Секс без сопряжения взглядов не менее пресен, чем любовь без сожалений или удовольствие без стыда. Андре Асиман
Где-то за кругом началась суета, кто-то пронзительно закричал: «Доктора!» Тобиас чувствовал, как Сэм обнимает его почему-то дрожащими руками и истерично хохочет: «Ты действительно устроил им банный день, кровавую баню! Я люблю тебя, мой Тоби!» Но Тобиас не мог разделить смех с Сэмом. Он перестарался. Не знал, что способен заставить Ано работать с такой силой. — Я их убил? — спросил он одеревеневшими губами. Понимал, что не справился. «Ты нож, — вспомнилось ему, — ты не соизмеряешь свою силу с силой противника. Не контролируешь применение боли к другим». Сколько времени прошло с того дня, как Ривайен говорил ему это? Целая жизнь! А он так и не научился владеть Ано виртуозно и затачивать силу дыхания под разных людей. Он совершенно бесполезен. — Нет. Но здорово напугал, — Сэм с восхищением разглядывал Тоби, который в своей синей рубашке с вышитыми по манжетам павлиньими перьями смотрелся посреди устроенной им бойни словно красивая бабочка в мясной лавке. — Нас за это накажут. Это же запрещено! — Да с чего бы? Ты просто очень постарался, а старание фонд никогда не запрещал! Смотри, как трибуны возбудились. Тобиас посмотрел. Увидел нечитаемый взгляд Лагоса, увидел, что Ривайен быстро спустился с трибун, почти подбежал, но его оттеснили — Йорта, телохранители, толпа зевак… шапка его белых волос мелькнула у выхода и растворилась в проеме. Вместе с ней растворился адреналиновый шок, а его место заняло недовольство собой, почти отвращение. Он посмотрел на носилки, на свесившуюся с них татуированную руку, на следы крови на начищенном паркете. Ривайен столько лет учил его сдерживать силу, понимать чужую боль. Что он наделал? Перед глазами появились черные протуберанцы, накатила волна холода. Тоби вынырнул из нее уже на стоянке, когда Сэм заталкивал его в «Фиесту» и почти бил криком: — Ты всех их уделал, Тоби. Трахнул в анус! Какая сила! Какая мощь! «Анус» у Сэма прозвучало как «амен». Или Тобиасу показалось? Он поднял на партнера тяжелый безрадостный взгляд, похожий на разорванную, а потом наспех склеенную рисовую бумагу. Под этим взглядом Сэм словно с разбегу врезался в стену. Понял, что он опять теряет Тоби, еще немного и тот окончательно замкнется в себе и до него будет не достучаться. Надо сделать что-то. Немедленно. Сломать стену. Сломать руки. Ударить, выбить из Тоби Ривайена раз и навсегда, обнять, починить. Починить! Почти крикнул, с трудом сдерживая раздражение, направленное на мэтра: — Думаешь, ты поступил неправильно? — Сэм вдруг увидел, что Тобиас хочет ему поверить, но вдолбленные в его голову правила не позволяют. Это окончательно вывело Сэма из себя: — Он учил тебя щадить? Соизмерять силу? И ты до сих пор ему веришь? Он все еще в твоей голове? Заводишься от ненависти к нему? Нам нужно с этим что-то сделать. Поехали. Лидия и отец застряли на срочном совещании — нам никто не помешает все прояснить.***
Сэм погнал «Фиесту» домой, дома погнал прочь неуверенность, погнал Тобиаса в парилку, которая почему-то показалась ему самым уютным и безопасным местом во всем огромном доме. Кроме того, горячая вода — страшная сила, она ломает любой стыд, помогает расслабиться. Да, в парилке он справится. Сэм много читал, приблизительно знал, что надо делать; конечно, он не был психологом, но и дураком тоже не был. Да и какой к ебеням психолог: только публичного скандала в фонде отцу не хватало. Не давая себе времени передумать, Сэм натыкал термостат на максимум, так что стеклянная дверь тут же запотела, а пар провис мокрым туманом. Почти приказал: — Раздевайся! Полностью! — Нет! — шарахнулся Тоби, зло оттолкнул протянутую руку, хотел открыть дверь, но Сэм преградил ему путь: — Вот! Злись! Злость — это хорошо. На фестивале была злость! А потом? Что это было потом? Жалость к себе? Стыд? За что стыд? Это он тебя наебал. Ему нужно сгореть со стыда. Или тебя к нему тянет? Тянет к нему, а не ко мне? Ненавидишь себя или его? Я хочу разобраться и хочу, чтобы ты разобрался с этим тоже. Раз и навсегда. Иначе у нас нет будущего. Снимай все! Проблема родилась на телесном уровне, на этом уровне мы и будем ее решать. Отключим мозг от тела и перепишем все заново. Сэм разулся, подавая пример, отбросил туфли ногой, стянул носки и выпрямился. Тобиас автоматически сделал то же самое, потом начал твердой рукой расстегивать пуговицы на рубашке. Снял с себя одежду, постоял, не зная, что с ней делать дальше, сложил в углу и прижался спиной к стене: впалые щеки, пульсирующая жилка на шее, втянутый живот, тренированные ноги — каждый мускул напряжен. Посмотрел на Сэма с вызовом. Сэм глаз не отвел, встал напротив, босой, сосредоточенный на том, что будет делать и говорить дальше, нервный оттого, что было жутко неудобно в начинающих промокать штанах и липнущей к телу рубашке. Но прежде чем раздеться, положил руку Тоби на плечо, надавил, заставил его сесть на пол. Сказал: — Ривайен… — от звука этого имени Тоби вздрогнул. Сэм сделал паузу, потом снова заговорил, посматривая на яремную впадину, самое незащищенное, самое интимное место тела Тобиаса — туда, где зарождалось дыхание: — Ривайен поселил в тебе отвращение и вину. Как червяков. Как, мать его, солитеров. Ты заходишься истерикой от одной мысли о близости. Если ничего не делать, черви эти так и будут жить в тебе до самой смерти. Ты не сможешь дышать свободно и в полную силу. Хочу это исправить. Хочу и могу. Тобиас молчал скептически, но язык тела говорил гораздо больше. Голова запрокинулась, живот втянулся, рот был плотно сжат, вокруг губ покраснело, а кадык дергался так, словно он постоянно сглатывал, стараясь справиться с тошнотой. «Не верит. Ни мне, ни себе не верит», — подумал Сэм, дотянулся до ковшика, плеснул водой на камни. Повалил пар, и уже через минуту воздух стал тяжелым и непрозрачным. Сэм взмок, раскраснелся, волосы его пошли волнами. Захотелось уйти из парилки на воздух, но он не ушел, а присел рядом с Тоби, протянул руку, повертел ей у Тоби перед глазами: — Мы уже соприкасались нашими мыслями, нашими чувствами. Губами. А это мои пальцы. Видишь? И я хочу соприкоснуться ими с тобой. Везде. И хочу, чтобы ты от этого не шарахался и не дергался. Хорошо? Теперь Тоби молчал отрешенно, его лицо стало похоже на восковую маску. Сэм добавил, окинув Тоби теплым взглядом: — Обещаю, что, если тебе и будет больно, эта боль не будет той, что причиняют от гнева или разочарования. Тоби снова не ответил, но на этот раз в его молчании что-то смягчилось. Сэм принял тишину за разрешение продолжать. Пустил дыхание обратным ходом, как его учил отец, направил его в пальцы, в ладони, в руки. Когда кожа начала слегка светиться, как бы невзначай провел горячей ладонью по животу, твердому как кирпич, мизинцем задев почти распрямившийся член, по-хозяйски начал раздвигать судорожно сведенные колени, приговаривая: — Мне не нравится, что ты зажат. Мужчина, способный превзойти лучших из лучших в дыхании, уж точно способен заставить несколько напряженных мускулов расслабиться. Разведи бедра. Вот так! Когда ягодицы разошлись в стороны и анус стал хорошо виден, Сэм, поддавшись порыву, наклонился и коснулся середины живота губами, переждал нервную дрожь, снова прикоснулся. Целовал до тех пор, пока Тоби не обмяк. Тогда он одной рукой уперся в стену, позади Тоби, на другой скрестил указательный и средний пальцы, опустил их между жилистых ног с торчащими коленками, предупредил: — Хочу подержать пальцы между твоих ягодиц. — Не трогай, — голос Тоби прозвучал почти панически, сердце начало биться реже, замедляя ток крови, легкие перестали набирать обжигающую морось, в горле заклокотало и захрипело. — Что? — Не трогай, — все те же панические интонации, но в этот раз вперемешку со страхом, — я… грязный. — Думаешь, это меня остановит? — его голос едва заметно изменился, став спокойнее, увереннее. Тоби закрыл глаза, так отвечать было легче: — Мне кажется, я теряю рассудок. Я даже не могу справиться со своими эмоциями, не говоря уже о своем теле. Оно управляет мной, а не я им. Разве это не унизительно? Я такой никчемный, Сэм. Я не уверен, что это можно исправить. — Я не хочу тебя исправлять, — отрезал Сэм. — Открой глаза. Тобиас повиновался, и Сэм поймал его ускользающий взгляд, попросил: — Посмотри на меня, пожалуйста! — провел по анусу и по члену, сочащемуся густой, резко пахнущей смазкой, сведенными вместе пальцами, потом решительно поднес их ко рту. Сэм не планировал этот жест, не готовился к нему, он появился сам, ниоткуда, но Сэм ему не противился, облизал пальцы медленно, стараясь распробовать. Сказал убедительно: — В этом нет ничего грязного. Это просто часть тебя. И Тоби почувствовал, как расслабляется. Не столько от слов, сколько от интонаций: они так напоминали поощрение, через них Сэм давал Тоби почувствовать, что принимает его таким, какой он есть, ждет от него только то, что Тобиас может ему дать, видит его таким, каким Тобиас сам хочет себя видеть. И все это происходит без усилий, правильным, естественным путем. — Ты прекрасно справляешься, — заметил Сэм и не узнал собственный голос, таким он показался низким и хриплым. — Теперь ты позволишь мне близость? — Да, — ответил Тоби, и после этого скупого на эмоции «да» его накрыла такая волна облегчения и гордости, что он почти испугался. Сэм заметил, как расширились его зрачки, как участилось дыхание, предупредил: — Чтобы тебя подготовить, мне надо залезть в тебя пальцами. Иначе не получится. Будет немного неприятно, — сказав, положил и подержал на анусе два пальца, высчитывая паузы между дрожью бедер, в одну из таких пауз слегка надавил на сфинктер, подождал, приучая Тоби к ощущениям, снова надавил, снова отпустил. Делал так до тех пор, пока Тобиас не прекратил сопротивляться, разжал мышцы сфинктера и сам впустил пальцы Сэма внутрь. Тогда Сэм аккуратно сделал несколько круговых движений, потом заскользил пальцами по стенкам прямой кишки, нащупывая простату. Он здорово наловчился это делать во время своих коротких и бурных увлечений. Знал, что, чередуясь, почти незаметная сладкая боль и обжигающая дрожь удовольствия превратятся в снежный ком, который обрушится на Тоби и вызовет невероятное облегчение. Сэм повторял движение раз за разом, неторопливо и со вкусом наблюдал, как отрешенность медленно сменяется предельным возбуждением. Тобиас откинул голову, мочки его ушей раскраснелись, крылья носа напряженно подрагивали. Он даже не представлял, как был красив в этот момент. Сэмюэль задвигал пальцами быстрее, шепнул: — Если хочешь, можешь поддавать бедрами. Сейчас будет очень приятно, — и снежный ком увлек Тоби за собой. Все, что тот прятал в себе, все, что причиняло ему боль, что было гадким и мерзким, что душило ночами, что отравляло дни, начало с рыданиями и горячей спермой выходить наружу. Краешком сознания Сэм отметил, что получил интересный опыт; чуть изменил позу, привстал, почти навис над Тобиасом, который пытался подавить всхлипы, слизал слезы со щек, провел носом за ухом, вовлекая в новое действо: коснулся напряженным языком губ, надавил, заставил разжать зубы, целовал со слюнями, не сдерживая себя. Тоби отвечал, его язык был живой, трепещущий, мокрый. Это заводило. Сэм заставил Тоби поднять руки, разбросать их в стороны, превратил Тоби в птицу, пойманную в силки ускользающего желания, лизнул светлые волосы в подмышках, похожие на пучки тонкой летней травы. Мягкой, тогда как все тело Тоби стало опять словно каменное. Сэм снова опустился на колени, обхватил ладонью член Тоби, приноровился, сжал. Двинул руку на себя, сразу резко и сильно. До этого момента он дрочил только себе, поэтому ногти неосторожно задели головку, и Тоби дернулся под ним, словно пропуская через себя электрический ток, не сдержал болезненный стон. — Прости… Сэм заработал быстро и ритмично и уже не понимал, кого из них двоих бьет дрожь и возбуждение. Тобиас бессознательно начал разводить бедра, шире, еще шире. Сэм расценил этот жест как приглашение, но решил его пока не принимать. Сегодня все должно быть по-другому. Не так, как с Ривайеном. Не так, как у Сэма с другими партнерами. Для него и для Тоби сегодня все должно быть как в первый раз. Решил, что пришел его черед доказывать свое право на Тобиаса — не словами, а через кожу. Он быстро убрал руки от Тобиаса, снял его ладони со своих плеч, оставил того беззащитным и сбитым с толку. Ничего, это всего на минуту. Содрал с себя липкие брюки и боксеры. Передернул пару раз, усиливая то появляющееся, то пропадающее желание. Надо это сделать. Надо. Главное — не думать. Не давая Тоби времени понять, что происходит, насадился на него сразу и весь, собственная смелость вскружила ему голову, раскрепостила. Он улыбнулся через боль, взял лицо Тоби в свои руки: — Я приму все. От тебя я приму все, и мне все будет в радость. И ты примешь от меня все, и тебе все будет в радость. Тобиас оторвал затылок от стенки, уставился на Сэма широко распахнутыми глазами, словно значение произнесенных Сэмом слов от него ускользало. Попытался сосредоточиться, наконец ухватил смысл сказанного; не веря, подался вперед, потерял упор, мокрые пятки заскользили по гладкому дереву, руки-крылья оторвались от стены и вцепились в плечи Сэма. Тоби открылся; непроизвольно, повинуясь какому-то инстинкту выживания, задышал на Ано, его сила хлынула в Сэма, первобытная, неуправляемая, сумасшедшая. Побежала по венам, подняла дыбом волосы, скрутила тугим жгутом низ живота, намертво вбила в мозг координаты нового, абсолютного коннекта. Сэм потянул ладонь Тоби к своему паху: — Возьми его в руку. Тобиас взял. Словно боялся, что за непослушание его разлюбят. Сэм издал победный рык — чья взяла, старый козел! — и начал двигаться. Скользил по стволу вверх-вниз. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Знал, что порвал себя, контролировал боль как мог, и ему так же мучительно хорошо было на Тоби, как Тоби в нем. Теперь они были равны, теперь они чувствовали одно и то же, знали одно и то же, понимали одно и то же. Сэм застонал, увидел, как удивился Тоби, сказал: — Это для тебя. Мы те, кто мы есть, и нам нечего стыдиться, что мы находим удовольствие в том, в чем находим. Мне нужен именно такой ты. Я тебя никому не отдам. Веришь? Скажи, веришь? — и от возбуждения щелкнул пальцами. Новое «да» со стоном вышло из Тобиаса, а доверие и удовольствие со щелчком соединились в его мозгу. Почувствовав это, Сэм наклонился, потерся о Тоби щекой, лбом, носом, дотянулся губами до рта, покусал губы и наконец скрепил достижение поцелуем. Задвигался как в лихорадке, перед глазами стало ярко, уши заложило от грохота собственной крови. Сэм не слышал, как Тоби стонет, но видел, как вибрируют его связки. Они оба плохо понимали, кто они и где. Важно было лишь с кем. Уже на самой грани безумия Сэм попросил: — Сделай так, чтобы я кончил. Тобиасу не понадобилось много времени. Всего пара движений рукой — и сперма Сэмюэля брызнула в приоткрытый для нее рот. Сэмюэль, даже не пытаясь отдышаться, спросил: — Теперь только я один остался в твоей голове? — Да, — Тобиас выдохнул это слово осознанно и по доброй воле, прошептал на пике: «Только ты» — и действительно так почувствовал, его яички подтянулись, ягодицы напряглись, и он кончил так быстро, коротко и остро, что с губ сорвался крик. Сэм переполз на горячее дерево, прислонился к стене плечо к плечу с Тобиасом. Рука Тоби взлетела к его волосам и заправила темную волну за ухо — жест был почти нервный, но в нем не было ни вины, ни страха, ни сожалений. Между ними больше не стоял Ривайен. Между ними возникла настоящая связь и настоящие чувства. Когда Тоби доверительно коснулся лбом его плеча, Сэм восхитился: хищная птица приручена полностью. И это оказалось самым сильным чувством, какое Сэм испытал за свои шестнадцать лет. Понял, что Тоби с этого момента позволит и будет позволять до конца своей жизни делать Сэму все, что тот захочет. И эта вседозволенность, такая же необузданная и дикая, как Ано, туманила голову, возбуждала и притягивала как магнит. Он погладил Тоби по плечу и прикрыл глаза, пряча самодовольство.