***
Я ничего не слышал и не видел, но ощущал, что «я» где-то есть. Вернее, я появился только что, но не мог дать определение тому, чем или кем являлся. Насмешливый голос из обрывков воспоминаний не моей памяти повлиял на что-то, заставившее начаться моё существование, выраженное пока ещё в аморфной форме. Ощущение этого мира оглушило, проявляясь слишком ярко. Я видел чужими глазами, но никак не мог сфокусироваться из-за бьющего в них света, а ещё отовсюду доносились тысячи разных звуков, слишком громких, чтобы разобрать хотя бы что-то. Но из всех выделялся один. Что раздражал больше всего. Мне казалось, что во всём, что со мной сейчас происходит, виноват именно он, и больше всего мне хотелось сейчас же от него избавиться. Я даже сделал рывок в нужном направлении, но меня остановил голод. Дикий, выжигающий голод непонятной природы. Я отчётливо ощутил тесную связь с другим сознанием, что было практически разрушено, и только мне каким-то образом удавалось удерживать его от полного рассыпания. Однако теперь я осознал, что оно мне мешает. Что мне слишком тесно рядом с ним. Более того, я отчего-то знал, что могу легко избавиться от подобного соседства, ведь «я» сильнее. И сильнее во много раз. В какие-то секунды поглотив огрызки личностной матрицы, я почувствовал небывалую свободу и пока ещё неизвестные перспективы. Однако, странным образом, матрица не растворилась, как я предполагал, а слилась с моей. Но пока что я не мог оценить последствий. Тут кто-то задел меня плечом. И не успел я отреагировать, как услышал всё тот же голос, обладателя которого не знал буквально минуту назад, а теперь был готов размозжить его голову. Гнев опять затапливал сознание, что казалось абсолютно иррациональным. Я оттолкнул раздражитель как можно дальше, удивляясь силе удара. Я бил… песком? Ничего подобного про себя не помнил. Или не про себя? Голод никуда не уходил. Тех крох, полученных от совладельца «тела» оказалось слишком мало для того, чтобы полностью прийти в норму. Мне необходимо было что-то ещё. Что-то большее, чего я был лишён всё это время. Абстрагировавшись от окружающего мира, начал преобразовывать то, чем являлся сейчас, во что-то более привычное. В памяти всплывали какие-то непонятные напевы, которые я тут же воспроизводил. Я не осознавал, что делаю: губы шептали их скорее механически. И что-то в который раз начинало изменяться. Я погружался в подобие транса, ловя обрывочные вспышки воспоминаний о седом шамане, что однажды уже учил меня подобному. Удивительным было то, как естественно я их воспринимал, словно всегда знал о них. Словно это невесть откуда взявшееся прошлое было моим, но отчего-то оставалось закрытым всё это время. «О, как же я был без него неполноценен и какие возможности оно открывало!» — эта мысль промелькнула слишком быстро, чтобы за неё ухватиться. А уже спустя целую мириаду застывших мгновений я ощутил знакомую мощь… Возвращение в исходную форму проистекало чертовски медленно. Я буквально нутром чувствовал, что что-то идёт не так, но понимание постоянно ускользало. Всё вокруг было чужим и вполне знакомым одновременно. Словно воспоминания двух разных существ наслоились друг на друга, но я продолжал воспринимать себя первым, одиноким егерем в лесной глуши, успевшим, впрочем, перейти дорогу довольно могущественной твари. Хотя, казалось бы, куда до неё мелким пешкам навроде меня? Судьба порой проворачивает совсем не смешные шутки. Виски знакомо сдавило, и я бы, наверняка не удержался и упал на колени, если бы они у меня сейчас были. Да, давненько не ощущал на себе всю прелесть влияния стражей. Как назло, даже не мог вспомнить, когда это происходило в последний раз. Словно я был в какой-то определённый, даже сказал бы, зацикленный, промежуток времени. И это очень-очень плохо. Потому что я не мог ответить на вопрос, сколько существую вообще и с каждой минутой терял уверенность в том, что знаю о себе только правду. Однако, пренеприятнейшее время для встречи выбрал мой старый «друг». Если я не успею перестроиться, то дам ему значительную фору, чего делать было категорически нельзя. Интересно, память мне распечатали в честь его визита или это произошло по великому стечению обстоятельств? В любом случае, я не был к этому готов, но и отступать не привык. Песчинка к песчинке, капелька к капельке и частичка к частице. Я был абсолютно беспомощен сейчас, и это состояние ужасно злило. Потому что как-то я дал себе клятву, что больше этого никогда не повторится, и даже смерть не сможет чинить мне преграды. А умереть было слишком непозволительной роскошью, пока эта дрянь существует. «Чертово безвременье», — мысленно ругался я. Не знал, как это работает, что-то из разряда высших материй, но для безопасности этого мира было лучше выбросить меня из привычного хода часов, пока не приду в норму. Потому я в сущности завис, так сказать, «меж пространством и временем», и как-то ускорить этот процесс не мог. Самое неприятное из этого, что само чувство времени терялось, что заставляло ощущать себя загнанным в ловушку. Наконец, мир вокруг привычно ожил, и я обнаружил слишком уж большое внимание к своей скромной персоне. Люди смотрели на меня со страхом в глазах, явно не зная, чего ожидать. Я стоял где-то в тридцати метрах от офиса компании и видел, как тушуется охрана, думая, стоит ли работа их жалких жизней. Я и сам понимал, что связываться со мной глупо, но эта пассивность раздражала, эти взгляды раздражали. Пошёл бы я на совершенно мне неведанное существо, наблюдая, как легко оно может смешать человека, которого все считают всеобщим героем, грязью? Когда всеми любимый «Человек-паук» лежит на земле, силясь подняться? А ведь он, если задуматься, не так и плох, только молодость толкает его на невообразимо глупые вещи во имя добродетелей, которых в этом мире не осталось. Взвалил на свои плечи непосильную ответственность, чтобы загладить перед самим собой вину в смерти дяди. А мы ведь даже чем-то похожи… Я такой же сумасшедший, раз собираюсь принять вызов того, кого когда-то не мог и помыслить. Но чёрта с два он получит свою игрушку! Я снова ощутил голод. На этот раз он прошиб внезапно, заставив скрючиться от желудочной колики. Когда я поднял голову, то встретился глазами с Паркером, ощущая очередной прилив «не своей» ненависти. Но теперь я не мог и не хотел его убивать. Да и те крохи, что я смог бы получить от этого мальца, помогли бы мало. Необходимо было куда больше энергии, чтобы наверняка размазать того, что в одночасье смог лишить меня всего, что я имел. Уничтожил всё человеческое, что во мне когда-то оставалось. Сознание услужливо подкинуло картину оставленного в одном из многочисленных кабинетов Халка. Всегда нужно кем-то жертвовать, и чем больше о жертве ты знаешь, тем труднее будет это сделать. Про этого парня я не знал ничего, что вызывало бы во мне сочувствие. И собирался повести себя, как последний эгоист, лишая его жизни ради свершения собственной мести. Но мне не было совестно настолько, чтобы повернуть назад. Я посчитал эту жертву терпимой, и взбежал по лестнице «V Industries», не встретив никакого сопротивления. Бэннер лежал неподвижно и на моё появление никак не отреагировал, что несказанно меня обрадовало: меньше возиться. Я впервые «усваивал» такой габаритный материал и даже несколько жалел, что делаю это второпях. Проснувшийся интерес к механизму поглощения не иначе, как природой симбиота, объяснить не мог. И хоть было не время и не место для самокопаний, а я оставил себе на заметку во всём разобраться. Стражи были всё ближе. Я знал, я чувствовал, что они совсем недалеко, и в моей выгоревшей вселенной вспыхивало пламя совершенно больного азарта. Прилив адреналина просто-напросто зашкаливал, и я предвкушающе облизнул губы, прекрасно зная, что и сам играю с огнём. — Пёсик-пёсик, — насмешливо позвал я, услышав за спиной стук каблуков. — И как это вас так далеко занесло? Провернулся на пятке вокруг своей оси, встречаясь с серыми бездушными глазами. Вряд ли визитёра могло задеть моё ребячество, и всё же не удержался. Не могу без сарказма, когда на роже так явно читается надменность. Откуда столько превосходства в обычных шестёрках Хранителя, оставалось только гадать. Несмотря на своё бессмертие и немалую, нужно признать, силу, стражи не могли похвастаться той долей свободы, которой обладали обычные люди. Последние вообще мало кого волновали, пока продолжали видеть не дальше своего носа, и даже пресловутые хранительские псы смотрели на них, словно на грязь под ногтями. Я внутренне подобрался в ожидании ответа, обманчиво лениво скользя взглядом по мужчинам — всего лишь четверо. Надеюсь, малыш Никлаус будет не против моего перекуса… — Хранитель ожидает вас! — ровным голосом сообщил представитель нечисти, протирая печатку, защищавшую от солнца — этот мир не был приветлив к таким, как он. Прошедших мгновений хватило для завершения трансформации. Я досадливо покачал головой, а следом моя челюсть внезапно расширилась. Смазанное движение, и говоривший воет от боли в то время, как его приятели ещё ничего не успевают сообразить. Рывок, и он навсегда прощается с возможностью говорить. Выплюнув откусанный кадык, для верности снёс бедолаге голову и преувеличенно возмущённо взглянул на пришедших в движение стражей, двое из которых успели оказаться за моей спиной. Что ж, скорости легко можно противопоставить хитрость. — Подделка! Он не первородный! Да как вы посмели обмануть меня! — я уличительно ткнул пальцем стоящего передо мной вампира, чтобы уже через секунды, материализовав острые когти, впиться ими в его сердце. Резко развернулся вместе с тщедушной тушкой в руках и отправил её в полёт к двум другим. Пролетев добрые пять метров, двое стражей впечатались в стену в то время, как третий сумел вовремя сгруппироваться и оттолкнуться. Однако на этом его подвиги и закончились — слишком уж опрометчивым было вот так в открытую на меня бросаться. Я перехватил его без особого труда, тут же лишая жизни. «Отбитая» парочка также проблемой не стала. Ни один из них меня не успел даже задеть, не говоря уже о чём-то большем. — Да-с, Клаус, расстроил же ты меня… — щёлкнув пальцами, воссоздал неброский костюм, чтобы выглядеть, так сказать, подобающе, и, насвистывая лёгкий мотив, направился в центр.***
Солнце лишь приятно грело излишне светлую кожу, скорее лаская, нежели обжигая. Осень в Нью-Йорке входила в свою пору очень медленно, с большой неохотой, и всё же светило не могло оспорить её права, потому излишней активности не проявляло, хоть и радовало глаз на абсолютно чистом небосводе. Улыбаясь позабытым эмоциям, я двигался с грацией сытого зверя, неторопливо рассматривая спешащих людей. Жизнь кипела в огромном муравейнике, гордо именующим себя городом. Это была середина недели, и прохожие сновали туда-сюда в своей излишней суете. Кто-то нервно поправлял дешёвый пиджак, силясь рассмотреть себя в зеркалах проезжающих мимо машин и робко заглядывая в витрины в попытке незаметно для окружающих взглянуть на себя со стороны. Будто бы до него кому-то было дело! Кто-то жадно вбирал лёгкими сигаретный яд, слегка щурясь каждый раз, когда провожал взглядом густой дым. А у кого-то мир сосредоточился в прижатом к уху сотовом, в котором решались настолько важные вопросы, что всё находящееся вокруг попросту игнорировалось. Когда-то и я был таким, одним из тысяч. Ничем не выделяющимся из этой пёстрой массы. Впрочем, для них я и сейчас был обычным прохожим, разве что в глазах читалась вселенская усталость, диссонирующая с моим внешним видом. Но разве бросится в глаза подобная мелочь? Я помнил себя живым, пожалуй, слишком хорошо. Нет, существовать я не прекращал, а вот жить… Жить я перестал ровно тогда, когда предавал земле свои скромные сокровища, чтобы никогда их больше не коснуться. Чтобы, изо дня в день возвращаясь домой, смотреть на вещи, которые уже никому не пригодятся, и не находить в себе сил убрать их хотя с глаз. Чтобы превратить своё жилище в пристанище ностальгии и страдать каждый раз, оказываясь в нём. Мне не было смысла идти дальше. Я всегда чувствовал себя непомерно сильным, и, казалось, был способен на всё, при условии, что имелась какая-то цель. Её я считал основой жизненного существования, но без семьи, как оказалось, это всё не имело смысла. Я больше не боялся потерять, но не хотел умирать раньше той твари, что в одночасье сумела перечеркнуть всё. А потому был осторожен настолько, насколько умел, насколько позволяла застилающая разум боль. Однажды утром её не стало. Наверное, чувства имеют лимит, а может, так организм сражается за себя, блокируя то, что его уничтожает. Однако на смену пришла решимость. И теперь я иду к новой цели, что куда менее радужна, чем прежде, но шаг мой твёрд. Наконец, вновь пробежавшись взглядом по окружению, я увидел его. Он был как и тогда… Вечно юн и манерен. Хорошая стрижка, безукоризненная для многих улыбка и добротный костюм. Мне казалось, он родился сразу в нём, и я не удивлюсь, если окажусь близок к истине. Именно таким я его и помнил в нашу первую встречу. «Мистер Ли», — так он представился в ту проклятую ночь. Он пообещал вернуть её, и я поверил! Ли, как никто другой, умел убеждать. Впрочем, тогда бы я ухватился за любой шанс хоть ненадолго ощутить бывалое счастье, а потому манипулировать мной было проще простого. А этот мужчина мог остановить время. Одним щелчком пальцев. Казалось, это ему совсем ничего не стоило, и я даже не задумался о том, откуда на это берётся энергия — тогда законы физики вообще волновали мало. Контракт был составлен за пару минут, так я и попался. Став одним из его контрактников, я, по сути, превратился в орудие мести против всех, кто шёл против воли Хранителя! «Ничто не возникает из ниоткуда и не исчезает в никуда», — теперь я хорошо это понимал. Каждый раз, управляясь со временем, этот змей выкачивал его из других людей. Ведь что может быть сильнее энергии души? Этот демон сдержал своё слово. Однако мне обещали «вернуть», но никто не обещал, что моя жена протянет в этом мире дольше минуты. Он израсходывал её у меня на глазах. А потом, усмехаясь, сообщил, что уже делал это однажды. Тогда я не мог ничего ему противопоставить, но сейчас… Сейчас я фактически был перерождён. — Мистер Ли… — вновь одевая маску из лжи и притворства, киваю Хранителю. — Как там Иса? — улыбнувшись, я следил за реакцией мужчины. О, он явно прокручивал в голове, что стало с его кастрированным сыночком. Слишком уж хорошо я его изучил, чтобы принять этот оскал за приветливую улыбку. И между тем, от него слишком несло превосходством, словно бы в рукаве имелся какой-то козырь. Неужели он считает, что есть хоть что-то, способное заставить меня отступиться? — Может, чаю? Или изволите чего покрепче? Так, чтобы прям пробрало. Вы не стесняйтесь… — я достал из кармана маленький серебряный кубик, как бы предлагая угоститься. Вместе с тем, не мог скрыть внутреннего ликования, поселившегося во мне. «Узнал?» — узнал! Да и не мог он эту игрушку не вспомнить. Куб из набора «Последний шанс», в материализацию которого я усердно вложил всю ненависть, какая только во мне имелась. Часть того зелёного здоровяка пришлось, правда, пустить на живую бомбу, но теперь мощности хватало, чтобы при желании разнести всё в радиусе нескольких километров. Мистер Ли промолчал, продолжая улыбаться. Единственное, что он сделал — кивком указал на кафе за своей спиной, в которое и направился. Мне ничего не оставалось, как пройти следом, сжимая в кулаке опасный подарок. И только зайдя внутрь, я осознал, что я на Бали (слоги поменяете сами). Эта была заранее спланированная ловушка. Ли ведь абсолютно не считал своих подручных чем-то большим, чем ресурсами. Неспроста он не пришёл ко мне сам, прекрасно зная, где я нахожусь. Но ведь это означает… что Хранитель опасался? Конечно, в моём лице он видел действительно серьёзную угрозу, раз провернул всё это. Я сделал пару шагов вперёд, и посетители кафе начали скалиться, обнажая совсем нездоровых размеров клыки. Их гримасы застыли неожиданно застыли, словно окаменев, а спустя мгновение в воздухе запахло до тошноты знакомым парфюмом. Элегантно поправляя дорогой и изящный костюм-тройку в тёмно-синих тонах и безукоризненно белоснежную сорочку с чёрным галстуком, вошедший осклабился. Неторопливо возвращая ход застывшего времени, он показательно медленно прошёлся ладонью по бритой голове, следом плавно снимая потёртые авиаторы всё тем же непрерывным движением. С комфортом пристроившись в удобном кресле по правую руку от ухмыляющегося хранителя, мужчина снова нарушил сладостный миг тишины, громко хрустнув пальцами, что больше подошли бы пианисту нежели отморозку, как месье Бесфамильный. Его костюм в английском стиле был лишь следствием статуса когда-то мечтавшего стать музыкантом юнца. Впрочем, сейчас он сам являлся инструментом в руках у врага. Вытащив белоснежный, платок он щёлкнул пальцами, не отрывая взгляда от стеклянных дверей, за которыми двигались размытые силуэты. Двери распахнулись, являя очередную пару ничем не примечательных вампиров, ведущих под руки маленькую девочку, заставившую сердце забиться чаще. Я снова испытывал что-то иррациональное, что буквально разрывало меня пополам. Это была не моя дочь. Моя дочь была совсем другой, эта совершенно на неё не похожа. Моя была намного младше, когда погибла, Пенни же почти подросток. «Пенни». Дурацкое имя! Но почему, видя её слёзы, мне хочется тут же аннигилироваться? «Меньше жри, кого попало, Гринберг», — укорил я сам себя, впрочем, не сумев сдвинуться с места. Бесфамильный улыбался лишь краешком губ, наблюдая за моими душевными метаниями. И откуда он только мог знать, что я так отреагирую? Если об этом не знал даже я. «Пенни». Отчего столько щемящей душу нежности к этому мелкому существу? Хотя, я начинал понимать. Перед глазами то и дело вставали обрывки воспоминаний. Это то, что так долго удерживало от окончательного безумия моего носителя. Это то, что я принял вместе с ним и то, от чего мне теперь при всём желании не избавиться. Мужчина поднялся, по-доброму улыбаясь девочке. Он присел возле неё на корточки, смахивая с милого личика солёные дорожки. Затем взял Пенни за руки, заглядывая в глаза, но говорить начал почему-то именно со мной. — Мишенька, мой друг… Ты вспомнил? — продолжал испытывать мои нервы Бесфамильный контактом с ней. Я не совсем понимал, о чём он говорит и что именно я должен был вспомнить. Я лишь пытался изобразить на лице непринуждённость и потише скрежетать зубами. Если бы не этот ребёнок, я бы, не раздумывая, покончил с ним. Я ведь мог. Прямо в эту минуту. Но только если бы не этот чёртов ребёнок… — А знаешь, что самое забавное в сложившейся ситуации? Нет? — Бесфамильный продолжал обращаться ко мне через запуганную девочку, уж слишком излишне паясничая. Он был ещё тем любителем «потягать кота за яйца» витиеватыми выражениями, всякий раз каким-то неведомым образом уходя от сути. — Я сам уничтожил все упоминания о тебе! А теперь ты вновь стоишь передо мной, как ни в чём не бывало… Он лишь мельком прошёлся по мне взглядом, выискивая при этом что-то в том же кармане, где находился носовой платок. Я напрягся, подавшись вперёд, но меня удержали под его усмешку. Наконец, он выудил на свет маленькую конфетку, протягивая её Пенни. Девочка явно не горела желанием её брать, но под пристальным взглядом глаз опасного незнакомца поместила ту за щёку, благодарно кивнув. Я не был сейчас для неё отцом. Я был одним из странных дядей, которые зачем-то вырвали её из привычного мирка и против воли привели в это место. И в душу закрадывалось сожаление о том, что она меня не признаёт. — Ты, наверное, думал, что, если ты станешь мутантом, мы тебя не найдём? Ошибаешься, Гринберг! А ведь я мог бы вас отпустить… Хотя нет! Иначе я бы не был тем, кем являюсь! Да и отпускать своего кровника? Это ли не полнейший идиотизм, Михаил Исаевич! — замолчав на секунду, словно ему и правда требовался мой ответ, он аккуратно прикрыл ребёнку глаза. — Мы же ведь оба знаем, что крошка Пенни для тебя что-то да значит? Подумай над этим… Скажем, секунд тридцать? Да и Хранитель вроде не против. Так ведь, босс? — Он обернулся, ища поддержки, но главный виновник торжества казался безучастным, что, однако, ничуть оратора не смутило. — А чтобы увеличить продуктивность твоих размышлений и заставить шестерёнки в твоей голове крутиться в нужном направлении, поставим на кон её жизнь. — Ты погулял, развеялся, — Бесфамильный продолжал нести откровенный бред, а у меня складывалось ощущение, что из наших с ним тёплых отношений я действительно что-то упустил из виду. Я не помнил, как оказался здесь, а значит, запросто мог не помнить и больший отрезок времени. Внутри поселилось ощущение, что именно тогда я и узнал нечто важное, а теперь надёжно сокрытое в глубинах моего подсознания. — Но перед смертью, как говорится, не надышишься. Решай, или я просто сверну девочке шею, словно маленькому цыплёнку! Хранитель тактично промолчал. Впрочем, он никогда не отличался многословием. Как будто Карим выполнял функцию его рта. Словно бы задница первого была настолько величественна, что не по статусу ей было произносить слова. Я не понимал, как мне быть, а уж тем более я не понимал, какое решение от меня требовалось. Но, зная Бесфамильного, мог предположить, что нечто из разряда простого японского харакири. Смертоносный куб нервно сжимался в руке. Был ли этот ребёнок важнее моей мести? Детское личико сейчас оставалось сосредоточенным. На голове красовались аккуратные наушники, с барского плеча Бесфамильного… Она ничего не слышала. Может, рискнуть? Я мог бы успеть выхватить её или хотя бы попытаться. В своё время подобной попытки я был лишён. Двое маленьких детей в доме — это всегда шум, и когда, переступая порог дома, сталкиваешься с небывалой тишиной, в душе закономерно поселяется тревога. Паникёром никогда не был, и всё же волнение никак не хотело покидать меня. Сначала я пытался успокоиться тем, что моё скромное семейство могло отправиться на прогулку, но обувь стояла на месте. В конце концов, они могли все спать или находиться на заднем дворе, переговариваясь недостаточно громко для того, чтобы я услышал. Но я отчего-то знал, что обманываю себя. Знал, и до последнего не хотел признаваться. До тех пор, пока не увидел остывающие тела детей и бледную, почти что высушенную фигурку жены. А ещё среди зала находился особый гость. Карим Каримыч Бесфамильный. И это было самое неприятное знакомство за всю мою жизнь. Тогда у меня не было возможности их спасти. Мне попросту не дали шанса побороться за самые важные для меня жизни, которые для кого-то, как оказалось, совсем ничего не стоили. От них избавились не из нелюбви ко мне и не потому, что они застали нечто для глаз не предназначенное. Мои родные попросту путались под ногами, мешали искать важную безделушку, при мыслях о которой перед глазами то и дело всплывали тёмные пятна. Я не мог сказать, что это. Не мог сказать, что оно делало в моей обители, но именно из-за этой вещички и произошло самое непоправимое. То, о чём я жалею до сих пор. И сейчас, глядя в эти чистые глаза, я понимал, что не смогу предать их. Но и пойти на поводу у врага я не мог тоже, судорожно просчитывая иные варианты и не находя. — Я согласен, — прозвучало глухо и как-то обречённо. Я сделал шаг вперёд, опустив голову в пол и тем самым как бы признавая поражение. Боковым зрением зацепил, в каком напряжении находились кровососы вокруг. Они следили за каждым моим движением и, казалось, были готовы наброситься в любой момент. «Сейчас или никогда». И я рванул вперёд в попытке ухватиться за тоненькое плечико. Не хватило каких-то пары сантиметров. Стражи набросились всей гурьбой, лишая возможности двигаться. Я мог их скинуть, но это бы уже ничего не решило. Момент был упущен. — Увы, друзья, увы! — состроив печальное выражение, Бесфамильный покачал головой, наблюдая за развернувшейся потасовкой. — А мне уже начала было нравиться эта крошка… Ничего личного, Гринберг. Если бы ты остался в своей таёжной глуши, то наши пути так и не пересеклись бы! Карим коснулся волос Пенни, зарываясь в них пальцами. В глазах девочки мелькнул испуг, но слабый: движения были размеренными и неторопливыми. Я же не мог оторвать от них взгляда, живо представляя, что последует за обманчивой лаской. Грани куба впивались в кожу, и из ран медленно сыпались песчинки, опадая на пол и тут же притягиваясь ко мне, словно к магниту. На правом предплечье висело с десяток стражей, но останавливало не это. Я просто физически не мог допустить, чтобы девочка погибла от моих рук. — Хотя, я соврал… Это именно личное! — он улыбнулся. Широко и, казалось, искренне. А затем одним каким-то нечеловеческим движением скрутил ребёнку шею. Пенни кулем свалилась на пол. К моим ногам. — Если захочешь поболтать, ты знаешь, что делать, — это была первая и последняя фраза, брошенная Хранителем, смысл которой до меня дошёл далеко не сразу. Он поднялся, даже не глядя в мою сторону, и ослепительная вспышка белого света ударила в глаза. В кафе я остался один.***
Небо болело дождём. Капли тоскливо бились о грешную землю, неся лишь покой и умиротворение. Было в них что-то такое… Словно бы они были призваны смыть всю горечь и боль, пропитавшие этот мир. Небосвод тоже льёт слёзы. Только они приходят, как грозы и уходят подобно крохотным каплям моросящего ливня, стучащего за окном. Насвистывающий грустный мотив незнакомец медленно продвигался в самоё сердце вечернего города. Он, словно пастырь, вёл за собой необычные сумерки. Новомодная пелерина развевалась на ветру, казалось, сливаясь с небесным полотном. Поправив кашемировый свитер и потёртые джинсы, он перевёл взгляд на пепельно-серые мокасины: — Meus ventus anni tempore*… — Скинув глубокий капюшон, мужчина полной грудью вдохнул разряженный воздух. Раздался тяжёлый вздох, в котором сквозило явное сожаление, после чего, словно нехотя, мужчина направился в маленькую кофейню. Перекошенная табличка «закрыто» заставила губы изогнуться в подобие улыбки. На радушный приём он и не рассчитывал. Без посетителей помещение казалось безжизненным. Когда-то здесь было достаточно людно, пахло уютом и свежей выпечкой. Кофейней владела парочка молодых супругов, не чающих в друг друге души, и всю свою жизненную энергию они вкладывали в общее дело. Жаль, что мегаполис порой губит провинциалов. В хозяине как-то неожиданно открылась страсть к азартным играм, и всё чаще отсюда слышалась ругань. А дальше, если не вдаваться в подробности, местечко разорилось, обзаведясь декором в качестве разбитой мебели, пятен шампанского на стене и прочей мелочёвки. Впрочем, всё, что могли, отсюда в своё время вынесли. И до этого дня ни одна нога не переступала порог данного заведения. Обогнув один из столиков, гость заметил человека, прижимающего к груди неестественно бледную фигурку ребёнка. Под ногой хрустнули осколки стекла, но человек не обратил на это никакого внимания. Брюнет достал из футляра пенсне, всматриваясь в парочку, и только покачал головой, пряча очки обратно. — Нет покоя твоей памяти даже после забвения, старина Веном… — выдохнул незнакомец с укоризной. За спиной его висел футляр от скрипки, но инструмента в том не оказалось. Поместив его на стол, он откинул крышку, задумчиво разглядывая разноцветные капсулы и медицинский инъектор. Затем продолжил свой монолог, заправляя последний странной природы антрацитовой жижей. — Настойка на магии фейри и божественный самогон дедули Аида не слишком помогли нам с целью забыться. Верно? — Миша не мог ответить, находясь в состоянии своеобразного анабиоза. Впрочем, речь предназначалась не столько для его ушей, сколько для того, чтобы заполнить окружающую тишину. — Быть может, ты лишь тень моего друга, и всё же я должен помочь. Не знаю, правда, чем ты так не удружил хранителям мироздания, но насолил, судя по всему, знатно. Приблизившись, древний вампир сделал едва заметную инъекцию в шею Венома, после чего вернулся за тёмно-бардовой ампулой для девочки. Поместив «лекарство» ей в рот, добрый доктор стал собирать вещи, то и дело поглядывая на небо за стёклами — собиралась гроза. За спиной послышался сдавленный стон: мужчина приходил в себя. Пенни закашлялась, удивлённо оглядываясь по сторонам, словно не понимая, где оказалась, а карие зрачки начали наливаться кровью. — Вся ночь в твоём полном распоряжении, Микаэль… Потрать её с пользой, — Больше Алонсо не проронил ни слова. У них ещё будет время попрощаться.***
Я смотрел вслед уходящему вампиру, и внутри было невообразимо пусто. Пенни, что не так давно безвольной куклой висела на моих руках, отшатнулась, настороженно меня разглядывая. Я медленно обернулся к ней, встречаясь с нечеловеческого цвета глазами и неуверенно улыбнулся. Девочка задышала чаще и хотела было сделать шаг назад, но наткнулась на стул и упала, приземляясь прямо на пятую точку. — Пенни, девочка моя. Не бойся. Это я, твой отец, — не зная, почему, ляпнул я, но наткнулся на недоверие. Ещё бы! Пришлось воссоздать образ носителя прямо у неё на глазах, на что она сдавленно ойкнула, а затем замерла на месте, осматривая меня с ног до головы. — Мы так давно не виделись, — я продолжал говорить, — и я очень виноват перед тобой в этом. Наверное, у тебя много всего произошло в моё отсутствие. Может, расскажешь? Уверенности в том, что я повторял манеру общения Бейкера не было — слишком уж смазанными были его воспоминания. Но девочке хватило и этого, чтобы, разрыдавшись, броситься мне на шею. И зачем ты только сделал это, Алонсо? Как я могу смотреть на неё, зная, что через каких-то несколько часов она погибнет вновь? Нет, я мог бы спрятать её куда-нибудь, подальше от людских глаз, но только продлил бы общую пытку. Вампиризм — это неизлечимая зараза, и от той Пенни, какую знает часть моего искажённого создания, в скором времени не осталось бы ничего. Подобного я не желал. Но и знать не знал, что делать теперь, продолжая испытывать противоречие. Однако я всё-таки благодарен тебе. Самую малость. Этот день вскрыл мои старые раны, и ты принял не последнее в этом участие. Но как же давно я не был просто отцом. Мы проболтали всю ночь. И в какие-то моменты терзающее меня напряжение отпускало. Но тогда, в эти минуты, я чувствовал себя по-настоящему счастливо. Я ведь совсем забыл, что это так просто. Наше счастье состоит из обыкновенных мелочей, и мы редко задумываемся, в чём именно они заключаются. Рассвет застал нас внезапно. Я надеялся на то, что дождь не закончится и свинцовые тучи оттянут срок, но за какие-то полчаса небо очистилось, выпуская на волю первые солнечные лучи. Я закрывал её до последнего. А потом Пенни сама вышла на свет, расправляя руки, словно бы хотела обнять солнце. Закричала от боли, но голос её быстро оборвался. И я сгорал там, вместе с ней, не в силах отвести взгляд. Чтобы потом, сгребая пепел, ронять сухие слёзы. Пепел — это всего лишь кучка мелких частиц. Забавно, но я и сам состоял из них. В голову закралась безумная идея — впитать каждую крупинку, чтобы до остатка своих дней сделать Пенни частью себя — и я её исполнил. После чего разум напомнил про предложение Хранителя поболтать. Пожалуй, самое время. — Мистер Ли, — прорычал я в пустоту. — Где вы, многоуважаемый? — Я шуточно заглядывал под столы, словно бы разыскивал его там. — Или моё общество вам претит? — Я здесь, — сухо прозвучало из-за спины. Я обернулся, натыкаясь на арктический холод в обычно насмешливых глазах. — Почему бы тебе, наконец, не сдохнуть, Гринберг? — спросил он серьёзно. — Старшим следует уступать, — я пожал плечами. — Карим позволяет нам уединиться? — Обиделся на то, что ты его не позвал, — бросил Хранитель, снимая пиджак. — Не хочу испортить, — ответил он на невысказанный вопрос. — Всё так комично, — мне что-либо снимать не имело смысла. — Вы Хранитель времени, а я в буквальном смысле живой песок. В какой-то степени мерило, которым это время определяется. Как думаете, сколько вам осталось? Он не ответил. Сделал пасс рукой, и я не увидел, но почувствовал, как на ходу выпущенной им энергии время застывает. В самый последний момент успел «перетечь» из одного места в другое. В отличие от Бесфамильного, Хранитель лишний трёп не уважал. Куб до сих пор был при мне. Не понимаю, как мужчина вообще не побоялся вернуться, ещё и один. Не может же всё быть так гладко. Эта мысль заставила пропустить удар. Рука неподвижно застыла, зависнув во времени. Чертыхнувшись, я ударил столпом песка из свободной, а затем, собрав всю силу воли, буквально «оторвался» от мешающей моему передвижению части тела. Она так и осталась в воздухе в то время, как оклемавшийся Хранитель продолжал свой обстрел, на этот раз успевая «ловить» мои атаки импровизированным временным щитом. Я понял его тактику. Рано или поздно, разобранный по кусочкам, я должен был остаться абсолютно обездвиженным и поражённым. Потому пришлось срочно менять план действий, и в итоге я попросту бегал по кругу, перепрыгивая столы. Сплошное веселье! Но долго так продолжаться не могло. Преодолев очередную преграду, я неожиданно сменил траекторию движения, полностью припечатав Хранителя своим весом. Не дав ему опомниться, достал куб, ударяя мужчину кулаком по лицу. Снова и снова. Дальше всё произошло быстро. Прыжок, и я в противоположном углу. Бросок, и куб открывается, являя на свет идеально круглую пространственную дыру. Хранитель снова вскидывает руку, но не успевает ничего сделать. Дыра схлопывается, а я блаженно прикрываю глаза, готовясь принять смерть.***
Это случилось рано утром. В старой кофейне произошла утечка газа, что привело к возгоранию. Здание полностью взлетело на воздух, и вот уже третий день разгребались последствия произошедших бедствий. Пострадавших было довольно мало — время шло ещё нерабочее. Место взрыва оцепили, и пока что было не ясно, какие действия по отношению к нему будут предприняты дальше. Уборка пепелища началась спустя две недели. Сгребая мусор, никто не ожидал застать, что он в буквальном смысле «оживёт», а потому очевидцы не стали ждать развязки, малодушно стремясь оказаться как можно дальше от поднимающейся чёрной субстанции, формирующейся в непонятное нечто высотой чуть больше метра. Уже позже приехавшая полиция не обнаружит ничего подобного, а редкие фото спишутся на очевидные подделки. Веном имел приподнятое настроение и далеко идущие планы, покидая офис своей компании. Как вдруг кто-то особо наглый вцепился ему в ногу стальной хваткой. — Папа… — черноокая девчушка смотрела на него снизу вверх в ожидании ответ***