***
Отец, видя в Анне наследницу престола, усиленно готовил ее к предстоящей ответственности так усердно, как только умел. И Анна, признаться, не возражала. Она любила изучать право, любила экономику, любая другая наука без особого труда давалась ей, потому что от природы она отличалась неуемным любопытством. Сколько она себя помнила, желание знать, почему все в мире устроено так, а не эдак, толкало ее на провождение большей части своего свободного времени в библиотеке замка, на переписки с иностранными учеными, на трату карманных денег ради покупки новейшей научной литературы. И все это не могло не радовать ее отца. Чтобы Анна набиралась опыта, он брал ее с собой на советы, знакомил с людьми, с которыми Анне рано или поздно пришлось бы работать рука об руку на благо родного государства. И принцесса, точно губка, впитывала все необходимые знания, записывая то, что считала важным, в блокнот. Хоть Анне и нравилось заниматься государственными делами вместе с отцом, еще больше она любила узнавать что-то новое о мире вообще. Почему-то перспектива узнать ответ на вопрос, над которым люди бьются десятилетиями, неимоверно привлекала ее. В этом было что-то странным образом чарующее. Анна не была уверена, что смогла бы передать это ощущение словами, если бы ее попросили об этом. Но она точно знала: она почему-то искренне любила то всепоглощающее чувство поражения, когда ты узнаешь что-то, о чем никогда и не подозревал, что-то, что казалось тебе магией, но никак не простой реальностью. Все те вещи, что на первый взгляд казались непомерно сложными или вовсе невозможными, после продолжительного изучения оказывались такими простыми, такими невероятно логичными, что Анну это поражало до глубины души. Кажущаяся сложность рассыпалась, оставляя абсолютную простоту и элегантное, логичное устройство бытия, и Анна начинала восторженно думать: как же я раньше не догадалась до этого! Как я могла считать это чем-то таким сложным! Само это ощущение казалось ей одним из самых приятных, что доводилось ей испытывать в своей жизни. И просто самим собой разумеющимся было то, что эта треклятая зимняя аномалия, поглотившая целый мир и не желавшая его отпускать из своих хладных когтей вот уже более года, заинтересовала Анну неимоверно. Она, казалось, занимала ее ум теперь каждодневно; не было часа, в течение которого Анна хотя бы единожды не вернулась мысленно к этой загадке. Принцесса доселе не сталкивалась ни с чем подобным; все, что когда-либо ей доводилось изучать, хоть и было чем-то сложным, в конце концов было доступным для понимания, стоило лишь приложить немного усилий. Но то, с чем столкнулась она сейчас, ввергало в изумление все научное сообщество. И теперь она была вынуждена не изучать чьи-то уже сделанные выводы, а дрейфовать на волнах бесконечных догадок и теорий вместе с другими, не понимающими, что происходит, исследователями. Это было ново. Это было удивительно. Любопытство теперь, казалось, поселилось в ее душе навечно, оно нещадно мучило ее, вместе с тем ввергая в пучину информационного голода, что толкал ее проводить собственные исследования и вести продолжительные переписки как с отечественными, так и с иностранными учеными (благо, статус принцессы довольно могущественного королевства позволял ей это). Кто знает, сколько времени билась бы она над этой загадкой. Анна не была настоящим дипломированным ученым и никогда не претендовала на подобное звание, но ей было до смерти любопытно. Она не расстроилась бы, если бы кто-то разгадал эту зиму раньше ее. Наоборот, она была бы бесконечно счастлива, ведь это было бы так волнительно, наконец узнать причины внезапного похолодания. Она бы непременно захотела пожать руку тому, кто подарил миру истину, и мысленно внесла бы его в свой список своих кумиров, без колебаний удостоив его вторым или даже первым местом в этом списке. Но, по воле случая, по воле наисчастливейшего случая, как будет потом она с благоговением думать, именно ей, Анне, и удалось узнать ответ, волнующий умы всех и каждого, в числе первых. Как окажется позднее, она сыграет невероятно важную роль в судьбе целого мира. Однако вернемся в настоящее. В то самое настоящее, в котором Анна, цепенея и бледнея от изумления, с рвущимся из груди сердцем слушает рассказ своего отца, смотрит расширившимися глазами в свиток, тот самый, что так успешно сеял смуту среди людей Его Величества, читает его, жадно глотая строку за строкой, и без сил опускается в кресло, поскольку ноги, все это время интенсивно дрожавшие от волнения, попросту предали ее, не удержали ее веса. Как вы могли уже догадаться, содержимое свитка и было ответом, что так жаждала Анна найти. Но ответ этот был столь невероятен, столь непривычен для ее понимания, что ей не удавалось до конца в него поверить. Это определенно не было тем, к чему привыкла она, и все ее нутро кричало о том, что ей нужно больше, намного больше информации. Еще не оправившись полностью от шока, Анна хрипло сказала своему отцу: - Дай ей добро на эту встречу, отец. Пусть объяснится. Я желаю узнать, что заставило ее написать такое… такое! Если она солгала… меня не волнует, что будет, если она солгала, но я желаю услышать ее объяснения. Боже… это просто немыслимо, немыслимо! Но если содержимое свитка правдиво, мы не можем рисковать, не правда ли? Не то что бы я верила в каждое сказанное ею слово, но… Эдгар, отец Анны и король Эренделла, опустившись в соседнее кресло, сжал руки в кулаки (явно стремясь унять дрожь), и негромко, с расстановкой, ей ответил: - За что я люблю обсуждать такие вещи с тобой, так это за твою искренность. Готов поспорить, советуйся я сейчас со своими советниками, они сказали бы мне, что я не должен тратить время на подобную чушь, - после этих слов он усмехнулся. - Они привыкли считать самое невероятное неправдой и не стремятся провести какие-либо проверки, хотя я собственными глазами видел, как сильно на самом деле напугало их то, что они прочли в этой бумаге. У них просто не принято потакать «небылицам и вздору», и они ни за что этого не сделают, даже если втайне на какую-то толику они опасаются, что написанное в свитке может оказаться правдой. Принцесса, напряженно хмурясь, качнула головой в согласии. - Мы позволим ей войти. Состоится встреча. Выясним, кто она, что представляет из себя и что хочет нам предложить. Обезопасим себя настолько, насколько это возможно. Казармы должны быть оповещены и приведены в готовность на всякий случай. Но я надеюсь, что в военной силе не будет нужды. Король поднялся с кресла, подошел к своему столу и сел за него, готовясь писать ответное письмо. - Думаю, я должен просчитать вариант того, что все это может оказаться огромной шуткой. Не хотелось бы прослыть в народе правителем-простаком, которого любой мог бы, если б захотел, вокруг пальца обвести. Принцесса, стараясь дышать ровно, чтобы остатки волнения наконец изничтожились, задумчиво посмотрела в сторону окна. За стеклом танцевал снег, подхваченный порывистым ветром, и Анна с сомнением произнесла: - Что-то подсказывает мне, что это не шутка, отец.***
Несколькими часами позднее, когда люди короля были предупреждены о произошедшем, когда были отданы все необходимые приказы и распоряжения, когда стало абсолютно точно понятно, что все, что они в силах были предусмотреть, под контролем, Анна почему-то вопреки этому решила про себя, что все катится к чертям. Все ее планы стабильно летели к ним весь день, всю ночь и все следующее утро. «Белым» гонцам был дан ответ короля, и они убрались восвояси, пообещав, что явятся со своей правительницей к следующему дню. И Анна, ожидая этого часа, просто не могла привести свое душевное состояние в порядок. От волнения у нее пропал аппетит, она не могла спать, ровно как не могла усидеть на месте. Весь текущий день провела она на ногах, улаживая всевозможные вопросы, связанные с предстоящей дипломатической встречей, бегала от одного советника к другому, отдавала множество распоряжений в силу своих полномочий, а когда день подошел к концу, и ее отец отпустил ее, сказав, что она отлично сегодня потрудилась и должна отдохнуть, она решительно не знала, как ей поступить. Усталости она не чувствовала, сна не было ни в одном глазу. Предстоящие события так сильно будоражили ее, что, казалось, она обзавелась каким-то внутренним вечным двигателем. Большую часть ночи она провела за письменным столом в своем кабинете (в покои она даже заглянуть не подумала, отметая последние мысли о сне как можно дальше по причине банальной ненадобности оного сна), что-то чиркая на бумаге пером при свете свечи. Она делала это в попытке уложить спутавшиеся мысли по полочкам, чертила какие-то схемы и структуры, писала нумерованные списки, комкала испорченную бумагу и отправляла ее в урну, меняла превратившиеся в засаленные огарки свечи на свежие и даже не помышляла о возможности вздремнуть. Разве могла она в условиях испорченного режима и полной неразберихи в голове думать, что все шло точно по плану? Что-то странное произошло ближе к утру, когда рассвет еще даже не смел заниматься, но до него оставались считанные минуты. Это случилось, когда Анна, немного успокоившаяся и начавшая уставать, принялась собирать исписанную бумагу и гасить свет в кабинете. С погасшим светом вдруг стало заметно то, что до этого момента Анна почему-то не замечала в упор: за окном существовал какой-то приглушенный источник света, и свет этот робко проникал сквозь неплотно занавешенное окно. Анну удивило не столько само наличие света, сколько его окрас и, если можно было так сказать, поведение: свет лился неравномерно и словно плясал на шторах, а цвет его варьировался и не был постоянным. Он был то зеленым, то синим, то фиолетовым, и внезапная догадка, поразившая Анну, буквально подбросила ее к окну и заставила рывком распахнуть шторы. - Я сдаюсь! Это же просто невозможно! – простонала она в неверии, глядя, как небо разрывают всполохи северного сияния. Как умудрилась она не заметить подобное? И как давно небо выглядит таким волшебным образом? И почему… откуда, черт возьми, взяться северному сиянию, если ни по каким прогнозам это не предвещалось?! Пораженная внезапным открытием, она не сразу заметила, что за чертой города, прямо перед воротами, которые достаточно хорошо были видны из окна ее кабинета, появилось нечто, чего раньше не было там – неровный и огромный частокол палаток, которых насчитывалось не менее пятидесяти. Огромное число! Да ведь это невозможно! Как такое количество палаток могло быть расставлено за ночь? Неужели они взялись из-под земли? Сколько людей расположилось в этом лагере, оставалось загадкой, но почему-то принцесса с каким-то замиранием сердца предполагала, что там вполне могла поместиться небольшая армия. Анна до боли в пальцах впивалась в подоконник, припадая лицом к холодному стеклу и жадно вглядываясь вдаль. А ей уж было показалось, что она более или менее уложила весьма противоречивую информацию в голове. «Черта с два!» - отвечало ей северное сияние, нахально переливаясь в темном звездном небе. Вторила ему огромная группа белых палаток пред эренделльскими воротами. И подливало масла в огонь едва уловимое движение, что нет-нет да выхватывалось воспаленным взглядом принцессы среди расставленных кем-то палаток. Анне казалось, что она сходит с ума, ведь она, подумать только, начинала все больше и больше верить в то, что совсем недавно было ею прочитано в том злосчастном свитке. Те слова, выведенные каллиграфически строгим почерком, все меньше казались ей похожими на бред. Анна не удивилась бы, если бы ее назвали сумасшедшей за это. Она и сама успела поразиться себе.