***
— Джинни, я не понимаю, зачем тебе пудра? Да еще и за такую безумную цену. — Гарри, давай я сама решу, нужна она мне или нет! Щеки, щедро усыпанные золотыми веснушками, не спасает даже магическое “Исчезай”. Только затирка из волшебного порошка способна скрыть золотистые пятна хотя бы на несколько дней. Джинни люто ненавидит веснушки. Иногда Гарри кажется, что его жена готова ненавидеть весь мир, но к счастью, сконцентрировалась на этом враге. — Эта пудра мне помогает. А если я тебе безразлична, так и скажи… Не безразлична, Джин, нет. Разве может быть безразлична жена? Но Гарри все равно чувствует себя виноватым. Ему часто кажется, что он просто не умеет любить. Заботиться и беречь — это да. Но не желать. Поэтому он, не признаваясь в этом даже себе, делает все, чтобы пореже быть с ней. В семье к этому давно уже все привыкли — Гарри просто слишком любит работать, к тому же у главного аврора всегда столько дел. Вот и сейчас он опять соглашается, чувствуя себя виноватым. — Покупай. Джинни торжествующе глядит на него. Бронзовая пудреница прочно зажата в крепкой ладони, как символ надежды. Как пистолет в неравной борьбе с беспощадным врагом. Старинная пудреница с тонкой камеей в виде розовых лепестков.***
Гарри берет ее в руки осторожно, как ядовитую гадину. От ее дна на полке остается темный кружок. Значит, она тут лежит уже несколько дней. А может быть, месяцев? К Дину он оборачивается медленно, тяжело. И сам знает, что его прищуренный пронзительный взгляд может сейчас напугать до икоты. — Чье это? — ответа не нужно, по Гарри и так понятно, что он уже знает ответ. У Дина бледнеет лицо: — Гарри… Это не то… что ты… — хрипит он, отступая назад. Если у Гарри еще оставались сомнения, то теперь больше нет. Его Джинни здесь не просто была. Перед этим трюмо она приводила в порядок лицо, а может быть, даже и тело. Гарри невольно бросает быстрый взгляд на дверь, где только что стоял Рон, но видит только подол, поспешно мелькнувший в дверях. Значит, Рон знал. Вот почему у него этот страх… Палочка сама собой нащупывается в рукаве. — Гарри! Послушай! Не надо! — Дин побледнел так, что, кажется, еще немного, и он рухнет в обморок. — Я клянусь… Я все тебе объясню. — Объясни. Отчего бы и не выслушать сказку? Сказки все любят, и Гарри не исключение. Тем более что пальцы уже сами собой ласкают заветное древко. Хотя Гарри еще толком не знает, какой будет месть. — Гарри, — несмотря на смертельную бледность, Томас старается быть убедительным. — Поверь. Я... ничего... не хотел. Она… все сама, — несвязный лепет переходит чуть ли не в крик. — Ну поверь! Она сама начала! Пришла и разделась. Даже лифчик сняла… И хотела… — Хватит! Почему он все это терпит? И почему же так больно? Ведь он совсем не любил ее. Но ради нее позволил себе забыть о любви. — Что я должен был, по-твоему, делать… — Томас в ужасе подается назад. — Она хотела. А я… Гарри наконец-то поднимает лицо. — А ты ничтожество. Я понимаю. Ни черта он не понимает, поэтому разглядывает Томаса с интересом. Будто впервые. Как Джинни могла променять его на вот это? И почему? Томас все еще мямлит, лихорадочно заламывая гладкие руки — слишком нежные для мужчины, и что-то жалко лепечет. Просто трус. Всегда таким был. Гарри смотрит на него в глубокой задумчивости. Его месть умерла, не родившись. Мстить можно только достойному. Но не мараться о грязь. — Рон, разберись. Закончите здесь без меня, — небрежно роняет он и отворачивается, как будто потерял интерес ко всему. Томас дрожит, все еще не веря, что его пронесло. Рон возникает в дверях, молча кивает, и Гарри выходит из комнаты. Другу в лицо он старается не смотреть. — Гарри, — Рон нагоняет его уже в коридоре, и на плечо сзади ложится уверенная ладонь. Ладонь, которой Гарри привык доверять. — Я не знал, как тебе об этом сказать. — Рон, все нормально. Ничего не нормально, и они оба знают об этом. — Гарри… Прости. В голосе Рона сплошная растерянность. Гарри понимает: у его друга, и правда, незавидная роль. Но он все-таки должен узнать до конца: — И давно? Рон чуть запинается перед тем, как ответить. Как будто это его личный грех: — Полгода уже, — он замолкает и снова испуганно добавляет: — Гарри, прости. Его рука цепляется за рукав, как будто друг боится его отпустить. А может, и в самом деле боится. — Не извиняйся, Рон. Ты мне не изменял. По крайней мере, я на это надеюсь, — Гарри и сам себе удивляется, что еще может пытаться шутить. В ответ на заведомо неудачную шутку он ждет хотя бы ухмылки, но Рон просто смотрит на него встревоженным взглядом. — Куда ты теперь? — от пальцев, впившихся в плечо, наверняка останутся синяки. Гарри с усилием отцепляет от себя его руку, усмехается и чуть пожимает ее. Рон не виноват, что у него такая сестра. — А что, в моем положении может быть выбор? Рон понимающе смотрит встревоженными глазами и снова пытается поймать его за рукав: — Прошу тебя, не делай глупостей. Гарри. Мы как здесь закончим, обещаю, я сразу к тебе. — Не стоит. Я справлюсь. Проследи тут за всем. Оторвавшись от Рона, тяжелыми шагами Гарри выходит на крыльцо и достает сигарету. Аппарировать он пока не способен. Сложно сосредоточиться, когда рушится мир.***
— Поттер… Ты меня слышишь? В пабе шумно и весело. Наверное, весело. Гарри это мало волнует, потому что огневиски в его голодном желудке жарко спорит с коктейлями и пока побеждает. — Ты когда успел так нажраться? Гарри с трудом поднимает голову от стола и смотрит на белобрысую голову мутным непонимающим взглядом. Малфой. Привычно красивый, привычно недостижимый и непривычно растерянный. А еще идеальный. Почему мир так глупо устроен, что все не могут быть такими же идеальными, как и он? Насколько бы всем проще жилось. — Ты к-красивый, — оповещает Гарри Малфоя, не замечая, как светлые брови изумленно взлетают почти к самой челке. — А я нет, — горестно шепчет он и, сраженный несовершенством мира, обреченно роняет голову вниз, собираясь вздремнуть. Поэтому снова не видит потерянность в серых глазах. — Совсем свихнулся. Вставай! Слышишь, придурок? Тебе нельзя пить. Ты же главный аврор. Хоть это ты еще понимаешь? Сильные руки настойчиво теребят его за плечо, и Гарри кивает, в кои-то веки соглашаясь с Малфоем. Пьяный главный аврор — жалкое зрелище. Рогатый главный аврор — еще жальче. Теперь они будут гулять на пару с Патронусом. Двое сохатых. Все те же самые руки вздергивают его из-за стола как бестолковый мешок. — Прижмись ко мне, пьянь. И соберись. Аппарируем, — цедит Малфой. — Прж… Прржаться к тебе? С уддовольств-вием, — Гарри благодарно роняет голову на чужое плечо, пьяным сознанием уловив на виске чуть растерянный выдох. А дальше — не помнит. Возможно, именно так расщепляются при аппарации.***
Голова трещит так, что невольно приходят в голову мысли о гильотине. Какое-то время Гарри борется с тяжелыми веками, пытаясь открыть глаза. Он — главный аврор, он обязан выиграть даже эту неравную битву! Глаз с трудом открывается. Один. Следом другой. Резкость понемногу наводится на бирюзовые стены и лепнину на потолке. Гарри видит их первый раз в жизни. Наверное, это все еще сон. Сон в его сне. Гарри снова смеживает усталые веки. Хороший сон. В нем все хорошо и нет изменницы-Джинни. Ничего нет, кроме светлой лепнины и стен. Гарри благодарно закрывает глаза. Этот сон он обязан досмотреть до конца.***
Когда Гарри снова открывает глаза, ему все еще плохо, и шея у него затекла. Но он радуется, когда понимает, что стены по-прежнему бирюзовые, а потолок все такой же лепной. Это все тот же правильный сон. Как хорошо. Гарри с трудом поворачивает голову влево, стараясь сменить неудобную позу, и от неожиданности вздрагивает и замирает. В нескольких дюймах от него, на его же подушке, дрыхнет скотина-Малфой. Гарри застывает, разглядывая своего визави, — задерживает дыхание так, словно видит змею. Вот только никакая он не змея. Малфой ровно дышит, и светлые ресницы немного дрожат. Гарри растерянно смотрит на ровный нос, тонкие светлые стрелки и чуть приоткрытые губы. Малфой спит, по-детски подложив руку под щеку, и кажется сейчас таким спокойным и близким, что Гарри становится не по себе. Странный сон. Пугающий и… прекрасный. От шока даже головная боль становится тише. Гарри глядит на Малфоя, не в силах даже двинуть рукой. Да какое там, он даже дышать не способен. Никто в целом мире не знает, что он когда-то слишком много об этом мечтал. Но даже тогда ему не снились такие яркие сны. В детальных подробностях, когда виден даже маленький шрам у виска. И приоткрытые губы. — Ты чего так рано проснулся? — недовольно бормочет его сновидение, не открывая глаза. — Я думал, ты проспишь до обеда. Гарри хочет ответить “привычка”, Гарри хочет спросить “почему я оказался рядом с тобой?”, но он боится резкими звуками спугнуть чудный сон. Поэтому просто молчит. — Поттер? — Малфой открывает глаза, и Гарри завороженно таращится в серый туман. Этот туман окутывает его целиком, мешая вдохнуть. Как когда-то давно. — Ты что, еще не в себе? — Малфой смачно зевает, прикрываясь ладонью, а Гарри все так же безмолвно глядит на него. — Ты чего вчера намешал, шрамоголовый кретин? — Малфой приподнимается на локте и с любопытством смотрит Гарри в лицо. — Я тебя первый раз в жизни видел таким. И сейчас он со своей спокойной насмешкой настолько настоящий Малфой, что это все меньше и меньше похоже на сон. — Где я? — Гарри с трудом разлепляет пересохшие губы. Малфой еще какое-то время с интересом глядит на него так, что Гарри ежится под этим взглядом, а потом насмешливо приподнимает правую бровь: — Угадай. — Я… — голова снова трещит, когда Гарри начинает оглядываться. Светлая комната, темные шторы, старинная мебель, ну и, конечно, лепнина. — Смелее, господин главный аврор, не стесняйтесь. Ваши фантазии и варианты? Малфой откидывается на подушку и, скрестив на груди изящные сильные руки, продолжает разглядывать Гарри, явно наслаждаясь происходящим. И под его ехидным и цепким взглядом, до Гарри наконец-то доходит, что все это вовсе не сон. — Где я? — он резко садится на кровати, стараясь не замечать, как трещит голова. — Откуда ты здесь? — резко добавляет он так, словно ведет допрос в аврорате, но Малфой только фыркает. — Откуда я здесь? Вот это мило! Вообще-то ты у меня дома, кретин. Гарри хочет завыть, но вместо этого, насупившись, раздраженно глядит на него. Вот только это ничуть не умаляет малфоевского веселья. — Поттер, я не понимаю, как ты мог все забыть? — он прижимает руку к груди и добавляет с надрывом: — После всего, что у нас с тобой было… — Было… у нас?.. — Гарри в таком ужасе глядит на него, что даже забывает про боль в голове. Нет, он, конечно, когда-то мечтал, но потом… После женитьбы на Джинни эти мечты запечатались в такой тайный ящик, что он и подумать не мог, он не смел… — Я думал, после такого, ты, как порядочный человек, должен жениться на мне, — в глазах у Малфоя пляшет злое веселье, но Гарри почему-то ему безоговорочно верит. Что изменил. Потому что… Потому что всегда хотелось только его. Так было всю жизнь. Гарри трусливо обрывает постыдную мысль, впервые разглядывая Малфоя вблизи. Его красота — чистый наркотик, на который подсаживаешься без возможности слезть. Глаза огромные, манящие, серые, доводящие до помрачения мозга. Светлая челка на лоб. Невозможно признаться даже себе, как хочется пропустить ее между пальцев. Взгляд сам собой скользит дальше, по щекам и по скулам, разглядывая светлую кожу. Она кажется ровной, почти что фарфоровой, и в голову приходит странная мысль: Джинни завидует. Потому что такой коже никакой пудры не нужно. Никакой пудры… Вначале Гарри не понимает, почему его так колет это проклятое слово, а когда вспоминает… Джинни… Дин… артефакт… отомстить… — Я согласен. Выходи за меня, — выдыхает он, и малфоевские глаза смешно округляются. — Поттер, придурок, шуток не понимаешь? Я вообще-то шутил, — Малфой так растерян, что невольно начинает натягивать на себя одеяло. — А я нет, — Гарри понимает, что если не сейчас, после ночи их секса, о котором он так и не помнит, то больше уже не отважится никогда. Поэтому он трет свой шрам, словно сам не веря в то, что он предлагает и решительно повторяет: — Выходи? — А как же рыжая? — Малфой, прищурившись, глядит на него так, словно оценивает, стоит с ним связываться или нет. — Я развожусь. Малфой не спрашивает почему. Он просто глядит на Гарри так, словно наскоро взвешивает что-то в уме. — Ты хотя бы умойся… жених, — он ехидно указывает глазами на ванную, словно дает Гарри шанс передумать. Гарри послушно тащится умываться, но он уже твердо уверен — не передумает. Суетливый домовик выдает ему новую щетку, пушистое полотенце, приятно пахнущее каким-то цветком, и Гарри по авроратской привычке наскоро приводит себя в полный порядок. После умывания даже голове немного легчает. Он входит в комнату и натыкается на малфоевский изучающий взгляд. — Так выйдешь? — Гарри ерошит влажные волосы, предваряя молчаливый вопрос, и без лишних слов падает к Малфою обратно в кровать — для политесов его сейчас слишком сильно штормит. Малфой оценивающе оглядывает его распростертое тело: — Ну… Раз ты на этом настаиваешь… Боюсь, я не посмею тебе отказать. Гарри рассеянно смотрит, как кривятся в усмешке красивые губы, и еще не понимает, как он попал. Потому что недостойная радость крутится колесницей в больной голове: Джинни взбесится, когда узнает, с кем он теперь. Дешевая месть. — Тикси, — негромко зовет кого-то Малфой. Или пора называть его “Драко”? Вышколенный домовик мгновенно возникает возле кровати, и Малфой отдает ему короткое приказание: — Отца позови. Скажи, надо благословить. — Благословить? — Гарри поворачивается и удивленно глядит на него. По малфоевским щекам начинают растекаться яркие пятна. — Помолвку, — он кусает губы, и Гарри с удивлением думает, что, кажется, он даже волнуется, в то время, как Гарри все это просто смешит. Впервые в жизни ему кажется, что он наконец-то все делает правильно. Или у него все еще не прошел пьяный угар? Скрипит дверь. — Господин главный аврор, — возникший в дверях старший Малфой даже склоняется в вежливом полупоклоне, отчего Гарри изо всех сил напрягает непротрезвевшую голову и прищуривает глаза. Люциус Малфой — слишком частый гость в аврорате, и почти всегда они с Гарри по разную сторону баррикад. — Я рад видеть вас… в кровати моего сына, — Люциус ухмыляется и тут же подпускает в голос тревожные нотки: — Как прошла ваша ночь? Надеюсь, все хорошо? Ну что за скотина! Гарри бросает быстрый взгляд на Малфоя, но тот сидит с безучастным лицом. Гарри неловко откашливается. — Мистер Малфой… Я… то есть мы… С вашим сыном, — он пытается вылезти из кровати, но Малфой его придерживает за локоть, заставляя остаться, и Гарри, конечно же, остается. Все равно голова кружится так, что Гарри боится рухнуть к ногам потенциального тестя мешком. — В общем… Так получилось… Теперь прошу… Руки вашего сына… — сипит он. Малфои обмениваются быстрыми взглядами, которые Гарри не может понять. Может быть, потому что голова так и трещит. — Да хоть ноги, мистер Поттер. Для вас в этом доме — всё, что угодно, — Люциус снова насмешливо хмыкает, но тут же становится серьезен и строг. — Ну что ж. Благословляю вас, дети мои, — голос старшего Малфоя исполнен патетики. Шепотом он выпускает в них какое-то заклинание, и невесть откуда взятые кольца ловко скользят по пальцам, обвивая магией обе руки. — Живите долго и счастливо, — на этом торжество в голосе Люциуса внезапно кончается, и он обращается к Гарри уже как совсем к своему: — А у меня к вам будет одна отцовская просьба, господин главный аврор. Уж не обидьте старика. Постарайтесь не убить моего сына, когда до вас наконец-то дойдет. После этой тирады Люциус нагло и широко ухмыляется, становясь безумно похожим на Драко, и поспешно исчезает в дверях. — О чем это он? — Гарри требовательно глядит на Малфоя, а его брови хмурятся сами собой. Под этим взглядом его подчиненные от греха подальше исчезают бесследно на несколько дней. Но это же скотина-Малфой, ему все нипочем. — Понятия не имею, — демонстративно врет тот и поправляет замявшийся ворот рубашки. Рубашки. Гарри медленно опускает глаза. Только с такого безумного перепоя он мог не заметить, что на нем по-прежнему вся одежда, кроме ботинок и мантии: измятая рубашка, штаны и даже носки. Гарри переводит мрачный взгляд на Малфоя. Разумеется, он тоже одет! Они оба одеты!!! Быстрым движением Гарри роняет Малфоя в кровать и без лишних слов вцепляется в горло рукой. — Ничего не было?! — рычит он. — У нас с тобой не было секса? — Да какой к боггарту секс? Ты вообще себя видел? — Малфой в ответ шипит и извивается как змея, пытаясь отодрать от шеи его сильные пальцы. — Полночи блевал, а я вокруг тебя бегал с тазами и заклинаниями! Даже домовиков не звал, чтобы никто не узнал. Берег твою бесценную аврорскую честь. Не знаю, как тебя, Поттер, а меня такое точно не возбуждает, — улучив момент, он ловко пинает Гарри ногой по лодыжке так, что Гарри даже шипит. — И чтоб ты знал, я к тебе в няньки не нанимался. Гарри смущенно ослабляет хватку, впрочем, не отпуская его до конца. — Ты мне соврал, — теперь он уже не так уверен в своей правоте, и Малфой это тут же сечет. — Ну и в чем же я соврал тебе, Поттер?! Или опять я виноват, что ты в своей больной голове себе что-то надумал? — даже в таком положении он умудряется глянуть так надменно-ехидно, что Гарри невольно краснеет. — Кстати, и с женитьбой я тебя за язык не тянул! — мстительно добавляет он, и Гарри тут же вспоминает об их нелепой помолвке. Полный идиотизм. — Это ты меня вынудил сделать тебе предложение, — в голосе у Гарри уже сплошная растерянность, а скотина-Малфой тут же доказывает, что не зря десять лет носит это гордое звание, демонстративно закатывая глаза вверх жестом “ну какой ты тупой”. — Да что ты? А если все же припомнить? Уж потрудись, напряги свой пропитый и прокуренный мозг, если он у тебя еще, конечно, остался, и вспомни, кто из нас кому и что предложил? Гарри растерянно отпускает его, с трудом припоминая нить разговора. Вроде как и правда, Малфой ничего такого… Он все это сам. Но школьная привычка “не верь никогда слизеринцу” срабатывает быстрее, чем мозг. — Все равно, я уверен, что ты это как-то подстроил! Малфой фыркает и снова картинно закатывает глаза: — Ну, разумеется. Это мои коварные происки. Не может же наш главный аврор облажаться. Он ехидно смотрит на него из-под длинных ресниц, но Гарри вместо стыда вдруг становится очень обидно. Что у них ничего по-прежнему не было. Ни-че-го. — Тогда зачем ты согласился? — он пристально смотрит Малфою в лицо, напряженно ожидая ответа. Но робкая надежда, что может быть, он ему все-таки нравится, обрубается Малфоевской наглостью на корню. — А ты не понял, кретин? — Малфой улыбаясь, пожимает плечами так, словно объясняет пропись ребенку. — Фиктивный, довольно выгодный брак. Кто откажется иметь в супругах героя, который занимает не самый плохой в мире пост? Уж точно не я. Гарри и сам не ожидал, что от правды может быть так горько и больно. Все правильно, и как он забыл. Он же герой. За него кто угодно пойдет. Теперь он совсем отпускает Малфоя, палец за пальцем, и отворачивается к стене. Малфой фыркает, бережно расправляя на груди примятый белый батист, а затем, словно чувствуя настроение Гарри, осторожно трогает его за рукав: — Поттер, ну чего ты раскис? Зато сможешь утереть нос своей Дженевьеве. — Джиневре, — рассеянно поправляет Гарри его, разглядывая на обоях витиеватый узор. Но Малфой лишь уничижительно фыркает: — Тем более. Вспомни историю. С этим именем верных жен не бывает. Гарри резко оборачивается и изучающе глядит на него: — Откуда ты вообще знаешь про Джинни? Малфой снова закатывает глаза. Третий раз за последние десять минут. Видимо, Гарри и правда тупит. — Ты был пьяный. Забыл? Гарри кивает. Он сроду не вспомнит, что мог рассказать ему в пьяном угаре. Да и какая теперь, в сущности, разница. Когда уже все именно так. Как всегда через зад. — И что теперь? — Гарри хмуро глядит на Малфоя, который выглядит откровенно довольным. Ну что же, сегодня он победил. Его можно понять. — Кофе хочешь? — голос у Малфоя мирный, почти человеческий, и Гарри неожиданно для себя искренне соглашается: — Очень хочу. Наверное, он произносит это тоже как-то особенно, потому что Малфой неожиданно улыбается — ясно, светло, — и от его улыбки у Гарри все замирает внутри. Как будто десятки бабочек разом сложили свои огромные крылья. — Садись, — Малфой кивает головой на маленький столик возле окна все в этой же спальне, к которой Гарри уже вроде привык. — Будем пить здесь. В гостиную тебя не поведу, — великодушно сообщает он Гарри. — Пожалею. Там сейчас все. Гарри поспешно кивает, испытывая к нему почти благодарность. Узнавать, кто эти “все” сейчас в его планы точно не входит. — Но потом тебе придется с ними общаться, — Малфой выбирается из кровати следом за ним. — Ты же вроде как теперь мой жених. Глупое было решение. Гарри вздыхает. — Вроде как да, — об этом сейчас лучше не думать! Так же как и потом. Кофе, приготовленный заботливым домовиком, горький и сильный, он льется по жилам, несет новую жизнь, которая внезапно оказывается куда лучше старой. Гарри даже зажмуривается от удовольствия. — Полегчало? Гарри пожимает плечом. — Голова не прошла? Давай вылечу. Гарри недоверчиво глядит на него: — Ты разве умеешь? Малфой хмыкает. Короткое заклинание ложится на измученный лоб, обнимая голову, как мягкий берет, и когда наконец-то стекает к ногам, голова у Гарри ясная, как стекло. Ему только и остается, что, приоткрыв рот, смотреть на Малфоя. — Хотел быть колдомедиком, — поясняет тот в ответ на неозвученную мысль. Гарри искренне удивляется. Он и понятия не имел. — Почему передумал? — Решил, что так лучше за тобой присмотрю. Гарри смеется удачной шутке, но Малфой кривится так, будто Гарри его чем-то задел. И его одинокий смех растерянно умолкает. — Ты же шутил? — Гарри неуверенно крутит чашку в руках. На Малфоя он старается не смотреть. Малфой отворачивается к окну. — Считай, что шутил. Иногда Гарри совсем не понимает его. Потому что сейчас Малфой выглядит так, словно Гарри может на что-то надеяться. Но поверить ему и вскоре опять разувериться Гарри просто не в силах. Поэтому самое безопасное — сменить тему. — Почему ты меня не вылечил раньше? — И отказался посмотреть на мучения грифа? Ты шутишь? — Малфой почему-то прячет глаза, и Гарри аврорским чутьем подозревает, что есть и другая причина. Но в голову ничего не идет. Да и вообще он не знает, что еще можно сказать, поэтому просто пьет кофе и тупо разглядывает свою левую руку с гладким кольцом. Серебряным, плотным, с таинственной вязью. — Мы еще даже не развелись. А я уже снова помолвлен, — он раздвигает пальцы в стороны, двигает ими, словно не может поверить, что это его рука. — А что ты хотел? — Малфой бросает на Гарри быстрый испытующий взгляд. — Ты у нас нарасхват. Выгодная партия для тех, кто хоть что-то соображает. Просто в этот раз я успел раньше всех. Он нагло ухмыляется знакомой школьной ухмылкой, и видно, что очень доволен собой. Гарри знает, что Малфой всегда и во всем ищет выгоду. Но почему-то сейчас ему очень обидно. Потому что до боли хочется невозможного: чтобы без выгоды, чтобы он просто любил. Любил бы его одного. Но тот с видом победителя лишь спокойно подносит чашку к губам: — Поттер, забей. Пусть твоя рыжая парится, что это ты изменил. Да еще и со мной. Обещаю, она не обрадуется. Гарри хмуро глядит на него. Как это цинично — доставать кого-то изменой, которой не было и в помине. И скорее всего, что не будет. — У слизеринцев всё вот так просто, да? Малфой усмехается краешком рта: — Ну, вроде того. А что ты хотел? Неземную любовь? Гарри ненавидит его эту ухмылку. Его слизеринский цинизм. Внутри у него медленно закипает праведный гнев. Лучше бы Малфою сейчас помолчать, но этот кретин так доволен собой, что никак не готов успокоиться: — Кстати, зачем твоей рыжей пудра? Она присыпает веснушки? Или прыщи? Гарри тяжело глядит на него. По какой-то странной привычке он все еще готов защищать честь уже почти бывшей жены. Хотя какая там, к дьяволу, честь? — Лучше заткнись, — он угрожающе встает над столом и замирает. Но Малфой ухмыляется еще гаже, ему прямо в лицо. — Вот ты мне объясни, Поттер, почему до нее никак не дойдет? Невозможно свести пятна с зебры, чтобы сделать из нее белого единорога. А твоя рыжая именно зебра и есть. Толстозадая зеб… Бац! Его белая чашка летит в сторону, заливая коричневой жижей серую мантию, пиджак и софу. — Ты сдурел?!! Но Гарри уже не может контролировать природную магию. Она волнами бьет по столу, остервенело швыряя приборы, и Гарри даже не пытается ее обуздать. Потому что… Потому что он в ярости из-за его очередных оскорблений. А вовсе не из-за того, что этот придурок не сможет… Гарри не успевает додумать мысль до конца. — Ступефай! — Малфоевское лицо перекашивается от гнева. Невыразимская сволочь! Гарри инстинктивно отражает его нападение, и его кровь уже просто кипит. Медленно он наставляет палочку на горло Малфою, а тот презрительно таращится на него. — Ты понимаешь, что я тебя сейчас просто убью? — Гарри знает, что невыразимцы сильны, очень сильны. Но его ярость сильнее. Малфой усмехается краешком рта, скупо и зло. — Ну, попробуй. Аврор. Последнее слово он плюет как ругательство, и Гарри от ненависти уже просто ведет. Как же люто он его ненавидит. Всю свою жизнь ненавидит за то… За то, что тот так и не сможет... его полюбить. — Бомбарда! — от этой внезапной мысли палочка вздрагивает, и заклинание получается смазанным. — Протего! Защитные чары срабатывают одновременно с его неудавшимся заклинанием, и Гарри внезапно осознает, насколько этому рад. Потому что вовсе не хочет причинять ему боль. Малфой смотрит на него настороженно, но тоже не торопится убивать заклинанием. — Ну что же ты, Потти? Устал? — Да пошел ты. Еще какое-то время Гарри трясет злая, мелкая дрожь, а потом он просто швыряет палочку в сторону и садится на пол к стене, обхватив руками колени и утыкаясь лицом. Жестокая правда внезапно накатывает на него во всей своей уродливой безысходности. Жена, которую он так и не смог полюбить, изменила, а сам он связан корыстными узами с тем, в кого с самой школы безнадежно влюблен, и кто ни за что его не полюбит в ответ. Гарри сам не замечает, как начинает смеяться. Смеяться над тем, как его любит судьба. — Поттер, — судя по шороху, Малфой опускается на колени совсем рядом с ним. — Ну что ты? Ну перестань, — Гарри чувствует, как к его плечу прикасаются незнакомые сильные руки. — Так сильно любил ее? У него странный голос. Словно он боится услышать ответ. Не отрывая лица, Гарри молча мотает головой. — Тогда что? — или Гарри кажется, или в малфоевском голосе действительно слышится облегчение. — Я не знаю, за что это мне. Ты. И она, — Гарри отвечает несвязно, к тому же куда-то в колени, но Малфой все равно слышит его. Его теплая ладонь на спине ощущается даже сквозь мантию. — Поттер… Гарри… не надо. Ну, хочешь, я тебя отпущу? Не будет помолвки… Гарри мотает головой. Он не готов от него отказаться. Пусть даже так. — Ты уверен? Невесомые прикосновения пальцев к волосам, к щеке, к шее. Гарри замирает, боясь все это спугнуть. — Поттер, — тихо шепчет он в самое ухо. — Я прошу тебя. Дай мне шанс. Давай хотя бы попробуем. Вдруг ты все-таки сможешь… Гарри поднимает на него усталый, непонимающий взгляд: — Смогу что? — Жить со мной. Наверняка, вид у Гарри сейчас безумный и встрепанный. Но вид у Малфоя не лучше. Куда подевался холеный, надменный невыразимец, достающий его по сто раз на дню? Сейчас Малфой непривычно растерян, почти что испуган, и Гарри так удивляется такому Малфою, что неожиданно для себя говорит: — Ничего у нас с тобой не получится. В серых глазах поднимается боль. Боль, которой и названия нет, и на которую даже Гарри, почти привыкшему видеть страдания, невыносимо смотреть. Поэтому он все еще говорит, хотя ему давно бы уже пора замолчать: — Ничего не получится, Драко. Потому что я люблю тебя. А ты меня нет. Малфой замирает. — Что значит “люблю”? — словно по мановению палочки боль в серых глазах исчезает, и он смотрит на Гарри так, словно готов заавадить его, если Гарри сейчас замолчит. Гарри пожимает плечами. Терять ему нечего — он и так уже сказал гораздо больше, чем нужно. — То и значит. Как будто не знал. Давно уже. С самой школы. Кожа у Малфоя внезапно идет пунцовыми яркими пятнами — щеки, скулы и даже открытая шея. Он внезапно толкает Гарри в плечо и, краснея еще больше, орет: — Откуда я мог это знать, ты, тупица?! Теперь приходит очередь Гарри закатывать к небу глаза. — Ты всегда и всё про меня знаешь. Гарри в этом совершенно уверен. С тех пор, как Малфой подался в невыразимцы, тот знает про Гарри всю подноготную, даже то, чего пока еще нет. — Поттер, ты совсем идиот? — теперь Малфой говорит это тихо, но так, что уж лучше б кричал. Словно каждое новое слово колет его в самую грудь. — Нет, не идиот. Ты придурок! Дебил! Гриффиндорская сволочь! Я же всю свою жизнь ради тебя, дурака… Исковеркал. Перекроил. Лишь бы быть рядом с тобой. А ты… Весь такой правильный “не-подходите-ко-мне-я-натурал”, в глаза мне вечно тыкал своей Дженевьевой. — Джиневрой, — Гарри слишком растерян, чтобы додуматься промолчать. — Знаешь, Поттер, лучше сейчас меня не беси! От ярости Малфой дышит натужно и хрипло, а его приоткрытые губы маячат у Гарри прямо напротив лица. Слишком близко. Слишком желанно. До дрожи. Хороший аврор всегда принимает решения на инстинктах, — иначе не выжить. Поэтому Гарри толком не понимает, как успевает прижаться к этим губам. Не понимает, зачем так исступленно толкается внутрь языком, пытаясь их немного раздвинуть, и зачем, обезумев, тянет Малфоя за шею к себе. А меньше всего понимает, почему Малфой так охотно поддается ему, подается вперед и вжимается, влипает в него грудью и бедрами, разжигая внутри настоящий пожар. А еще отвечает. Отвечает не только губами — всем телом — так, что Гарри за одно только это готов умереть. Если бы Гарри спросили сейчас “у тебя с кем-нибудь было?”, он бы уверенно выкрикнул “нет”. Потому что подобного — никогда. Когда каждый нерв звенит незнакомой струной, а в ушах — барабанные дроби. Жадность и жажда — два ненасытных, всепоглощающих чувства — готовы сожрать его изнутри. С каждой секундой его прошлое тает, уходит в небытие, оставляя в памяти только его. Руки, губы и тело. Весь мир исчезает за пределами малфоевских губ и глаз, чуть дрожащих уверенных пальцев, прерывистого дыхания и светлых волос. Если и есть в этой жизни хоть какое-то счастье, то всё оно здесь, рядом с ним. Плечи, кисти, лицо. Поджарый живот. Гарри хочется дотронуться до всего, до чего он только позволит. Малфой тихо стонет. И позволяет. Позволяет так много, что Гарри просто не верит. Ни себе, ни ему. И только и может, что гладить и трогать гладкую кожу, беззастенчиво вторгаясь в тепло. Желанный. До одури. До полной потери себя. Его безумие прерывает то ли всхлип, то ли стон. — Поттер, придурок, что ж ты творишь? Я же так кончу. Это тоже откуда-то из нового мира. Магия. Волшебство. — Кончай. Я хочу, — свой хриплый голос невозможно узнать. — Слышишь, Малфой? Я… очень... сильно... хочу… Кончай. Для меня. Слышишь, Драко? Последний мучительный стон, и теплые вязкие капли начинают выстреливать вверх, оседать на груди, на руках, даже на шее. Гарри хочется их собрать языком. Малфой тяжело дышит, уткнувшись в шею губами. И Гарри отчетливо понимает, сколько раз теперь ни кончай, с ним всегда будет мало. Слишком мало его. Яркое чувство, запаянное в душе когда-то давно, обезумев, рвется на волю, и Гарри осознает, что теперь он навеки в плену. В плену у Малфоя. Это сладко и страшно. Поэтому Гарри молчит. И тот тоже молчит, только словно случайно трогает шею губами, и от этого Гарри щекотно и нежно. И почему-то хочется петь. Совсем обессилев, Малфой доверчиво укладывается щекой ему на плечо и, кажется, даже зевает. Подобное чувство у Гарри вызывали только щенки. Когда хочется то ли зацеловать до безумия, то ли намертво стиснуть и не отпускать. — Омут завтра в нашем отделе возьмешь, — Малфой снова уютно зевает. — Какой еще омут? — Гарри бездумно запускает пальцы в светлые волосы, не веря, что теперь все это счастье — его. Малфой еще крепче обвивает его шею руками и трется о щеку щекой. — Который мы забрали у Томаса. Надо было кое-что посмотреть. Гарри растерянно замирает, пытаясь хоть что-то понять. — Забрали? — Вчера. Наш отдел. Вернуть ему не забудь, — Малфой снова пытается уложить голову ему на плечо. — А портсигар вам зачем?.. — вопрос вылетает по-аврорски, на автомате. — Чтобы вы не доперли, что это наши дела. Там же возьмешь и вернешь. Порадуешь Томаса, заодно отчитаешься о раскрытии дела, — он поудобнее умащивается на его плече головой. Малфоевские бока такие тощие, что отодвинуть его от себя проще простого. И держать почти на весу, раздраженно заглядывая в расслабленное лицо: — Так это все вы? Малфой устало и нежно глядит на него. — Поттер, ну, ты еще не наигрался в аврора? Пойдем лучше в кровать. Холодно на полу. Вид у него настолько лениво-наивный, что Гарри неожиданно накрывает опасная правда: — А пудру. Ему. Тоже вы? Зачем спрашивать, если он и так уже знает ответ? Малфой равнодушно пожимает плечом. — Должен же был тебе кто-то открыть на это глаза. Почему бы не я? — Почему бы не ты… — эхом повторяет Гарри, даже не пытаясь его скинуть с себя. И добавляет почти без эмоций: — Ты хоть понимаешь, что всю жизнь мне сломал? — Уверен? — Малфой отшатывается и, прищурившись, глядит на него. Глаза закрывает лохматая светлая челка, белая рубашка свисает с оголенных плечей. И то, что Гарри опять его до одури хочет, только усиливает его праведный гнев. — Так это неправда про Джинни? Это подстава? Малфой напрягается, мгновенно становясь скотиной-Малфоем. — Подстава? — его лицо искажает злая гримаса, которой Гарри невольно пугается. Слишком сильный контраст между его недавней расслабленной нежностью и тем, что он видит сейчас. — Значит, вот, как ты думаешь обо мне? Ну так беги, утешай ее, Потти. Она тебя уже заждалась! Мне же ты все равно никогда не поверишь. Малфой рывком поднимается с места и, не глядя на Гарри, поспешно начинает приводить в порядок одежду, а Гарри хватается за свой старый шрам. Как он может поверить ему, если Малфой всю жизнь был врагом? Враг и теперь. Движения у Малфоя резкие, почти некрасивые, но Гарри все равно не может не смотреть на него. Не может его не хотеть. Но он же опять обманул его. Обманул? Гарри внезапно вспоминает виноватые лица Дина и Рона, и до него вдруг доходит безыскусная правда, о которой он попытался забыть. Он просто трусливый аврор, готовый поверить любому, лишь бы только не верить ему. Потому что только Малфой, один в целом мире, способен разбить ему сердце, так что обратно его уже ни за что не собрать. Даже осколков не будет. — Я тебе верю. Прости. От этих глухих слов Малфой замирает, не успев застегнуть пуговицу до конца. — Я верю тебе, слышишь, Малфой? — Гарри почти кричит, потому что это очень больно — открывать свое сердце. — Я не верю ей. Я верю тебе. Только очень прошу. Никогда мне не ври. Потому что я… Я не смогу. Тебя не смогу, — последние слова Гарри уже почти шепчет. Потому что не может сказать этого вслух. “Не смогу тебя потерять”. Но Малфой словно понимает это без слов. Молча опускается рядом. Говорит тихо, глядя куда-то в сторону, отчего кажется, что это все-таки правда: — А я никогда и не мог. И теперь не смогу. Но… Тебе выбирать. Гарри впервые видит, как он волнуется. Как ему страшно. Как под всеми холодными, надменными масками проступает тонкая, настоящая кожа. Беззащитная, нежная. Как напряженно ходит кадык, и бьется синяя венка рядом со светлым виском. И чтобы ее успокоить, Гарри осторожно гладит пальцами бешеный пульс. А потом прижимает губами, и Малфой голодно подается к нему. Как он еще может бояться, кретин? Какой вообще может быть теперь выбор? Малфой замирает в его объятиях, и Гарри готов просидеть так весь день. Но есть еще одна вещь, которую он зачем-то хочет узнать. — Почему ты мне сразу не вылечил голову? Малфой, чуть отстранившись, недоверчиво глядит на него и недоуменно пожимает плечом: — Чтобы ты опомнился, забрал свое предложение и снова ушел к своей зебре? Когда я мечтал о тебе всю свою жизнь? Я что, по-твоему, идиот? В его затылок бьет солнечный луч, высвечивая тонкие пряди, и от этого весь Малфой светится, словно серебряный. Он и правда похож… Больше не в силах этого выдержать, Гарри снова тянет его на себя и быстро шепчет, касаясь губами серебристых желанных волос: — А если мне никогда не нужна была зебра? Если мне нужен единорог? Один единственный. На всю жизнь. Что мне тогда делать, Малфой? Малфой усмехается одним краешком губ — теперь Гарри знает, от волнения он всегда усмехается. Усмехаясь же, подносит его руку к лицу и просто целует костяшки, сбитые на прошлой неделе о чье-то лицо. А потом целует кожу рядом с кольцом, словно ставит печать. — Тогда можешь расслабиться, Поттер. Ты его уже получил. Не потеряешь? В глазах у него сквозь насмешку пробивается столько неуемной тревоги, что Гарри обнимает его окольцованную руку в ответ и крепко сжимает ее, уже почти веря, что их общее счастье все же случилось. — Ни за что не потеряю, Малфой.