Это не… это не имеет большого значения.              Йен выдыхает.       — Может ты хотя бы позвонишь?              — Да, — говорит Микки. — Да, я позвоню. Говорил тебе, что начну заниматься этим дерьмом. Я могу оставаться на поводке ради тебя.              Йен поднимает бровь.       — На поводке, да?              Микки краснеет, совсем чуть-чуть.       — Не в этом смысле. Я не это имел в виду, Господи.              — Хорошо, — отвечает Йен, ухмыляясь. — Как скажешь.              Микки качает головой.       — Думал, ты уходишь.              Йен звенит ключами.       — Позвони мне позже, — повторяет он.              — Позвоню. Расслабься.              Йен захлопывает дверцу фургона и заводит двигатель. Когда оглядывается, Макгинли и Дэнни выходят из дома. Он быстро отъезжает от тротуара. Не знает почему. Не знает, почему так ускоряется, когда заворачивает за угол. Ему нечего бояться. Нечего скрывать.              Но он скрывает. Забывает об этом. Ему приходится скрывать самое прекрасное. Микки просит дать ему время. Он даст ему время. Но это трудно скрыть. Скрываться становится всё труднее и труднее. Он хочет быть терпеливым. Хочет. И будет. Будет. Ради Микки. Всё ради Микки, говорит он себе снова и снова. Но чем дольше это продолжается, тем больше Микки расслабляется. На стройке? Он становится беспечным, почти. Слишком беспечным. Может быть, он… думает Йен, но отбрасывает эту мысль. Это не навсегда, говорит Микки. Он справится. Они справятся. Когда-нибудь.              Это будет отличный день. Йен притормаживает, когда светофор загорается жёлтым. В другой день он бы разогнался, проскочил. Но он притормозит. Подождёт.              Он подождёт.       

***

             — На моих картах соус из начос с сыром, — говорит Йен. — Это не мой косяк.              Салли заливается смехом.       — Твои карты.              — Твои начос.              — Что, ты уже хочешь сдаться? — Говорит Салли, поднося бутылку пива к губам. — Ты проигрываешь, поэтому придумаешь любое оправдание.              Йен качает головой.       — Я могу победить в любую минуту. Никогда не знаешь наверняка. — встаёт и направляется на кухню за влажным бумажным полотенцем. — Вот, — говорит он. — Хотя бы вытри пальцы.              Салли берёт его, закатывая глаза.       — Я уже вытер их о штаны.              — Ты говоришь как ребёнок, — отвечает Йен, улыбаясь.              — Ребёнок, который надирает твою узкую задницу в карты.              Йен поднимает бровь:       — Так ты…              — Заткнись, — смеясь, отвечает Салли. — Кроме того, мне нравятся большие задницы. Ты знаешь.              — Кстати, как она? — Спрашивает Йен. — Я все ещё не думаю, что она существует.              — Она существует, — говорит Салли. — Просто работает по ночам.              — Я всё ещё хочу с ней познакомиться, — говорит Йен. — Она звучит мило. — достаёт карту, качает головой при виде оранжевого жира, вытирает о штаны. — Она уже выяснила, что именно с тобой не так?              Салли пинает его.       — Она неонатальная медсестра, тупица. Типа, для новорождённых младенцев.              — Подходит, — говорит Йен. — Ты, по сути, ребёнок. — поднимает оранжевую карту. — Дети делают так.              Салли закатывает глаза, прежде чем перевести их на свои карты.       — Кто бы мог подумать, что нам может повезти, просто работая на этих дурацких строительных работах? Я имею в виду, что у тебя из-за этого Микки, а у меня Сара. Если бы я знал, что прийти в дом какой-нибудь красотки, снести стену и построить новую комнату — всё, что нужно, чтобы получить девушку, я бы пропустил среднюю школу.              — Ей понравилось смотреть, как ты размахиваешь молотком, — говорит Йен. — Никто из врачей не покрывается потом и строительной пылью.              — Это из-за феромонов, — говорит Салли. — Она почувствовала мой запах. Мои мужские штучки. Это заводит. От меня не пахнет больницей. Больничный запах не сексуален.              Йен ёрзает на стуле. Не знает, почему упоминание больницы иногда беспокоит его. Но что-то проскальзывает в слове «запах». Его нос помнит. Иногда он чувствует этот запах в кабинете врача. Задаётся вопросом, не является ли этот запах просто запахом сумасшедших людей. Психически больных, Йен. Мы здесь не используем такие слова, как сумасшедший. Он помнит запах постельного белья, крахмального и отбеленного. Помнит, как ему наконец разрешили использоваться одеяло через 24 часа. Помнит, как изо всех сил пытался ощутить свой запах на подушке, на своей коже. Но даже его пот пах по-другому.              — Эй, — зовёт Салли тише, его улыбка исчезает. — Извини, я что-то напутал, чувак? — Салли такой хороший. Ему так повезло, что он у него есть. — Я не хотел поднимать эту тему.              — Всё в порядке, — отмахивается Йен. — Это даже не та больница. Всё в порядке. Она работает в больнице. Это её работа, я знаю. Всё совершенно нормально. Даже круто.              — Тем не менее, — говорит Салли. Смотрит на свои карты и усмехается. — Приготовься ненавидеть меня.              — Блядь. Уже?              Салли стучит по столу и раскладывает свои карты.       — Джин, сука.              Йен стонет.       — Отлично. Верни мне карты. И поделись пивом.              — О, ты становишься диким, Галлагер.              Йен встаёт, берёт карты и следует за Салли на кухню. Смачивает ещё одно полотенце и протирает карты на столе. Салли прислоняется к стойке, открывая пиво, делает большой глоток и предлагает его Йену.              — Так всё в порядке? — спрашивает Салли. — То, что я упомянул больницу? Потому что какое-то время ты был в основном в порядке. Я не подумал, что это может прозвучать плохо.              Йен отделяет испачканные карты от чистых.       — Эм, — говорит он. Чувствует себя так, как всегда чувствует себя с Салли. Расслабленный. Повезло, что он может говорить правду. — Всё в порядке, Салли. Правда. — Открывает и закрывает рот. — Но, — начинает он и смотрит, как Салли делает глоток. — Что ты подразумеваешь под «в основном»? Я выгляжу, как будто я не в себе?              Салли пожимает плечами.       — У нас всё ещё есть наш уговор, верно? Я скажу тебе, если увижу что-нибудь?              Йен кивает и берёт предложенное пиво.       — Ты что-нибудь заметил? Имею в виду, я знаю, что мы были заняты всё лето, но что-нибудь? Ты же знаешь, что можешь сказать мне, верно? Ну я могу, конечно, смутиться или что-то в этом роде, но это важно, понимаешь?              — Да, — отвечает Салли. — Знаю. Если не считать того, что ты действительно разозлился из-за отсутствия Микки, ты был в порядке. Но, честно говоря, у тебя, похоже, некоторые проблемы с характером. Но ты работал на двух работах. На улице жарко, Дэнни отстой, и ты был расстроен из-за всякой ерунды. Но в целом, да. Я думаю, всё в порядке. Может быть, просто попробуешь больше отдыхать?              Йен выдыхает.       — Пытаюсь, — это смущает, даже вот так, немножко. — Было трудно разобраться, что реально. Не как, знаешь, настоящий психоз, а как эмоции, понимаешь?              Салли кивает.       — Это было тяжёлое лето, — отвечает он. — Но в то же время чертовски хорошее, верно?              — Очень хорошее, — говорит Йен, улыбаясь бутылке пива, прежде чем сделать глоток. — Хотя ты прав. Мне просто нужно успокоиться из-за выхода Микки. Ему нужно немного времени. Это произойдёт.              Салли кивает.       — И это хорошо, — продолжает он. — Хорошо, что ты можешь быть таким. Не маниакальным. В этом состоянии ты обычно шлёшь мне кучу смс или жалуешься, что я недостаточно быстро играю в карты.              — Что ж, — говорит Йен, снова протирая карты. — Ты довольно медлительный. Это факт.              — А ещё факт, что тебе лучше, — говорит Салли, и Йен поражён этим, но в хорошем смысле. Смысле, который успокаивает. — И он знает обо всём, и не нарушает условия сделки. Ты не нарушаешь условия сделки. Ты просто должен быть честным, чувак. Будь честен во всём.              Йен кивает.       — Да, — соглашается он, почти заикаясь, почти как тогда, когда начал принимать лекарства. — В основном я честен, — говорит он. — Знаешь, пытаюсь быть честным. — Лезвие в уборной, думает он. Та бритва в сортире.              — Хорошо, — говорит Салли. Передаёт бутылку пива Йену и достаёт новую, чокаясь горлышками. — Во что ты хочешь сыграть теперь? Во что-нибудь, где ты можешь выиграть? Старая дева? Рыбалка?              Йен пихает его к столу.       — Ты и вполовину не такой забавный, каким себя считаешь.              — Нет, ты любишь меня, — смеётся Салли. — Я твой лучший друг во всем грёбаном мире.              — Так и есть, — говорит Йен. — Хотя ты придурок.              — Ты тоже, чувак. Без сомнений. — отвечает Салли. Делает большой глоток пива и забирает карты из рук Йена. — Мы чертовски классные.       

***

             Солнце едва взошло, но Микки уже тяжело дышит, впиваясь влажными губами в шею Йена.       — Чёрт, — выдыхает он. — О, блядь, вот так. — влажный вздох на коже Йена. — О, чёрт, вот так. — Его тело начинает напрягаться. — Вот так, — продолжает он. — О, блядь, Йен, прямо здесь. Вот так. Ах.              Руки Йена дрожат, когда он удерживает их на месте, и слышит, как говорит сам, сильным голосом, как раз таким, каким Микки нравится, когда он такой, мягкий и болтливый.       — Да? — спрашивает Йен низким голосом. — Тебе нравится так? Ты, блядь, собираешься кончить?              — Да, — хнычет Микки. Хрипит, пытаясь заговорить. — Хочу кончить на твоём грёбаном члене. Такой охуенно большой.              Йен хочет развалиться на части.       — Да? Хочешь, чтобы я наполнил тебя?              — Да, — отвечает Микки. Вскрикивает. — Собираюсь кончить. Прямо сейчас. Дай мне этот ёбаный член. Кончай в мою грёбаную задницу.              Йен ускоряется, и Микки тяжело дышит, со стоном стискивая зубы, каждая конечность сжимается. Он трогает себя, но уже поздно. Йен кончает, сильно.              Они дышат вместе. Йен издаёт звук, похожий почти на свист.       — Я так люблю, когда ты говоришь непристойности. Срань господня.              — Да, — говорит Микки и трёт лоб. — Да, ты тоже. Горячо. Иногда нужно просто выплеснуть всё это дерьмо.              Йен хихикает. Поворачивается на бок и целует Микки в щеку, шею, плечо. Три быстрых поцелуя прямо перед тем, как садится.       — Нам пора идти, — говорит он. — Я должен встретиться с доктором перед Боуменом.              — Отвали, — говорит Микки, всё ещё пытаясь отдышаться. — Не говори сейчас о работе. Дай мне хотя бы две минуты. Всего две.              — Ничего не поделаешь, — отвечает Йен, перелезая через Микки, позволяя своим напряжённым и трясущимся ногам ступить на пол. Он тянется за таблетницей и закидывает в рот белую и оранжевую, запивая их стаканом воды, оставшимся со вчерашнего вечера. — Мне нужно сваливать.              Микки трёт лицо тыльной стороной ладони.       — Могу я остаться? Хотя бы ненадолго?              Йен пожимает плечами.       — Да, — отвечает он. — Да, у меня есть ещё один ключ. Подожди секунду. Я думаю, он… — останавливается. — Я даю тебе ключ от моей квартиры. Ключ. Большой шаг.              Микки садится. Вздыхает.       — Не то, чтобы я оставлю его себе. Я верну его сегодня вечером или ещё когда. Просто приму душ или что-то в этом роде.              Йен наклоняется обратно, целуя Микки быстро, затем медленнее, совсем чуть-чуть, прежде чем отстраниться с ещё одним коротким поцелуем.       — Ты можешь оставить его себе, — говорит он. — Я хочу, чтобы ты оставил его.              Микки подбрасывает его руку вверх-вниз.       — Да?              — Да, — отвечает Йен и направляется в ванную, чистит зубы и всё такое. — Я собираюсь поговорить о тебе со своим врачом, — кричит из ванной. — Я имею в виду, что уже рассказывал. Но мне кажется, она хочет поговорить о тебе ещё.              — Да? Например, о чём?              — Наверное, о том, что у нас всё серьёзно. Ну, ты понимаешь. — Он возвращается в комнату, а Микки сидит, накинув простыню на колени, волосы взъерошены. Красивый. — Это нормально?              — Да, конечно, — говорит Микки. — Я имею в виду, что всё, что ты думаешь, поможет, я согласен.              — Хорошо, — отвечает Йен и оглядывается в поисках своих ботинок.              — Вон там, — говорит Микки, с усмешкой указывая на кухню. — Ты так и не поставил их на место.              — У меня не было шанса, — парирует он. — Это ты стащил с меня штаны.              Микки потягивается, улыбается.       — Может, мне тоже пойти?              — Пойти куда?              — К доктору.              Йен открывает и закрывает рот.       — Зачем?              Микки пожимает плечами.       — Просто хочу знать, на что это похоже. Ну, знаешь. Не то чтобы я должен идти с тобой к врачу, но, может быть, я мог бы подождать тебя.              Йен медленно улыбается.       — Ты просто хочешь увидеть сумасшедших людей, — говорит он. — Признайся.              Микки качает головой.       — Послушай, я, знаешь ли, пытаюсь узнать больше об этом. Ты сказал, что я должен.              Внутри у Йена всё переворачивается. Что-то среднее между тошнотой и страхом, желание всё объяснить, притвориться, что ему, в конце концов, не обязательно идти. Он мог бы сказать, что перепутал день. Мог бы позвонить и отменить. Перенести. Неважно. Но даже несмотря на то, что его желудок говорит «нет», говорит «не делай этого», говорит «спрячься», он всё равно открывает рот.              — Хорошо, — соглашается. — Ты можешь пойти. Не уверен, сможешь ли ты, знаешь, зайти туда со мной, но ты можешь пойти.              Микки кивает.       — Хорошо. — брюнет засовывает в рот сигарету, которую не закурит, пока они не выйдут на улицу, но это своеобразный аксессуар, пока он надевает одежду. И больше ничего не говорит.       

***

             Йен надеется, что этот день не будет похож на тот, когда женщина била себя по лицу. Надеется, что он не будет похож на тот день, когда они появились вместе с Амандой в состоянии мании. Но он не может это контролировать. Знает, что не имеет значения, чего он хочет. Будет то, что будет. Потому что всё это, все болезни, недомогания, мозги — такие, какие они есть. Доктор говорит, что ничего не сломано. Просто нужна небольшая помощь, говорит она. Ты отлично справляешься, говорит она. И он начинает ей верить.              Он ведёт Микки по коридору.       — Хорошо, — говорит он. — Помни, если кто-то разговаривает сам с собой или странно себя ведёт, просто расслабься, хорошо? Не пялься. Они не причинят тебе вреда. Это просто психоз, ясно? И им нужна помощь. Но иногда, когда мы в таком состоянии, мы можем немного нервничать. Так что просто почитай журнал или что-нибудь ещё, хорошо?              Микки кивает. Йен открывает дверь. Ничего не происходит. Никакой сигнализации. Никто не кричит в стену. С потолка не падает конфетти или что-то ещё. Всё как в любое другое время. Люди играют на своих телефонах. Читают журналы People. Открывается дверь, кого-то зовут. Он регистрируется и садится.              Йен вытирает руки о штаны.       — Я не знаю, почему я так нервничаю, — говорит он. — Я больше не такой. Я знаю, чего ожидать.              Микки выглядит так, будто собирается убрать руку, но не делает этого.       — Потому что я здесь. Да?              Йен пожимает плечами.       — Что ты пока думаешь?              Микки оглядывается по сторонам.       — По-моему, просто кабинет врача.              Йен молчит. Его нога покачивается. Хочет, чтобы нервозность ушла. Проводит руками вверх и вниз по штанам. Внезапно, медленно, рука Микки тянется, берет его ладонь. Йен чуть не подпрыгивает от неожиданности, и когда поворачивается к нему, глаза Микки говорят всё, что он мог подумать.       — Спасибо, — выдыхает он.              Когда медсестра зовёт его по имени, Микки отпускает руку. Берёт журнал, когда Йен оборачивается.       — Может ли мой парень пойти? — он спрашивает.              Микки вскидывает голову, и он не знает, то ли из-за слова «парень», то ли из-за того, что его пригласили внутрь.              — Конечно, — отвечает она и отходит в сторону.              Глаза Микки мечутся по залу, и когда их направляют в комнату, Микки не знает, куда сесть. Йен указывает на стул рядом с картиной пейзажа. Микки выглядит благодарным и садится. Йен садится рядом с ним.       — Теперь они просто зададут вопросы, — говорит он себе под нос.              Начинаются вопросы. Какие-нибудь галлюцинации? Бред? Как у тебя с памятью? Концентрация? Сон? Соблюдаешь режим приёма лекарств? Мысли об убийстве? Он украдкой бросает взгляд на Микки. Его рот слегка приоткрыт, глаза всё ещё бегают по комнате. Медсестра печатает. А как насчёт мыслей о самоубийстве?              Вот оно, думает он.       — Нет, — отвечает он.              Как насчёт самоповреждений? Порезы, ожоги?              — Я… — начинает Йен. Сглатывает. — Да. То есть нет, — паникует. — Имею в виду «нет», я этого не делал. Но хотел. Почти сделал. — Он скорее чувствует, чем видит, как Микки выпрямляется в своём кресле. — Но я этого не сделал. Просто был, знаешь, близко.              Близко к чему? Уточняет медсестра. Перестаёт печатать. Порезы или ожоги?              — Хм, — говорит Йен. У него сжимается горло. — Порезы. Не ожоги.              Было ли что-то, что ускорило это желание?              — Эм, — говорит Йен. Смотрит на Микки. Лицо брюнета вытягивается. Язык скользит по щеке. — Эм, я не знаю.              Вы просто не знаете или хотели бы поговорить об этом наедине?              Йен вздыхает.       — Я просто… — говорит он. — Я хочу поговорить об этом с доктором Тури, если Вы не против.              Всё в порядке, говорит она. Хорошо, Йен. Я пойду посмотрю, готова ли она.              Дверь тихо закрывается. Он слышит, как медсестра разговаривает в коридоре.              — Йен, какого хрена, — спрашивает Микки. Это не гнев. Это обида. Даже грусть.              Йен усиленно моргает.       — Я хотел тебе сказать, — говорит он. — Пытался сказать. Просто не хотел тебя пугать. Я хотел…              Дверь распахивается.       — Привет, Йен, — с улыбкой говорит доктор Тури. Она улыбается шире, когда видит Микки. — И кто у нас сегодня в гостях?              Микки встаёт, только немного неуклюже, и протягивает руку. Йен пытается догнать его.       — Это мой парень, — говорит он. — Микки.              Доктор Тури пожимает ему руку и указывает на коридор.       — Давайте пройдём в мой кабинет, хорошо?              Йена не должен так успокаивать беспорядок в её офисе, но он успокаивается каждый раз. Она отодвигает большую бутылку кокосовой воды в сторону и откидывается назад. Складывает руки на груди.       — Так что это я вижу в анкете о нанесении себе увечий?              Её прямота тоже по-своему успокаивает.       — Я этого не делал, — говорит он. — Хотя я этого не делал.              — Но ты хотел.              — Да, — отвечает Йен, снова украдкой бросая взгляд на Микки. Тот смотрит в пол. — Но… но я этого не сделал. Всё закончилось довольно быстро. Я этого не делал. После этого мне не хотелось. — Он поворачивается, чтобы посмотреть на Микки. — Я не хотел, Мик, клянусь.              — Йен, — успокаивающе говорит доктор Тури. — Всё в порядке. Сделай вдох. Давай просто не будем торопиться.              Йен стискивает зубы. Бегство. Бегство.       — Хорошо, — отвечает он.              — Что послужило толчком? — Руки доктора Тури опускаются, и она снова наклоняется вперёд. — Расскажите мне об этом.              Зачем он пригласил Микки сюда? Зачем он это сделал? Должно быть, его мозг подсказал ему. Убедил его. Такой глупый.       — Ничего особенного, — говорит он. — Я просто подумал об этом. Вот и всё.              — О чем именно ты подумал.              Йен ёрзает на стуле.       — Ты знаешь о чём. Порез или что-то в этом роде.              — Порез?              — Но я этого не делал, — снова говорит Йен. Его нога дрыгается.              — Что ты хотел использовать? — Ее глаза добрые, но твёрдые.              — Я не хотел, — говорит он. Йен чувствует, что его слова и он сам дрожат. — Я имею в виду, я сделал то, что ты сказала. Я не выбирал что-то, что мог бы хранить не только для этого. Хотел что-то специальное именно для этого. У меня был нож leatherman в бардачке. Я им не пользовался.              — Так что же ты использовал, Йен?              — Я не использовал, — говорит он в отчаянии. — Я ничего не использовал.              Ее голос мягок.       — Где ты был, когда думал об этом, Йен?              Он смотрит на Микки. Тот едва заметно кивает. Скрещивает руки на груди.       — Я был за рулём, — начинает он. — Работал и думал об этом, пока вёл машину, а потом внезапно оказался в туалете заправочной станции.              — Хорошо, — говорит доктор Тури. — Что было у тебя в руке?              — Бритва.              Дыхание Микки прерывистое. Он слышит это.              — И что потом?              — Я снял рубашку, — тихо продолжает он.              — Что было у тебя в руке?              Йен смотрит на Микки, который сжимает ладони и смотрит в пол. Он сглатывает.       — Бритва, я сказал.              — Лезвие?              Рука Йена помнит всё. Каждый раз. Его рука не лжёт. Она не может.       — Такая штука. Типа головка бритвы? Одна из тех пластиковых. Я отломил ручку.              — Что потом?              Он тяжело сглатывает.       — Я положил её под мышку, — говорит он. — Но потом я посмотрел на себя в зеркало и выбросил её в мусорное ведро. И меня вырвало. — Он снова смотрит на Микки. — Я этого не делал, — говорит он, обращаясь скорее к нему, чем к ней. — Я клянусь.              — Это правда? — доктор Тури сейчас разговаривает с Микки. — Вы видели на нём какие-нибудь следы?              Микки медленно качает головой. Нет.       — Нет, — отвечает он. — Я ничего не видел. Новых, наверное.              — Так что же случилось, — говорит доктор Тури. — Я чувствую, что ты чего-то недоговариваешь.              Йен наклоняется вперёд, проводит кончиками пальцев по бровям.        — Я кое о чём беспокоился, — отвечает он. — О чём-то, о чём мне не следовало беспокоиться. Это было глупо. Я был глуп. Слишком остро отреагировал.              Наступает тишина.              — Йен, — внезапно говорит Микки. — Это из-за того дня с телефоном? И моего раннего ухода? В тот день?              Йен качает головой, но не встаёт.              — Йен, — зовёт Микки.              Йен тяжело вздыхает.       — Это было, — говорит он, уткнувшись в свои руки. — Это было в тот день. Мне жаль.              Микки встаёт.       — Блядь, — шепчет он себе под нос. Не извиняется за мат. Йен видит, как он начинает ходить взад-вперёд.              — Давайте поговорим об этом, — говорит доктор Тури. — Сядьте, пожалуйста.              Микки садится. Йен собирается встать сам и выбежать за дверь. Один. Потому что Микки этого не хочет. Микки его не хочет. Микки не…              Но тут рука Микки находит ладонь Йена.       — Хорошо, — говорит он. — Да, просто поговорим об этом. Мы у врача, верно? Так что научите меня этому. Потому что я не могу допустить, что мы не говорим об этом дерьме, а потом узнаём, что ты чуть не порезался в грязном туалете заправочной станции. — Его челюсть сжимаются. — Из-за меня. Того что я сделал.              — Это было не из-за тебя, — говорит Йен, крепче сжимая его руку. — Не совсем. Это потому, что я, ну, ты понимаешь, потому что у меня есть это.              Доктор Тури кивает.       — И нам нужно снять с него этот груз, Йен. Потому что, как ты только что сказал, на самом деле это не из-за Микки, верно? — Йен кивает. — Его поведение или выражение чувств по поводу ваших отношений не может иметь такого большого значения, потому что это не вся правда. — Йен пытается прервать, сказать, я знаю, знаю, но как насчёт но доктор Тури продолжает. — Проблемы в отношениях могут быть опасным спусковым крючком. Трудно испытывать стресс в отношениях, которые построены на взаимном доверии, уважении и уязвимости. Вы понимаете, о чём я говорю? — Она переводит взгляд с Йена на Микки и обратно. Они кивают.              — Но вам нужно общаться, — говорит доктор Тури. — Я полагаю, это ваши первые отношения после постановки диагноза?              Йен кивает.       — Да, первые, — бормочет он. — И вроде, как первые настоящие, да.              — Хорошо, — говорит доктор Тури. — А как насчёт тебя, Микки?              — Ни с кем другим у меня такого так не было, — отвечает он. Просто. Ёмко.       Доктор Тури кивает.       — Хорошо, — говорит она решительно. — Хорошо, вот что нам нужно сделать. Йен? Я хочу, чтобы ты вспомнил, о чём мы говорили, когда ты заключал контракт на самоубийство и самоповреждения. Мы…              Микки садится прямее.       — Подожди, что за…? Что такое контракт на самоубийство и само… что за… контракт на повреждения?              — Это для профилактики, — тихо говорит Йен. — Как сделка, что я не буду этого делать, и что я сделаю вместо этого. План.              Доктор Тури кивает.       — Хорошо, — говорит она. — Ты помнишь, когда мы говорили о том, что твой мозг лжёт? — Йен кивает. — Это прекрасный пример. Вместо того чтобы делать поспешные выводы о том, что Микки может чувствовать или думать, попробуй вместо этого поговорить. Дай своему мозгу заняться чем-нибудь другим. Похоже ли это на то, что могло бы сработать?              Йен колеблется.       — Если только он тоже сможет пойти мне навстречу. Говорить, куда направляется, и всё такое, если я волнуюсь.              — Да, — быстро отвечает Микки. — Да, я знаю. Сказал, что буду. Я скажу, хорошо?              Они встречаются глазами, но не отстраняются.              — Это не то, что будет происходить после каждой размолвки. Побуждение — триггер. С практикой ты сможешь обрести перспективу, если будешь общаться. Когда ты чувствуешь себя спровоцированным во время ссоры или после неё, ты можешь справиться с этим, пока общаешься, и помнишь, что болезнь и мозг лгут. Я знаю, иногда бывает трудно помнить об этом, но важно, чтобы ты переживал эти моменты с ясностью, чтобы потом у тебя не возникало сильного желания нанести себе увечья.              — Да, — тихо говорит Микки. — Да, я не хочу, чтобы ты это делал. — Он переводит дыхание. — Пожалуйста.              Доктор Тури кивает.       — Микки поддерживает тебя, — говорит она. — Иначе его бы здесь не было. Это правильное предположение, Микки?              — Да, — быстро говорит он. — Да.              — Это для него ново, Йен. Давай посмотрим, сможешь ли ты разобрать это на части. Он хочет узнать об этом. Прямо сейчас он никуда не денется. Просто будь честен. А ты, — она указывает на Микки. — Ты можешь задавать вопросы, хорошо? — Микки кивает.              Йен крепче сжимает руку Микки.       — Хорошо, — говорит он. — Я буду честен. Позволь мне начать сначала. — Он тяжело сглатывает и поворачивается к Микки. Открывает рот.       

***

             Игрушка пищит, когда он садится. Он достаёт её и она снова пищит, на этот раз перед предполагаемой аудиторией. Руби дрыгает ножками и широко улыбается. Йен видит его прямо у неё на дёснах.              — У неё уже прорезывается зуб?              — Да, — кричит Аманда из кухни. — Моя мама сказала, что у меня тоже рано появились зубы. У меня уже был один, когда меня купили.              Йен хихикает.       — Ну, мне нравится твой зуб, — говорит он Руби. — Да, нравится! Я думаю, он очень красиво смотрится со всеми этими слюнями. Ты выглядишь великолепно.              — Так что же произошло потом? Всё прошло нормально? — Аманда роется в холодильнике в поисках чего-то. — Или он сошёл с ума?              — На самом деле, он, — начинает Йен, вытирая слюни Руби слюнявчиком. — Вообще-то, это даже немного улучшило ситуацию? Я имею в виду, он не казался очень удивлённым после того, как прошёл шок от той бритвы. Он…              — Кстати, я всё ещё злюсь из-за этого, — говорит Аманда. Она подходит с пакетом моркови и хумусом. — Ты действовал не по нашему плану.              Йен тянется за морковкой.       — Я знаю, — говорит он. — Знаю, что сделал. Но теперь всё кончено. Я двигаюсь дальше.              Ладонь Аманды находит его руку.       — Мы просто любим тебя, Йен. Ты ведь знаешь это, верно?              — Знаю, — тихо говорит он. — Я знаю.              — Хорошо, — отвечает она, откусывает морковку и тянется к кулаку Руби. Она крепко сжимает пальцы.              Он смотрит, как она ест морковку, смотрит на её ребёнка — на ребёнка Липа — и смеётся. Аманда красивая, сильная и такая добрая.       — Я люблю тебя, — говорит он. — Действительно люблю.              Она улыбается, протягивает руку, чтобы взъерошить ему волосы.       — Я тоже тебя люблю. Рада, что ты рядом. Я имею в виду, всё ещё рядом.              Руби дрыгает ногами и визжит, а Йен тянется к её кулаку. Она борется, чтобы поднести его ко рту и укусить. Ему так повезло, что он сидит здесь. Так счастлив, что сидит здесь.       — Она такая сильная, — говорит он. — Посмотри на неё. — Йен смеётся, когда она кусает его за костяшку пальца. — Она точно знает, чего хочет.              Аманда смеётся.       — Думаю, я помогу ей это сохранить.       

***

             Они покупают. Пара с дамой с пурпурно-красными волосами и парнем с бородой. Во дворе к табличке «Продаётся» прикреплена табличка «На подписании». Это первое, что он видит, когда подходит к дому, чтобы забрать свои вещи.              Макгинли стоит у входа, когда он подходит. Хлопает Йена по спине.       — Продано, да?              — Вау, — говорит Йен. — Что ещё тебе осталось? Когда мы уходим? Я уже обошёл всё, так что просто собираю своё барахло.              — Перебираем полы, — говорит он. — Мы их уже отшлифовали. Даже не стали ждать до понедельника. Так что я просто ищу огрехи. Трещины. Что-то в этом роде.              Йен кивает.       — Микки здесь?              Он указывает в сторону кухни.       — С Дэнни. — Он бросает на Йена многозначительный взгляд. — Не вздумай разворошить осиное гнездо.              Йен тихо смеётся.       — Я постараюсь.              В столовой появилась люстра. Она не вписывается. Не совсем. Но, как сказал Микки, люди любят ёбнутые люстры. И, конечно же, она была одной из первых вещей, которые понравились женщине. Хотя, Йен должен признать, она красивая. Нежная в нужных местах, сильная в нужных местах. Яркая, но с приглушенным светом.              Первым он видит Дэнни.       — Твой парень здесь, — кричит он Микки.              Микки оборачивается.       — Привет, — быстро говорит он.              — Эм, — говорит Йен, не сводя глаз с Дэнни. — Мне нужен мой фонарик и квадрат. Я собираю вещи.              — Ну, у меня нет твоего фонарика, — быстро говорит Микки. — Но твой квадрат, наверное, на столе.              Он ждёт, переводя взгляд с Дэнни на Микки и снова на Дэнни.       — Хорошо, — говорит он. — Наверное, я пойду?              Он выходит из кухни, и видит Джамала. У него фонарик, и Салли пришёл подправить затирку, и там другие ребята, а весь дом пахнет свежим деревом, и внутрь проникает свет. Йен поворачивается кругом. Последний раз, когда он видит всё в таком состоянии. Обводит пространство взглядом.              — Выглядит неплохо, да? — спрашивает Салли.              Йен кивает.       — Действительно хорошо.              Дэнни выходит из кухни, Микки плетётся за ним по пятам.       — Приятно было поработать с тобой, — говорит Дэнни. Подмигивает и посылает лёгкий воздушный поцелуй.              Йен упирает руки в бёдра и поворачивается. Тяжело дышит.       — Мы не будем этого делать, — говорит он.              Дэнни поднимает руки в защитной позе.       — Что делать? — Он смеётся и опускает руки. — Я шучу, чувак. Извини.              — Йен, — говорит Макгинли низким голосом.              Йен качает головой. Он устал. Его руки устали. Мозг устал.       — Мы уже всё уладили, — говорит он Макгинли. — Мне больше нечего ему сказать.              — По крайней мере, прими его извинения, парень.              Йен снова качает головой.       — Он уже принёс их. В первый раз. В самый первый раз. Я их принял. — наклоняется, бросает пилу в ящик и засовывает фонарик в карман. — И с тех пор, каждый раз, когда я вижу его…              Он делает паузу. Останавливает себя. Поворачивается к Дэнни.       — Каждый раз, когда я вижу тебя, ты хочешь сказать что-то ещё. Какую-то очередную чушь. — Он слегка поворачивается к Микки. Микки смотрит прямо на него, приоткрыв рот. — Одно и то же тупое дерьмо, снова и снова. Ты знаешь, как это скучно? Это скучно.              Дэнни пожимает плечами.       — Тебе не кажется всё таким скучным, когда ты угрожаешь мне снова и снова.              Йен чувствует, как в нём вспыхивает гнев, но пропускает его через себя. Стискивает зубы, считает до 5. Сражайся или беги, сказала она ему. Доктор. Это естественная реакция, сказала она. Мозг животного. Выживание. Но он знает о знаке «Стоп». Знает, что принимает лекарства. Знает, кто он такой. Он упорно боролся, чтобы быть здесь. Живой. Стоит. Все ещё смотрит на Дэнни, но молчит. Не шевелится. Не борется. Не бежит.              — Мне нечего сказать, — говорит он. — Я закончил. — смотрит на Микки, кивает. Наклоняется, поднимая свой ящик для инструментов. — Было приятно работать с вами, ребята. Место выглядит великолепно.              Он не оглядывается, просто несёт ящик к входной двери. Везти его в поезде будет тяжело, но не невозможно. Вздыхает. И тут слышит его. Микки.              Становится так тихо, что Йен почти пропускает это мимо ушей, но, когда поворачивается, широко раскрыв глаза, он знает, что правильно расслышал. Услышал его голос. Услышал, как он это сказал.              — Что ты только что сказал? — спрашивает Макгинли, широко раскрыв глаза.              Микки повторяет. Громче, но всё ещё довольно тихо. Его голос дрожит.       — Я сказал, что я, блядь, гей. Старый добрый пидераст.              Йен, затаив дыхание, смотрит прямо на него. О боже. Всё происходит на самом деле.              — Подумал, что всем стоит узнать, — говорит он чуть громче.              Йен медленно качает головой. Выдыхает.              Глаза Микки напряжены, голос дрожит. Хлопает руками по бокам.       — Теперь доволен?              Йен чувствует, как его голова медленно откидывается назад, возвращается вперёд. Понимает, что это кивок, мягкий кивок. Да.              — И я с ним, — говорит Микки, указывая на Йена. — С Йеном.              Рот Джамала открыт.       — Ты имеешь в виду, что Йен твой… — пролепетал он.              — Да, — говорит Микки. — Да, он.              — Срань господня, — тихо говорит Дэнни.              Микки разворачивается, чтобы найти его.       — Да, срань господня, это правда, — выпаливает он. — Так что можешь заткнуться нахуй.              Дэнни закрывает рот. Глаза Салли блестят, и он широко улыбается, прежде чем удовлетворённо вздохнуть. Рот Йена открыт, но он не знает, что сказать.              — Пошли, — говорит Микки и пересекает комнату, по недавно отшлифованному полу, свежему лаку. Забирает у Йена из рук ящик с инструментами. Микки поворачивается к остальным. — Макгинли, я позвоню Ковальски. — бросает ключи в сторону Макгинли, и тот ловит их. Поворачивается к Йену. — Я сказал, поехали. Поехали, блядь.              Фургон не заперт. Микки захлопывает дверь, устраиваясь на водительском сиденье. Руки Йена дрожат, пристёгивая ремень безопасности. Микки смотрит прямо перед собой, рот слегка приоткрыт. Он кладёт руки на руль, и на мгновение кажется, что ведёт машину. Как будто он ведёт машину в каком-то старом голливудском фильме с проносящимся мимо экраном. Но брюнет сидит, положив ключи на колени.              — Мик, — шепчет Йен. — Хочешь, я поведу?              Микки прочищает горло, один раз, быстро.       — Нет, — отвечает он, опуская руки, шарит на коленях в поисках ключей. — Нет, я справлюсь.              Йен смотрит в окно, как Микки отъезжает от тротуара. Все вышли во двор. Там стоят Макгинли, и Салли, Джамал, и Дэнни, и остальные. Он чувствует прилив адреналина в крови, а затем облегчение. Не может в это поверить. Это произошло. Действительно произошло.              Микки тихий, поэтому Йен тоже молчит. Учится быть тихим. Пытается научиться. Пока Микки ведёт машину, он смотрит в окно, разглядывая дома, квартиры, все новые и старые места. К тому времени, как они подъезжают к дому Микки, адреналин Йена спадает. Он, наконец, поворачивается к нему лицом.              Микки смотрит прямо на него, но, когда Йен открывает рот, Микки отворачивается и открывает дверь, захлопывая её за собой. Йен закрывает рот и со вздохом берётся за ручку.              Но как только, он закрывает дверь фургона, руки Микки оказываются на нём. Он прижимает Йена к автомобилю, и его губы тяжело прижимаются к его губам. О боже. Ого. Он слышит шум поезда над головой, чей-то разговор на улице, слышит, как работает чей-то двигатель. Они на улице. Они снаружи, а Микки целует его, сильнее прижимая к фургону. Снаружи.              — Микки, — бормочет он ему в губы. — Мик, мы…              — Я знаю, — говорит он и дёргает Йена за руку. — Я знаю, что мы здесь. К чёрту всё. Давай. Пошли.              Микки распахивает дверь. Он не утруждает себя тем, чтобы закрыть её, просто прижимает Йена к стене. Йен задыхается, когда губы Микки прижимаются к его шее. Он вздыхает:       — Мик, — руки брюнета притягивают его сильнее, оттаскивая от стены, захлопывая дверь ногой, толкая его по коридору, оба спотыкаются.              Задыхаясь, Микки толкает Йена к двери его спальни. Микки срывает с Йена рубашку, бросая её на пол, но отворачивается, когда Йен пытается сделать то же самое.              — Пока нет, — говорит Микки. — Просто позволь мне прикоснуться к тебе. Давай.              Он толкает Йена к кровати, но они промахиваются, и тело Йена, падая, ударяется о спинку. Куча хлама с полок падает на пол, что-то с треском разбивается за кроватью. Когда Йен кричит «Ой» — Микки притягивает его к себе и наклоняется, чтобы поцеловать.       — Ты в порядке? — спрашивает он. Йен кивает и притягивает его ближе.              Руки Микки дёргают его за штаны, и Йен говорит «Подожди», лицо Микки встречается с его лицом, но он не двигает руками. Сглатывает.              — Ты… — начинает Йен. — С тобой всё в порядке?              Микки кивает и замедляет дыхание.       — Я в порядке, — отвечает он, и это похоже на сюрприз. — Я… — Он делает паузу, удивлённый. — Я гей.              Йен слегка смеётся. Нежно целует его, и контраст с тем, что было незадолго до этого, прекрасен.       — Я так и думал, — говорит Йен. — Был почти уверен, что это так.              Микки кивает.       — Ты был прав. — Он делает паузу. — Нет, но ты был прав. Мне… лучше. Думал, что буду чувствовать себя хуже, но…              Йен кивает.       — Я так горжусь тобой. — Его рука скользит по волосам.              Микки молчит, но его щеки слегка краснеют.       — Мы закончили? У меня сейчас есть другие идеи.              — Ммм, — мычит Йен и слегка приподнимает бедра, в то время как Микки всё ещё сжимает штаны в кулаке. — Мне нравятся твои идеи.              Они крепко целуются. Йен пытается замедлить темп, но Микки не поддаётся. Йену удаётся оторваться, губы распухли и уже устали, но в ту минуту, когда отстраняется, он немедленно возвращается за добавкой. Он захвачен Микки, его полными губами, языком. Микки отстраняется и прижимается лбом к щеке Йена, отталкивая его голову в сторону, посасывая и покусывая горло.              — О боже, — стонет Йен. Его глаза крепко зажмуриваются, и он борется с собственным телом за дыхание. Микки помечает его снова и снова, больше, чем когда-либо, и Йен не может насытиться этим. Он хочет этого. Хочет быть востребованным, болезненным, красным, фиолетовым и всем для Микки. Хочет, чтобы люди видели, знали, удивлялись. Хочет говорить «Микки» — что он и делает.       — Микки, блядь.              Микки продолжает тянуть его штаны.       — Я собираюсь сделать тебе так приятно, — рычит он. — Приму тебя лучше, чем когда-либо. Хочешь?              Дыхание Йена учащается.       — Да, — каким-то образом ему удаётся выдавить из себя. Микки продолжает, произнося так много слов, каждое из которых подчёркивается прикосновением пальцев. Сначала пряжка, маленькие зубчики, выскальзывающие из металла, потёртая кожа. Затем звуки звенящего и падающего ремня. Он стягивает штаны, когда расстёгивается молния, слегка приподнимает бедра, пока пальцы Микки скользят под пояс и тянут. Ногти Микки царапают его тазовые кости, и он стягивает боксеры одним плавным движением. Микки плюёт на ладонь и тянется к члену Йена, медленно качая его. Контраст с его жёсткими словами и твёрдым контролем ошеломляет.              Микки сосёт его грудь, скребёт зубами. Йен не знает, что его глаза закрыты, пока Микки не прижимается своим лбом к его, облизывает губы и целует. Брюнет отстраняется, бормоча в губы Йена.       — Хочу почувствовать тебя. Чтобы ты трахнул меня жёстко. Глубоко. Вдавил меня.              Он собирается сесть, изо всех сил пытается сесть, схватить Микки, перевернуть его на спину и сделать именно то, что он сказал, дать ему то, что он хочет, но Микки тихонько посмеивается и нежно сжимает его член, чтобы успокоить.       — Терпение, — говорит Микки, улыбаясь.              Йен замирает, позволяет Микки целовать себя, притягивать к себе. Закрывает глаза и дышит. Всё, что он может слышать в своём сознании, — слова Микки на стройке. Всё, что он может видеть, это устремлённые на него глаза Микки и его тихий голос. Теперь доволен?              Да. Боже, он действительно чертовски доволен. Сейчас он счастлив. Не только с Микки прямо здесь, сейчас. Не только с Микки сейчас, или раньше, произнося эти слова. Он счастлив. Знает, что может быть счастлив. Не боится. Не сломлен. Чувствует губы Микки, его язык у себя во рту. Рука Микки прижата к нему. Теперь доволен?              Йен отводит голову, насколько может, пока Микки лежит на нём сверху, прижимается к плечам. Брови Микки хмурятся, когда он замирает, позволяя своей руке медленно остановиться, поднимаясь. Их взгляды встречаются. Йен медленно подносит руку к шее, наблюдая за прикрытыми глазами Микки, приоткрытыми губами, дыханием. Он не знает, как ему это удаётся, но ему удаётся сесть на кровати без особых усилий. Джинсы Микки грубые, но ему всё равно. В этой новой позе Микки сидит у него на коленях, и это всё, что имеет значение.              Он слегка сжимает его шею сзади. Другая рука скользит вверх и вниз по спине.       — Микки, — тихо зовёт он.              Внезапно тот выглядит застенчивым, каким иногда бывает, когда лежит голый на кровати и смотрит на него снизу вверх. Микки позволяет рукам Йена скользнуть к нему под рубашку, закрывает глаза и издаёт тихий стон, когда кончики пальцев скользят по его соскам. Йен снимает рубашку, и у Микки перехватывает дыхание, когда ногти мягко скользят по его обнажённой спине, прежде чем кончики пальцев Йена возвращаются к нему.              — Мик, — повторяет Йен так же мягко. Микки смотрит ему прямо в глаза.              — Что? — выдыхает он, ища глазами ответ.              — Спасибо, — говорит Йен. Чувствует лёгкое жжение в глазах, но тут же моргает.              Микки быстро кивает. Прочищает горло, и этого достаточно. Достаточно, чтобы Йен увидел, как его глаза остекленели. Он опускает взгляд, отводит его. Быстро сглатывает и вытирает нос.              Пальцы Йена скользят под подбородок Микки. Он позволяет своим глазам гореть, заставляя их моргать и моргать. Ожидает, что Микки будет сопротивляться, но тот этого не делает. Йен приподнимает голову Микки, пальцы соскальзывают с его подбородка, ладонь находит щёку. Глаза всё ещё моргают, а затем закрываются.              — Эй, — тихо говорит Йен. — Эй, всё в порядке. — чувствует слезу на своей щеке. Голос напряжен, но это нормально. — Мы в порядке.              Микки кивает, и когда по его щекам текут слезы, Йен смахивает их. Кивает.       — Да, — отвечает он, снова прочищая горло и сильно шмыгая носом. — Да, всё хорошо.              Йен обхватывает его лицо обеими руками, нежно целуя. Опускает руку и нащупывает талию брюнета, обнимая его. Микки отстраняется и прерывисто дышит.              — Я готов, — шепчет он. — Пожалуйста.              Рука Йена обхватывает его крепче, и он переворачивает Микки на спину. Подтягивает тело Микки к краю кровати и опускается на колени. Быстро расстёгивает пуговицу и молнию одной рукой, срывая их, дёргая сильнее, когда одна ступня застревает. Он ещё не снимает боксеры. Просто хватает его за бедра и прижимается к нему ртом через ткань, целуя и постанывая, голодный.              — Ты так хорошо пахнешь, — говорит Йен, прижимаясь губами к нему, чувствуя растущую твёрдость. — Всегда пахнешь так ахуенно. — сильнее сжимает его бедра.              Микки стонет, рука опускается, прижимая голову Йена ближе к себе, ограничивая его движения. Йену не нужно никакого поощрения. Он мог бы остаться здесь навсегда, просто вдыхая и ощущая его вкус. Он стонет, когда пальцы тянутся к поясу, тянут вниз. Скорее чувствует, чем видит, как член Микки цепляется за пояс, прежде чем отскочить к его лицу, и ему кажется, что он сейчас рассыпется на миллион кусочков. Йен стягивает боксеры, не поднимая лица, не в состоянии, потому что рука Микки всё ещё прижата к его голове, но у него нет даже мысли вырваться. Язык тянется к нему, скользя снизу вверх, горячо и быстро дыша напротив Микки. Крайняя плоть гладкая, а член твёрдый, и, боже, он мог бы остаться здесь навечно.              Что-то происходит. Микки начинает дрожать. Сначала Йен воспринимает это как удовольствие и прижимается к нему ещё сильнее, скользя языком вверх. Берёт головку члена Микки в рот и мычит, как раз перед тем, как чувствует, что живот Микки трясёт его лоб. Нет. Подожди. Что?              Йен отстраняется с глубоким вздохом и поднятыми бровями. Он прав. Микки хихикает, его смешок сменяется почти полноценным смехом.              Это раздражает Йена больше, чем следовало бы, и заставляет смущаться.       — Почему тебе смешно?              Микки качает головой, пытаясь согнать улыбку с губ.       — Всё не так, — говорит он. — Всё действительно ахуенно. Просто…              — Просто что? — Йен садится на пятки. Облизывает губы, но его руки остаются на бёдрах Микки.              — Просто вспомнил, как пришёл к тебе, — говорит Микки, улыбаясь. — Тогда я не знал, как отсосать тебе.              — Не смейся над этим! — Йен убирает руки, но борется с улыбкой, когда устраивается повыше на коленях, упираясь ладонями в бёдра Микки. — Это самое горячее, что когда-либо случалось со мной!              Микки быстро краснеет. Йену нравится, когда тот краснеет.       — Я не смеюсь, — говорит он. — Понятия не имею, сколько раз я дрочил, думая об этом.              — О, неужели? — Йен ухмыляется. Микки краснеет ещё больше. — Тогда что тут смешного?              Микки широко улыбается.       — Просто думал о том, что, как мне казалось, я никогда не смогу делать это так же хорошо, как ты.              Йен поднимает бровь, улыбаясь.       — Да?              — Да.              — Думаю, ты довольно быстро понял, что к чему, — говорит Йен. — У тебя это действительно хорошо получается.              — Да?              — Конечно. Ты же знаешь. Охуенно, если честно.              Микки снова краснеет.       — Я был так пиздецки напуган.              — Знаю.              — Нет, — говорит Микки, улыбка немного спадает. — Я имею в виду всё это. Не только секс.              Йен кивает.       — Знаю, — шепчет он.              Микки снова притягивает его ближе.       — Прости, — говорит он. — Я больше не валяю дурака, мы можем вернуться к…              Йен тихонько смеётся.       — Всё в порядке, — отвечает он. — Секс может быть весёлым. Нормально, что нам весело. Значит, что мы, эм, понимаешь, расслаблены.              Микки медленно кивает.       — Никогда не думал, что смогу быть таким. — сглатывает. — Ну, знаешь. Расслабленным.              Йен скользит руками по телу Микки, вниз к бёдрам и снова вверх. Скользит руками по его плечам.       — Знаю, — говорит он. — И ты в безопасности.              Микки приоткрывает губы. Облизывает их.       — Да, — шепчет он. — Я в безопасности.              Йен нежно целует Микки и начинает отстраняться, прежде чем рука брюнета находит его затылок и притягивает ближе. Колени Йена всё ещё на полу, но он наклоняется над кроватью, прижимаясь к нему. Микки извивается, хватает Йена за руки, отрываясь от его губ, чтобы приподняться на кровати, увлекая за собой.              — Прикоснись ко мне, — ворчит Микки. — Трогай меня везде.              Йен улыбается одними губами.       — Ты действительно хочешь меня, не так ли? — перемещается к шее Микки. Мягко покусывает. Ждёт колкость в ответ, но её так и не последовало. Микки стонет, перекидывая ногу через Йена, слегка выгибая спину. — Хорошо, — говорит Йен ему в шею. — Ладно, Мик.              Он знает, чего хочет Микки. Дело не совсем в том, чтобы над ним доминировали. Дело не в том, чтобы Йена называли хозяином, сэром. Это не то, чего хочет Микки, не совсем. Но немного похоже, Йен прекрасно знает. Микки хочет, чтобы он был главным, заботился о нём, хочет забыться. Иногда он сам такой, ждёт заботы. Брюнет сказал кое-что — всего один раз — о том, что иногда на самом деле не знает, где его границы. Когда его тело в пространстве, как будто мир просто парит вокруг него. Вот почему мне нравилось ввязываться в драки, — сказал он однажды. Чувствовал это. Знаешь. Где я. Йен не понимал, на его лице читалось замешательство, он прищурился, пытаясь расспросить подробности. Но Микки закрылся, отвернулся и сказал Неважно, просто забей снова и снова.              Но он понял. Микки рассказал ему. Научил. Когда Йен держался за него, Микки знал, где границы, мог чувствовать себя приземлённым в пространстве. Когда Йен заботился о нём, вот так, Микки мог расслабиться, чувствовать, как каждый дюйм нервов и кожи расслабляется в воздухе, зная, где находится. На весу. В безопасности. Способный отпустить себя. Что-то новое открывается, когда они достигают этой точки, когда находят друг друга там, дрожа, пальцы Микки сильно вжимаются в спину Йена, когда он крепко обхватывает его ногами, бёдрами. Или Микки лежит на животе, держась за запястья, или задница Микки высоко поднята, а грудь прижата к матрасу, Йен жёстко трахает его, он тяжело дышит да, да, да когда Йен прижимает его голову к подушке. Он сделает всё, что захочет Микки, о чём бы тот ни попросил. Хочу знать, где я говорит Микки. Помоги мне почувствовать, где я. А потом они тихо лежат, Йен нежно касается его, Микки возвращается на землю. Оба возвращаются на землю, пьют воду из одного стакана, смотрят друг другу в глаза, дышат.              Но так не всё время и не так уж часто, на самом деле. В основном после тяжелого дня. Дня, когда Микки нервничает, перегружен.              Вот так.              Микки смотрит ему в глаза. Голос мягок.       — Помоги мне, сделай это для меня.              — Ты в порядке? — Йен бормочет в ответ.              Изо рта Микки вырывается тихий звук, едва перехватывающий дыхание Йена. Ему не нужно знать, что это, что за слова, что они означают. Он почти чувствует их вкус. Йен соскальзывает с Микки, совсем немного, достаточно. Их торсы обнажены. Ноги тоже. Йен скользит руками вниз по рукам Микки, медленно, очень медленно, прислушиваясь к его прерывистому дыханию, и когда длинные пальцы обхватывают запястья, Микки вздрагивает. Йен мурлычет, уткнувшись Микки в шею, бёдра прижимаются к нему, придавливая.              Сначала он сжимает его запястья, совсем чуть-чуть, знак приветствия, прежде чем вложить свои руки в ладони Микки, переплетая пальцы.              Потому что Микки именно такой. Мягкий и твёрдый. Он — всё, чего Йен когда-либо хотел, о чём мечтал, всё, чего он думал, что никогда не сможет получить. Не будет достоин. Теперь доволен? Да.              — Трахни меня, — выдыхает Микки ему на ухо. — Пожалуйста, Йен. Хочу, чтобы ты трахнул меня жёстко.              — Ты это уже говорил, — отвечает Йен, посмеиваясь в губы Микки. — Действительно думаешь, что я забыл?              Микки ёрзает.       — Я…              Йену приходится наклониться вправо, чтобы снова поймать взгляд Микки. Тот отвёл глаза в сторону, смутившись.              — Не смейся надо мной, — шепчет Микки.              У Йена сжимается грудь. Всё сжимается.       — О, Мик, — говорит он тихо, быстро. — Чёрт, мне так жаль. Я не смеялся. Клянусь. О боже. Прости. Я не должен был этого делать. Особенно когда мы в таком состоянии. Мне чертовски жаль.              Руки Микки сжимают ладони Йена, и внезапно они оказываются там. Зелёное на синем.       — Всё в порядке, — отвечает он. — Я просто…              — Нет, — быстро говорит Йен. — Это моя вина. Я…              — Послушай, — говорит Микки, сжимая руки Йена. — Не психуй, всё в порядке. У нас всё хорошо, да?              Йен медленно кивает.              — Дело не в том, какими мы были, понимаешь. Я просто… — сглатывает. — Просто не знаю, как это сказать. Я просто хочу, чтобы ты. Знаешь. Сделал это. Блядь, я думаю. Трахни меня, займись сексом, что угодно. Я не знаю, как сказать. Понимаешь?              Это на губах Йена, и всё так неловко, то, как он называет это в своей голове. Как кино, фильм, который смотрела Дебс, фильм, над которым смеялась Аманда, но который втайне ей нравился. То, что он чувствовал давным-давно, то, на что, по его мнению, была бы похожа жизнь, если бы он сильно захотел. Он открывает и закрывает рот.              — Что?              Йен слегка прижимается к нему.       — Люблю тебя.              Микки вжимает голову обратно в подушку, прищурившись смотрит на него.       — Да, я тебя тоже. Что?              — Это. То, что мы делаем. Знаешь. Ты позволяешь мне любить тебя. Позволяешь мне, знаешь, заняться лю…              Микки смеётся. Йен чувствует, как живот брюнета прижимается к его животу. Йен чувствует, как щеки краснеют от смущения.       — Что? — Спрашивает Йен. — Что смешного?              — Просто говоришь так, — говорит Микки. — Звучит как гребаный роман.              Йен улыбается.       — Мы не в романтической книге?              — Посмотри, блядь, вокруг, — тихо отвечает Микки. Обводит комнату скованными пальцами. — Тебе это кажется романтичным?              Йен позволяет своей улыбке погаснуть. Он отстраняется от Микки, оглядываясь по сторонам, отпуская его руки. Медленно оглядывает комнату, затем снова смотрит на Микки.              — Ты здесь, — говорит он.              Они медленно дышат. Может видеть по глазам Микки, внезапно немного испуганным, как у раненой кошки, которую он однажды нашёл на работе, выглядывающей из-под одного из разрушенных домов. Маленькая кошечка с плохо зажившим переломом, блохами в ушах, но уставшая жить внизу, в подвале, уютно устроившись под фундаментом в темноте. Были и другие. Иногда они шипят, по-настоящему дикие, убегают так быстро, как только могут, и никогда не возвращаются. Иногда они снова прячутся, и Йен не может перестать думать о них, когда дома начинают сносить. Он не видит их, ни живых, ни мёртвых, и не знает, что с ними стало. Может быть, они нашли другое место. Где потише. Более укромно.              Но больше всего ему запомнилась та, с переломом. Маленькая серая полосатая кошка, пугливая и милая, которая выскочила из-под дома после того, как в него вонзились кувалды. Когда работа была завершена, Йен остался. Сидел, сидел, и сидел рядом с тем местом, где видел её. Он уже некоторое время принимал лекарства. Приспосабливался к новым реалиям. Не хотел, чтобы ребята видели его дрожащие руки. Мало говорил — не хотел, чтобы парни слышали, как он запинается в своих словах. Слова просто не шли на ум. Йен знал, что это побочный эффект. Они оба были побочными эффектами. У него их было так много — достаточно, чтобы он думал, что вся его жизнь была запятнана. Запинаясь на простых словах, пытаясь заставить свои пальцы успокоиться, когда он дрожал над проволокой, над металлом. Он больше не убегал в клуб. Больше не убегал в бар и не возвращался к травке. Больше не прыгал в постель незнакомцев.              Сидел там с сигаретой в руке, глядя на небольшое пространство, где видел её в последний раз. Уже смеркалось. Конец мая. Небо было густо окрашено розовым. Повсюду пахло сиренью, и вот она. Стояла там. Смотрела. Он издал тихий звук. Оставался неподвижным. Оставался очень, очень, очень неподвижным. Она прихрамывала, совсем чуть-чуть. Неподвижный. Очень, очень неподвижный. Медленно опустил сигарету, затушив о землю. Она дёрнулась, почти повернулась, но он издал еле слышный звук. Кс. Кончики пальцев потянулись, совсем чуть-чуть.              Она была грязной и худой, несмотря на всех мышей и крыс вокруг. Вероятно, молодая. Подошла ближе, остановилась. Они уставились друг на друга. А потом она убежала. Убежала так быстро, и Йен не видел её несколько дней. Ждал каждый день. Ему больше нечего было делать. Он наливал воду в самодельную миску и насыпал горсть корма, который начал носить в рюкзаке. Они смотрели друг на друга, ждали. И однажды, в день, такой же обычный, как и все остальные, с его трясущимися руками и дрожащими словами, с его одиночеством, тихим сердцем, она подошла к нему. И осталась.              — Что случилось?              — Ничего, — шепчет он. Йен давно о ней не думал, о кошке Липа и Аманды. Не думал о ней такой крошечной, застенчивой. Теперь она растягивается на их диване и кровати, как будто жила там вечно. Иногда она трётся о ногу Йена по пути к миске с водой. Он не знает, как много помнят кошки. Помнит ли она прежнюю жизнь? Скучает ли по ней? Помнит ли его, розовое небо, сирень и пластиковую бутылку, вырезанную в форме блюда? Помнит его трясущиеся руки?              — Можно и так сказать, — говорит Микки, обводя взглядом лицо Йена. Нервничает. — Если ты хочешь, то, знаешь…              Йен кивает с мягкой улыбкой.              — Иди сюда, — шепчет Микки и целует Йена, одновременно крепко и нежно.              — Ты не против, если мы притормозим? — Шепчет Йен. — Или тебе нужно, чтобы я…              — Нет, — тихо отвечает Микки. — Я имею в виду, да. Да, мы можем замедлиться. Просто хочу жёстко, понимаешь, когда мы доберёмся туда.              Йен кивает.       — Хорошо, — говорит он и нежно касается губами Микки.              Микки такой приятный на вкус. Его губы, язык, лицо, шея. Кожа такая гладкая, всё ниже и ниже, каждая частичка его тела. Йен мягко путешествует повсюду, чувствуя пальцы Микки в своих волосах, на своём лице, когда опускается ниже. Чувствует на себе взгляд Микки, и когда они встречаются, Йену кажется, что он падает. Я люблю тебя, думает он, удерживая в своей голове. Это проникает в его мозг, в каждую морщинку, в каждое ушибленное место, во все синапсы, которые он считал слишком повреждёнными, слишком сломанными, слишком уродливыми, чтобы чувствовать что-либо, кроме боли. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Потому что член Микки глубоко у него во рту, а руки Йена мягко скользят вверх по его телу. Он чувствует, как Микки поднимает руку и берёт большой палец Йена в рот.              Я люблю тебя. Я люблю тебя. Если бы Йен мог шевелить губами, он бы сказал ему. Но прямо сейчас язык занят, облизывая Микки и пробуя на вкус, он зажмуривает глаза, пока Микки сильнее сосёт его большой палец. Блядь.              Микки поворачивает голову, позволяя Йену убрать руку.       — Иди сюда, — зовёт он, задыхаясь. — Пока не хочу кончать. Я слишком близко, тебе нужно остановиться.              Рот Йена скользит вверх и отрывается от него. Ему нравится ощущение растяжения в задней части горла. Проводит пальцами по лбу Микки, позволяя им нащупать толстый шрам от пистолета. Микки вздрагивает, всего на секунду, а Йен опускает руку.       — Прости, — говорит Йен. — Я не должен был…              Микки качает головой, тянется к руке Йена, возвращает её назад. Йен проводит по шраму большим пальцем.              Чувствует, как пальцы Микки мягко скользят вниз, по шее Йена, ключице, плечу. И он делает паузу, поглаживая большим пальцем шрамы на его руке. Они вдыхают и выдыхают, закрыв глаза. Открывается глубокая яма, обнажённость. Йен снова проводит большим пальцем, ощущая вмятину, место, которое не зажило сразу под клеем или пластырем — чем бы он там ни латал его. Чувствует, как рука Микки скользит по его бицепсу, и чувствует, как кончик пальца Микки скользит по каждому шраму, обводя более толстые, которые он вскрывал, снова и снова, обводит более светлые. И тогда Микки делает это. Скользит пальцами под рукой Йена, так, что он дёргается, словно его хотят пощекотать. Но тогда он понимает то, что знает Микки, то, что он, вероятно, уже видел снова и снова. То, о чём Йен иногда забывает. Так проще. Он не может видеть их в зеркале, и его мозг блокирует это. Там странный шрам.              — Что ты использовал? — Микки шепчет.              Глаза Йена затуманиваются. Сглатывает. Вспоминает оранжевый фургон во дворе. Вспоминает сигарету. Помнит, как прижимал её к коже, прежде чем сунуть в рот. Прежде чем передумать. Прежде чем взять…       — Автомобильный прикуриватель, — говорит он. Снова сглатывает. — Немного. Быстро. — моргает и смотрит на Микки. — Он… как он выглядит?              Микки проводит по нему один раз, прежде чем убрать пальцы и провести ими вверх по руке, касаясь его ладони, снова прижимая её к своему шраму.       — Выглядит как часть тебя, — отвечает он.              — Чёрт, — шепчет Йен, глаза снова становятся влажными. Закрывает их. — Это так уродливо. Так…              — Это часть тебя, — снова говорит Микки. — Не весь ты. Вот так, — говорит он и сжимает пальцы Йена, прижимая их к шраму у него на голове. — Дерьмо уже случилось. Бесполезно желать, чтобы всё было по-другому. Пусть будет так, как есть.              Йен кивает. Хочет, чтобы этого было достаточно.       — Но, Мик, — говорит он. Открывает и закрывает рот. — Мик, что, если я сделаю это снова? Что, если…              Микки качает головой.       — Ты не сделаешь. Ты…              — Нет, — говорит Йен. — Нет, Мик, послушай. Я мог бы. Я могу держать это под контролем. Но даже если… — выдыхает он. — Даже несмотря на то, что ты любишь меня, я, вероятно, заболею. Может быть, и не так плохо, но заболею. Это, это навсегда. То, что у меня есть. Я пытаюсь быть лучше. Клянусь, что это так. Но я не хочу, чтобы ты сидел без дела, волновался, наблюдал за мной, ожидая, когда я выкину очередную сумасшедшую хрень.              Микки медленно качает головой, и рука Йена соскальзывает с его лба. Собирается перевернуться, но Микки хватает его, притягивает ближе, крепко целует, рука обнимает его и сильно прижимает к себе.              Микки отстраняется.       — Не говори так, — говорит он в губы Йена. — Йен, я люблю тебя.              — Любовь ко мне этого не изменит, — отвечает он и слышит усталость в своём голосе. — Это не пройдёт. Этого не будет. Никогда. А что, если я, ну, знаешь, оступлюсь? Или что, если я сойду с ума и тебе придётся везти меня к врачу? Что, если мне придётся лечь в больницу? Ты же не хочешь этого. Ты не хочешь…              Микки отстраняется, чтобы посмотреть прямо на него.       — Я уже говорил тебе, — твёрдо отвечает он. — Ты не вправе указывать мне, чего я хочу. — рука скользит по его шее. — Я хочу тебя. — Микки тяжело сглатывает, моргает. — Хотел всё это грёбаное время.              Йену приходится сделать глубокий вдох. Он наблюдает, как открываются и закрываются глаза Микки.              — Мне жаль, что всё это случилось с тобой, — шепчет Йен. — С твоим отцом.              Микки закрывает глаза, морщит лоб.       — Блядь, — шепчет он.              — Ты этого не заслужил. Никто такого не заслуживает.              Микки медленно кивает.       — Знаю.              — Микки, открой глаза.              Он медленно открывает их. Такие голубые.       — Ты не сделал ничего плохого. Ты знаешь это, верно? Он причинил тебе боль. Он был монстром.              — Он был моим отцом, — говорит Микки, одновременно защищаясь и отстраняясь. — Не похоже, что твой отец был таким уж великим.              Йен выдыхает.       — Знаю, — шепчет он. — Но он бил тебя. Всех вас. Всё время. Он чуть не убил тебя. И не раз. Ты не сделал ничего плохого.              — Знаю.              — Правда?              — Да, я всё понимаю.              Микки больше не смотрит на него. Перекатывается на спину. Йен нависает над ним, пытаясь заставить обернуться, посмотреть назад. Но он этого не делает. Смотрит на стену, на то пятно на стене. Место с отколовшейся штукатуркой, под ней просто дерево. Ростом с Микки. Йен следит за его взглядом, потом оборачивается.              — Микки, — зовёт он мягко, осторожно. Знал и ждал этого, но никогда не спрашивал. — Микки, как до этого дошло? Что он тебе сделал?              Микки сглатывает.       — После того дня, — говорит он. — Дня с тем парнем? Примерно неделю спустя я просто сидел в своей комнате, а он набросился на меня, называя педиком, ёбаным педиком. Швырнул меня в стену. Я был ещё весь в синяках, и моя голова не зажила. Я не мог сбежать. Он просто хватает меня за футболку и бьёт спиной о стену, снова и снова, а я даже не могу дышать, чувствую, как она хрустит у меня за спиной. Он просто бьёт меня и бьёт. Вырубаюсь. Просыпаюсь с ещё даже большим количеством крови на лице. Уже засохшей. Не знаю, как долго был в отключке.              Йен не знает, что сказать, но ему и не нужно ничего говорить, потому что Микки оборачивается, оборачивается и держится за его лицо, почти в отчаянии, взгляд снова и снова скользит по глазам Йена, в то время как голос Микки наполняется паникой.       — Всё кончено, верно? Безопасно, так?              — Да, — выдыхает Йен. Позволяет Микки притянуть его ближе, поцеловать, позволяет языку Микки проникнуть в рот, когда руки сжимаются крепче.              Больше сказать нечего. Есть руки и губы. Не нужно много времени, чтобы вернуться к этому или подготовить Микки, но они все равно не торопятся. Спина Микки выгибается, когда он стонет, произнося так много слов, что Йен глотает их, как воздух. Он прикасается к нему именно так, как хочет Микки, шепча вот так? И да, отвечает Микки. Говорит да, именно так.              Они вытягивают всё наружу, каждое прикосновение кожи притягивает их ближе. Микки хватает Йена за лицо, скулит и шепчет:       — Ну же, — говорит, — Йен, пожалуйста. — И «пожалуйста» заставляет мозг Йена кипеть.              Он крепко держится за бедро Микки, а другое тянет вверх, и резко входит в него одним движением, Микки вскрикивает, закрыв глаза. Йен остаётся неподвижным, глубоко, ждёт. Ждёт, когда Микки начнёт задыхаться снова и снова. Давай. Боже, двигайся. Двигайся. Йен отодвигается на самую малость, а Микки ахает, закрыв глаза и запрокинув голову. Он трясётся. Ждёт, и Йен позволяет ему. Ждёт, пока Микки откроет глаза. Микки открывает глаза, и они начинают. Йен нащупывает ту грань, цепляется за дыхание, где Микки ждёт, и возвращает всё обратно, разрушая нарастающее наслаждение одним сильным движением бёдер.              Он был прав. Микки был прав. Он принимает Йена лучше, чем когда-либо, снова и снова, выстанывая каждое слово, которое, знает, заставит Йена проникать глубже, жёстче. Проходит всего мгновение, прежде чем он чувствует ногти Микки на своей спине, чувствует, как бедра Микки крепко сжимаются вокруг него. У Микки перехватывает дыхание, и прежде, чем он успевает застонать, начать настаивать, чтобы Йен прикоснулся к нему, прикоснись, блядь, ну же, Йен хватает его за бёдра, дёргает, грубо раздвигая их шире. Микки стонет.       — Тебе нравится? — Йен напрягается. — Хочешь, я трахну тебя вот так?              — Да, — выдыхает Микки. — Да, вот так. — Йен садится на колени, разводя Микки перед собой, прижимая его бёдра всё крепче и крепче, шире, дёргая назад, и назад, и назад на свой член, сильнее, быстрее, глаза Микки закатываются, и он кричит. На самом деле кричит. Кричит Боже и блядь, и Йен чувствует, как пальцы впиваются в его бедра, видит белые кончики пальцев на коже Микки.              Пальцы Микки хватаются за простыню, простыню, которая полностью сбилась с матраса. Кровать качается под ними, пружины стараются удержать их.              — Дай мне руки, — выдыхает Йен, и Микки немедленно отпускает простыню. Его ладони потные и трясущиеся, когда Йен берет их, удерживает в своих, прижимая к бёдрам Микки, которые дрожат и напрягаются.              — Бляяяяя, — громко стонет Микки, запрокидывая голову. — О, чёрт, Йен.              Внезапно они слышат, как из-за стены начинает играть громкая музыка, мощная и пронзительная. Мэнди. Йен начинает замедляться, отвлекаясь, но Микки сжимается вокруг него.       — Блядь, посмотри на меня, — рычит он. — Забудь об этом. Давай.              Йен выбрасывает из головы отвлекающие мысли ещё одним резким толчком бёдер.       — Ты близко?              Микки быстро кивает.       — Дай мне ещё, — выдыхает он. — Я выдержу.              Йен соглашается. Чувствует пот у себя на спине, пот на их руках, вдыхает их запах, который распространяется быстрее, гуще. Стонет.       — О боже, ты должен кончить прямо сейчас.              Микки быстро кивает.       — Кончу. Я… я… — облизывает губы. Его глаза закатываются, и он снова напрягается.              — Ты в порядке, — говорит Йен. — Я держу тебя, давай.              Йену не нужно тянуться к его члену. У него даже нет свободной руки, потому что он сжимает ладони Микки, и тот стонет так громко, громче, чем за долгое время, может быть, никогда, и вот они здесь, задыхаясь. Голова Йена кружится, он кончает, отпускает, проникает внутрь Микки, а затем падает без сил, задыхаясь. Микки хватает его за спину, крепко прижимая к себе, хотя тот уже кончил. Йен чувствует у себя на животе липкость. Целует его в шею, но останавливается, когда Микки слегка морщится, слишком чувствительный сейчас.              — Я люблю тебя, — говорит Микки ему на ухо. — Господи, блядь.              Йен кивает.       — Я думаю, ты сломал меня. — Отодвигается, глядя на тело Микки. — Черт возьми, посмотри, что мы с тобой сделали. — Тяжело сглатывает. Бёдра Микки исцарапаны, и Йен почти видит начало кровоподтеков.              Микки хихикает.       — Хорошо, — отвечает он, едва переводя дыхание. — То, что я хотел. Спасибо.              Йен снова кивает. Целует его, быстро, потом чуть сильнее. Переворачивается на спину.       — Срань господня. Ты не шутил раньше. Насчёт того, что примешь. Блядь.              Микки хихикает, тянется к его руке, поднимает её и целует ладонь.       — Я держу свои обещания.              Они лежат там, дышат и смотрят в потолок. Играет музыка Мэнди. Что-то знакомое, что-то, что он может вспомнить по клубу или что-то в этом роде, но не может разобрать ни слова. Не важно.              — Ты уверен, что с тобой всё в порядке? — Мягко спрашивает Йен, поворачиваясь на бок. Микки тоже поворачивается, глаза и пальцы Йена скользят по его бедру, вокруг задницы, вверх по боку, груди, плечу, обхватывают его лицо. — Я не причинил тебе боли?              — Нет, — говорит Микки. — Нет, я в порядке.              Йен смотрит на его губы.       — Хочешь чего-нибудь? Воды?              Микки кивает.       — Да, — говорит он. — Я пойду. — начинает садиться.              — Нет, не надо, — говорит Йен. — Ложись обратно. Я принесу. Позволь мне. — быстро целует Микки один раз. — Что-нибудь ещё? Полотенце?              Микки качает головой, тяжело дыша, улыбаясь. Йен улыбается в ответ, сползая с кровати, натягивая боксеры. Его. Микки. Какая разница.              Повернувшись за угол, он окидывает взглядом своё тело и удивлённо отпрыгивает назад, когда Мэнди, прислонившись к стойке, пьёт содовую и поднимает бровь.              — Наконец-то устали?              — Чёрт, — говорит Йен. — Я думал, ты в своей комнате. Прости.              — Моя стена почти рухнула, поэтому мне пришлось выйти сюда, — говорит она. — Я бы надела наушники, если бы могла их найти.              — Не я, — звучит голос с дивана. Игги отворачивается от телевизора, лохматые волосы падают ему на глаза, в руке бонг. — Мне насрать. Отрывайтесь.              — Отвратительно! — Мэнди пересекает комнату и вырывает бонг из рук Игги. Он изо всех сил пытается удержать его, но внезапно отпускает, так что рука Мэнди отдёргивается. — Там твой брат, — говорит она.              Игги обводит комнату.       — И что? Как будто в этом доме толстые стены и никто никогда не слышал, как кто-то трахался?              Мэнди усмехается, ставя банку с газировкой на стойку. Смотрит на Йена.       — Ты хотя бы скажешь мне, жив ли он?              Йен смеётся.       — Да. — чувствует, как краснеет, но также и немного, чего, гордости? Это счастье, облегчение. Всё смешанное воедино. Подходит ближе. — Я собираюсь, — говорит он, указывая на шкаф. — Мне нужно немного воды.              Мэнди отходит в сторону с тихим смехом, когда Йен открывает кран и начинает мыть руки. Он ловит её взгляд и усмешку, поднимает бровь.       — Да?              Она качает головой. Берёт стакан из буфета и наполняет его, пока Йен вытирает руки.       — Так на что это похоже?              Йен отпивает из стакана.       — Эм, — говорит он. — Это своего рода… личное?              — Фу, нет, — говорит Мэнди. — Нет. Я имею в виду, какой у меня брат? Для тебя.              Он подобен грозе, тяжести в воздухе перед тем, как всё высвободится, этому запаху, удивлению. Он — едва заметная щетина, нежнейшая кожа. Сильный и мягкий, Йену хочется плакать, когда он думает, как ему повезло любить его и быть любимым им.              — Он, — говорит Йен. — Он лучший человек, которого я когда-либо встречал.              — Да? — В её голосе нет удивления или сарказма. По лицу скользит облегчение.              — Да, — тихо отвечает Йен. Улыбается. — Извини, — продолжает он. — Я… мне нужно отнести его, — говорит он, указывая на стакан. — Ты будешь тут? Может, мы все пойдём поедим или ещё что-нибудь.              — Нагулял аппетит, — комментирует Игги.              — Заткнись, — говорит Мэнди, отталкиваясь от стойки и игриво пихая Йена. — Я вернусь в свою комнату и попытаюсь прочистить уши.              Йен всё ещё посмеивается, когда возвращается в спальню. Наклоняется к кровати, целует Микки в губы, берет его за руку, чтобы усадить. Микки ворчит, как будто ему неловко, но, когда Йен садится рядом с ним, тот водит пальцами по колену Йена, пока пьёт.              Микки делает паузу, убирая стакан от лица.       — Просто задумался.              — Насчёт чего?              — Эта стена, — говорит Микки, указывая подбородком.              Йен смотрит на неё, оглядывается назад. Что-то изменилось в глазах Микки.       — Ты в порядке?              Глаза Микки не отрываются от стены.       — Мне нужно отлить, — отвечает он.              — Мик… — начинает Йен, но брюнет перекидывает через него ногу и направляется в ванную.              — Эй, открой окно, — кричит Микки из уборной. — Одевайся.              — Куда мы идём?              Микки не отвечает. Йен слышит, как течёт вода. Микки возвращается с мокрыми волосами.       — Никуда, — говорит он. — Просто оденься. — брюнет быстро натягивает одежду и, схватив сигарету с тумбочки, прикуривает.              Брови Йена хмурятся.       — Я что-то натворил?              — Нет, — говорит Микки, бросая его рубашку. — Всё не так. У меня только что появилась идея. Потерпи.              Йен пожимает плечами, когда Микки выходит из комнаты. Натягивает через голову рубашку, за ней следуют боксеры и джинсы. Находит свои ботинки, один в комнате, другой в коридоре. Достаёт сигарету Микки и закуривает. Музыка Мэнди всё ещё звучит, а телевизор все ещё ревёт. Йен распахивает окно, сотрясая старую крашеную раму, крепления сломаны, тонкое окно держится на занозистом куске дерева. Воздух становится прохладнее по вечерам, закат приближается быстрее. Он глубоко вдыхает свежий воздух.              Внезапно музыка замолкает. Звуки в доме стихают. Свет на прикроватной тумбочке гаснет.              — Какого хрена? — Игги орёт. — Что ты делаешь?              — Нахрена? — Мэнди кричит из своей комнаты.              Йен вбегает в холл. Сначала он не видит Микки, но, когда подходит ближе к столовой, замечает, что металлический щиток открыт, а Микки стоит рядом. Его глаза странные, почти испуганные.              — Он отключил электричество! — Игги кричит.              — Почему?              — Может, тебе стоит выйти сюда, Мэнди, — говорит Йен.              Мэнди выходит и тоже держит сигарету.       — Мик? Ты в порядке?              Микки просто стоит, переводя взгляд с одного на другого. Он пересекает комнату и открывает входную дверь, оставляя её открытой позади себя.              — Ты… — говорит Игги, указывая на Йена. Но он уже движется, направляясь к двери.              — Мик? — Он видит, что тот открыл заднюю дверь своего фургона, но не видит его самого. — Что…              Микки хлопает дверью. В одной руке у него киянка, а в другой молотки. Он проходит прямо мимо Йена, мимо Игги, мимо протянутой руки Мэнди, мимо всех них, произносящих какую-то версию его имени.              Йен не знает, почему они не следуют за ним. Словно приросли к месту, глядя друг на друга в полном замешательстве, хотя постепенно всё проясняется.              Первый удар пробный. Второй сильнее. После третьего они все в комнате, а Микки роняет молоток, позволяя ему упасть на пол рядом с другими. Штукатурка вокруг дыры в стене — того места, куда толкнули Микки, — потрескалась, и на полу уже валяются её куски. Он не оборачивается.              Не оборачивается, но, когда всё же делает это, Йен слышит глубокий вздох, и не знает, кто это был. Микки. Мэнди. Игги. Он. Но Микки вытирает глаза рукавом, и Йен сначала не понимает, слезы это или пыль, но то, как трясётся челюсть Микки, вызывает у него желание подбежать к нему. Он собирается это сделать, но Мэнди оказывается рядом, обнимает его, и они плачут уткнувшись друг в друга, их плач, такой глубокий, тёмный и внезапный, что почти пугает его. Как животное, и Йен полагает, что в этом есть смысл, потому что люди, в конце концов, животные. Раненные. Пойманные в клетки. Может быть, однажды повезёт освободиться. Кошка, подходящая всё ближе, шаг за шагом, хромая прочь от прежней жизни.              Йен поворачивается к Игги. Его глаза широко раскрыты, и он стоит так неподвижно. Настолько неподвижно, что почти похож на картинку, силуэт.              Микки не произносит ни слова. Его голова приподнимается с плеча Мэнди, и Йен видит следы слез на его рубашке. Рука Йена горит, сигарета истлела до фильтра. Он шипит, инстинктивно роняя её на пол, прежде чем растоптать.              Микки снова вытирает лицо, поворачиваясь к Йену.       — Думаешь, у тебя получится переделать проводку?              Йен быстро кивает. Вспоминает ту ночь, которая, как теперь кажется, была так давно. Собственный голос. Я бы помог тебе. Если бы ты захотел.       — Да, — отвечает он. — Да, всё получится.              Микки сильно бьёт молотком по стене, отбивая ещё больше штукатурки.              — Это… — Йен терпеть не может прерывать. — Это не несущая стена, не так ли?              — Нет, — ворчит Микки. Ещё штукатурка. — Не несущая.              — Подождите! — Мэнди кричит. Они останавливаются. Оборачиваются. Она закрывает лицо руками и рыдает.              Микки снова роняет молоток на пол. Игги входит в комнату, всё ещё с широко раскрытыми глазами.              Мэнди оседает на пол, так медленно, что Йен успевает схватить её за руку.       — Что мы будем делать? — спрашивает она.              Вопрос зависает там, в комнате. Что мы будем делать. Микки тяжело дышит. Снова смотрит на стену. Переводит взгляд на Игги.              Мэнди потирает нос.       — Как мы будем жить?              Никто ничего не говорит. Тихо. Так тихо.              — Мы переживали и худшее. — Голос Игги такой тихий, когда он произносит это. Звучит совсем по-другому, без всякого сарказма и шуток. Меньше. Моложе. Отталкивается от двери и следует примеру Мэнди, садясь на пол. — Мэнди, — говорит он. — Мы переживали и худшее.              — И что, мы просто… — говорит она, и в её голосе появляется паника, дрожь. — Ни тепла, ни электричества? Продолжим просто сносить дом? Куда мы должны деть еду, кровати и прочее? Мы не можем так жить. Мы…              — Я не это имел в виду, — говорит Игги.              — Но мы…              — Он имеет в виду папу, Мэнди, — перебивает Микки.              Мэнди дрожит под рукой Йена и качает головой взад-вперёд.       — Нет, — говорит она. — Нет.              Микки наклоняется к полу, берет её руки в свои, и Йен понимает, что этот момент принадлежит не ему. Он осторожно убирает ладонь с руки Мэнди, осторожно отклоняясь назад. Кошка, медленно двигающаяся. Напуганная.              Йен ложится на кровать, наблюдая, как трое братьев и сестёр сидят там, держась друг за друга, каждый из них быстро глотает и шмыгает носом.              — Он сделал это, — тихо говорит Игги, указывая ни на что конкретное. Боже, он звучит так молодо. — Сделал всё это. Ты знаешь, что сделал.              Мэнди протягивает руку, трясущимся пальцем указывая на стену, прямо туда, где стоял Микки.       — Он чуть не убил тебя, — говорит она. — Даже хуже, чем в тот раз. Когда поймал тебя. — Микки поднимает руку, чтобы вытереть глаза. — С ним, — говорит она. — С…              — Не произноси его имени, — выдыхает Микки. — Я не могу… не могу… — трёт глаза тыльной стороной ладони.              — Ты был такой чертовски окровавленный, — говорит Игги. — И ты не просыпался. Ты не просыпался. Мы не могли…              — Папа всё время говорил нам держаться от тебя подальше, — продолжает Мэнди. — Игги промычал что-то невнятное, не собираясь двигаться, и папа ударил его. Сломал зуб.              Игги кивает.       — Вот почему нас не было, — говорит он напряженным голосом. — Когда ты проснулся, Мик. Вот почему нас не было.              Микки качает головой.       — Это не твоя вина. — Он смотрит на Мэнди. Колеблется. — Ты тоже не виновата. Когда папа всё это делал с тобой. Я знаю, что ты от него забер…              — Микки, перестань, — быстро говорит она, что-то более резкое, чем смущение. — Не нужно говорить об этом здесь.              — Мы украли их для тебя, — говорит Игги. — Те деньги. Чтобы ты могла пойти и позаботиться об этом.              — Я знаю, — отвечает она, утыкаясь головой в плечо Игги. — Я знаю, что вы это сделали.              — Но мы должны были быть там до этого, — говорит Игги. — Мы могли бы остановить его.              Мэнди качает головой.       — Нет, не могли. Никто не мог.              — Я должен был убить его, — говорит Микки. — Я был таким слабаком. Должен был, — делает паузу, прерывисто дыша. — Убить его. Мы должны были убить его.              — Он был монстром, — выпаливает Йен. Они поднимают глаза, смотрят на него, три пары заплаканных глаз. Одинаковые. Цвет немного отличается, но взгляд у них одинаковый.              — Он был монстром, — снова повторяет Йен, громче. — Как в старых историях. Мифология. У таких сотни голов, и когда ты отрезаешь одну, они просто отращивают её снова.              Они продолжают пялиться на него. Он чувствует себя виноватым. Ему следовало держать рот на замке.       — Извините, — продолжает он. — Я не должен был…              — Нет, — кивает Мэнди. — Он был таким, — говорит она. — Он был именно таким.              Они сидят в тишине.              — Мы могли бы снять квартиру, — говорит Микки. Поворачивается к Йену. — У вас в доме есть с двумя спальнями?              Йен чувствует себя виноватым из-за небольшого волнения, которое это ему доставляет.       — Да, — говорит он. — Да, есть и на две спальни. У домовладельца есть и другие здания. Поблизости.              Мэнди смотрит на Игги.       — Нам нужен дом, — говорит она. — Чтобы всем хватило места.              Игги кивает.       — Да. Или я могу пойти жить к Колину. Он знает, что делать. Достаточно долго отсутствовал.              Они снова молчат.              — Хорошо, — внезапно говорит Мэнди. — Хорошо.              Игги поднимает взгляд от пола.       — Да?              — Да, — говорит Мэнди.              Микки указывает на молотки.       — Поехали.              Мэнди держится за молоток, когда встаёт. Йен видит, как она ощущает тяжесть в своих руках.              Игги тоже берёт один.       — Помнишь, у меня в комнате был такой, — говорит он, рассматривая ручку. — На всякий случай, если он зайдёт. Не похоже, что я когда-нибудь смог бы схватить его вовремя.              Микки выглядит так, будто собирается что-то сказать, но Игги поворачивается и в два шага атакует стену, и вскоре после этого Йен слышит, как кричит Мэнди, пока раздаётся очередь ударов. Йен впитывает всё это: как крошится стена, раскалывается дерево. Видит как всё, то, что скрывалось под ним, медленно выходит на свет.              Микки роняет молоток, но Игги продолжает размахивать, и Мэнди тоже. Он подходит к Йену, весь в поту и штукатурной пыли.              — Йен, — говорит он. — Йен, что теперь будет?              Рука Йена поднимается к его лицу. Вытирает пот.       — Всё, что захочешь, — отвечает он. — Пусть будет всё, как ты захочешь.              Микки кивает, хватая Йена за руки.       — Но как? Какого хрена я делаю? Что, если я не смогу? Что, если наступит зима, а мы ещё не закончим?              — Мы справимся, — твёрдо говорит Йен. — Микки, я помогу тебе. Я имел в виду то, что сказал. Я помогу тебе.              — Ты не должен, — отвечает Микки, качая головой, обводя взглядом свою комнату.              Руки Йена поднимаются к лицу, обнимает Микки, находят его глаза.       — Я хочу.              — Да? Правда?              — Да, правда. — говорит Йен. — Представь, как всё будет. Будет красиво.              — Я не могу представить, как, — отвечает Микки, качая головой, его глаза всё ещё бегают, — Не могу, — снова находит взгляд Йена. — Всего так много. Слишком много. Это так…              — Жизнь не обязательно должна быть такой, понимаешь? Я имею в виду, она не обязательно должна оставаться такой. Сломанной. — Йен удивлён, что может так чётко сфокусироваться на лице Микки, несмотря на ворчание Игги и выкрикиваемые слова Мэнди. Сосредоточится на глазах Микки. Микки знает, что он имеет в виду. Безопасно. — Так будет лучше, да? Ты знаешь, что делать. Как ты всегда говоришь? Как можно понять план, когда здание полностью построено? Мы разберём его до каркаса. Тогда ты сможешь увидеть. Ты увидишь. Я знаю, что увидишь.              — И что потом?              Йен наклоняется, нащупывает ручку.       — Всё, что ты захочешь, — говорит он. — Ты можешь делать всё, что захочешь.              — И ты поможешь? Ну, знаешь, останешься? Закончишь? — Теперь доволен?              — Конечно.              — Но что, если я не смогу этого сделать. Что, если я сойду с ума или что-то в этом роде?              — Что, если я сойду с ума?              Микки качает головой.       — Ты этого не сделаешь.              — Ты тоже. — Он передаёт Микки молоток. — Иди.              Йен садится на кровать. Слышит шум, треск, плач, гнев сквозь зубы. Видит, как Микки снова отстраняется, опуская молоток. Пересекает комнату и кладёт его на кровать. Он тяжело дышит, смотрит в глаза Йену, прежде чем схватить за лицо и крепко поцеловать.              Йен помнит Микки в тот первый день, во второй день, каждый день, помнит дверь в ванной, уток в дымоходе, то, как он выглядит в маске, то, как он выглядел той ночью в своём доме. Скорее я даже, блядь, не знаю, что делать. Йен помнит, как он склонился над чертежами, разложенными на фанере между козлами для пилы, указывает, кивает. Он видит его таким, каким видит сейчас, таким же реальным, ощущает прикосновение его губ к своим. Микки настоящий, по-настоящему живой, по-настоящему целует его. Любит его. Йен чувствует пот на спине, когда тянется к нему.              — Будет красиво, — говорит Йен, отстраняясь. — Ты увидишь это в любую секунду. — Деревянные рамы, плесень на стенах в ванных комнатах, раковина, которая на самом деле не работает, крысы в стенах.              — Я увижу, — говорит Микки, как будто пытается убедить самого себя.              Позади них Игги и Мэнди продолжают крушить. Йен слышит, как Мэнди скандирует «Ты, мать твою», удар «ублюдок», удар, «блядь», удар, «убью тебя», удар.              — И что потом?              — А потом ты узнаешь, — тихо говорит Йен, и на мгновение он не уверен, слышит ли его Микки. — Ты узнаешь так же, как я узнал тебя. Как я знаю тебя.              Микки быстро кивает.       — Хорошо, — говорит он. — Хорошо, да. Я могу это сделать.              Он целует Йена ещё раз, быстро. Йен наблюдает, как они уносятся прочь, один за другим, снося всё на своём пути. Плакаты, повреждения от воды. Прошлое. Теперь всё кончено. Они могут всё восстановить. Йен тоже. Он поможет ему. Поможет им всем, как и обещал. Вытирает руки о джинсы и встаёт.              — Чем я могу помочь? — спрашивает он.              Микки поворачивается. У него такие голубые глаза. Они всегда такие голубые.       — Сюда, — говорит Микки. — Иди сюда. Я тебе покажу.