Жизнь полна странностей, Ота-кво. — Маати вдруг заговорил не по годам умно и печально. — Если бы нам пришлось ждать тех, кто достоин доверия, может, и любить было бы некого. Дэниел Абрахам
Невинный поцелуй доктора Стрателли Сэм привез с собой, принес в студию Тоби, чувствовал на губах, стоя перед зеркалами в исследовательском центре нам-шуб. Во вторник доктор приходил ему на ум в неподходящих местах в неподходящее время, в среду Сэма потянуло назад в Римини, да так сильно, что образовалась пропасть между тем, что он должен был делать в силу обязательств перед памятью отца, и тем, что он делать действительно хотел. В пятницу пропасть между желаемым и необходимым стала такой широкой, что сознание начало искать пути для ее преодоления. Когда Стрателли позвонил и попросил приехать на показательное занятие по дирижированию, чтобы поддержать брата — Сэм тут же ухватился за этот предлог, чтобы купить билеты и переложить ответственность за отслеживание выплесков на Тобиаса. Тем более что тот давно рвался его подменить — теперь у него был и полный доступ ко всем помещениям исследовательского центра, и умения, да еще новая пара дышащих в придачу, которую предоставил им Лагос, тщательно отобрав среди институтских воспитанников. Сэм убедил себя, что Тоби справится. Выйдя из аэропорта в Римини, Сэм вдохнул теплый, мягкий, как сливки, воздух, пахнущий водорослями и летней пылью. Посмотрел на часы — он даже не опаздывал. Ожидая такси, позволил себе засмотреться на золотые кружева, которые создавало неповторимое итальянское солнце, просачиваясь сквозь ветки кипарисов. Не заезжая в дом матери, отправился прямиком по адресу, обозначенному в смс. В большой светлой комнате звучала музыка, Рин стоял посередине, спиной к вошедшему вместе со Стрателли Сэму. Дирижерская палочка плясала в его руках, делала и без того худого брата еще тоньше и несуразнее. За последнее время он совсем не вытянулся и не был похож на подростка. У Сэма против воли сжалось сердце. Рин по большей части не попадал в такт, но стоящая рядом упитанная женщина в шортах и яркой майке «Юникло» его не поправляла — терпеливо учила руки следовать за короткой и простой музыкальной фразой. Рука шла вперед — и Рин неуверенно произносил «до»; вверх — Рин пропевал «соль»; рука схватывала где-то на уровне глаз пыль в кулак — Рин говорил «ре», в конце показывал женщине пустую ладонь — «ми». И снова, и снова, и снова, пока невидимые нити не укрепили связь между его рукой и голосовыми связками. Сэм наклонился к самому уху Стрателли и прошептал: — А почему именно дирижирование? Доктор зашептал в ответ: — Движения кистей и пальцев рук связаны с движениями голосового аппарата, рука ведет речь за собой. Послушай дальше. Музыка смолкла, но Рин, повернувшись к Сэму, продолжил дирижировать. Глаза у него сияли, но лицо было очень сосредоточенным. Рука пошла вперед — за ней последовало «я»; вверх — Рин сказал без запинки «ску»; рука схватила пыль в кулак — Рин почти пропел «чал», в конце показал Сэму пустую ладонь — «брат». И широко улыбнулся. Темп был намного медленнее, чем в нормальной речи, но интонации — идеальные. Сэм отпустил напряжение, о котором до этого момента и не догадывался, широко улыбнулся Рину в ответ: — Так держать, парень! Повернулся расчувствованно к Стрателли: — Не знаю, как тебя благодарить. — Приходи в гости. Я приготовлю кое-что особенное. Такого не подают в итальянских ресторанах. Завтра? Ты же не спешишь возвращаться в вашу душную Францию? Сэм решил не спешить. Следующий день провел целиком с Рином, просидел половину из него за контрольными по математике — дистанционное обучение давалось братику тяжело. Перед ужином спросил: — Рин, отпустишь меня поужинать с твоим доктором? Понял, что больше всего Рину хотелось, чтобы он остался, заказал пиццу и посмотрел с ним фильм, но братик пересилил себя и кивнул.***
Пока Стрателли смешивал cavolo nerо — черную капусту — с анчоусами, пармезаном и лимонным соком, переходил от нарезки томатов к нарезке сыра, щедро делясь анекдотами и красным вином, Сэм рассматривал красивые толстые вены на руках доктора и татуировку в виде звездочки из зеленых точек на правой руке, которую раньше не замечал. — Интересно? — перехватил его взгляд Стрателли. Сэм кивнул, Стрателли чуть больше завернул рукава черной рубашки, пояснил: — Это называется i punti della malavita. Обучение мне оплачивал дядя, а метка — чтобы я помнил и благодарил. — Ты врач мафии? — усмехнулся Сэм. — Вот бы никогда не подумал. — А это что-то меняет? — задал Стрателли точно такой же вопрос, какой в свое время Сэм задавал ему. — Мой дядя старый пузатый мужчина с плохим зрением. Слишком хороший семьянин, чтобы сидеть в тюрьме. Увидел бы ты его — пожалел. Сэм все еще косился на метку сицилийских мафиози, когда Стрателли потянулся и погладил его по щеке тыльной стороной ладони. Этот жест заставил сердце Сэма кувыркнуться, голос Стрателли стал далеким, почти не слышным за пульсацией крови: — Послушай, Сэм… — Что? — Сэм вскинулся, словно готовясь отразить атаку. — Хочу, чтобы ты знал, — Стрателли замялся, подбирая слова, — если тебе захочется сделать вид, что ничего не происходит… — Не захочется, — ответил разомлевший Сэм быстрее, чем подумал. Понял, что скорее всего поторопил события, чертыхнулся — это все красное вино, — рванулся из-за стола, но Стрателли успел его перехватить, притянул к себе, развернул и поцеловал. На этот раз поцелуй был глубоким. Ничего не изменилось, но все стало другим. Влюбленность, которую Сэм чувствовал все это время, обернулась новым чувством и покоем, какого он никогда не испытывал рядом с Тоби.***
Тобиасу казалось, что у дыхания теперь всегда был привкус крови. Сэм вернулся из последней поездки посвежевший и воодушевленный, но какой-то далекий. Насвистывал несколько дней незамысловатую мелодию с четким ритмом. Принялся готовить итальянский салат, купил красного вина. Тоби сделал вид, что не почувствовал ничего особенного, ничего важного. Легенда — матери нужна поддержка — традиционно между ними не обсуждалась, и Тобиас не хотел начинать подвергать ее сомнению именно сейчас, когда в воздухе запахло соленым ветром и обещанием будущего жаркого лета. Сдержался. Утром пошел в ванную комнату, снял с горла пропитавшуюся кровью повязку. Принял душ, достал из шкафа очередную темную водолазку с двойным горлом — до вечера должно было хватить — и пошел сначала в подвалы института, проведать Отто, которому становилось лучше: он начинал узнавать лица, вспоминать, кто он, и понимать, где находится. Тоби посидел с ним минут пятнадцать, от силы полчаса, рассказал новости, послушал с ним музыку, потом направился в центр нам-шуб — тренировать новую пару, нести вахту перед зеркалами, которые казались ему мертвыми. Этот распорядок дня с привкусом крови стал постоянным. Чтобы заглушить его послевкусие, Тобиас вырисовывал на шелке красные цветы фламбояна, красивые и эфемерные. Его рука танцевала, танцевала, танцевала на белом тканом поле до изнеможения, до первых лучей солнца… Готовый платок он отдал Сэму с улыбкой. Для матери. — Очень кстати, у нее как раз в эти выходные день рождения, — вроде бы обрадовался Сэм, но Тоби почувствовал тщательно скрываемую неискренность.***
Капли первоиюльского дождя барабанили в стекло, словно гости, отчаянно желающие войти, но Сэму было не до них. Он сидел за рулем своей машины в нерешительности и в плохом настроении. Домой или в аэропорт? Сомнения грызли его как полевые мыши. Стрателли не звонил всю неделю, и Сэм не мог понять почему. Как же трудно, когда не можешь заглянуть человеку в голову, как с Тоби, и не знаешь, чего от него ждать. Плохое настроение подпитывала тайная мысль, что он не первый и не последний «мальчик», которого соблазнил добрый доктор мафии. Если прилететь к нему сегодня в ночь, то будет ли он желанным гостем? Или застанет Стрателли с кем-то в постели? Выждав паузу между двумя сердцебиениями, которая, казалось, длилась вечно, Сэм завел мотор, выехал с парковки института и свернул в сторону аэропорта. Никколо открыл почти сразу, удивился: — Ты? Что случилось? Сэм прислушался к тишине за спиной Стрателли — вроде бы он один, — впился взглядом в лицо: никаких признаков недовольства. Сказал: — Ты не звонил. — Но ты никогда не отвечаешь на мои звонки. Я не хотел тебя отвлекать. Проходи, ну. Когда в прихожей Никколо раскрыл объятия, Сэм порывисто обхватил его за шею, притянулся ближе, выдохнул: — Черт, всю неделю не находил себе места, чуть не сдох, пока летел. Оно теперь постоянно так будет? — Обязательно, — уверенно ответил ему Стрателли, обдал его жаром и радостью, клацнул за спиной дверью, вплел пальцы в его волосы, и желание сплело замок в животе у Сэма. Поцелуй вышел долгим. Сэм вообще не помнил, чтобы так долго с кем-нибудь целовался. После него на губах у Сэма родилась и расцвела улыбка и что-то совершенно дурное защипало в глазах. Завтра ему нужно быть на совещании с Лагосом. Но у него была эта ночь, и Сэм хотел испытать и отдать как можно больше. Распаленный, ни слова не говоря, Сэм прошел до спальни, разделся и встал близко к вошедшему Стрателли, так близко, что его взведенный теперь член почти касался пряжки ремня на белых брюках доктора. Вытянутый вверх, он подрагивал. Стрателли крепко прижался к голому телу Сэма. Сэм дал поцеловать себя в уголок рта, невесомо провел рукой по изящному члену Стрателли, обернутому золотистой кожей, подумал, что он в обхвате как два его пальца — будет совсем не больно. И вдруг очень этого захотел. Задышал тяжело, неровно. Он всего лишь раз позволил Тоби войти в себя, это был его первый и последний опыт принимающего, и вот теперь… Сэм судорожно рассмеялся, мужественно встал на кровати на колени точно в той же позе, в которой вставал перед ним Тоби: широко расставив ноги, сжав пальцы на спицах кровати. Стрателли посмотрел на напряженные плечи, до того напряженные, что руки слегка подрагивали; сказал: «Ты пока не готов», незаметно исчез из поля зрения, потом совсем рядом с ухом Сэма раздалось жужжание, тембр которого был почти такой же, как тембр взволнованного голоса Стрателли. Потом по спине Сэма покатилось что-то круглое, вибрирующее. Он тут же понял, что это. Ощущения были приятными, мышцы расслабились. Вибратор перемещался по позвоночнику туда-сюда, Сэм улыбнулся и подумал, что хорошо было бы почувствовать еще и руку доктора на своем теле. И тут же ее почувствовал. Рука гладила его поясницу, бедра, провела по ложбинке между ягодицами. Сэм снова услышал приятное механическое стрекотание, потом нечто похожее на некрупную бусину, вибрирующее, теплое и густо смазанное, коснулось ануса, согрело его, а потом деликатно проникло внутрь. Не успел Сэм среагировать, как вторая бусина последовала за первой. Третья. Когда четвертая, более крупная, задела что-то очень чувствительное у него внутри, Сэм охнул; пятая бусина заставила его задрожать. Вибратор, который все еще двигался вверх и вниз по его позвоночнику, сошел со своей орбиты, сдвинулся к затылку, побродил по шее, спустился через правую ключицу на грудь, тронул сосок. Сэма точно молнией пронзило, он вскрикнул и понял, что долго не продержится в таком состоянии. Сформулировал просьбу, которую никогда бы не смог произнести вслух, и на пробу мысленно отправил ее Стрателли. Почувствовал, как в анус уперлась головка его члена, раскрыла его и медленно вошла вслед за бусинами. Стрателли издал полувздох, полустон, а перед глазами Сэма заплясали все цвета радуги. Стрателли толкнулся глубже, вибратор, урча пробежался от одного соска Сэма к другому, спустился по животу вниз, по дорожке волос до члена, уютно утроился в паху. Стрателли толкнулся в него снова, и Сэм взорвался звуками, цветами; кажется, он даже закричал, а может быть, только подумал, что кричит. Он выплеснул сперму, но не выплеснул нежность. В нем ее скопилось столько, что он просто должен был оставить Стрателли ее, прежде чем уйти. Возбуждение вернулось снова, Сэм понял, что теперь может и должен проявить инициативу. Он подождал, пока Стрателли выйдет из него, но не позволил ему вынуть свои бусины. Осторожно, но решительно, одним движением уложил доктора на спину. Провел руками через пах, обхватил бедра, надавил, чуть раздвигая. Разгоряченное тело Стрателли, казалось, трансформировалось в руках, становилось моложе, изящнее, подстраивалось под желания. Когда очарованный происходящим Сэм аккуратно, совсем не так резко, как делал это с Тоби, вошел, доктор издал долгий пронзительный вздох, яркий и бесстыдный. Сэм почему-то был уверен, что ни один человек в мире не смог бы его повторить.Ему хватило всего нескольких жадных движений, чтобы достичь пика. Захотелось тоже издать красивый звук, обязательно на Ано, чтобы вплести себя в этот час, в этот вечерний свет, в этого человека. Обессиленный, он вытянулся рядом с Никколо, тот провел рукой по взмокшим волосам, обнял. Сэм закрыл глаза, и воображение тут же залихорадило. Он представил Стрателли и себя, и Тоби где-то в далекой стране, возможно, в Японии, постаревшими, счастливыми. Сердце защемило и разорвалось между Никколо и Тоби. Сэм мотнул головой — он никогда не думал, что телесное единство может так повлиять на его душу; поднялся: — Поздно, мне пора возвращаться, — начал застегивать рубашку. — Правда? — Стрателли потянулся и стал расстегивать пуговицы, которые Сэм только что застегнул. — А что, если кто-то помешает тебе одеться? — Очень смешно, доктор Стрателли. — Но Сэм не смеялся. — Никколо. Я думаю, что тебе пора называть меня по имени и научиться мне доверять. Рассказывай. — Ладно. — Сэм сел и позволил расстегнуть рубашку до конца. Облизнул губы. Когда он закончил, уже брезжил рассвет.***
Среди ночи в сердце Тобиаса впился острый кол одиночества. Тоска по Сэму началась под кадыком и кончалась где-то в области паха, проникла под кожу, как заноза, которая начнет саднить и гноиться позже. Тоби понял, что Сэм в Римини, но не с братом, который то ли аутист, то ли даун и у которого огромные проблемы со здоровьем, а с кем-то еще. С кем-то, о ком он все последнее время думал. Кажется, еще не спал. Но если даже нет, Тоби почувствовал, что это должно неизбежно случиться. Что же тогда надо будет делать? И надо ли делать хоть что-нибудь? Наверное нет. Потому что без Сэма Тобиас чувствовал себя голым. Даже хуже. Он чувствовал себя без кожи. Это было больно, по-новому больно. К этому надо привыкнуть. Но было и кое-что положительное. Тоби заметил, что с этим новым видом боли он может оставаться в Непространстве намного дольше. Дольше, чем все, кого он знал. Точно дольше, чем Ривайен. Может быть, это и есть ответ на вопрос? Сэм это делает, чтобы он, Тобиас, стал сильнее? Словно отвечая на его вопрос, зазвонил телефон: — Сегодня не жди. После совещания с Лагосом поеду домой. Хочу сегодня побыть один. Почитаю записи отца. Лагос хочет, чтобы мы снова выиграли фестиваль парного дыхания в августе. Хочу подумать. Получив очередной свободный вечер, Тобиас сел в трамвай до моря, отправился нюхать воздух с налетом соли, смотреть, как гребни волн флиртуют и спариваются. Здесь он мог тоже подумать. И о фестивале, и о причинах, которые помогли отцу Сэма выйти за пятиметровый круг действия Ано. Ведь на самом деле в Непространстве не было барьеров, ничто не мешало дышащему проложить тропу от одного участка территории реальности к другому. Когда он добрался до дальнего пустынного пирса, солнце садилось сбоку от него, все окна в домах пылали яркой медью, точно город превратился в ворота ада. Возвращаться в этот ад не хотелось. Тоби покрутил головой, приметил камень метрах в десяти от себя, закрыл глаза и оставил на сетчатке идею камня, потом вошел в Непространство, вызвал в воображении идею только что примеченного камня, дал ей обрести форму, обвил ее звуками на Ано, растянул эти звуки, превратил их в раскаленную добела проволочную нить, позволил этой светящейся нити натянуться, позволил себе потянуть за нее. Не руками, нет. Чем-то другим, чем-то, что скрывалось на самом глубинном уровне его сути. Потянул еще, скрипнул зубами от напряжения, почувствовал, как что-то сдвинулось, как сдвигается вода, прежде чем пролиться из кувшина. Непространство перестало быть инертным, позвало… Сгорбившись, Тоби последовал туда, куда потянул его проблеск нити. Открыл глаза — он стоял рядом с камнем, в десяти метрах от пирса, а вечерний воздух был ранен странным перемещением и пах озоном.