Obsession

Туманный Альбион встречает его весенним дождем. Римская погода увязалась за самолетом, преследуя его по пятам. В голове звучат слова: «Есть время в жизни для любви, Время крикнуть: Боль – уйди! С мечтой о солнце спи, королева Дождя». «Queen of the rain», - ухмыляется солнечный британский мальчик, позволяя Паоло раствориться в ярком аквамариновом цвете своих глаз. - «Сколько же комнат в твоей душе, Паоло?» «Я хочу отогреть твое сердце», - говорят руки актера. Он сжимает пальцы Паоло, пытаясь унять их лихорадочную дрожь. «Просто позволь мне», - умоляют слегка приоткрытые пухлые губы. - «Я увезу дождь за собой». Или ему это только кажется? По радио начинает играть какая-то незнакомая песня. Водитель кивает ей в такт и прибавляет звука. Паоло невольно вслушивается в слова чуждой ему речи, и даже его словарного запаса хватает, чтобы разобрать: «Снова начинается дождь... Падает мне на голову, словно память. Падает мне на голову, как новые эмоции. Я хочу пойти навстречу ветру, Хочу, чтобы мы общались, как влюблённые. Я хочу окунуться в твой океан». Паоло сжимает виски, ненавидя сейчас свою живую фантазию и острую память. «Внутри тебя идет дождь?», - шепчет тихий голос у самого уха. Это зашло слишком далеко. Он сходит с ума. Тем временем такси подъезжает к внушительному зданию, на котором золочеными буквами тускло светится надпись «Barbican centre» с причудливо повернутыми буквами «B». - Сэр? - с акцентом спрашивает темнокожий водитель, вырывая его из мрачного бреда. - Мы на месте. Все в порядке? - Si, - отвечает Паоло, протягивая смятые купюры. Опомнившись, бормочет что-то вроде «тэнк ю» и вылезает из машины. Таксист резво трогается с места, кинув напоследок любопытный взгляд на растрепанного высокого иностранца. Ему удается получить место лишь на балконе. Конечно, ведь билеты на премьеру такого известного режиссера (Паоло передергивает) разлетаются быстрее, чем горячие пирожки. Но все это неважно. Главное, что скоро он сможет утолить голод внутреннего демона. Театр приветствует его сиянием сотен лампочек, а с крупного, в человеческий рост, постера на него смотрит Джуд. «Obsession» Не в силах сдержать порыва, Паоло подходит к афише и проводит по напечатанным чертам лица кончиками пальцев. Изо рта вырывается хриплый выдох. Ему плевать, что кто-то может заметить этот его весьма двусмысленный жест. Пусть считают его престарелым извращенцем, если так хотят. Но вряд ли на него смотрят. Вокруг безумная давка, публика находится в крайнем возбуждении – еще бы! Не он один пришел себя поглазеть на совершенство с ярким именем. Группа людей протискивается мимо, буквально вдавливая его в стену, и в этот момент глянцевые губы с плаката касаются кончика его носа. Пахнет ламинированной бумагой. Нет, от Джуда пахнет не так. Восстановив равновесие и частично рассудок, Паоло вливается в людской поток и вскоре оказывается у двери, ведущей на балкон. Она пока закрыта - прозвенел только первый звонок. Он слоняется по огромному холлу, разглядывая фотографии актеров и снимки с сотен различных спектаклей. Он даже находит одну, четырехлетней давности, с Джудом в роли Генриха Пятого. На губы против воли закрадывается улыбка – уж слишком забавно смотрится тот с перекошенным боевым кличем ртом, с ног до головы закованный в бутафорскую броню. Забавно, да. Но все же он прекрасен. В любом образе - прекрасен. Улыбка сползает с губ, кончики рта опускаются, придавая его лицу страдальческое выражение. Второй звонок звучит мелодичной трелью, призывая будущих зрителей бросить попытки отстоять очередь в буфет и уборную и вместо этого проследовать на свои места. Паоло подчиняется этому зову – в его охваченном бредом сознании он приравнивается пению трубы Архангела. Прямо сейчас откроется тяжелая, отделанная изящной позолотой дверь, и за ней, далеко внизу на сцене он увидит своего Бога. Паоло протягивает женоподобному мальчику-контролеру билет, и пальцы у него трясутся, как у алкоголика со стажем. - Приятного просмотра, сэр. Приятного ли? Вряд ли его ощущения попадут под это слово. Скорее, это будет пыткой, на которую он сам же себя обрек. Мог бы остаться в Риме… Нет, тут же обрывает он себя. Не мог бы. Невыносимо страдать по человеку, когда, помимо прочего, вас разделяет расстояние. Уж лучше видеть его – не в статичности фотографии, не ходячей картинкой на пленке – а живого, дышащего с ним одним и тем же воздухом. Уж если чувствовать боль, так в непосредственной близости к ее источнику. Клин клином, ведь так? Быть может, тогда демон с ангельской улыбкой сжалится и отпустит его душу. Быть может, проявит снисхождение к грешнику, добровольно сошедшему к нему в ад. Среди оживленной публики Паоло чувствует себя неловко. Они пришли смотреть представление, наслаждаться актерской игрой. Он пришел совершить акт самоистязания. Пришел поглазеть на то, что больше ему не принадлежит. Он пробирается на свое место, стукаясь о чужие колени и бормоча смазанные акцентом извинения. Паоло не знает, чего ожидать. Он смотрел адаптацию Висконти - человека старой школы, который знал цену эмоциям и успешно играл на струнах зрительских душ. Паоло любил Джино и Джованну вместе с их стремительно растущей одержимостью друг другом. Любил буйный нрав свободолюбивого итальянца и роковую красоту прекрасной несчастной женщины. Ему нравилось смотреть, как жестока бывает судьба с теми, кто пытается вырваться из расставленных природой силков, кто сопротивляется естественному течению событий. Наконец, раздается вежливый бесплотный голос, предлагающий отключить мобильники. Следом за этим окружающий его гомон постепенно стихает. Гаснет свет.