***
В бедном городишке Монтериджони, обнесенном высокими каменными стенами, где-то в регионе Тосканы, наступило ослепительное утро. Еще вполне адекватное солнце поднималось из-за горизонта, но уже как бы намекало, что каких-то пару часов, и кому в адово пекло — становись в очередь. Время здесь как будто остановилось, настолько неестественной казалась воцарившаяся в городе тишина. Людей на улицах почти не было, лишь торговцы в лавках приветствовали нашу процессию усталыми взглядами, да редкие горожане высовывались из окон посмотреть, что в тихом городке издает столько шума. Даже птицы молчали, очевидно, предчувствуя жуткую жару. Вскоре мы миновали пустынную площадь, вымощенную каменной брусчаткой, посреди которой стояла приходская церковь Святой Марии. Простая и строгая, увенчанная одинокой башенкой-колокольней, она была целиком и полностью пропитана духом средневековья, впрочем, как и все в этом городе. Вокруг нее можно было увидеть четырнадцать башен, воспетых в "Божественной Комедии" Данте Алигьери, которые, словно мрачные гиганты, возвышались над городом. У широкой каменной лестницы повозка остановилась, достигнув пункта назначения. Выбравшись из ее недр, я с грустной улыбкой окинула взглядом широкую, окаймляющую с двух сторон фамильный герб семьи Аудиторе, лестницу, ведущую к полуразрушенному временем родовому поместью. Но все же у этой старины было какое-то свое, особенное великолепие. Родственники Эцио, в общем-то, встретили нашу компанию вполне радушно, пригласили разделить с ними трапезу и выделили каждому по отдельной комнате. Правда, без подколок на счет того, замужем ли я, не обошлось (этот вопрос, очевидно, актуален во все времена). В очередной раз пришлось честно соврать, что мы с Леонардо помолвлены, и под бурные поздравления и пожелания счастливой семейной жизни продолжить вкушать предложенные яства и внимательно слушать рассказываемые дядюшкой Эцио новости. — Буквально несколько часов назад до меня дошла пренеприятнейшая весть, дорогой племянник, — со вздохом произнес Марио, поставив на стол серебряный кубок с вином. Все за столом замерли в ожидании. — Родриго Борджиа вчера был избран Папой. И теперь он официальный правитель Ватикана и Рима, как Папа Римский, Александр VI. Новости ужаснее, пожалуй, не было уже несколько лет. Ходят слухи, что Родриго попросту купил большинство голосов. Даже Асканио Сфорца, бывший его самым вероятным конкурентом, проголосовал за него. На секунду Эцио задумался, не зная, что сказать. — Но зачем Борджиа становиться папой? Ведь власть, которой он добивается, куда могущественней той, что может дать ему папство. Мне не верится, что он потерял надежду заполучить Яблоко, которое даст ему силу самого Бога. Озадаченные этим вопросом, Эцио и Леонардо воззрились на меня, я же только пожала плечами. — Если под его контролем Рим, Родриго проще искать Сокровищницу Тех, Кто Пришел До Нас, — несколько минут спустя произнесла я, прикрывая дверь в комнату, в которой наша компания решила уединиться для некоего подобия тайного совещания. Объяснять всем присутствующим в поместье свою чудесную осведомлённость в дальнейших планах Испанца мне не слишком-то хотелось. Я еще помню, как Эцио меня чуть не убил, посчитав, что я агент тамплиеров. — К тому же, став Папой, он получил контроль над Посохом, второй «частью Эдема». Я должна была сказать об этом раньше… Хотя помешать ему кто-нибудь вряд ли бы смог. — Значит, Сокровищница в Риме? — переспросил Эцио, хмуря брови. — Но без Яблока Родриго все равно не сможет открыть ее, как бы он ни пытался, — задумчиво произнесла я. — В любом случае, соваться к нему сломя голову не стоит. Нужно хорошенько продумать план.Предвестие беды
11 июня 2013 г. в 20:18
Путешествие до Монтериджони заняло несколько скупых на события дней. Позади остался привычный уют венецианской мастерской, резкий запах на залитых водой улочках и уверенность в завтрашнем дне. Неизменными были лишь нещадно палящее солнце и небо, на котором не виднелось ни малейших признаков облаков, способных послать хотя бы мелкий дождь.
Большую часть времени я проводила под тентом повозки, из-под колес которой густыми облаками поднималась пыль: либо спала, либо занималась изобретением никому ненужной ерунды, либо бесцельно лежала, погруженная в свои мысли, которые в большинстве своем были вовсе не радужные и жизнеутверждающие, либо занималась еще каким-нибудь бесполезным делом.
Никаких посторонних голосов в своей голове я не слышала с самого отъезда, и это даже немного радовало. Однако что-то подсказывало мне, что мои проблемы только начинаются, и масштаб трагедии гораздо шире, чем я могу себе представить. Хотя, куда уж там, казалось бы?
Зачем аналогу Абстерго понадобилась именно я — обыкновенная, ничем не выделяющаяся студентка из России, если по-любому есть какой-нибудь Дезмонд Майлз, которого с таким же успехом можно поймать и пришпилить к Анимусу? Хотя нет... Дез бы сопротивлялся, да и найти его не так-то просто. А я даже и не помню, как попала в лапы к этим сволочам проклятым. И это конкретно выводило из себя.
Впрочем, все мои отчаянные попытки восстановить воспоминания о том злосчастном дне не увенчались успехом, даже малейшим. Последнее, что я помнила — захламленная комната в общаге, и все тут. Невольно напрашивалось предположение, что либо мои добродетели просто подтерли мне память, либо часть ее отшибло после попадания в их адскую машинку. Черт, как представлю, что я на самом деле лежу уже который день в больничной палате, и меня кормят через трубочки, передергивать начинает. Так, спокойно, Лерка, не раскисай! Ты еще задашь им жару! Кстати, про жар…
Пока я предавалась своим мыслям, солнце поднялось в самый зенит и нещадно припекало, я чувствовала это даже под укрытием тента. Нужно было срочно найти тень, пока мои спутники, которые уступили мне вакантное место в повозке, и уставшие от пекла лошади не начали покрываться хрустящей корочкой. Приняв сидящее положение, я отодвинула серую ткань, спасающую меня от горячих лучей. Глаза тут же залил яркий солнечный свет, а через какое-то время в полумиле я заметила русло реки. К нему мы и двинулись под всеобщее одобрение — высокие отвесные скалы образовывали собой вполне сносное укрытие от жарящего садиста.
Вскоре мы прибыли на место. Порывшись в своей котомке, я извлекла из нее нужный мне предмет и, со словами: «Я скоро», поплелась к бушующим водам реки.
Вода была обжигающе холодной, но не признать прелести такой большой ванной я не могла. Пару раз, чуть не поскользнувшись и не отправившись бревнышком по течению, я в последний момент успевала схватиться за выступы.
— Опасное это занятие — чистота, — проворчала я, пытаясь распутать волосы. Ощущать холод воды снизу и солнечный жар сверху было довольно необычно, но невероятно приятно.
Через некоторое время я вернулась к повозке, донельзя довольная и улыбающаяся во все тридцать два зуба. Неподалеку я заметила Эцио, одобрительно треплющего одну из лошадей по каштановый холке, Леонардо, не сомневаюсь, тоже был где-то рядом, хоть я и не видела изобретателя. Звук моих приближающихся шагов вынудил брюнета оторваться от столь увлекательного занятия и обернуться.
— Куда ты ходила? — с улыбкой и смешинками в глазах спросил ассасин, внимательно разглядывая меня. Мне даже стало немного неловко, что я не потрудилась набросить на себя что-то больше рубашки, еле-еле достающей до середины бедра, неся остатки одежды в руках.
— На реку, — усмехнулась я. — И тебе бы не помешало. На вот, лови. — И завернутый в тряпицу предмет полетел в сторону Аудиторе. Тот его ловко поймал и, развернув, уставился на странно, но приятно пахнущий брусок.
— Эммм.. А что это? — недоуменно спросил он.
— Это мыло. Смесь жирных кислот и глицерина. Ты, что в первый раз мыло видишь? — удивилась я, подозрительно покосившись на дворянина. Хотя… Для пятнадцатого века это вроде как норма.
— Нет, конечно, видел уже сто раз, — сконфуженно крутя предмет в руках, сказал Эцио.
— Иди, давай, к реке, и мыло мое чтоб обратно вернул, — хмыкнула я. Кто бы там что ни говорил про «божественную пургу», в такую жарищу нет ничего приятнее прохладной воды.
Улыбнувшись своим мыслям, я заставила себя поверить, что все будет хорошо, и медленным шагом повела поить лошадей ниже по течению.
Странно осознавать, но я не хотела в Монтериджони. Я знала, что именно там острее всего почувствую гнетущее внутреннее одиночество. И даже если я была вместе с Эцио и Леонардо, я будто находилась среди айсбергов, которые вроде и создавали компанию, но оставались холодными и непостижимыми. Никогда еще я не казалась себе такой маленькой, покинутой, жалкой, ничтожной. Мне вспомнились времена, когда я еще помнила историю об Эцио Аудиторе наизусть и перед сном мечтала об Италии и о невероятных приключениях. Ах, это было так легко делать под большим одеялом, лежа в кровати! Какой же я была глупой! Ну как я могла вообще подумать о том, что средневековье мне могло быть домом?
Но… до последних событий мне так хотелось верить в сказку! И я почти смирилась, что останусь в Италии, буду жить у Леонардо и мастерить игрушки, которые не должны увидеть свет как минимум несколько веков. Я неподдельно радовалась жизни, смеялась и огорчалась неудачам, считая, что судьба подарила мне второй шанс прожить интересную жизнь, возможно, остаться в истории. Но это все оказалось лишь обманом, про который я даже рассказать никому здесь не могу… Впервые я чувствовала себя столь одинокой.
— Не раскисай, Лерка, — тихо произнесла я, наблюдая, как гнедая лошадь увлеченно пощипывает сочную траву. — Ты справишься. Кому-то судьба и похуже достается.