Obsession

В Риме опять льет дождь. Третий день подряд. Паоло Соррентино смотрит в хмурое весеннее небо, и ему передается его меланхолия. На столе ждут листки с недописанным сценарием. Рядом мерцает экран ноутбука. Работа идет. Работа не идет. Он закрывает глаза, воскрешая в памяти образ белозубо улыбающегося Тони, его прекрасное рельефное лицо и заразительный смех. Они виделись неделю назад, собрались у него дома и изрядно напились. О, как ему было хорошо тогда. Печальные и тяжелые мысли отступили на время, подарив столь желанную беззаботность. Паоло не выдерживает. Щелкнув мышкой, открывает запретную папку с промо-фотографиями Ленни и… Внезапно понимает, что то, что было между ними, уже не вернётся. Джуд теперь далеко - их плоскости разошлись, раскололись, как огромная льдина под весенним солнцем, и обломки унесло быстрым потоком. Но изображение с монитора не отпускает. Он смотрит в невидящие его глаза, такие родные, что он успел запомнить каждую морщинку и мог бы не глядя указать ее расположение. В ушах звучит до боли знакомый голос. Паоло не двигается, полностью затянутый в омут воспоминаний. Со стороны кажется, что он спит с открытыми глазами. А он и правда предпочел бы сон яви. Если бы во сне ему довелось еще раз пережить то самое головокружительное чувство счастья, когда в перерывах между съемками они оставались наедине и говорили, говорили, перемежая вопросы и ответы быстрыми, ничего не значащими прикосновениями. Иногда, чтобы отвлечься от работы, Паоло просматривает колонку новостей с заветным именем. После выхода их общего сериала на Джуда посыпалась целая куча проектов. Паоло рад за него. Джуд этого заслуживает. Новости есть и сегодня. Паоло читает: «Она возвращается к теме «о химии между Джудом и Иво»», и чувствует, как глаза застилает красная пелена ревности. Он захлопывает ноутбук. Потом курит, уставившись невидящим взглядом в одну точку. Иногда, чтобы что-то вернуть, нужно просто позвонить. Паоло тянет руку к телефону, но тут же отдергивает ее, словно обжегшись. Ему страшно. Страшно, что после короткого разговора он бросит все, сорвется, улетит в Лондон, или Амстердам, или любое другое место. Туда, где сейчас Джуд. Да и зачем звонить? Он уже знает, что услышит, когда (если!) тот возьмет трубку. Растерянность и изумление. Легкое замешательство, которое Джуд изо всех сил постарается скрыть, приложив к этому все свое актерское мастерство. А потом, после пятиминутного обмена пустыми фразами, в голосе по ту сторону провода начнут проскакивать нотки торопливости, а паузы, напротив, станут длиннее. И пока Паоло будет лихорадочно придумывать новый вопрос, Джуд скажет, что ему, к сожалению, пора, но он был безумно рад его слышать и как здорово было бы созваниваться почаще. Нет, этого он не хочет. Это дерьмо, самое настоящее дерьмо, как его ни называй. Паоло подносит руки к лицу, облокачивается о стол и застывает на какое-то время в усталой, раздавленной позе. После курения в горле горчит и хочется кашлять, и он не в первый раз задумывается о том, что все его труды и привычки направлены на скорейшую встречу со смертью. Куда ты торопишься, Паоло? Почему так спешишь умереть? Вопрос звучит в голове голосом Джуда, и душевная боль становится почти невыносимой. А ведь раньше этот голос вызывал у него исключительно приятные ощущения. До этого он не испытывал такого ни с одним актером. Ощущения единения, наполненности, которое возникало, стоило им только пересечься взглядами и разделить улыбку. А уж если случалось словить недолгое прикосновение… В такие моменты Паоло казалось, что весь Рим озарялся фейерверком переполняющего его пьянящего счастья. И тем больнее видеть то, что происходит сейчас. Тем больнее читать новости или смотреть на знакомую, по-прежнему теплую, но больше не принадлежащую ему улыбку. Скрипнув зубами, Паоло выпрямляется и окидывает комнату прояснившимся взглядом. Ему все еще больно, в горле стоит табачный ком, но, кажется, теперь он знает, что делать. Возможно, если повезет с покупкой билета, ему удастся вылететь уже завтра. И тогда послезавтра он будет в Лондоне.