От Иларии до Вияма. Часть первая

— 1 — Первое заседание нового Совета Крис решил провести до отъезда. И он, и Лени присутствовали на нём, хотя и не брали слова. Госпожа... ох нет, её светлость вдовствующая герцогиня Мейнир лично отобрала семерых вельмож и купцов, которых сочла достойными и разумными. Все они рассаживались сейчас в креслах в малой гостиной, поглядывая друг на друга, на места, что ожидали правителей, снова друг на друга. По городу ходили слухи, четверо баронов уже оказались в ссылке, а один и вовсе в монастырской тюрьме... чего потребуют от них сейчас? каких советов? согласия на что? Вошёл мажордом и возвестил появление правителей — новоиспечённые члены Совета встали со своих мест. Их светлости вошли в сопровождении не ужасного Бартока, а какого-то молодого рыжего воина, который встал за креслом герцога-волка, как за глаза называли в Каррасе Ленарда. Госпожа Мейнир заняла центральное кресло, а истинные правители герцогства сели по бокам, оказав даме рыцарское почтение. Собравшиеся смотрели то на Каффа, то на Ленарда, но заговорила первой герцогиня. Приветствовала членов Совета, поблагодарила за то, что не отказались принять её выбор, и объявила, что сегодня на обсуждение и одобрение Совета будут представлены два указа его светлости герцога Каффа. Кивнула секретарю, и тот развернул пергаменты. Преподобный, тоже включённый в состав Совета, узнал уже знакомый ему текст указа о расширении прав и полномочий церкви в Каррасе, но для прочих он стал полной неожиданностью. Члены Совета, а особенно купцы, полагали, что новые правители займутся в первую очередь налогами, торговлей, но никак не делами веры. Бароны, слушая указ, с удивлением понимали: никаких дополнительных поборов в пользу служителей Единого не предполагается и речь идёт о благотворительности. Не сказать, что они раньше скупились на пожертвования храму, но иной раз думали, что деньги всё равно окажутся в Бранне, в казне Верховного приора, и чего зря добро переводить? Никого из сидящих в комнате не миновали слухи, распущенные мятежным бароном, и то, что герцог начал правление с дел духовных, произвело впечатление. — Итак, советники, — сказала Мейнир, — слушаем вас. Замечания, неодобрение — мы готовы выслушать и принять. Не бойтесь, ведь дело касается всего герцогства, всей нашей жизни. — Это всё хорошо, — сказал один из купцов, — даже если мы надуем Бранн и устроим у себя в Каррасе царство Единого, всё равно надо подойти к делу с умом. Чтобы было с кого спросить: за школы, за приюты, скажем. Пусть его преподобие назначит верных людей, которые проедут по герцогству, соберут сведения: где чего надобно сделать в первую голову. А уже как дыры залатаем, тогда можно и так сотворить, чтобы в каждой деревне школа и больница была, а в поселении побольше — приют для старых и немощных. Да вот ещё что — народ, если разрешить да деньгами снабдить, кое-что и сам построит, всем миром. Для себя-то не грех постараться. Мейнир кивнула, соглашаясь. Лени стал расспрашивать преподобного и купца-советчика о том, как лучше всё устроить. Крис молчал. Волк был в своей стихии — благотворительность и церковь, — не стоило вмешиваться. Секретарь, повинуясь кивку Мейнир, заносил то одну, то другую фразу в протокол. Кое-кто из баронов с уважением поглядывал на «юнца», отметив, что Кафф в разговор не вмешивался, а стало быть, мысли мальчишка высказывал свои. Пришла очередь второго указа: о равных правах и долге перед герцогской короной для людей, оборотней, магов и эльфов. И вот тут при первых фразах пришлось призвать собравшихся к порядку. Только приор не возражал: он-то уже был в курсе и даже поддержал правителей. — Досточтимые, давайте выслушаем весь указ до конца, — возвысил он голос.— Вы, кажется, пропустили слово «долг», речь идёт не только о правах — за права следует и ответственность перед законом. Спокойствие и уверенность Мадса остудили горячие головы; ворча, бароны вновь расселись по креслам. Купцы — те не вскакивали, решив подождать, что да как. Эльфы, ведьмы... лишь бы платили полновесными деньгами да вовремя. Выслушали — оказалось, не всё так страшно, как виделось поначалу. Ну, школа для ведьм — так под неё землю купили и имение, оставшееся без наследников, в небрежении. А ведьмы… ведьмы в хозяйстве полезны. Оборотни… члены Совета нет-нет да поглядывали на Ленарда. Да чего уж, пусть себе живут — мирно. Лесов в герцогстве тоже в достатке, а эльфов осталось не так много, никого не потеснят, да к тому же они умеют делать разные красивые вещи, не сами же они станут торговать с соседями, а через посредников: тут и купцам выгода, и морякам. Посовещавшись меж собой и потянув для вида время, указы члены Совета одобрили. Мейнир объявила в заключение, что Совет будет собираться два раза в месяц, но пока что просила досточтимых задержаться на несколько дней: представить ей списки доверенных лиц. Она собиралась также переговорить с каждым, выяснить, кто чем хотел бы ведать и за что готов был отвечать. На обдумывание давались сутки. Затем их светлости милостиво отпустили присутствующих. Секретарь поставил точку в протоколе и улыбнулся с облегчением, что его работа на сегодня наконец-то завершилась. — Теперь, пожалуй, мы вернёмся в Виям со спокойными душами, — сказал Крис, когда они остались втроём. — Поезжайте, — кивнула Мейнир, — и не затягивайте с Бранном. А я тут прослежу, чтобы у приора с письмом от Верховного всё получилось. Он задумал прилюдно в храме порвать бумагу, чтобы в Бранне не подделали его подпись, и глава ордена Уставников к нему решил присоединиться. — Ну что ж, прекрасно, — Крис улыбнулся. — Пусть клочки летят до самого Бранна. — 2 — Несмотря на плохую погоду, установившуюся в Вияме, «цыплята», как окрестил дочь и Альбера барон Джулиус, не скучали. Они были слишком невинны, чтобы замечать истинную причину задержки Бримарра в замке. Им хватало общества друг друга. Нечитанных ещё книг в шкафах было вдоволь, Альти знал много песен, а недомогание Овайны вовсе не уложило её в постель. В тот день, когда барон и Каделла устроили поединок в оружейном зале, молодёжь наслаждалась обществом друг друга в библиотеке, которая полностью осталась в их распоряжении в отсутствие хозяев. Альти принёс лютню, но не спешил порадовать даму, всё больше молчал и слушал её речи. Овайна запнулась на полуслове, рассуждая о созвездиях, что они наблюдали с башни при ясном небе, и звонко чихнула. Монахиня поднялась с места. — Я принесу вам горячего отвара, милая, — сказала она певуче. Когда Альенора вышла, молодые люди неожиданно вздохнули с облегчением. — Я написал песню… то есть мелодию к песне, — пробормотал Альти, — для тебя. Только я не умею складывать стихи. — Сыграй, — попросила его Овайна. — Мы попробуем вместе. Только юноша сыграл напев, а досточтимая поахала от умиления и попросила повторить, как кто-то постучал в дверь библиотеки, и спустя пару мгновений на пороге появился Тьерри. — Ваша милость, я уже послал гонца к их светлостям, но вы, как член семьи, — тут он выразительно посмотрел на Овайну, — должны узнать известия об отце. Дочь барона встала с решительным видом, собираясь выйти, но Альти удержал её. — Говорите, Тьерри. От досточтимой у меня секретов нет, разве что известие тайное и касается политики? — Не совсем, ваша милость. Отряд, который сопровождал вашего отца до границы, благополучно вернулся обратно. В пути никаких происшествий не было. — Слава Единому! — воскликнул Альбер, а Овайна радостно улыбнулась и сжала его руку. — Спасибо за добрые вести, Тьерри. Незаменимый слуга поклонился и оставил молодых людей одних. — Как чудесно! Я так рада за вас с Ленардом! — Овайна быстро поцеловала Альбера в щёку, и тот покраснел. — Вот бы и дальше так... — задумчиво сказал он, — без тревог. Глупо надеяться, конечно. — Надеяться никогда не глупо, но что поделать? — Овайна встала и прошлась по комнате. — Ах, как эта погода не вовремя, и хвороба моя — тоже. Сейчас бы сесть на коней и пуститься вскачь. Были бы мы детьми, сейчас бы прыгали от радости, правда? — Будь я один, прыгал бы, — смущённо признался Альти. — Давай потанцуем! — Овайна потянула его за руку. — Что-нибудь весёлое, хотя бы без музыки. Сами себе напоём! И первая затянула весёлую песенку, которую слышала не раз и в замке отца, и в замке герцога. Когда сестра Альенора вернулась с отваром, она увидела, что её подопечная отплясывает на пару с Альбером. Оба, запыхавшись, поют не в лад, но оба, кажется, довольны. Испугавшись, молодые люди замерли посредине библиотеки, но монахиня только рукой махнула. — Пойду, позову лютниста. Этот лентяй скоро забудет, как инструмент в руках держать. — 3 — Кристиан и Ленард спешили домой — днём устраивали короткий привал, чтобы перекусить наскоро и напоить лошадей, да разбивали лагерь на ночь, а с рассветом — снова в дорогу. Наконец они вступили на земли Вияма, и в нескольких часах до переправы через Шанну вдалеке неожиданно прозвучал рог. Трубач Каффа ответил. Им навстречу приближалась процессия вооружённых всадников, но впереди знаменосец вёз стяг Рована — то посольство возвращалось из Бранна на родину. Кафф чуть опередил свой отряд, так же поступил и посол. Поравнявшись, мужчины пожали друг другу руки. Они подали знаки — каждый своим — и расположились на привал. Кристиан представил посла и Ленарда друг другу, сам он встречался с рованцем прежде — общая граница и общая беда сближают и учат доверию. Слуги как можно скорее развернули шатёр — не по осенней погоде говорить на открытом воздухе, и поставили в нём раскладные деревянные стулья. Посол Тьярви Кальвисон был не прочь побеседовать с виямским герцогом, и Кристиану подумалось, что словоохотливость посла объясняется неудачей его миссии в столице. Свиты остались снаружи. Кто-то хлопотал, быстро собирая угощение из дорожных припасов, кто-то внимательно следил за дорогой и окрестными полями. Лени разглядывал бородатого рованца — прежде не видел. Он услышал несколько фраз, которыми посол обменялся кое с кем из свиты, и убедился, что рованский язык тот же, что и земеркандское наречие. А земеркандцы вроде бы и по-гутрумски разговаривали, но произношение другое, и слова некоторые имели совсем не то значение. Лени поначалу смущался, украдкой глядя на посла, пока не понял, что и тот посматривает в его сторону с интересом. Разговор начали, как водится, издалека. Вспомнили какие-то происшествия на границе, давние или не очень, волчонок не понял. — Сочувствую, ваша светлость. Я слышал о смерти герцога Белтрана, — сказал, наконец, посол Кальвисон. — Благодарю, мейстир Кальвисон, — Кристиан церемонно склонил голову. — Спасибо, Тьярви. Мне очень не хватает старика. — Вы его знали, ваша светлость? — спросил посол у Ленарда. — Конечно, знал. — Простите великодушно. Мне следовало выразить соболезнование вам обоим. Но в извинение себе скажу, что очень расстроен. Смерть герцога Белтрана во многом привела к тому, что моя миссия в Бранне провалилась. Я почти уже добился успеха, мне почти удалось уговорить советников Его величества прислать посольство в Рован, чтобы обсудить возможный военный союз против зверолюдов, когда пришли известия из Карраса, и мне ответили отказом. У меня сложилось впечатление, ваша светлость, — обратился посол к Кристиану, — что Бранн очень напугало то обстоятельство, что наследником старика стали вы. — Ещё бы, — невесело усмехнулся Кристиан. — Не знаю, кому досталась бы высокая честь подписания договора, но воевать со зверолюдами уж точно пришлось бы моим людям. А теперь... под моей рукой два герцогства, да ещё с королем Рована сражаться бок о бок... — Вряд ли Бранн обрадуется, если вы самостоятельно примете такое решение, — вздохнул посол. — Я уважаю вас как правителя и воина, а Его Величество Хавтор Третий был бы рад объединить силы, но и желать вам проблем с вашим живым покойником я тоже не хочу. — А кто сказал, что я отказываю соседям в помощи? — гордо вскинул голову Крис. — Ленивые воры, пригревшиеся в столице, Тьярви. Не они идут в бой, не в их плоть впиваются клыки людоедов, не их женщины стареют от горя раньше срока. Мейстир Кальвисон, вы слышали ответ Бранна. Теперь услышьте и мой — Виям поможет Ровану людьми, оружием, припасами — всем, что понадобится, чтобы раз и навсегда обезопасить наши границы. Посол бросил мимолётный взгляд на молодого супруга герцога Каффа — тот сидел с совершенно непроницаемым выражением лица, в разговор не вмешивался, и непонятно было: то ли одобряет он решение Кристиана, то ли не согласен с ним. Тьярви Кальвисон снова взглянул на герцога, не доверять которому причин не было. — Я передам Его Величеству всё сказанное мне в Гутруме, — молвил он осторожно. Кристиан кивнул и предложил послу позавтракать вместе. Отказываться было невежливо, и Тьярви согласился. За трапезой молодой супруг герцога наконец-то заговорил, стал расспрашивать посла о горных перевалах, о том, как же зверолюдам удаётся преодолеть их. — В горах множество пещер, и зверолюды порой занимают их под свои логова, ваша светлость. Наши заставы расположены выше в горах, и туда поганые редко добираются. Я уже предчувствую ваш следующий вопрос, и если позволите, замечу, что волнует нас не столько надёжность застав — они непроходимы, сколько непомерные расходы на их содержание. Рован — небогатое государство. — Кристиан говорил, у вас до четверти годовых доходов уходит на охрану границ? — уточнил Лени. Тьярви кивнул. — Я не казначей, ваша светлость, всего лишь слуга короля, но знаю точно: если бы горы были безопасны, нам жилось бы намного легче и богаче. Посол не стал задерживаться и после завтрака откланялся. Слуги убрали стулья, свернули шатёр, и процессия виямских правителей двинулась дальше, в сторону переправы. — Надеюсь, ты не собираешься ввязываться в войну раньше, чем займёшь трон Бранна? — тихо спросил Лени супруга. — Не хотелось бы, — признался Крис. — Но, во-первых, зверолюдам наплевать на политику, а во-вторых, пока мы в неё ещё и не ввязались. Я всего лишь передал своё предложение королю, а тот имеет полное право им не воспользоваться. Как сказал Тьярви, он не хочет проблем с нашим живым покойником. — Он сказал, что не хочет проблем тебе, — поправил Лени. — Думаешь, себе он их хочет? — Крис усмехнулся. — А кто правит Рованом? То есть король у них молодой или старый уже, и кто там наследник? — Хавтор чуть постарше меня, — сказал Крис. — Наследников нет, жена, как оказалось, бесплодна. Они развелись в прошлом году, сейчас король ищет невесту. Показалась переправа. Часть воинов ввела лошадей под уздцы на паром, чтобы потом встретить правителей на той стороне реки. К герцогам подъехал Барток, за ним, чуть приотстав, — Маттиас и Йоан, назначенный в личную свиту Ленарда. Баронов внук чувствовал себя пока что неуверенно и инстинктивно держался рядом с рыжим телохранителем, хотя, как он слышал, тот был совсем не благородного происхождения. Но благородный или нет, а дело своё он знал. Йоан присматривался к нему, заметил военную выучку, на соперничество с Гаретом обратил внимание, надеялся, что в Вияме и он сам окажется полезным сюзерену. Юноша вбил себе в голову, что должен искупить вину своего деда перед герцогом, и намеревался, если будет нужно, пожертвовать жизнью ради своей цели. Ни Кафф, ни тем более Ленард не требовали от него ни жизни, ни подвигов, что, разумеется, не умаляло решимости Йоана. Но, несмотря на благородные цели, молодого воина стало посещать уныние. Долгая дорога среди незнакомых людей, однообразие осенних дней, которые становились всё более хмурыми, заставляли Йоана чаще задумываться, а на своём ли месте он оказался. На последнем привале к нему подошёл Маттиас с кружкой нагретого вина. — Что печальны, господин Йоан? Юноша слегка поморщился — ещё не хватало, чтобы его жалели! — Просто устал, — сказал, скрепя сердце. — Немного. Далеко от Ахена заехали... я здесь не бывал никогда. — Теперь что Каррас, что Виям — под одним правителем, одна земля. Но я тоже впервые был в Ахене, в прошлый приезд я Ле… его светлость Ленарда не сопровождал. Йоан заметил оговорку. — Ты... давно знаешь его светлость? Маттиас протянул ему кружку и присел рядом. — Несколько лет, — сказал честно. — Мы дружили. То есть и сейчас дружим. Йоан задумчиво потёр бровь. О семье его светлости Ленарда он ничего не слышал. Наверное, супруг герцога был из знати, но, видать, или безденежной, или чудаковатой, раз уж наследник дружил с человеком из простонародья. — Твоя семья служила семье его светлости? — предположил Йоан. — Нет, — возразил Маттиас, — ты ошибся. Он подчеркнул это «ты». Йоан сначала почувствовал гнев, но потом подумал, что вообще-то они сейчас на одной доске. Он пусть и баронский внук, но пока что непонятно кто, а Маттиас уже телохранитель, к тому же друг сюзерена. Да и обратился Маттиас к нему сначала с уважением. — Понимаю, господин Маттиас, я задаю лишние вопросы. — Вы много чего услышите о его светлости, господин Йоан, но не забывайте, что судьба не делает различия между простыми людьми и теми, кто рождён править. Она бывает жестока, а бывает и милостива. Йоан кивнул. Оказавшись в подвале герцогского замка, он многое успел передумать. Выйдя оттуда — передумал ещё больше. Капризы судьбы его уже не удивляли. Разные глаза его светлости Ленарда он успел заметить в дороге, знал, и что они означают, так что мог представить, насколько жизнь не баловала юного правителя. По крайней мере, до встречи с Каффом. — А какой он, его светлость Ленард? — спросил Йоан. — Добрый, щедрый, справедливый. Иногда, правда, забывает о безопасности, поэтому за ним нужен глаз да глаз. — Маттиас усмехнулся. — Надеюсь, я не пожалею, что был с тобой откровенен, — сказал он. — Ты грейся и ложись, шатёр поставлен. А я сменю Гарета. Йоан послушался и до утра спокойно проспал. В Виям процессия въехала так, словно герцог отлучался на денёк, но жители города, завидев знамёна и заслышав трубы, высыпали на улицу, огласив её радостными криками. Йоан оглядывался по сторонам. Он чувствовал, что и Каффу, и Ленарду горожане рады искренне, а не по обязанности. Значит, рыжий... Маттиас ночью говорил правду. Конечно, Виям в начале ноября показался Йоану ужасно мрачным и грязным по сравнению с Ахеном. Дома, сложенные, хотя бы наполовину, из камня, были серыми, деревья уже облетели. Впрочем, замок впечатлял и размерами, и устройством. Йоана поселили в одной комнате с Маттиасом, который раньше блаженствовал в одиночестве на широкой кровати, но с радостью поделился её половиной ради компании. В остальном... комната была тёплой, кровать удобной, обед, которому Йоан воздал должное, — выше всех похвал. Юноша примирился с новым местом. Потянулись дни службы. Молодой сюзерен, вопреки мнению Йоана, оказался вовсе не домоседом. В первый же день после возвращения Ленард поехал в имение, которое досталось ему, как рассказал Маттиас, от деда. Йоан был поражён, когда увидел, что господский дом превращён в школу для детей арендаторов, в место для собраний, а часть помещений отошла целителю, и как раз с ним-то хотел познакомиться его светлость Ленард. Пока они ехали, работавшие крестьяне кланялись, приветствуя господина. Йоан приглядывался к ним — и, как в городе, не видел мрачных лиц. Когда они приблизились к хутору, дом которого красовался новой крышей, а двор — только что отстроенным коровником, из-за калитки выскочила маленькая девчушка, и тут его светлость остановил коня и спешился. — Как поживаешь, Риани? — Спасибо, ваша светлость, хорошо. — А как поживает твоя кукла? — Тоже хорошо. Ленард потрепал малышку по голове. — Мы поедем. Передай от меня добрые пожелания родителям. — Папа сказал, в большом доме теперь ш...школа будет, и мне надо туда ходить, — поделилась малышка. — Это страшно? — Нет, Риани, это не страшно. Там будут и другие дети, с других хуторов, и учитель будет вам рассказывать интересные вещи, и ты научишься делать разные нужные штуки, — сказал Лени. — И куклу тоже можешь взять с собой, вдвоём вам будет веселее. Йоан был очень удивлён этим разговором, а Маттиас сидел в седле как ни в чём не бывало, как будто герцоги каждый день болтают с крестьянскими ребятишками. Наконец Ленард подмигнул малышке и снова вскочил в седло, а девочка помахала им вслед. Целитель оказался довольно пожилым, чтоб не сказать старым мужчиной: седые волосы, подслеповатые глаза, тихий голос. Но в лечебнице царил полный порядок — травы развешаны под потолком, снадобья разложены по баночкам, разлиты по флаконам с аккуратными, хоть и корявыми немного этикетками. Йоан пригляделся — надписаны грамотно, ни единой ошибки, а рука к письму непривычная. Или вовсе детская. Лени заговорил с целителем, поинтересовался, не трудно ли ему, в его-то годы, будет управляться здесь, в сельской глуши. — А ученик мне в помощь, — степенно ответил тот. — Ему и науку передам. — Это прекрасно, — улыбнулся Ленард. — А как вы к ведуньям относитесь, мастер? Старик пожал плечами, погладил короткую, щеголеватую даже бородку. — Да пожалуй, никак не отношусь, — ответил, помолчав. Лени чувствовал, уходит целитель от ответа. — Столько лет уж ни одной не встречал, так и что за отношение. — Вы скажите как есть, мастер. Если вы не считаете их исчадиями зла или соперницами, то я мог бы найти вам в помощь. А если вам не по душе ведуньи, то не стану своё мнение навязывать. — Соперницы, — хмыкнул старик. — Как чирей на заднице вскочит, или голос в лихорадке пропадёт, они так же, как и обычные женщины, за снадобьями ко мне бегут. А в своём деле — мастерицы, не мне их учить. За грубоватым шкафом, набитым разным лекарским скарбом, зашебуршился кто-то. Волк почуял, обернулся, но Йоан успел вовремя — вытащил на белый свет мальчишку. — Ученик? — спросил Ленард. Йоан вдруг зашипел и отдёрнул руку, как будто обжёгся, а мальчишка отбежал к целителю и спрятался за его спиной. — Да он колдун, ваша светлость! — воскликнул Йоан. — Он ребёнок, Йоан, — сказал Лени спокойно. — Ученик? — повторил свой вопрос, поглядев на целителя. — Ученик, — кивнул тот. — Не взыщите, господин, Тахир чужих ещё боится. Потому-то мы и место поспокойнее искали, подальше от городов и торговых путей. — Тахир? — удивился Ленард. — Что за имя странное? — Макенское, ваша светлость. И мальчик оттуда. Купил я его, когда странствовал. За долги отца и дом, и всё добро, и жену с сыном на продажу выставили. — Единый, какое варварство! — не удержался Йоан от восклицания, высказавшись раньше сюзерена, и тут же, повинно склонив голову, сделал пару шагов назад. Ленард, впрочем, был совершенно согласен с ним, потому и не обратил внимания на нарушение приличий. — Каскыр! Каскыр! — забормотал мальчишка, указывая на молодого герцога. — Что он говорит? — Он говорит, ваша светлость, что вы волк. Йоан задохнулся даже от нахальства макенского мальца, а Ленард кивнул невозмутимо. — Правду говорит, — сказал он. — Понимаешь, Тахир? Это правда. Я человек и волк. Оборотень. Черноглазый, черноволосый мальчик — чуть постарше, чем Лени был, когда в Виям попал, — оторвался от целителя и серьёзно посмотрел на господина. — Понимать, — сказал тихо. Говорил медленно, акцент чужой слышался. — Ты меня боишься? — Нет, тебя не бояться. В Макения всех убить, волк, медведь, всех убить, лесной народ убить, колдун извести. — Хорошо, что не боишься. На нашей земле тебя не обидят, и учителя твоего уважают. Да что ж это я, об уважении говорю, а даже имени вашего, почтенный, не спросил. — Глинн, ваша светлость. — Удачи вам и процветания, мастер Глинн, — пожелал от души Ленард. Так и продолжалось: поездки, поездки. Порой совсем недалеко от замка — всего лишь в дом приора Гильмара. Йоан тогда скучал с кем-нибудь на пару: то с Маттиасом, то с Гаретом, — сидя в приёмной и ожидая, пока его светлость и приор наговорятся. Иногда после таких бесед Ленард ездил в монастырь Блаженной Тени — просто райское место. Но время шло, а мечты Йоана о подвигах понемногу улетучивались. Если же юноше не судьба мечтать о славе, он начинает мечтать о любви. Баронскому внуку хватало ума не слишком мелькать перед глазами досточтимой Овайны, он больше наблюдал за ней издали: начать с того, что девица всё своё время проводила в обществе сводного брата его светлости Ленарда, а один раз в замок приезжал сам барон Джулиус, и Йоан, даже не перекинувшись с ним и словом, свято уверился, что такой отец любого рыцаря, вздумавшего ухаживать за дочерью, превратит в порубленное для пикника мясо. Накануне полнолуния Маттиас сообщил, что им двоим поручено следить за парковой стражей и нести вахту, пока их светлости гуляют в саду. — Ночи стали длиннее, холодно. Оденься тепло, — предупредил он. — Хотел спросить… — нерешительно начал Йоан. — Я давно не видел господина Бартока. — Его светлость Кафф иногда посылает господина Бартока с важными поручениями. Ко дню рождения его светлости Ленарда тот вернётся. Йоан кивнул. Но любопытство его не было удовлетворено. — А... далеко он отправился? Маттиас улыбнулся. — Кто знает. Ты же не думаешь, что их светлости со мной советуются? Йоан понял, что лишних вопросов задавать не стоит. Вечером они с Маттиасом проверили стражу в саду, а сами устроились за кустами рядом с лабиринтом и молчащим по осени фонтаном. Всё же Йоану не терпелось докопаться до сути — о чём бы ни шла речь. — Ты хорошо владеешь мечом, — закинул он ещё камешек. — Меня отец учил, — коротко ответил рыжий. Юноша снова кивнул. Он уже был знаком с Мастером мечей Люсом. — А вот интересно, — промолвил он задумчиво, — сегодня на небе тучи, оборотням всё равно — видно луну или нет? — Конечно, всё равно. Они луну чуют. Тсс! Отворилась дверь башни, и в сад выбежал белый волк. Йоан даже присел от неожиданности и напомнил себе, что это его светлость Ленард. Маттиас волка не боялся. Первый раз, когда Лени перекинулся, — оба ещё мальчишками были — тогда да, струхнул. Друг-то друг, но кто ж зверя-то знает? А волк пробежался по дорожкам, почуял знакомого и ринулся через кусты. Йоан охнул и отшатнулся, а Маттиас присел, потрепал волка по спине. Услышав шаги, вскочили все. Охранники вытянулись по швам, а волк кинулся на грудь герцогу, хвостом завилял, как домашний пёс, оскалил зубы в улыбке. — Пойдём, Лени, — сказал Кристиан, — пусть парни службу несут. Он улыбался как-то по-особому, мягко, и Йоан не выдержал, опустил глаза, как будто невольно в щёлку подглядывал. Волк боднул Маттиаса головой под колени и помчался по дорожке. Кафф до поворота дошёл не торопясь, солидно, блюдя лицо, но едва только скрылся из поля зрения охраны, бросился бегом следом за своим талисманом. — Это ещё что, — тихо рассмеялся рыжий, глядя на покрасневшего Йоана, — тут летом такое творилось в полнолуния — и не описать. — Да что же? — спросил тот тихо и, как помстилось Люсу-младшему, со страхом. — Ничего неподобающего, — ответил тот, толкнул баронского внучка локтем, — носились оба, как сорвиголовы, да на траве валялись. — И герцог? — А то! — Да он же старый! — вырвалось у Йоана. Рот рукой, конечно, тут же прикрыл, но сказанного не воротишь. — Брось, — махнул рукой Маттиас. — За такое тут язык не отрежут. Йоан посмотрел на рыжего. — То есть... а за что отрежут? — спросил он, сочтя фразу знакомого просто местной страшилкой. — Когда его светлость только познакомился с Лени... с его светлостью, — сказал Маттиас, помолчав и посмурнев, — одному солдату... наёмнику… отрезали язык. Герцог приказал. Он... наёмник, не герцог, он Лени нехорошим словом назвал. — За это стоит, — машинально пробормотал Йоан. — К тому же дураков учить надо. Единый не запрещает любовь между двумя мужчинами или двумя женщинами. — Единый милостив, — кивнул согласно Маттиас. Уточнять, в чём там было дело с отрезанным языком, он не стал. Решил, что коли слухи о прошлом Лени дойдут до новичка, тот и сам сообразит, а коли нет — так тому и быть. — 4 — Слуги стали готовиться к торжеству заранее — под надзором нового кастеляна и господина Тьерри. Ожидалось много гостей, так что нужно было приготовить для них покои, избавиться от пыли в гобеленах, отчистить камины от копоти, а трубы — от сажи. Во дворах и двориках кипела работа. Замковой челяди было не управиться — в помощь наняли ещё людей. Сами правители словно не замечали перемен, занимаясь обычными делами, по крайней мере его светлость Ленард точно не принимал участия в подготовке к празднеству. Неожиданно вернулся Барток. Только вот Йоан не мог сказать, когда именно. Телохранитель как-то утром внезапно появился в коридорах замка, как будто попал туда, пройдя сквозь стены. Заметил Йоана, посмотрел, будто вспоминая, кто это такой, потом кивнул одобрительно и направился по своим делам. А потом в замке шептались, что в покоях герцога свет горел почти до самого утра. Никто не мог сказать также, откуда у их светлостей появились новые иларийские клинки и драгоценные кубки с жемчугом. Раз уж дело касалось господина Бартока, в замке ничему не удивлялись. Йоан много разного услышал — и язычник он, и колдун, и мысли читает, и в трёх местах одновременно может быть. Приближался день праздника, вот уже и первые гости прибыли: бароны Ларгель, Волькан, Ферран, граф Марч, который неожиданно оказался в объятьях барона Бримарра — старого друга и соратника герцога Каффа. Йоан удивился, но Маттиас шепнул, что граф — барону старший сын. Так вот вышло: прежнего графа за воровство из герцогской казны титула лишили и сослали — хорошо, что голова цела осталась. Это Йоан про себя одобрил: герцог выходил серьёзным правителем. А новоиспечённый граф держался уверенно, и в глазах Йоана выглядел идеальным рыцарем (наверное, потому что он был братом досточтимой Овайны). Приехала баронесса Ламанет — после смерти барона Кристиан сохранил статус его вдовы и поручил ей управлять землёй и крестьянами. Баронство это находилось под графской короной Марч, остальные бароны в Вияме подчинялись напрямую герцогу. Старушка Ламанет была до смерти рада, когда Кристиан отправил своего нерадивого родича в ссылку, нового графа окружила вниманием и материнской заботой, понемногу уча его хозяйствовать и управлять землями. Чтобы гости не скучали, устроили охоту: в первый день завалили четырёх оленей, которых приготовили потом для вечернего пира. Бароны, кроме Джулиуса, приехали с жёнами, так что веселье заключалось не только в обильной трапезе, но и в танцах под маленький замковый оркестр. Досточтимая Овайна танцевала с братом, с их светлостями и с господином Альбером — с последним больше, чем с другими. Йоан стоял в стороне и тосковал, глядя на предмет своих мечтаний. Но, тоскуя, он приметил, что барон Джулиус, несмотря на свой солидный возраст, от детей не отставал: даже сестру Альенору на важную павану пригласил, а потом стал лихо отплясывать с лейтенантом Каделлой. Хотя лейтенанта и другие кавалеры приглашали, Йоану показалось, что она танцевала с ними только для вида, как, впрочем, и барон — с воспитательницей дочери. На другой день охоты стреляли птицу, и тут Йоану совсем плохо пришлось: он еле сдерживался, чтобы не встречать очередной меткий выстрел Овайны восторженным восклицанием, да и самому хотелось блеснуть, ан нет — охране в охоте участвовать не полагалось. Впрочем, особых хлопот гости не доставляли. Чужаков в герцогстве приметили бы сразу, а в стенах замка и вовсе было безопасно. У стражников оставалось достаточно времени для тренировок, чем они охотно пользовались. Позанимавшись с Мастером мечей, поговорив с теми, кто ходил на зверолюдов, Йоан иначе стал смотреть на виямцев. Они больше не казались ему мрачными или легкомысленными, он начал понимать их. Накануне торжества Барток собрал охрану и лично распорядился, кто когда заходит в зал и кому где стоять. Йоан боялся, что его, как новичка, отправят в коридор, примыкавший к тронному залу — как раз позади кресел. Но ему было велено занять место почти рядом с возвышением, чуть в стороне, возле дверей, откуда их светлостям предстояло выйти к гостям. Йоан порадовался за себя — и гостей увидит, и к их светлостям будет поближе. Да и праздник разглядит. Первая неожиданность, которая ждала и гостей, и даже охрану при входе в тронный зал — то, что на помосте стояло два новых, совершенно одинаковых трона. Они ровно ничем не отличались друг от друга. Неожиданностью это стало и для Йоана. Конечно, их светлости были супругами, но чтобы второй трон?.. Будучи в личной охране его светлости Ленарда, Йоан появился в зале и занял своё место, когда все гости уже сидели на длинных скамьях с резными спинками, ожидая правителей. Центр зала оставался свободным. Йоан, как и почти все в Каррасе, привык считать, что Ленард станет править в приморском герцогстве, но, похоже, Кафф снова что-то задумал. Мажордом объявил «их светлостей», двери распахнулись, Кристиан и Лени вошли рука об руку. Гости встали, мужчины склонили головы, женщины присели. Кристиан подвёл супруга к трону, усадил, но сам остался стоять. Он сделал жест рукой, и все опустились на скамьи, приготовились слушать. — Я приветствую здесь верных вассалов, соратников по битвам и, льщу себя надеждой, друзей, — начал герцог, — которые собрались сегодня, чтобы отпраздновать совершеннолетие моего супруга Ленарда Хамата. Но прежде, чем мы приступим к празднеству, я хочу, чтобы вы узнали ещё одну причину, по которой я собрал всех вас вместе. Наступают трудные времена для Гутрума, для Вияма — думаю, все понимают, что так дальше не может продолжаться, и мы устали бесконечно проливать кровь на наших границах. Все одобрительно зашумели. Кристиан поднял руку. — Случиться может всякое, поэтому я хочу быть уверен, что вы примете его светлость Ленарда как моего соправителя и наследника. Я венчаю его сегодня герцогской короной и хочу, чтобы вы принесли ему присягу. Йоан, стоя на своём посту, оторопел от таких речей. Пусть насчёт Карраса дед и ошибался, зато в другом был прав: кажется, герцог Кафф явно метил на гутрумский трон. Собравшиеся помолчали, видимо, обдумывая то же, что и Йоан. Герцог даже засомневался на миг — не слишком ли он давит на вассалов, не слишком ли доверяет им. Бримарр поднялся с места первым, за ним его сын-граф и старая баронесса, и следом — остальные. Сидеть не остался никто. По знаку Кристиана мажордом торжественно внёс на подушке корону — точную копию той, что венчала голову Виямов на протяжении поколений. Под здравицы, выкликаемые вассалами, корона была возложена Каффом на голову супруга. Новый герцог Вияма поднялся с трона, и Кристиан поцеловал его. — Да пошлёт тебе Единый долгих лет жизни и счастливого правления, — сказал он тихо. — А мне пусть позволит быть тебе опорой. Взгляд Лени, на мгновение потерявшего самообладание, обжёг герцога, но волк уже был готов к тому, что праздник станет для него испытанием. Друг, отделённый от Кристиана многими днями пути и всего лишь одним дверным проёмом, тоже понимал это. Барток, лишь они возвратились в Виям, отправился на свидание с Шальей, но вскоре принёс приглашение на пир. Для Лени то получился настоящий праздник — без страха за завтрашний день, вечер и ночь, проведённые среди друзей, в семье, открывшей ему сердца. Волчье чутьё подсказало ему при взгляде на Малику, что та понесла, — и княжна, и муж её светились счастьем. Вся семья пребывала в радости, по Иларии уже отгремели праздники по случаю того, что боги благословили чрево матери будущего наследника. А когда люди счастливы, им хочется подарить кусочек счастья кому-то ещё. Их величества Сагара и Прени встречали виямских правителей, словно своих сыновей после долгой разлуки. На пиру были только члены семьи, потому и княжнам не возбранялось блеснуть талантами, развлекая мужчин. Малика играла на цимре, младшие её сёстры танцевали. Потом Шалья и Кумал, немного захмелев, вышли на середину покоев, встали друг против друга и под аккомпанемент музыкантов, скрытых занавесом, начали шутливый перепляс. Смеясь, увлекли за собой и Кристиана с Лени, благо движения танца были совсем несложными. Только Барток оставался на месте, глядя на веселящихся танцоров. — А ты что же, сынок? — спросил его старый князь. Барток лишь головой покачал, улыбнулся смущённо. — Не привык я к таким забавам, — сказал тихо. — Да и не обучен. Князь, крякнув от натуги, поднялся с подушек. — Вставай, сынок, научу. Тряхну стариной. — Да какой из меня танцор? — Ты вон как с призраками-то сражался, и двигался что вихрь, так что не скромничай. — Это не танец, — попытался возразить Барток. Но с подушек поднялся — не спорить же с князем. Движения были простые, незатейливые, но под ритм барабанов Барток вскоре забыл о стеснении. И не отставать же от старого князя? А Сагара во время пляски потихоньку поменялся с Кумалом, и Барток оказался лицом к лицу с Шальей. Оба вспыхнули — но едва ли кто-то обратил внимание на то, что румянец на щеках, разгорячённых танцем, стал ещё ярче. Они даже не обращали внимания, что рядом лихо отплясывали два виямских герцога: нынешний и пока что некоронованный. Ленард очнулся от воспоминаний. Бароны, подходившие к трону, чтобы принести присягу, смотрели на него с удивлением и восторгом. Он улыбался как-то тихо и ласково, как будто встречал каждого согласно древним заветам: «И будет вассал твой что птенец тебе, которого ты укроешь от невзгод, осенишь своим величием, позаботишься о его нуждах и его душе». Поразительное спокойствие и выдержка Лени объяснялись просто: он слушал баронов, замечал всё, но мысли его были обращены к иларийскому пиру, и вспоминал он радостный смех и беспечность Кристиана. Сидя на троне, чувствуя тяжесть короны на голове, его светлость Ленард обращался к Единому с просьбой послать Кристиану хоть немного поводов побыть беззаботным и молодым, не слишком представляя себе, как это будет сочетаться с их грядущими планами. И до поздней ночи, пока длился праздник, Кристиан с Ленардом являли собой образец отеческой заботы о подданных и самого сердечного гостеприимства, так что бароны и молодой граф, отходя ко сну, думали, что побывали на пиру в небесном граде, не иначе. Но удалившись в герцогские покои, Ленард снял корону с головы, положил её в ларец и, опустившись на стул, разрыдался. — Что ты, моя светлость? — Кристиан положил руки ему на плечи. — Устал? — Устал, Кристи. Всё боялся что-то не то сказать или сделать. — Ты всё сказал и сделал правильно, мой хороший, — сказал Кристиан. — Иначе и быть не могло. Наклонившись, он обнял Лени, шепча на ухо слова любви. Тот успокоился вроде, но на самом деле, думая о завтрашнем дне, впервые не знал, чего ожидать, что случится, не заставит ли судьба расстаться — на день, на неделю, на месяц? Где-то у границы Земерканда — Кассади, деточка, дай мне соль, будь добра. Кассади ненавидела, когда Уэлла её так звала. Тоже, деточку нашла! Бросив взгляд на Хантера, она стиснула зубы и полезла в мешок с провизией. Нашла коробочку с солью и посмотрела на старшую ведьму. — Кидай, я поймаю. Кассади нарочно кинула коробок куда-то в сторону, но его словно притянуло к ладони Уэллы. — Спасибо, деточка. Девушке захотелось завыть и побиться головой о ближайшее дерево. С тех пор как к ним в странствиях присоединилась беглая монахиня, оказавшаяся ведьмой, жизнь превратилась в кошмар. Хантер только на Уэллу и смотрел, только о ней и говорил. Кассади вовсе не была влюблена в своего спутника, но ревновала его как друга ничуть не меньше, чем как любовника. Сама Уэлла, казалось, внимания не обращала ни на очарованного принца, ни на взбешённую девушку. Она хозяйничала, стряпала — и куда вкуснее, чем это делала Кассади. Честно говоря, сколько ни пыталась девушка объявить голодовку, стоило над котелком подняться пару, как от запаха еды желудок скручивало, словно она не ела неделю. «Ведьма», — думала Кассади, яростно вычёсывая свои кудряшки, и едва не плакала — у неё были способности, она безумно хотела выучиться магии, но в Гутруме осталась всего одна школа колдовства — в столице, и туда принимали только мужчин. Даже Хантер, хоть и наследный принц, не сумел убедить магов дать ей шанс. Они разве что не смеялись ей в лицо, пока он был рядом, но их взгляды, их интонации, даже то, что они и на миг не задумались перед тем, как отказать — не просто решительно, но даже с изумлением, как только в голову такое пришло деревенской дурочке, — всё это было так унизительно. Может, потому она и терпела присутствие ведьмы, что надеялась набиться к той в ученицы. Вот только бы с ревностью справиться. А Уэлла учить не торопилась, не то что магии, даже готовить, к примеру. Всё сама и сама, всё со снисходительной усмешкой «куда тебе, деточка». Хантер в рот ей смотрел, из рук ел, ничего и никого вокруг не замечал да и не хотел. Оставались наедине — да, Касси, я с ней поговорю... но стоило ведьме в шатёр войти или просто снаружи окликнуть — тут же забывал. Троица путешественников двигалась в сторону побережья — далече от городов и деревень. Еды хватало: Хантер никогда не приходил к лагерю с пустыми руками, он недаром носил такое прозвище. Уж стрелять дичь принц умел без промаха. Приближалось полнолуние, Кассади заметила, что Уэлла есть стала совсем мало, волосы распустила и даже притихла как-то. Девушка теперь не сводила с ведьмы глаз — решила упрямо, раз уж добром никто учить её не хочет, так она подсмотрит, подслушает и сама выучится. Подумаешь, премудрость — нужные слова в нужном порядке сказать да нужными травками приправить... Наступила ночь полнолуния. Кассади не спалось, как, впрочем, всякой ведьме, зато принц храпел, словно ему сонного зелья в похлёбку добавили. Послышался шорох, девушка осторожно отогнула полог и увидела в щёлку, как из своей палатки вышла Уэлла и направилась куда-то в лес. Кассади не удержалась — да и кто бы устоял. Ясно же, в ночь полнолуния ведьма не просто погулять вышла. Вот он, шанс! Стараясь двигаться осторожно и бесшумно, девушка пробиралась за соперницей, уверенная, что та и не догадывается. Возможно, так и было: Уэлла двигалась плавно и словно во сне, добралась до поляны, освещённой луной, встала посередине, что-то тихо напевая, и скинула с себя платье, оставшись нагой. Кассади залилась краской, хотела отвести глаза, но не могла. Густые волосы ведьмы спускались до поясницы и блестели в бледном свете, словно высеченные из чёрного камня. Уэлла протянула руки в сторону ночного светила и запела на незнакомом языке. Кассади охнула про себя, пыталась вслушиваться в слова, желая запомнить их, — ведь это точно было настоящее, чувствовала при этом, что сама начинает поддаваться ритму и звучанию странных слов. Заклинание, к счастью, было коротким, и ведьма твердила его снова и снова, так что Кассади понемногу начала повторять про себя слова. Кто бы в тот момент взял розгу и хорошенько отходил самоучку пониже спины. Но Уэлла всё пела и пела, лунный свет омывал её тело, а у подражательницы меж тем начала кружиться голова и ноги подкосились. Проснувшись утром в своей палатке, она не помнила ничего, кроме голоса и лунного сияния. Тело ломило, ноги и руки были в грязи, словно возвращалась из леса она на четвереньках, — но разве забудешь такое? — а Кассади не помнила. Да ещё песня ведьмы врезалась в память. Уэлла как ни в чём не бывало хлопотала у костра, готовила завтрак. Кассади задумалась, что она делала не так? Явно же не только в песне дело? Надо под лунный свет выйти, значит, да ещё и в чём мать родила. Это было сложно. Но девушка сказала себе — так надо, пора взрослеть. И потом, кто увидит-то там, в лесу? Луна разве. Весь день Кассади скучала, злясь, что вечер всё никак не наступает. Даже не обращала внимания на попытки принца обхаживать ведьму. Ничего, вот поколдует сегодня ночь, и посмотрим — кто кого. Она решила, что Уэлла так прибавляет себе женских чар. В мечтах Кассади видела себя выходящей из леса, обновлённой, красавицей, представляла себе, как Хантер станет на неё смотреть, глаз не отводя. Наконец, они уселись у костра, приступили к ужину. Уэлла сегодня на аппетит не жаловалась, зато Кассади, памятуя о своих наблюдениях, проглотила пару кусочков фазана да запила водой. И вот настала глубокая ночь. Нельзя сказать, что она была тихой: кони фыркали, принц опять храпел в палатке, кричали какие-то птицы, в кустах шуршало. Прошлый раз в азарте Кассади жизнь ночных обитателей не замечала, следя за ведьмой. А сейчас идти одной в лес было боязно. Но, отругав себя за трусость, девушка выскользнула из палатки и отправилась искать давешнюю поляну. Луна светила так же ярко, как и накануне. Лес словно молоком залило. Кассади шла босиком, распустив волосы, глядела под ноги внимательно, пеняя себе — Уэлла-то прошлой ночью от луны глаз не отрывала. А вот и поляна. Хоронясь за кустами, словно её кто видеть мог, девушка разделась, поёжилась от прохладного воздуха и вышла на середину поляны. Она протянула ладони в сторону светила и запела давешнюю песню. Сначала ничего не происходило, потом вдруг девушку словно окатило ледяной водой, словно тысячи острых игл впились в тело. Кассади с трудом удержалась от крика и, поёживаясь, продолжила петь. Внезапно что-то дёрнуло девушку сзади, и она повалилась навзничь на траву, беспомощная и нагая. Сил встать почему-то не было, и Кассади только крутила головой, пытаясь понять, кто на неё напал. Слева и справа никого, девушка запрокинула голову, ожидая увидеть ноги напавшего, да тут же похолодела от страха: волосы её, словно живые, поползли по траве, свились в косу, приподнялись, и невидимая сила потащила её по поляне в сторону леса. Кассади только визжала да сучила ногами, подталкивая себя, чтобы не было так больно. Тут незримый враг дёрнул сильнее, оторвал её от земли, как пушинку, и швырнул возле оставленной под кустом одежды. Но в первую голову Кассади увидела подол чужого платья. Уэлла подошла к ней и присела на корточки. — Молись, маленькая тварь, молись своему Единому, или кому угодно, чтобы твоя глупость никому не нанесла вреда, иначе из-под земли достану, и будешь у меня умирать так долго, что сама на первом суку повесишься. — Я не понимаю, — пролепетала Кассади. — Кому я могу навредить? — Дура ты дура, — Уэлла вдруг растеряла все свои манеры, — кто же повторяет заклинания, не понимая, о чём они? — Но я же говорила точно как ты! — девушка вскинулась, сообразив внезапно, что её в очередной раз выставили маленькой неумёхой, ладно хоть не при принце. — А право ты имела говорить такое? А посвящение ты проходила? И хорошо ли тебе было, когда ты пыталась повторять за мной? Кассади даже расплакалась от боли и обиды. Снова вспомнились браннские маги, что и на неё, и на Мальтуса смотрели снисходительно, как на двоих юных дурачков, не ведающих, что творят и за что хватаются. И вот опять!.. Но те хоть были старики! (Одному уж точно едва сорок стукнуло, но для семнадцатилетней девочки это уже глубокая старость...) Что они понимают! А здесь — своя, сестра, ведьма — и снова носом в грязь. — Не реви! Это тебе не ярмарочное колдунство. Это очень древняя магия, и заклинание предназначалось одному только человеку — для здоровья. Кассади завернулась в платье, обхватила руками колени и горько разрыдалась. — Откуда я знала? — всхлипывала она. — Никто же ничего не говорит! Только дурой выставляют все... — А языка нет спросить? Тебя вчера надо было за вихры оттаскать? Я ведь, поди, предупредила — просто так ты до палатки ползком добиралась? — И откуда мне было знать? — проревела Кассади. Подумав, Уэлла признала, что на этот — единственный за всё путешествие раз — соплячка права. — За мной больше не повторяй. Давай, вставай, одевайся, в палатке поговорим. Кассади хлюпнула носом, но, понимая, что сочувствия не дождётся, поднялась, натянула платье и потёрла затекшие ноги. — Пока ты себя жалеешь и хнычешь, ведьмы из тебя не получится, — продолжала зудеть под ухом Уэлла, идя за девушкой следом. — А что, — та хлюпнула носом, — надо в косу или бороду кому-то вцепиться? Вот уж тогда и ведьмой, и стервой назовут... — Что за глупости ты говоришь? Ты не видишь разницы между «не хныкать» и «быть задирой»? — Нет, — Кассади притихла. — Или ты, или тебя, третьего варианта нет. — Тогда жди, пока повзрослеешь и поумнеешь. С такими мыслями тебе и близко нельзя походить к магической школе. Кассади снова чуть не разревелась от обиды — опять обозвали маленькой и глупой. — Вот скажи: чего ты хлюпаешь носом? Мою бабку убили во время гонений, мать сгинула, я всю жизнь прячусь от людей, только в монастыре и нашла приют, и то не плачу! А ты родилась в другое, лучшее время, впереди перемены, у тебя ещё всё будет в жизни. — У меня тоже никого нет, — помолчав, сказала Кассади. — Тётка вырастила, а как узнала, что я ворожить могу, так сразу и не тётка она мне, и кто я да откуда, один Единый знает. — Скажи, ты в принца влюблена? Уэлла ждала нового взрыва эмоций, но Кассади наморщила нос, раздумывая. — Он добрый, — сказала она нерешительно. — Но влюблена... Нет. Мы друзья. Так бывает, — добавила с вызовом. — Он не добрый, он незлой. Был бы добрым — заботился бы о народе. — Со мной добрый, — пожала плечами Кассади. — Хотел меня в школу магов устроить. А когда я заболела — нашёл лекарство. Уэлла улыбнулась. Кое-что она слышала от матери-настоятельницы, кое-что увидела в памяти Лени. — Ты не болела, на тебе порча была. Сильная. Принцу бы со своими любовницами держать ухо востро, да брошенных чужих подружек не приваживать. Для того, чтобы ты выздоровела, один хороший человек убил женщину: глупую и вздорную, но всё же молодую и красивую. Такова была цена твоего здоровья, таков обмен. Девушка ойкнула, прижала ладонь к губам. — Хантер, наверное, не знал... — прошептала испуганно. — Ему же не сказали, правда? — Он сам в Вияме с убийцей сговаривался. А убили не кого-нибудь, а герцогиню Амалию. Глаза у Кассади совсем округлились. — Но как... как же... — пролепетала она. — Её светлость же пчёлы покусали! Мне рассказывали. — И это говорит ведьма. Колдовства там не было, конечно, просто хитрый расчёт и знание повадок пчёл. Точно тебе говорю. — Я же не ведьма, — напомнила девушка с ехидством. — Я так, погулять с Хантером вышла. — Это уж как тебе угодно, — Уэлла пожала плечами. Кассади прикусила губу, глядя на ведьму. — Это правда? — спросила тихо. — Её светлость убили из-за меня? И Хантер сделал это из-за меня? — Вот только не считай его героем, — холодно сказала Уэлла. — А коли чувствуешь себя виноватой, отправляйся в храм, помолись, попроси у Единого прощения. Тут монастырь в паре лиг, ночь светлая, чего ждать-то? — Да? — пролепетала Кассади. Подумала: почему бы и нет? Потом принца нагонит. — Только не говори, что у тебя дар. В том монастыре не обрадуются. — Можно подумать, что в каком-нибудь обрадуются. — В Монастыре Блаженной Тени, что недалеко от Вияма, и обрадуются, и примут как родную. — Далеко до него... — Кассади вздохнула. — Знать бы раньше. Мы ведь рядом от него проезжали. — Кому надо знать, те знают, — улыбнулась Уэлла. — Ты ступай, коли решилась. Мы нагоним. Тут Кассади увидела, что они вышли к месту привала. Кивнув ведьме, полезла в палатку — надевать под платье штаны. В монастырь в мужской одежде неприлично входить, но и в седле в одном платье далеко не уедешь. Уэлла проводила её взглядом. Девчонки минут через десять не будет в лагере. Пока доберётся до монастыря, пока молитвы свои прочитает, пока разберётся в своих переживаниях и ощущениях, всё уже будет сделано. Утром Мальтус выбрался, потягиваясь, из палатки и увидел у костра одну Уэллу. — А где Кассади? Спит? — Ночью в монастырь уехала, — ответила ведьма. — Зачем в монастырь? — Кто знает? Дело такое, девичье. Может, на сердце тяжело, поехала помолиться, сказала, что нагонит. Принц пожал плечами. Очарование Уэллы снова начало действовать на него, и волноваться за Кассади хотелось всё меньше и меньше. — Наверное, надо поехать в деревню? — предложила ведьма. — Тут недалеко. И Кассади наверняка в неё заглянет. — Если ты хочешь, — кивнул Мальтус. Он бы и в Макению пешком согласился отправиться, скажи ему Уэлла, что таков её каприз. Позавтракав, они собрали пожитки и двинулись в путь. Поначалу ехали рядом, но лишь показались поля и огороды, Уэлла немного отстала от принца, объяснив, что не хочет привлекать ненужное внимание. Даже капюшон опустила пониже и голову наклонила, чтобы избежать любопытных и жадных взглядов мужчин. Мальтус согласился, как и во всём соглашался с ведьмой. Вскоре путники въехали в деревню — не торопясь, шагом. Внезапно из-за ближайшего плетня послышался басовитый лай, рычание, потом звон цепи — и огромная псина выскочила на дорогу, бросившись на лошадь принца. — Сбесился! Сбесился! — следом бежал хозяин, вооружившись колом. Мальтус был опытным наездником, но лошадь встала на дыбы и стала валиться назад. Он бы спрыгнул, да нога запуталась в стремени, и, когда лошадь упала, принц оказался под ней. Головой приложился к камню на обочине и лежал неподвижно, пока, охая да ахая, сбегался народ. — Ах, Единый! Убился! — заголосили женщины. — Расступитесь! Я целительница! — Уэлла стала расталкивать собиравшихся людей локтями. Она могла бы раскидать их одним движением пальца, но только не сейчас. — Пропустите, пропустите женщину! — закричал кто-то. Странно, но никто в толпе не обращал внимания на то, что Уэлла не откинула капюшон, словно так и надо было. Ведьма склонилась над Мальтусом, приложила ухо к его груди. — Не дышит, и сердце не бьётся. Ой, да он шею сломал… — Вот беда-то! Молодой какой! — запричитали в толпе. Женщины... им только повод дай — и сломанную телегу пожалеют. — Надо священника позвать, — разумно предложила старушка, видимо, повидавшая всего. — Зовите, зовите! Пока ждали священника, бедного волкодава отловили и порешили на месте, несчастную, дрожащую всем телом лошадь привязали поодаль к забору. А погибшего незнакомца внесли в дом того самого крестьянина, которому принадлежал пёс. В дом, понятно, все желающие не поместились — остались под окнами стоять да огород потоптали. Наконец, один из селян привёз пожилого служителя Единого, посадив позади себя на мохноногую кобылку, которой в кои-то веки повезло побыть скаковой лошадью. Охая и держась за бока, священник вошёл в дом, подошёл к столу, на котором лежало тело… охнул и упал на колени. — Беда пришла к нам, дети мои, — хрипло промолвил он, — это ж принц Мальтус! ============= Конец первой части ===============