Дурное влияние

— Бесполезное тело. Тупой, огр-р-раниченный разум, — Лиза мерила комнату быстрыми злыми шагами, в бессилии вцепившись в собственные отросшие волосы тощими дрожащими пальцами. Как будто это могло помочь. Как будто эта боль вытащит тебя. — Не мельтеши, дай почитать, — зевая, лениво машет рукой Даша. Глупая Даша. Глупое тело! Почему невозможно контролировать пищеварение? Что за идиот придумал этот мозг и гипофиз? Стоит сесть и сосредоточиться на чтении хотя бы «Голоса Толстого», желудок сводит невыносимым спазмом. В глазах пропадает картинка, и хочется смеяться и плакать от отчаяния. Тупой. Женский. организм! — Иди, блять, поешь уже. Я твой желудок отсюда слышу, — невнятно бурчит Даша с соседней кровати. От ее голоса картинка начинает медленно возвращаться, хотя и слегка двигается. Мир превращается в размазанную гифку со slow-motion. Лиза одурело качает головой, не в силах из-под полуприкрытых век зацепиться взглядом хоть за что-то. — С-сытость отупляет, — настойчиво шипит она, в бессилии роняя слишком тяжелую сейчас голову. Светлые волосы кляксой расползаются по бумагам и темному дереву стола. Лиза слышит шорох одеяла; как линолеум скрипит под шагами уставшего потного тела; как где-то играет Наутилус. Из коридора пахнет пельменями, моющим средством, и… спиртом, кажется. Наверное, опять химики. Господи, как невыносимо вкусно пахнет пельменями! — Не вторую, блять, неделю же! — Даша неожиданно появляется так близко, что Лиза вздрагивает. Её голос слышится почти над ухом. От Даши пахнет пОтом и духами. «…пескарей, а Спаситель погибших людей…» — Собиралась бы лучше на свое свидание, — злобно шипит Лиза, не в силах отвернуться от заботливой руки, стаскивающей её бледное дохлое тело со стула. Изображение то есть, то нет. Черт. Невыносимо гудит где-то в голове. Нет, так работать невозможно. Ого, я что, способна генерировать здравые мысли? Из открытого окна доносится знакомый голос. Если сейчас успеть выйти на лестницу… можно будет пересечься… и посидеть у них в комнате. У них должны быть новости. — Я в магазин, — усилием воли Лиза отпихивает руку и встает, опираясь на стол, и медленно, как незрячая, шлепает босыми ногами по скрипящему линолеуму. Запах пельменей и спирта впитался, казалось, в общажные стены. Обходя огромную дыру в линолеуме в середине коридора, Лизе показалось, что оттуда, из дыры, доносятся голоса… Стайка одногрупниц, мимолетом скользнув по Лизе взглядом, пронеслась мимо, что-то щебеча. А, так это были они, посетила голову ленивая мысль. При виде далеко уходящей вниз лестницы, обрамленной перилами, закружилась голова, а светло-зеленые, побеленные сверху, стены навевали тоску и мысли о суициде. Из окна на лестничной площадке лился свет и какая-то музыка. Словом, как всегда. — Соберись, всего три этажа, — процедила она сквозь зубы, цепляясь за перила и переставляя ноги. Внизу грохнула дверь (Лиза вздрогнула) и знакомый голос что-то кому-то настойчиво втирал. Она усмехнулась. Ему на четвертый, так или иначе пройдет мимо. Он поможет. Доверять свое здоровье рекламщику Даше не хотелось, да и глупо это было бы и нелогично. Однако ему она доверяла. Идиот, конечно, редкостный, алкоголик и курит пачками, но медицина однозначно его стезя. Пройди мимо, пожалуйста, пройди. — …разрезаю я его, короче… Блять, Лайзка? Чё за ...? — он одним рывком преодолевает 4 разделяющие их ступеньки. — Ебанутая. Кривая Лизина тень, казалось, столь же устало лежавшая на ступенях, как сама Лиза на них стоявшая, поглощается тенью Кувшина. Сама девушка, тоже походившая сейчас на тень, растворяется где-то в руках и запахе парня. — Я ж говорил! Сука, я предупреждал! Ебанутая дура. Уеду, блять, кто откачивать тебя станет? — Лизу слегка тряхнуло, и она улыбнулась. — Лыбытся еще. — Что происходит? — какой-то знакомый голос, но не вспомнить. Знакомый Кашина? — А, это, — со злостью отзывается Даня, — наглядный экспонат. Еще пару дней и вместо того мужика, у нас бы разделывали её! — А! — почему-то обрадованно восклицает голос. — Это Лизка? — Ага! Открой дверь, пожалуйста, вон ключи. Наслышан? — Можно сказать и так. Дверь заходится воем и открывается, пропуская в душную, пропахшую сигаретами и мужским потом, комнату. Лизу неаккуратно роняют на ворох тряпок, призванный служить кроватью. — Достань вон оттуда капельницу. Да, да, — Кашин хладнокровно ходит по комнате. Холодная ватка протирает руку на сгибе и в нее больно втыкают катетер. Лиза шипит, но глаза не открывает. …а приходится, когда щеку обжигает пощечина. — Доброе утро, — срывающимся от злости голосом, Кашин дышит на нее похмельем. — Нахуя, блять, вот Лайзка? Нахуя? В глаза ярко светит электрическая лампа. Лиза щурится и силится приподняться на локте, но увы. Тело тяжелое, кажется, будто не её совсем. — Уже вечер? — звучный вышел хрип. — Уже ночь, блять! Тему не переводи. — Надо было закончить работу… Кхм… Тут люди? — неожиданно понимает Лиза, едва различая чужие запахи и дыхание. — Мне нужна была консультация, — нехотя признается он. — Но это не нихуя не оправдывает твоего ебанного безрассудства! — Ты не мать, не ори. — Работу, значит?.. Ну и как ощущения? Дальнейшие его рассуждения слушать смысла не было. Сказал тихо, значит, успокоился. Ага, тоже понимает, что работа стоит свеч. Скажи Лизе кто-нибудь, да хотя бы я, лет пять назад, что она, внешне сейчас больше напоминающая тот жутковатый скелет из подсобки, будет валяться на кровати Дани и выслушивать от него (от него!) речь о важности здорового образа жизни закатив глаза, Лиза бы его ударила. Ударила потому, что это бред. Точнее, ударила бы не Лиза, а её лучший рыжий друг, следовавший за ней повсюду. И черт его знает, как получилось, что профили обучения у них не совпали, но, наверное, оно и к лучшему, ибо огромный объем медицинских терминов, обязательных к заучиванию, вызывал у правильной Лизы праведное желание удавиться, а Лизины гигантские талмуды жизнеописаний поэтов — у Дани. Странные формы приобрела и их дружба. Разные ВУЗы, разные круги общения (у Лизы так вообще не круг, а точка). Но странная дружба карлана с великаном продолжалась. И сейчас эта дружба спасла Лизе жизнь.