О тонкостях парного дыхания на Ано

Демоны ярости живут в зеркалах. Они здесь как дома. Р.С. Томас

Ривайен опоздал. Раньше всегда чувствовал, где и когда Непространство давало сбой. Всегда был способен на интуитивный прыжок, чтобы оказаться в нужное время в нужном месте, чтобы предотвратить ненужные жертвы. Но сегодня — опоздал. Когда ворвался в квартиру, рассекая стылый воздух, его встретило мрачное молчание ликвидационной группы. Все уже закончилось, только на кухне тоскливо пищала микроволновка и кто-то кашлял, наглотавшись развеянных в воздухе специй. По серым лицам, по сжатым губам, по скупым кивкам он понял, что и Лиззи, и ее недоумок-муж мертвы. — Где? — хрипло спросил, сглотнул острый ком в горле, не позволил никому заметить, что эта смерть что-то для него значит. — В спальне, месье. Ривайен перешагнул через разбитый в щепки старый комод. Значит, выплеск случился в этом месте. Вошел. Вдохнул сладковато-терпкий запах свежей крови. Огляделся. Все было на своих привычных местах. Как давно он тут был в последний раз? Как давно запретил себе тут бывать? Семь лет, девять месяцев и две недели. Не так уж и давно. Обежал глазами полки с книгами — половину из них подарил Лиззи он; фотографии Тянь-Шаня, развешанные на стенах, — все сделал для Лиззи он. Открыл шкатулку. Так и есть. Кольцо, которое он ей купил, которое она хотела ему вернуть, которое он не взял, все еще на что-то надеясь в будущем, — лежало на месте. «Теперь уже точно не понадобится», — от этой мысли в Ривайене поднялась злость на себя, на Лиззи, на смерть. «Так не вовремя!» Он сунул кольцо в карман, словно хотел унести с места гибели доказательство своей слабости. Позволил себе бросить взгляд, только один взгляд на пропитанное кровью покрывало, на начинающие стекленеть глаза и месиво вместо горла. Быстро отвернулся, распахнул окно и впустил ветер и холод с улицы — а то совершенно нельзя сосредоточиться, — вышел в коридор и тут вспомнил, что не хватает ребенка. Спросил у стоявшего поодаль подчиненного: — Где мальчик? — Мальчик, месье? — Оперативник «Йорты-6», кажется Антуан, цепким взглядом прочесал лицо начальника — не издевается ли. Нет. Не издевается. — Мальчик. Шесть лет и два месяца. Ее сын. Тобиас. Где он? — Тут только госпожа руководитель лаборатории и ее муж, месье. Детей не было. Ривайен не стал тратить время на споры. Не стал звать мальчика. Если Тобиас мертв — он не отзовется. Если жив, если видел, как тьма выплеснулась из ниоткуда и убила — безжалостно и бессмысленно… Хотя как он мог что-то увидеть? Сын Лиззи не унаследовал ее гены — пошел в отца. Не мог входить в лабиринт Непространства. Не мог слышать дыхания на классическом Ано. Собственно, как и девяносто девять процентов населения Земли. Если бы было иначе, Лиззи непременно зарегистрировала бы отпрыска в служебной базе данных и изолировала. Институт специально создал несколько общежитий постоянного проживания для детей, потенциально способных дышать на Ано. — Приказания, месье? — перебил его мысли все тот же Антуан. «Значит, сын Лиззи — просто мальчик, для отчетности его надо просто найти. Живого или мертвого», — закончил про себя Ривайен и поставил мысленную точку. Вслух сказал: — Делайте свою работу, ребенка я поищу сам. Посмотрел за всеми диванами, во всех шкафах, заглянул даже в стиральную машину. Никого. За всю жизнь Ривайен ни разу не слышал, чтобы у Лиззи была сестра, тетка или подруга, которой она могла бы сплавить сына. Тобиас должен быть тут. Ривайен расстегнул и застегнул пальто. Теперь правильно, на все пуговицы. Аккуратно собрал непослушную реку разбросанных по плечам и спине волос, перехватил резинкой. Неохотно, но вернулся в спальню, заставил себя еще раз посмотреть на Лиззи. Повернул голову, следуя за ее мертвым взглядом, уперся в зеркало. Напольное, старинное — теперь от центра к краям покрытое круговыми трещинами, как от резкого удара. Провел пальцами по сколам стекла. Поверхность еще хранила тепло коннекта, словно Лиззи успела поставить защиту и даже атаковать. Но зачем? Дыхание на Ано бесполезно против выплесков тьмы, как винтовка против торнадо. Тьма не имеет ни разума, ни тела, ни цели, эти выплески — всего лишь побочный эффект исследований. Если только… Ривайен поправил очки, всмотрелся в поврежденную поверхность, еще раз провел рукой по паутине трещин. Теперь он был уверен, что за зеркалом есть укрытие. Ощупал раму: сверху, снизу, по бокам, завитки ар-нуво, растительные узоры, вкрапления металлической мозаики. Ромбы, кругляшки, квадраты. Бабочка. Надавил сразу на два крыла. Зеркало легко поехало в сторону, открывая неглубокую, аккуратно встроенную в стену нишу. — Тобиас? Послышался всхлип. Ривайен присел на корточки, снова позвал, постарался выманить мальчика голосом, вплел в интонации немного ласки и безопасности. Если ты владеешь дыханием — это нетрудно. — Ты здесь, Тобиас? Все закончилось. Выходи. В глубине кто-то завозился. Первой из потаенного места показалась белокурая голова, за ней плечи. Ривайен подхватил ребенка на руки, развернулся к свету, осмотрел. Удивился, что Тобиас как две капли воды похож на Лиззи — он-то думал, что на отца. Удивился, что бурлящая в нем злость улетучилась, удивился, что от мальчика пахло медовыми красками и пылью, что в штаны он не наделал, что его не вырвало, что зрачок правильно реагировал на свет, что из ушей не текла кровь. Обошлось. Только мелкая дрожь волнами пробегала по худенькому телу, но это уже ерунда, ради этого он медиков вызывать не будет. Будет, как положено по протоколу, разговаривать. Он сухо представился: — Я Ривайен Форсайт, сослуживец твоей мамы. Ее друг. Рад, что с тобой все хорошо. — А с мамой? — спросил мальчик, завертел головой, попытался заглянуть за плечо. Ривайен не позволил. Про себя чертыхнулся, что трупы не прикрыл хотя бы простынями. Прижал голову Тобиаса к груди — нелепый жест, но что еще он мог сделать? Отогнал неожиданно возникшее чувство нежности — всего лишь эхо его давней привязанности к Лиззи. Спросил: — Ты что-нибудь видел? Можешь рассказать, что тут произошло? Привычка. Он всегда задавал эти вопросы тем, кто оказывался в эпицентре выплеска Непространства и выживал. Но сейчас вопросы показались неуместными. Ему стало неловко и захотелось спросить о чем-нибудь правильном. О чем обычно спрашивают маленьких испуганных детей в таких ситуациях? Что-то вроде «не проголодался?» Или «не замерз?» Спрашивать такие вещи привычки у Ривайена не было, и он был почти уверен, что все прозвучит фальшиво. Но молчать тоже было нехорошо, не по протоколу. Размышляя над тем, куда лучше повернуть разговор, и все еще прижимая голову Тобиаса, чтобы тот не пересекся взглядом с остекленевшими глазами Лиззи, Ривайен боком-боком зашагал на выход из спальни и не сразу понял, что Тобиас ответил: — Только слышал. Меня звали на два голоса. Мама сказала спрятаться и не отвечать, а потом я очень странно себя почувствовал. А где мама? Все это было сказано скороговоркой, без заиканий, без сопливых всхлипов, серьезно и очень тихо. Ривайен такого не ожидал. Может быть, поэтому произнесенные слова показались ему похожими на старые тряпки, а не на сигнальные флаги — они бессмысленно сотрясли воздух. — Повтори, — попросил Ривайен и остановился, чтобы сосредоточиться. От напряжения вокруг его рта и на натянутой коже лба проступили обычно незаметные для постороннего взгляда морщинки. Тобиас повторил с той же поспешностью, с той же неуловимой интонацией, похожей на бросание голышей в мелкую воду, от которой в сознании расходятся долгие круги: — Я не видел. Ничего не видел. Только слышал. Из коридора меня позвали на два голоса. Мама что-то сказала, быстро. На одном дыхании. Я не понял. Только очень странно себя почувствовал. Мама сказала мне спрятаться за зеркало. Запретила отвечать… На этот раз Ривайен впитал каждое слово, мысли его сгруппировались и понеслись двумя независимыми потоками. Одна часть мозга анализировала: «Звали? Он сказал «звали»? Выплески могут имитировать общение? Или могут общаться? Почему звали на два голоса? Мальчик мог ответить? На Дыхании? В его возрасте? Как такое возможно?» В то же время другая часть лихорадочно обрабатывала информацию, которая несла в себе угрозу и неразглашение которой могло стоить Ривайену карьеры: «Тобиас может устанавливать контакт с Временным пространством или с его выплесками. У Тобиаса есть рецессивный ген. Лиззи обманула Институт. Лиззи обманула всех. Лиззи — дисциплинированная и преданная делу Лиззи — не изолировала своего ребенка. Лиззи, которая говорила, что знание стоит любых жертв, не пожертвовала сыном. Почему? И как теперь должен поступить я?» В какой-то момент Ривайену показалось, что мыслей стало слишком много, что они вышли из-под контроля, превратились во что-то материальное, в скоростные поезда, которые он не успел развести по разным путям и которые теперь мчатся навстречу друг другу к неизбежной катастрофе. Стало невозможно дышать, резко заболела голова. Но эта была не та боль, с которой Ривайен не смог бы справиться. — Мама умерла? Ривайен, сконцентрировавшись на своем, ослабил хватку, и Тобиас наконец сумел заглянуть ему за спину. Теперь снова весь дрожал, указывая рукой на кровать. Ривайен набрал в легкие побольше воздуха и сказал: — Мне жаль, Тобиас. Мы опоздали. Мы не сумели спасти твою маму, — подавил неизвестно откуда взявшееся желание погладить мальчика по голове, перевел взгляд на оперативников, маячивших в проходе. Двое негромко переговаривались между собой, третий держал возле уха мобильник. Непохоже, чтобы кто-то из них прислушивался. Непохоже, чтобы они расслышали надтреснутый голос сына Лиззи. Это хорошо. Значит, кроме него никто не знает о нарушении правил. Пусть так и остается. Пока он не поймет, что к чему. Ривайен сделал несколько шагов к выходу, оперативники всполошились. Ривайен сказал: — Продолжайте дальше без меня. Я отвезу мальчика. Когда закончите, свяжитесь от моего имени с префектом, скажите, что он может присылать жандармов и криминалистов и начинать официальное расследование. Дверь за ним хлопнула, Ривайен поморщился, сбежал со своей ношей по ступенькам. У крыльца ждала служебная машина. — Домой, — приказал Ривайен, усаживая Тобиаса рядом с собой на заднее сиденье. Подумал: «Что же мне с ним делать?» Тобиас поднял на него свои синие с медными прожилками глаза, словно услышал вопрос. У Ривайена за грудиной ёкнуло, и в сердце, где уже давно царил порядок и дисциплина, стало жарко, как в то время, когда он позволял себе мечтать о будущем с Лиззи. Порядок и дисциплина потеснились и освободили небольшое место для сильной привязанности.