Bastard and baby

Бэкхен был совсем маленьким тогда. Это был, кажется, сентябрь. Он плохо помнит подробности, лишь факты остались в его распоряжении. Ему тогда было около 6 лет. Хозяин вокальной студии, где учился Бек, любил своё заведение, детей, и, в особенности, своего сына, которому на тот момент было около 13. Забылось все: его имя, внешность. Кроме одного случая. Как-то мистер Пак в очередной раз привёл своего сынишку посмотреть на юные дарования. Младший нисколько не сопротивлялся, ему нравилось иногда присутствовать на уроках вокала и фортепиано, принимать в них участие, но вот записываться на регулярные занятия он не желал. Да и незачем ему. Отец-состоятельный предприниматель, души не чаял в своём отроке, все и всегда было для единственного наследника семьи. Нужные репетиторы являлись на дом, а заведением отец просто хвастался перед сыном, постоянно говорил, что эта студия должна продолжать свою жизнь и после его ухода, соответственно, все дело перейдёт по наследству будущему предпринимателю. И ещё с детства юноша приходил в студию, как в свои собственные владения. Даже старшие ребята старались не выходить с ним на конфликт, хоть иногда так хотелось. Парень был голубых кровей, собственник и высокомерный зазнайка, с нездоровой манией к ребятам, младше его. Он не упускал и момента, чтоб задрать кого-нибудь беднягу, коему и 10 не было. Те либо уходили жаловаться преподавателям, которые в свою очередь ничем не могли помочь малышам, либо просто безудержно ревели в ближайшем туалете, а то и в коридоре. Парень чувствовал себя неимоверно гордым, что у него получалось так умело давить на чувства других. Отец лишь пожимал плечами: многие подростки жестоки, это пройдёт. Тем более, доминировать над людьми-важная часть их работы, метод общения с подчиненными. И уже не впервые заходя в класс вокального мастерства, юноша вдруг замечает незнакомое лицо. Бэк только прошёл прослушивание, и сегодня первый день, как его обучение началось. Группа из 8 человек детей от 6-12 лет сидела на стульчиках перед большим роялем, за которым восседал учитель музыки-женщина лет сорока на вид, имеющая обличие весьма угрожающее своими огромными и нелепыми размерами. В кабинете ее всегда царил порядок и послушание. Юноша зашёл как раз к концу исполнения группой какой-то всем известной детской песенки, подобранной специально для пробного занятия и распознавания возможностей каждого ребёнка. 13-летний наследник всего этого добра не отличался вежливостью и учтивостью, чувство вседозволенности переполняло юное тело. Он подошёл к преподавателю со спины и, не поздоровавшись, сразу, вроде как брезгливо и незаинтересованно, сказал, хоть в глазах его и можно было прочесть немалый интерес и желание. — Пусть вот этот споёт. — указывая на черноволосого ребёнка, кивнул парень преподавателю, на что та лишь надменно одарила его своим строгим взглядом и молча все же решила не противиться просьбе. Она жестом попросила Бэка подняться со своего места и набрать в лёгкие воздуха. Мальчик повиновался и вслушался в первые ноты знакомой мелодии, что выскальзывали из-под умелых рук пианистки. Юный голосок прорезался сквозь сковавшую горло хрипотцу и полился вслед за отзвуками фортепиано. Звонкие, аккуратные, будто отшлифованные словечки заполняли собой головы и души присутствующих. В том числе и наследника. От невинности и чистоты звуков он прямо-таки столбом прирос к полу, позабыв про имеющиеся у него дыхательные пути. Это завораживало, это пугало и притягивало. Он не мог понять, что это, поэтому боялся. Столько детской наивности в этом личике, голосе, жестах. Хотелось сломать это, переломить через колено и упиваться хрустом расходившихся швов. Надо было срочно останавливать ангельское нисхождение в этот кабинет, иначе из ушей старшего польётся сладкая тягучая карамель, не находящая себе места в дрожащем теле. — Стой. Достаточно. Ты пойдёшь со мной. — юноша как можно серьёзнее выдохнул из себя эти слова, тем самым остановив песенное исполнение и аккомпанирующую ему учительницу. Та лишь вздохнула. Ей все это очень не нравилось. Она не могла ничего ни сказать, ни сделать. Могла только притупить надвигающиеся на ребёнка штыки. Хотя бы попытаться отвлечь внимание старшего от ни в чем не повинного ребёнка. Он ещё не знает, как тут все устроено, какая иерархия царит в стенах заведения. — Что ж, дети, вы все молодцы. Урок закончен, можете идти. Не забудьте про домашнее задание. Слова новой песни должны быть выучены к пятнице. Все свободны, до завтра. — она одарила всех присутствующих заботливой улыбкой. В особенности Бэка. Ведь разговоры тэт-а-тэт с сыном мистера Пака ещё ни у кого не кончались чем-то хорошим. А ей так не хотелось, чтоб этот маленький светлый комочек попал в неприятности в первый же день. Дети с шумом стали собирать свои принадлежности в маленькие фирменные рюкзачки и шустро двигаться к выходу, около которого, облокотившись на дверной косяк, держа руки крестом на груди, выжидающе стоял Пак младший. Бэкхен своим сердцем к 6 годам ещё не успел познать суровой жизни, у него вечно все было замечательно. У него была прекрасная мать, они жили в прекрасной квартире, прекрасно ладили. Все было замечательно, и ни от кого зла он, в принципе, не ждал. Так и сейчас. Он, с радостью размахивая красненьким рюкзачком, в припрыжку все ближе продвигался к своему «новому знакомому». Его переполняла детская гордость и интерес, почему этот взрослый мальчик из всей группы выделил его и решил послушать, как он поёт. А Бэк и рад стараться. Мама всегда говорила, что у него огромный талант и задатки великого вокалиста. Это льстило малышу, и он воспринимал свой голос, как дар свыше. Бэкхен уже подошёл к подростку, но тот резко развернулся к нему спиной и вышел из класса за толпой юных дарований. Маленький ребёнок был непонятлив на немые просьбы, и так и остался стаять у дверного прохода. Старший, почувствовав, что мелкий не следует за ним, раздраженно выдохнул и вновь повернулся к Бэку. — Да что ты замер там? Я же сказал, пошли! Младшего озарило улыбкой, он наконец-то понял и, сияя, направился по пятам впереди идущего. Минуя лестничный пролёт, ребята оказываются в одном из небольших кабинетов, в коих обычно проводят уроки по нотной грамоте, но на сегодня занятия кончились и класс пустовал. Старший, включив свет, подошёл к учительскому столу и облокотился на него своей пятой точкой, вновь скрещивая руки на груди, изучающе разглядывая новенького. Бэкхен оставил свой рюкзачек на одной из парт ближе к выходу и встал напротив высокого юноши. Глаза ребёнка блестели от непонятной для старшего радости, ведь он так привык, что встречаясь с ним хотя бы взглядом, любой спешил его отвести, что уж говорить о личных встречах. Все знали, что они приводят к слезам и унижениям. А этот сияет и лыбиться. Странное ощущение. Смазливое личико хочется либо размазать по стенке, либо… — Красиво поешь. — с ухмылкой выдавливает наследник. — О, спасибо! Я только учусь, но мама говорит, что у меня все получится. Я стану знаменитым и буду петь на большой сцене для полного зала поклонников! — мечтательные фразы витали сахарными облаками по кабинету, обволакивая собой все на своём пути. Старшего передернуло. К такой сладости он не привык. Детская приторность в смешных надеждах и мечтах, малой ещё ничего не знает о жизни. Он как белый чистый лист. Неимоверное желание накалякать на нем что-нибудь, исчеркать ангельскую невинность. — А не много роскоши для одного маленького человечешки? — Я не маленький! — Бэкхен немного дует свои алые губки и смотрит полными веры глазами — Мама говорит, что каждый может добиться желаемого, если постарается, а я буду стараться. Разве ты не о чем не мечтаешь и не хочешь чего-то такого, что нужно добиться? — Пака младшего забавляет этот вопрос. Малыш ещё и представления не имеет с кем разговаривает и чем ему это может обернуться. Пусть повозмущается, пока старшему не надоест. — У меня все есть. Если я чего-либо захочу, мне принесут это на блюдечке и поклонятся, уходя. Мне нет смысла добиваться. По крайней мере сейчас. — Но ведь так вовсе не интересно! Когда есть все, то и мечтать не о чем. Ужасно, наверное, жить без мечты? — в глазах ребёнка ни то сострадание, ни то вопрос самому себе. Старший все-таки принимает данное замечание на свой счёт, и это понемногу раззадоривает его внутреннего беса. Чистоту вновь хочется оспорить и испортить. Нельзя быть таким белым на фоне такого чёрного. Они две абсолютные противоположности, и это режет глаза и чувства. — Не маленький говоришь? — Старший резко подхватывает ребёнка под руки, садит на учительский стол на место, где сам недавно обосновался, и с азартом и вызовом глядит в два бездонных океана, насквозь пропитанных удивлением и наивностью. Но ни капли слез, ни крошки страха. Неясное желание владеет старшим, одурманивает и помутняет рассудок. Он кладёт свои руки на стол справа и слева от Бэкхена, их лица вплотную прижаты друг другу, что аж носы трутся. В голове у Бэка только один большой знак вопроса, ни одной мысли, а вот у подростка их куча, они будто скоро вскроют черепушку и начнут ворчливо читать совестные нотации своему обладателю уже не изнутри, а смотря прямо в глаза. Но все в миг испаряется, стоит только разбитым от недавней драки губам коснуться невинной бархатной девственно-детской алой плоти. Он просто прислонился к нему, а ураган эмоций уже явно превратил большую часть органов в фарш. Бэкхен просто не в состоянии переварить все происходящее, он не двигается и смотрит огромными ищущими ответа глазами в упор закрытым, почти зажмурившимся от страха и желания, очам напротив. Старший не смыслит, что он творит от слова совсем. Что-то внутри не дает ему отойти, заставляет начать сминать нежную плоть в своих губах, руки нервно сжимаются в кулаки в ожидании сопротивления. Человек напротив не двигается ещё пару секунд, но позже случается необъяснимое. Маленькие ручки, не желая больше опираться на холодное покрытие деревянного стола, ища тепла, отдавая всего себя, наивно, по-детски, всем сердцем тянется к целующему его телу. Подросток думает-это конец. Сейчас ребёнок оттолкнёт сумасшедшего от себя, зальётся в истерике и криках о помощи. А он так не хочет, чтобы тот плакал. Кто угодно, но не этот малыш. Какого было удивление, когда аккуратные ладошки сначала мягко приземлились на большие для 13-летнего юноши плечи, а потом и вовсе сомкнулись в замочек за его шеей. Как же забавляли старшего эти неумелые попытки 6-ти летнего ребёнка ответить на поцелуй. Они разливали согревающий кипяток внутри наследника, успокаивали, будто покачивая на волнах нежности и детской доверчивости. Столько искренности изливается в этот ещё не знающий боли и грязи «поцелуй». Воздух в лёгких под воздействием эмоций кончается моментально, две пустые головы нехотя отдаляются друг от друга, старший выпрямляется, но душой он ещё где-то неподалёку от лица черноволосого ангела, его всего колотит, а думать о том, что будет дальше не хочется вовсе. Для ребёнка все не менее смутно и необъяснимо, но его состояние все-таки отличается от напротив стоящего. Он привык к любви. Может ни к такой, но он не бежит от окружившей его нежности, он тянется за ней, это естественная среда выращенного в любви и заботе ребёнка. Он здесь, как рыба в воде, малыш знает, как дарить тепло. Бэкхен ничего не ждёт, ему уже довелось посмотреть на первый шаг старшего, теперь его очередь. Пусть он не столько искушён в познаниях, и этот поцелуй был способом выражения подростка, Бэк действует, как привык. Он пользуется тем, что старший ни на шаг не отошёл от стола и просто… обнимает его. Самозабвенно, всецело прижимается к тёплому содрогающемуся телу, вслушиваясь в бешеное, готовое вспороть грудную клетку изнутри, сердцебиение. Подростку больше ни страшно, ни холодно, ни одиноко. Он отдаёт всего себя этому моменту и опускает ледяные ладони на спину ребёнка. Ему не известны ни имя, ни возраст, их знакомство не длиться больше 5-ти минут, а доброты и искренности он получил от него больше, чем получал от кого-нибудь когда-нибудь в этой жизни. Отцу со своими делами вечно не до него. Нет сомнений, что мистер Пак очень любит своего сына, но, в силу занятости, не часто может ему об этом напомнить. А это дитя. Такое чистое. Даже после попытки его осквернить. Он будто самолично отчистил от накопившейся грязи душу подростка. Они молча стоят ещё минут 7, время течёт предательски быстро, а ребята просто вслушиваются в пустоту. Первым прерывает объятия старший, почему-то только сейчас пришло осознание, что занятия давно кончились, значит его уже ждёт шофёр, а младшего мама. Он отодвигает от себя хрупкое тельце и ему кажется, будто видит подступающие слезы внутри двух смотрящих на него океанов. — Так, парень, ты сейчас должен идти домой, а то я расскажу всем, что ты ко мне целоваться лез. — улыбнулся подросток, присев на корточки и поправляя чуть задравшийся жилет с эмблемой музыкального заведения поверх белого поло. — Но ведь…- начал было младший, но его прервали, приложив указательный палец к маленьким губкам. Как только рука наследника вновь покоилась на коленях ее обладателя, Бэкхен все же захотел напоследок спросить. — Мы же встретимся с тобой ещё? Пообещай мне. Не бросай меня. Улыбка на лице старшего застыла, как каменная. Даже от этих слов шло ничем не развеянное тепло и уют. Подросток исследовал ребёнка с ног до головы, заботливо поцеловал в лоб, встал на ноги и взъерошил иссиня-чёрные шелковистые пряди на макушке Бэкхена. — Куда ж я теперь без тебя, мелкий. Не брошу. Обещаю. А теперь топай, а то за шкирку из окна выброшу. Бэкхен улыбнулся во все свои 32 и одарил старшего прощальными обнимашками, а потом, второпях подхватив портфель за лямку, выбежал из класса. Тогда они ещё не знали, как на долго они прощаются.