Игра (сборник мини и драбблов)

Под пальцами теплая кожа, на ней порезы и ссадины, которые так легко стирать заклинаниями. Драко ощущает почти физическое блаженство от того, что может прикасаться к нему, но тот, как обычно, молчит, привычно не замечая его; молчит, уперевшись в стену тяжелым, невидящим взглядом. В груди снова щемит. Эмоции — роскошь для колдомедика. Но Драко ничего не может с этим поделать. Он любит его. Любит забирать его боль. — Тебе не кажется, что ты стал слишком часто попадать ко мне в кабинет? Здесь, в одной на двоих тихой комнате, они могут переброситься парой слов, даже не пытаясь друг друга убить. И для Драко даже это уже нестерпимое счастье. Поттер молча хмурится, дергает покрасневшим плечом, по которому немилосердно прошлись чьи-то клыки и острые когти. Заклинание плавно стягивается, начиная неспешно залечивать глубокие раны. Поттер вздрагивает, зажмуривает глаза, но терпеливо молчит. Настоящий аврор. — Даже в твоей ушибленной голове уже должна срабатывать самозащита. Голос у Драко сердитый, да и сам он действительно сердится — хорошо, что эти ранения можно лечить. А что если... Если?.. Драко боится додумывать эту мысль до конца. Как обычно, слишком сильно боится. Ничего с ним не будет, тут же врет он себе. Даже на войне ничего не случилось, что может случиться в мирное время? — К свету сядь. На лбу у него новая рана. Видимо, одного шрама дураку было мало. Окровавленный прочерк симметрично нарисован с другой стороны — ровный и длинный, — и чтобы его рассмотреть, Драко решительно отводит со лба темную челку. То, что теперь он знает на ощупь, какие у Поттера волосы, делает его счастливым и несчастным одновременно. Жесткие в середине, мягкие на концах. Такие же, как и он сам. — Повернись. Какая ирония: небрежно лечить раны у Поттера, потом неделю болея им так, словно забрал всю его боль на себя. Драко всегда мечтал быть таким как отец — рассудочным, холодным, расчетливым. Но очкарик, как обычно, спутал все его планы. Поттер сидит, крепко зажмурившись: он не любит, когда Драко стоит так близко к нему. Но Драко это сейчас совсем не волнует. Под пальцами у него пульсирует венка, пульсирует бесконечно любимая жизнь, и он, забывшись, проводит рукой по темной, лохматой копне. Раз. И второй. Поттер сглатывает, шумно вздыхает, проезжаясь задом по стулу, и Драко, вздрогнув, тут же делает вид, что это просто рука сорвалась. Так ведь бывает. — Если ты и дальше собираешься получать столько шрамов, тебя лучше побрить. Налысо, как в Дурмстранге, — Драко самого раздражает его собственный ехидный и менторский тон. Но он ничего не может с этим поделать, потому что замечает на шее лиловый синяк в обрамлении кровоподтеков. И этот неизвестный синяк бесит его просто до дрожи. Говорят, рыжие ведьмы очень охочи до секса. Драко закусывает губу, стараясь выкинуть из головы ненужные мысли. Пусть она дома творит с ним все, что угодно, но здесь, на приеме, Поттер только его. Пусть даже не подозревая об этом. — И как все это терпит Джиневра? — Драко произносит ненавистное имя легко и непринужденно, словно не он все эти годы призывает проклятия на рыжую голову. Поттер морщится под его сильными пальцами, но даже не пытается от него отшатнуться. — Не терпит. — Истерики, ссоры? — Драко понимающе хмыкает. — Потом сладкое перемирие… Он с силой наклоняет лохматую голову вбок, открывая засос, и мстительно накладывает на мощную шею щипучую холодную мазь. Поттер дергается и невольно шипит, когда Склеивающее проходится пламенем по краям рваной раны тут же на шее. — Это от оборотня, идиот. Джинни ушла, — роняет он, скривившись от боли, и Драко замирает, — неловко застывает с приподнятой палочкой в левой руке и банкой с тиной, зажатой в другой. — Прости. Я не знал. Драко и правда не знал, что рыжая может уйти. Взять и так запросто отступиться от того, к чему стремилась всю жизнь. — Теперь знаешь. Драко молча кивает. Теперь знает. Только какой в этом прок? Знать, что теперь Поттера будет домогаться кто-то еще. Заново натягивать чуть утихшую боль на себя. Смотреть, как тот снова влюбляется, как пялится на незнакомую девушку дурными глазами. Слишком больно. Поттер привычно молчит, только снова сглатывает слюну, и его кадык судорожно ходит под горлом. Вверх и вниз. Драко впервые в жизни видит, какой он, когда ему тяжело. — Почему? — глупый вопрос срывается с губ прежде, чем Драко его успевает поймать. Но Поттер не удивляется. Он с трудом приоткрывает глаза и смотрит на Драко больным, мутным взглядом. — Она тоже считала, что я слишком часто попадаю в твой кабинет. Заклинание, не сорвавшись, повисает на кончике палочки яркой серебряной каплей. — Волновалась? — Не слишком, — Поттер усмехается краешком губ и снова закрывает глаза. Драко умный. Он всегда был самым умным в школе на своем факультете. Потом он был самым умным в училище. Но, видит Мерлин, сейчас даже он не в состоянии понять эту чушь. — Тогда почему? — Драко растерян так, что, наверное, первый раз в жизни в его обращении к Поттеру нет привычной издевки. И Поттер, словно оценив, поощряет его редким доверием: — Она считала, что я это делал специально. Драко растерянно смотрит на сеть тонких шрамов, исчеркавших красивое, поджарое тело. На свежие ссадины и заживающие синяки. Он оглядывает эту картину и вообще перестает что бы то ни было понимать. — Ты что, мазохист? — Драко сам знает, что вопрос звучит глупо. Поттер, конечно, кретин, но не настолько, не так. Поттер пожимает плечами, а потом неожиданно наклоняется вперед и закрывает руками лицо, а Драко растерянно смотрит, как перекатываются на спине сильные мускулы. На приемах в его кабинете Поттер обычно сидит без рубашки, и только здесь Драко может сколько угодно разглядывать его сильное тело, запоминая наизусть каждый шрам. Он привычно любуется сильной спиной и только потом... — Не может быть, — почти ахает он, и в голове у него становится пусто и мутно. — Тебе... нравится, когда с тобой делают это?.. — он в ужасе смотрит на ушибы и подсыхающие кровавые ранки. — Ты совсем идиот? Поттер резко выпрямляется и пронзительно глядит на него. Глаза у него темно-зеленые, как осенние травы. И пахнет от него почти так же: лесом и горьковатой травой. — Но я... — еще ни разу в жизни Драко не терялся так сильно. Словно мозги вошли в клинч. — Она подозревала, но не могла доказать, — Поттер говорит это напряженно и тихо, и от его низкого голоса кожа Драко покрывается мурашками от шеи до пят. — Что я специально попадал к тебе в кабинет. Я отпирался. Она делала вид, что мне верит. На этом и строилась наша счастливая жизнь. А в этот раз я просто не выдержал и признался, что все так и есть. — Зачем? — Драко по-прежнему соображает вязко и туго, но он чувствует, всем нутром ощущает, что должен это понять. Что смутное "это" — самое важное во всей его жизни. — Затем, что меня достало жить с тем, кого не люблю. Драко молча глядит на него и не-по-ни-ма-ет. С тем же успехом Поттер мог с ним сейчас говорить на эльфийском. — То есть... Зачем она... то есть ты... Ко мне в кабинет? — ни разу в жизни Драко не ощущал себя настолько тупым. Тупее, чем Поттер. Тот вскидывает голову вверх, и Драко заранее знает, знает со школы, что за этим жестом последует правда, какой бы страшной для Поттера она ни была. — Затем, что хотел снова увидеть тебя, — в зеленых глазах полыхает огонь. — Всё. Можешь смеяться. Драко молчит, но сквозь туман в его голове светит солнечный луч. — Я тебе нравлюсь... — Драко больше не спрашивает. Он утверждает. Мощные плечи снова колышутся, вверх и вниз, не соглашаясь, но и не пытаясь хоть что-нибудь отрицать. — Я. Тебе. Нравлюсь? Поттер, видимо, заслышав в его голосе странные нотки, напрягается и вскидывает голову вверх. Аврорское чутье, не иначе. — Ступеф... — Протего! Магия вспыхивает и с громким хлопком рассыпается зелеными искрами, чтобы тут же сцепиться в новых заклятиях. Поттер заученными движениями небрежно справляется с его заклинаниями, но Драко все же надеется добраться до его тупой головы. Он уже швырнул в Поттера шесть или семь заклинаний — кто их будет считать? — а следующее уже снова обжигает кончики пальцев. — Скотина ты, Поттер! — Успокойся, Малфой! — Ненавижу тебя!.. Сектум... — Экспелиармус! Малфой, давай поговорим просто как люди... — Левикорпус! Я же тебя, урода, лечил... — Ты сам хотел быть врачом! — Ненавижу! Бомбардо! — Экспекто патронум! Спустя пятьдесят неистовых и таких же тупых заклинаний Драко почти что валится с ног. Да и Поттер не лучше. Лохматые волосы и клочья от мантий, повисшие на плечах. Обломки, обрывки, разбитые склянки и черепки устилают весь пол. — Это моя любимая книга по зельям, чудовище, — Драко, шатаясь, вытирает рукавом вспотевший лоб и кивает на сброшенный со стола фолиант. — Я куплю тебе новую, — Поттер, не теряя бдительности, опускает палочку вниз и обессиленно приваливается к оставшемуся столу. — Где ты ее купишь, кретин? Вся злость у Драко, кажется, выветрилась, осталась только тупая усталость и крошечное, почти невесомое счастье-зародыш. Под настороженным взглядом он медленно поднимает из лужи и отряхивает ценную книгу, а затем подходит к столу и устало приваливается к нему рядом с Поттером. Почти что плечом к плечу. — Я тебе настолько противен, Малфой? — Не говори ерунды, — Драко так выдохся, что, кажется, в нем наконец-то не осталось эмоций. — Тогда чего ты взбесился? — Поттер бросает на него быстрый взгляд, а у Драко от усталости нет сил даже привычно хамить. — Потому что ты идиот. Я с ума сходил каждый раз, — оказывается, когда правду нечем прикрыть, она начинает литься легко и свободно, потому что стыда тоже нет. — Старался не думать, что с тобой может что-нибудь... Такое, с чем я не справлюсь. Я же ради тебя... Чтобы спасти… Драко устало закрывает глаза и поэтому не понимает, как внезапно оказывается в сильных объятиях, и как с его собственных губ срывается измученный стон. Он даже не представлял, как много в нем оставалось эмоций. Слишком много для простого касания губ и горячего языка. Немыслимо много для сбивчивого: "Я люблю тебя, ты слышишь, Малфой?". И просто невыносимо много для тихого: "Выходи за меня. Все равно без тебя не смогу". Безудержно целуя придурка в ответ, Драко дрожит, захлебываясь в нем и в этих эмоциях, тонет в них, без надежды найти берега. Но впервые в жизни это его не тревожит. Ведь именно с ними, сейчас он по-настоящему счастлив. Впервые за всю свою жизнь.