О тонкостях парного дыхания на Ано

Только простофили считают, что мир соответствует их ожиданиям. Майкл Суэнвик

В понедельник Сэм проснулся ни свет ни заря, разорвал целлофан, доставая чистое белье после химчистки, одевшись, не мог найти себе места, пошатался по дому, вышел в сад, подставился под холодящий кожу ветерок, поглазел на розовые пятна низких облаков, на карабкающуюся по стене особняка глицинию. Вернулся на кухню — вот машина для эспрессо, вот стеклянный шкафчик с коктейлями для стимуляции дыхания. В ладонях начало зудеть от желания влить в себя кофеина или впрыснуть нейроингибиторов, но он пообещал Тоби быть пай-мальчиком и не употреблять. Он чувствовал, что его начинает штормить от одной только мысли о предстоящем поединке; чтобы хоть как-то успокоиться и скрасить время до завтрака, он не глядя взял с полки две увесистые книги и бросил задницу на мягкий диван у лестницы на второй этаж, начал читать обе сразу, бегая подушечками пальцев по шершавой бумаге страниц. Мысли у него стали пронзительными, глаза заблестели без всякого допинга. Книги были интересные, но совершенно о разном: одна — сплошная поэзия, другая — «Война» Иосифа Флавия, но Сэму нравилось стравливать между собой информацию и мешать слова. Из этой мешанины, холодно и щепетильно, он складывал глифы. Иногда полезные — они становились инструментами его дыхания; а иногда просто красивые, которым Сэм не умел найти применения. Их он отдавал Тоби, который чудесным образом сшивал из них ментальные щиты, а порой тянул за них, как за ниточки, чтобы распустить защиту противников на манер старого дырявого носка. Но кто будет их противниками сегодня? И почему отец держит эту информацию в секрете? Даже Лидия молчит как усталый сфинкс. Хотят проверить, насколько сын Гийота хорош в импровизации? В книгах на эти вопросы ответов не было, поэтому Сэм, подстегиваемый духом противоречия, сходил за ноутом, открыл сначала страничку фонда, потом — института, проверил полуночные обновления, выискивая в новостях хоть что-то, относящееся к сегодняшней встрече. Хотя бы время поединка. Хотя бы имя рефери. За этим занятием и застал его Тобиас, пробежался взглядом по костюмным брюкам и шелковой рубашке. — Решил отменить пробежку? — спросил как бы между прочим, но Сэм, выросший среди закрытых людей и закрытой информации, научился угадывать многое по интонациям; различил в голосе Тоби еле уловимое томление, похожее то ли на разочарование, что придется бегать в одиночестве, то ли на приглашение присоединиться. Сэм среагировал на это моментально. Отлепился от ноута, втиснул ноги в кроссовки, схватил рисунок с глифом, нагнал Тоби у фламбояна, преградил дорогу — оправдываться было даже приятно: — Я инфу искал о противниках. Не нашел. Зато придумал новый глиф. Вот смотри — «парад перемен». А еще был послушным, никакого допинга перед показательными выступлениями. И где же моя награда? Тобиас мазнул сухими горячими губами по уголку его рта, собирался отстраниться, но Сэм поймал в ладони его лицо, выдохнул: «На удачу!» — и поцеловал настырно, с языком. Сказал, довольный: — Вот теперь можешь и на пробежку, — обрадовался, когда губы Тоби еле заметно, но мило дрогнули в улыбке. Когда через час Тоби вернулся, потный и расслабленный после выброса эндорфинов, отец уже умчался. Лидия вынула из духовки круассаны, скомандовала: — В горячий душ и одеваться. Быстро! К восьми она привезла «детей неразумных» в Институт, напутственно подтолкнула ко входу в конференц-зал: — Сожмите в задницах монетки и не расслабляйтесь, мальчики. Без хладнокровия вам сегодня не обойтись. Это любимая пара фонда. — Ты не будешь смотреть? — осторожно поинтересовался Тоби. — Лучше потом вас послушаю. Идите, а я на рынок. Куплю винограда. Не знаю, сколько Джекил и Хайд продержат вас в Непространстве, но после вам обязательно надо будет поесть глюкозы, чтобы рассеять усталость. Клод ждал, посматривая на часы, стоял рядом с рефери — высоким мужчиной лет сорока с холеной бородкой клинышком, одетым в дорогой костюм. В его галстуке поблескивала бриллиантовая булавка, а из кармашка высовывался голубой платок с фиолетовой вышивкой по самому краю. — Это Марк Лагос, — шепнул Сэм Тобиасу, — щеголь, душка и второй человек в совете после отца. А вот и наши оппоненты. Джекил и Хайд, как назвала их Лидия — долговязый парень и седой здоровяк с широченными плечами, — разминались, словно боксеры на ринге, а не лингвисты-кудесники, способные горсткой слов провернуть какой-нибудь гениальный трюк. Зрителей в зале не было. Лагос не спешил с началом, калибровал «умные очки», подключал их к корпоративной нейросети. От нечего делать Сэм начал пристально разглядывать здоровяка, и скоро тому стало очевидно не по себе. Крепко сжатые кулаки выдавали раздражение, которое не отражалось на грубоватом лице с массивным подбородком. — Мистеру Хайду не терпится сделать из тебя инвалида, не провоцируй его, Сэм. Но Сэм, который с самого утра был как на иголках, уже не мог сдержаться и из чувства врожденного нонконформизма не унимался, обратился как бы в пустоту: — Почему надо обязательно меряться мм… силой? Давайте для разнообразия пропустим болезненную часть естественного отбора и померяемся интеллектом? Проведем собеседования? Да? Нет? Как он и предполагал, здоровяк не стерпел: — Кончай свои подъебки, мальчик. Утомляешь. В этот момент Лагос дал отмашку: — Можно начинать. Сэм первым шагнул в круг, постарался выглядеть спокойным и даже расслабленным, изобразил губами улыбку, словно наконец дождался не матча, а свидания: «Пусть думают, что у меня железные нервы». Повернулся к Тоби, произнес речитативом: — Я-лю-блю-те-бя. — Получилось взволнованно, словно он впервые озвучил открывающую коннект фразу. Ано выплеснулось через звуки, заискрилось, создавая вокруг четырех человек непроницаемый для недышащих барьер. Тобиас отозвался всем телом, текуче перенес вес с одной ноги на другую, наклонился. Деловито толкнулся в Сэма упругими губами, а потом виски сжало Непространство, встретило привычным давлением и легкой тошнотой. Началось. Выставив вперед ладонь со стигмой, точно стяг, долговязый первым закрутил вокруг себя разреженный воздух. Здоровяк «Хайд» начал выщелкивать звуковой ряд; слоги, покатившиеся с его языка каплями мутной слюны, рассказывали о металлическом вкусе холодной стали во рту, неспешно отливали пассивную материю в пули. Не дожидаясь окончательного преобразования, долговязый «доктор Джекил» направил меняющееся на глазах вещество плавным потоком от себя прочь. Сэм напряженно рассмеялся: — Здоровяк неплох, додумался превратить перепалку, которую я им устроил, в перестрелку. Но он слишком медленный. — Да, — где-то совсем рядом согласился Тоби, издал хлесткий горловой звук, обжигающий гортань. Сэм не сразу сообразил, что это был придуманный им утром глиф, потому что с произношением было что-то не так. Оно почти ничем не напоминало классическое Ано. Тобиас сумел расщепить голос и выделить «парад перемен» двумя паузами: одной — в начале, на низкой частоте, другой — в конце, на высоте обертона. Рискованно. Они такого никогда не пробовали. А что если… Но Непространство повиновалось мгновенно, как под ударом кнута повинуется прирученное животное. Уплотнилось в щит. Зыбкие тени будущих пуль разбились о него, не успев трансформироваться во что-то действительно опасное. Все произошло красиво и очень быстро. Но Сэм тоже мог быть быстрым. Не успел здоровяк набрать в легкие побольше воздуха, как Сэм послал мягкий ментальный пасс — развернул перед внутренним взором Тобиаса цепочку редких глифов. Тобиас обрадовался им, как занятной игрушке, перестроил на свой вкус, очистив от темных элементов, заострил, заставил материю преобразиться в нечто похожее на стену из сияющих рыболовных крючков и сжал ее вокруг противников. Губы здоровяка незамедлительно скривились подобно корчащимся от боли дождевым червям. Сэм посмотрел на Марка Лагоса. Достаточно? Это засчитывается как неоспоримое превосходство? Лагос резким движением выключил очки и несколькими жестами ухоженных рук отдал победу Сэму. Но остался ли он доволен? Темные очки с карбоновым покрытием прятали половину лица — понять эмоциональную реакцию было невозможно. Зато у Сэма от ощущений кружило голову, ладони покалывало, в животе сладко ныло. Это было даже лучше секса. Пока Сэм пробирался сквозь шквал новых ощущений, близких к эйфории, Лагос направился не к ним, а к отцу, подчеркивая тем самым, что старший Гийот является для него единственным значимым человеком в этом зале. Заговорил с ним, похлопывая по плечу. Что-то в движении его руки напомнило Сэму ритуальный жест. «Сектантство какое-то!» А затем в обостренном после поединка сознании родилась мысль, что он подсмотрел за чем-то негласным, что существует другая, альтернативная иерархия фонда, в которой его отец вовсе не главный. Сэм напряг слух, чтобы уловить хотя бы обрывки разговора: «…нет, скорость нормальная. Проблема в стабилизации нам-шуб». Заинтригованный, он порылся в картотеке своей памяти — не нашел ничего даже отдаленно похожего, задумался над тем, что же такое означает это нам-шуб. Из размышлений его выдернул возникший перед ним Лагос. Он пожал руку, сначала Тоби, потом Сэму. Сказал вроде бы доброжелательно: — Вы отлично сработали, — отсканировал взглядом их лица, считывая реакции, и продолжил: — Это было многообещающе. Продемонстрировали нам маленькую войну. Запись произведет на инвесторов нужное впечатление. Они наверняка захотят посмотреть вас вживую. Вернее, через новое поколение «умных очков», разработанное специально для тех, кто не владеет техникой дыхания, но по статусу должен принимать ответственные решения. Вы гарантированно обеспечите море неудобств нашим азиатским друзьям. — Почему он так говорит? — спросил Сэм уже дома. — В Японии появилась очень сильная школа парного дыхания, — неохотно ответил Гийот. — Перетянула на себя несколько инвестиционных пакетов. Лагос не хочет терять лидерства. Особенно в исследованиях. Но это пока вас не касается. Давайте лучше поговорим о конкретных вещах. Например, о том, что коннект был идеальным, даже за кругом я почувствовал симпатический резонанс. Этот эффект необходимо закрепить. Лидия составит вам расписание спаррингов. Приготовьтесь встречать соперников по два раза в неделю, на разных площадках, иногда даже в разных странах. На это Тобиас растерянно возразил: — У меня с сентября занятия, мне нужно… — А кого тут интересует твоя личная жизнь? — неожиданно холодно прервала его Лидия, отложила книгу, подошла к Гийоту и с бесстрастным лицом поправила на нем шейный платок. Жест Тобиасу показался таким же интимным, как поцелуй. — Пока у тебя не появится стигма, твои рисунки будут изгнаны из жизни гантелями, штангами, тренажерами и тренировками. — Она шутит, — с совершенно серьезным лицом сказал Гийот. — Но если хочешь все успевать, переезжай жить к нам. Так всем будет проще. Тоби кивнул. Комната в доме Гийотов ему нравилась больше наспех обжитой студии. Та казалась теперь чужой, связанной с Ривайеном. Возвращаться в нее совсем расхотелось. Вещи в особняк Гийотов Тоби решил перевезти ближе к началу первого семестра — не хотел, чтобы его присутствие в доме стало навязчивым, как присутствие любого нового человека в уже устоявшемся семейном мирке. Поэтому пока ограничился сумкой с одеждой, бумагой, кистями и красками. Рисовал ночами, выкраивал минуты между стажировками, коллоквиумами, практическими демонстрациями, на которых они, под всевидящим оком Лагоса, в дуэлях доказывали превосходство техник, разработанных в фонде. Судя по приглашениям, которые в нарядных конвертах вываливались пачками из почтового ящика, их пара становилась востребованной. Сэм был в полном восторге: «Мы популярные красавцы!» Иногда перед или после очередных тренингов и консультаций у них брали кровь, иногда обвешивали датчиками и просили входить во Непространство, чтобы тестировать какое-то заумное оборудование. Лидия хмыкала и уверяла, что это неопасно. Не опасно. Но Тобиас не сразу понял, что больше не видит в своих быстрых тревожных снах глифы. Теперь, вместо того чтобы стоять между двумя мирами и собирать образы в слова, в своих снах Тобиас падал. Раньше он просыпался взбудораженный, записывал принесенное из сновидений. Без помарок. Начисто. Один лингвистический узел за другим. Один за другим. Теперь он словно грезил наяву. Входил в резонанс с Сэмом и смотрел на мир не своими, а его глазами, не знавшими ни боли, ни насилия, ни предательства. Иногда он спрашивал себя, каково это — быть Сэмом? Не имеющим тормозов, легконогим Сэмом. Чувствовать Ано, как он? Балагурить так, как он? Быть раскованным, опытным, сексуальным? Нравиться всем и каждому? Тобиас перестал писать свои глифы, ему казалось что образы Сэма лучше, качественнее. Да и техника дыхания у него значительно улучшилась. Но Лидия все равно была им недовольна (не обращай внимания, мачехи все такие, тебе повезло, что Ривайен не женился), качала головой: — Посмотри на Тобиаса! У него получается говорить на Ано так, словно это его родной язык. На его синкопы и голосовые выверты Непространство откликается моментально. А ты нестабилен, говоришь нечетко, слишком эмоционально, материя не успевает услышать твое послание. Ты же знаешь, что физические законы можно обмануть, только когда команды выражены ясно и четко. Вам нужно перераспределить роли. Ты отвечай за лингвистические узлы, а Тобиас будет их проговаривать. Ну и защищать тебя, наш талантливый мальчик. «Пусть», — решил Сэм. Пусть во время демонстраций все смотрят на Тобиаса, на его белые волосы, ноги и руки, подвижные, как у танцора, слушают его певучий низкий голос; пусть он приковывает все взгляды: спонсоров в «умных очках», представителей других школ, приглашенных инвесторов. Сэм был не против этой иллюзии, он не завидовал. Потому что настоящая власть и сила их пары была в его голове.