От Иларии до Вияма. Часть первая

Ахен Несколько дней до присяги в Ахене было тихо и спокойно. Город горевал, кто-то уже строил свои планы, рассчитывая и прикидывая, как жить при новом правителе. Сам правитель тоже планировал и рассчитывал, что делать дальше. Иллюзий, что Бранн останется в неведении о переменах в Каррасе, Кристиан не питал. Скрывать, что многое в герцогстве изменится, ― пусть не сразу,— не скрывал. С пятерых особо ретивых докладчиков в столицу не спускали глаз. С Мейнир он ещё не раз обсудил и её назначение, и её полномочия, и её новый титул ― обо всём этом собирался объявить после присяги, но указы готовились уже теперь. Через пару дней после похорон Мореплавателя мейстир Ле Фэй доложил с обычным своим чуть смущённым видом, что в городе поползли странные слухи. Будто новый герцог собирается привезти в герцогство ведьм, эльфов и оборотней. А чтобы им было где жить, позакрывает монастыри. И начнёт с самого старинного, ещё прапрадедом Белтрана основанного, под Ахеном. А монахинь выгонит. Кристиан после доклада об этом брови сдвинул, но гнев сдержал. Велел найти источник слухов, посмотрел на Бартока, тот лишь кивнул молча. Слухи по городу расползались медленно. Многие не слушали, многие не верили, но кое-кто всё же отправился поговорить с приором. Мадс, возбуждённый и разгневанный объяснением с мейстиром Граем, от таких новостей пришёл и вовсе в бешенство. Будь он по-старому хладнокровен и выдержан, обдумал бы, понял нелепость слухов, а то и вовсе отмахнулся бы от них, но сейчас... оказался неспособен на здравые рассуждения. *** В назначенный день в приёмном зале герцогского дворца снова собралась знать. Ритуал был всем знаком, хоть и давно уже не проводился в Каррасе. Отцы их, а то и деды присягали некогда Белтрану, и вот теперь настал и их черед. Слуги встречали их на пороге поклонами, провожали в зал по расстеленным коврам к расставленным креслам. Никто и не заметил, что одного, второго... пятого так же вежливо отозвали в сторону и проводили совсем в другом направлении ― в башню. Пока ещё не в подвал. Кристиан и Ленард сменили траурные одежды на праздничные, госпожа Мейнир была всё так же в чёрном. К удивлению собравшихся дворян, рядом с герцогским троном стояли два богато убранных кресла. Одно для супруга, это все понимали, а вот второе-то зачем? Ещё больше удивились они, когда Кристиан заботливо усадил в это кресло Мейнир, а сам остался стоять, и супруг с ним. Уже знакомый всем собравшимся секретарь развернул пергамент с текстом присяги, зачитал его громко и разборчиво, а бароны и дворяне, поднявшись и обнажив головы, повторяли за ним клятву верности новому герцогу. После прочли молитву, и мужчины, наконец, тоже присели. Ленард посмотрел на супруга и сел в кресло. Кристиан помедлил и опустился на трон. ― Благодарю всех вас, ― сказал он. ― Надеюсь, все в этом зале понимают, что времена забвения для Карраса прошли. Большинство понимало ― и понимало правильно. Меньшинству было всё равно, кто на троне герцогства. Но кое-кто уже оглядывал зал, осознавая, что на церемонии не достаёт, по крайней мере, пятерых. ― Нынешняя ярмарка была первой, за ней последуют другие. Купцы и путешественники снова отметят ахенский порт на своих картах, как было прежде. ― А как же Земерканд? ― спросил, не выдержав, кто-то. ― У них монополия... ― Больше нет, ― спокойно ответил Кристиан. ― Но что скажут об этом в столице, ваша светлость? ― Едва ли Главного казначея огорчит рост доходов одного из герцогств, ― сказал Кристиан. ― Едва ли его величество волнует что-то ещё. В зале кто-то коротко хохотнул, прошёл шумок. Состояние короля давно уже не было тайной. ― Приближается зима, ― сказал Кафф. ― Положение на границе потребует моего постоянного присутствия в Вияме. Дабы не оставлять герцогство без правителя, мы решили назначить регента, избрав человека, посвящённого в дела правления, умудрённого жизнью и преданного Каррасу. В зале снова зашептались. Такие эпитеты уж точно не относились к юному супругу герцога. Но кто тогда? Понемногу взоры присутствующих обратились на Мейнир. Одни знали, что брак между нею и покойным герцогом был заключён по всем правилам, но для других это оставалось тайной. ― Мы жалуем госпоже Мейнир титул вдовствующей герцогини Ахенской, дабы она заняла место, которое подобает ей, как супруге блаженной памяти Белтрана Мореплавателя, и была бы нам верной и знающей помощницей в делах правления. Мейнир чуть склонила голову. Кристиан поднялся с места и увенчал её покрытую черной вуалью голову короной, расторопно поданной на бархатной подушке кастеляном. Если кто из присутствующих и был недоволен решением герцога, а точнее, его выбором регента, то этот человек даже мысли постарался запрятать поглубже. Кристиан выдержал паузу и продолжил. ― Дабы её светлости легче было исполнять свои обязанности правления, мы дали согласие на учреждение Совета, членов которого её светлость изберет сама из мудрейших и достойнейших граждан герцогства. Мы же утвердим и благословим её выбор. По залу снова пронесся шумок. После объявлений и поздравлений новоиспеченный герцог пригласил всех к столу, прекрасно понимая, что даже не слишком приятные перемены принимаются куда проще за доброй едой и выпивкой. Он поднял первый тост, выслушал пару ответных и, не привлекая особого внимания, выскользнул из пиршественного зала, направившись в тюремную башню. Арестанты ждали в круглом помещении с узкими окнами, выше находилась уже площадка, увенчанная остроконечной деревянной крышей. За решёткой, заменявшей дверь, стояла стража, так что арестованные не решались переговариваться. Дознаватель ждал герцога уровнем ниже ― тут в комнате и стулья имелись, и два стола: за один Ле Фей собирался усадить герцога, а сам с секретарём занять место за вторым. Пусть говорить было опасно, но переглядываться-то никто не запрещал. Пятеро задержанных мерили друг друга взглядами, гадая, как и почему они оказались тут вместе. Каждый знал ― или догадывался, что привело в эту каморку его, но остальные? И единственный вопрос, который не задавал себе никто, ― что с гонцами. Это казалось очевидным, и каждый из пятерых более-менее искренне пожалел о принесённой в жертву жизни. На лестнице послышались топот сапог и бряцанье оружия ― стражи прибавилось. Кое-кто из арестованных посмотрел на люк, который вёл на площадку под крышей. А вдруг не заперт? Может, лучше сброситься вниз, чем позорно сложить голову на плахе на рыночной площади? Но если у кого ещё и были желания закончить жизнь быстро и с достоинством, им попросту не дали времени. Виям События в Ахене никак не отразились на жизни обитателей Вямского замка. Кристиан, конечно, прислал гонца с сообщением о смерти герцога Белтрана. Но всю важность события, помимо его скорбного значения, поняли разве что Тьерри и кое-кто из приближённых к Каффу людей. Барон Бримаррский тоже получил весточку и засобирался в столицу герцогства. Вопреки его опасениям, в городе всё было спокойно. Только замковый отряд ― не то что был приведён в боевую готовность, однако с воинов исчез ленивый налёт скучной, однообразной службы. Уехать бы обратно, так ведь был ещё один повод задержаться – даже два, но про второй никому не стоило знать. В том числе и Овайне, ради которой барон остался на время в замке. Дочь слегка простыла, сидела в помещении, тренировки забросила. Верный её рыцарь развлекал подругу, а заодно и её опекуншу-монахиню, как мог: читал вместе с дамами книги, играл на лютне. Барон приметил, что Каделла без дела тоже заскучала, и возобновил осаду. Застал как-то лейтенанта в оружейной ― потолковал о мечах, подкараулил у конюшни ― предложил прогулку верхом и вёл себя безупречно. Понемногу Каделла забыла о ночной стычке с бароном и перестала его опасаться. Надо бы и честь знать, конечно, ― осада дамы дело долгое, да только как-то с утра полил дождь, дороги развезло, и барон остался пережидать непогоду. ― А не устроить ли нам небольшой поединок, лейтенант? ― предложил он, глядя из окон оружейной во двор, где под навесами нахохлились стражники. ― Почему бы и нет, барон? Оружейный зал был поделён на две части — за широким занавесом на стенах висело оружие, стояли сундуки с теми же мечами и кинжалами, но представлявшими меньшую ценность. На деревянных болванках красовались кожаные доспехи, в том числе и женские нагрудники. Вторая половина помещения оставалась пустой, не считая пары скамей у стены. Барон помог Каделле облачиться в доспехи, застегнул пряжки. Лейтенант ответила той же любезностью. Они выбрали себе оружие по случаю: небольшие мечи. Вышли на середину зала, встали в боевую позицию. ― Чур, никакого снисхождения, барон, ― сказала Каделла. ― Не извольте беспокоиться, лейтенант. Они сошлись. Барон, впрочем, поначалу не слишком наседал ― обещать-то обещал, да с женщиной до сего момента ещё ни разу не дрался. Он даже растерялся в первый момент, когда получил достойный отпор и лейтенант перешла в атаку. Противники ненадолго разошлись в разные стороны, примериваясь, как лучше нанести удар. На сей раз барон атаковал первым, но Каделла безошибочно определила, куда последует выпад, увернулась, поднырнула под мечом и, пробежав мимо, нанесла удар. Если бы не тренировочные мечи и доспехи, то барону бы располосовали спину. На стороне лейтенанта была стремительность и лёгкость. Но барон был слишком опытным воином, чтобы неудача вывела его из себя. Убедившись, что девица ― отменный воин, он стал драться всерьёз. Конечно, на поле боя Каделла бы не двигалась так стремительно ― мешали бы более тяжёлые доспехи, но и сила атаки противника превосходила бы по мощи. Она не смогла бы побороть мужчину силой, поэтому действовала хитростью, и барону приходилось защищать не столько грудь или шею, сколько правую руку или бок. Чертовка так и норовила поднырнуть под клинок и ужалить, как пчела. Джулиус уже взмок, но лейтенант, сама того не желая, указала на своё слабое место. На голове у неё не было шлема, длинная коса при очередном манёвре оказалась вдруг совсем рядом с лицом барона, и тот, с внезапным проворством ухватил её, намотал на руку и, потянув, протащил Каделлу до стены и впечатал в неё спиной. Та морщилась от боли, но смотрела дерзко. ― Попалась?― усмехнулся Джулиус. ― Сама просила: никакого снисхождения. Лейтенант усмехнулась в ответ, и барон, не удержавшись, впился поцелуем в её рот. Сам ошалел от такой наглости, да и негоже так-то ― держа девицу за волосы. Разжал пальцы, дал вздохнуть, думал: сейчас получит по физиономии ― ан нет. Пыл ли их сражения виноват был, но Каделла вдруг выронила меч, обхватила барона за шею и давай его целовать. Его меч со звоном упал вослед первому. Кровь ударила Джулиусу и в голову, и в чресла. Он схватил лейтенанта в охапку и потащил за занавес, да Каделла и не упиралась. Там они, как безумные, стали рвать застёжки на кожаных доспехах, торопились, не покончив с одним ремнём, опять бросались целоваться. Вот уже оба доспеха лежали на полу, барон по-солдатски грубовато тискал полную грудь Каделлы, шарил языком у неё во рту, при этом настойчиво подталкивал девицу к широкому сундуку в углу. Что делать, коли на женщине штаны? Тут уж никак не исхитришься, иначе чем на карачках. Впрочем, оба были голодны до телесных удовольствий, как два животных. Барон стащил с себя камзол, пока Каделла судорожно распутывала завязки на штанах, и бросил на пол перед сундуком ― ей под колени. ― Нежности, тоже мне, ― фыркнула лейтенант. ― Спорить она ещё будет! Барон развернул её, уложил грудью на сундук и звонко шлёпнул по заднице. Та тихо взвизгнула, но притихла, пока он пристраивался. Джулиус в утехах плоти особой изысканностью не страдал, брал больше напором, но Каделле, кажется, нравилось. Старого греховодника ещё никому из женщин не удавалось в этом надуть. Хорошо, что стража находилась даже не за дверями оружейного зала, а дальше по коридору, да и тяжёлый занавес гасил слишком громкие стоны барона и вскрикивания его дамы. С довольным рычанием Джулиус забрался Каделле под рубаху, она умудрялась держаться за край сундука и не ложиться на него грудью, позволяя горячим и шершавым мужским ладоням мять её и тискать. Барон с честью выдержал второй поединок: командный голос лейтенанта вскоре огласил комнату сладкими причитаниями. Джулиус еле успел отпрянуть, помог себе немного и со стоном прижался к вспотевшей пояснице Каделлы, чуть повыше копчика. А рубашку-то даме всё-таки замарал. Чуть разжал руки, осторожно потянул Каделлу на себя. Та поохала и не торопясь подтянула штаны, потом повернула голову и наградила вояку поцелуем. ― Ночью придёшь? ― промурлыкала она довольно. ― Снова ведрами и тазами привечать станешь?― припомнил он с усмешкой. ― А ты проверь! Когда они выходили в коридор, вид у обоих был слегка помятый, одежда в беспорядке — так и сражались всерьёз. И что до ужина каждый к себе отдыхать пошёл, тоже никого не удивило. Ночью, Джулиус, как и обещал, прокрался к своей даме в спальню. Похоть они уже утолили, так что предавались плотским утехам не торопясь, а потом вытянулись, утомлённые, на постели. Довольная Каделла погладила барона по волосатой груди. ― Ты такой мохнатый ― просто медведь. ― Уж какой есть, ― пробурчал Джулиус. ― Мне нравится. Каделла водила ладонью по курчавым волосам ― на груди барона они уже поседели, пальцы её задерживались на многочисленных шрамах и рубцах, которыми тот был изукрашен. А глаза-то слипались. Наконец, угомонилась, уснула рядом. Джулиус лежал ещё какое-то время, глядя на резьбу стоек балдахина. Совесть его блаженно молчала, он думал только о желанной женщине рядом, но не о той, что ждала его дома. Ахен Решетка распахнулась, вошел герцог Кафф. Мятежные бароны поклонились, скорее, по выработанной годами привычке, чем искренне, но один ― явно глядя на остальных, чтобы не выделяться. За плечом герцога появилась зловещая фигура Бартока. Зловещая уже для многих в Каррасе — даже из вотчины Ле Фея просочились слухи, что в деле с похитителями супруга герцога Каффа его телохранитель сыграл не последнюю роль, а слухи всегда грешат многими преувеличениями. Герцог молчал, внимательно разглядывая собравшихся, точнее, собранных. Он не спешил говорить, зная по опыту, что виновный всегда слишком торопится выдать себя, и не стоит ему мешать. Однако, если б молчание затянулось, это был бы уже не допрос, а скорее, спектакль не слишком искусных комедиантов. — Белтран верил вам, — сказал он наконец. В голосе звучало разочарование. — Должен ли я поблагодарить вас за то, что, умирая, он все ещё верил вам, и удар пришёлся в мою спину, не в его? — Ваша светлость, — взмолился один, постарше прочих, именем Кьелль. — Смиренно прошу... — Чего? — перебил Кафф. — Не омрачать свою коронацию новыми казнями? Или даровать вам быструю смерть без мучений? Как я должен поступить, чем отплатить за вашу своеобразную преданность? Тот, который решился подать голос, безнадёжно склонил голову, зато другой, что не сразу приветствовал герцога, промолвил надменно: — Я предан Его величеству! Пусть я и сложу голову на плахе, преданный кем-то, кого считал соратником, но в Бранне узнают! — Рано или поздно, — кивнул Кристиан, — рано или поздно узнают всё. Но если вы, барон Николас, о своем оруженосце, то Бранна он не достиг. Даже границы Карраса не пересёк. Остальные тоже, — бросил он. И тут двое пали Кристиану в ноги, зарыдав: один уже оплакивал племянника, а самый старший — внука. Кафф смотрел на баронов. — Так что я должен с вами сделать, господа? — повторил он вопрос. — Белтран наставлял меня и завещал доверять вашей мудрости, когда его не станет. Что ваша общая мудрость подсказывает? — Белтран был милостив, но мы заслужили смерть, — прошептал старик Кьелль. — И ваши посланцы? — тон Кристиана сделался холодно деловит. — Конечно, что толку размениваться на мелочь, но ведь и они предали меня — по вашему приказу. Кьелль не смог ответить. Первый внук, сын единственного сына, любимец семьи — старый барон не сомневался, что, идя на казнь, увидит его голову на пике. — Есть ли надежда... — начал Кьелль. — Можно ли просить вашу светлость о милости?.. Не он один готов был пожертвовать собственной головой, лишь бы спасти родную кровь. Даже те, что послали гонцами слуг — выбрав для деликатного дела самых преданных и верных, испытывали сейчас угрызения совести. Только Николас держал голову гордо поднятой. Если он и начал сомневаться в своем поступке, то ни за что не позволил бы «виямскому выскочке», как именовал Каффа про себя, это заметить. Кристиан посмотрел на Бартока, тот кивнул, показывая, что понял. Склонился, подхватил старика Кьелля под локоть и увёл, не подгоняя, не торопя, даже почтительно. Остальные смолкли разом, будто задохнувшись. Кафф развернулся на пятках и покинул башню, оставив мятежных баронов терзаться сомнениями и тревогой. Старый барон мысленно считал ступени башни, как последние шаги в своей жизни. Когда его отвели в подвал, он уже ожидал, что сейчас перед ним откроются двери пыточной. Однако стража распахнула дверь в камеру, и Кьелль даже не успел привыкнуть к здешнему полумраку, как молодой человек, сидевший в углу на лавке, крытой грубой тканью, вскочил и бросился к ним навстречу, но увидев герцога и Бартока, лишь упал на колени. Кьелль же узнал внука, и едва не потерял сознание. Барток поддержал его, подвел к лавке, усадил. — Все живы, барон, — сказал Кристиан мягко. — Ни один гонец не пострадал. Если хотите объяснить своему мальчику, что происходит, я дам вам время. — Дедушка! — молодой человек сел рядом и обнял старика. — Что же это? За что меня взяли под стражу? И тебя. Что было в том письме? Кьелль оглянулся, но Кристиан с Бартоком уже вышли. Он остался наедине с внуком. — Я пытался предать своего суверена, Йоан, — сказал старик твердо. — И тебя запятнал предательством и подвел под смертный приговор. — Творец… как же это? — потрясённо произнёс юноша. — Дедушка, ты ведь всегда был предан Белтрану, а он любил нынешнего герцога, как сына. — Это наследование... — уже без уверенности произнес старик. — Против закона. Против воли короля — он даже не упомянут в духовной... — К чёрту законы, из-за которых мы задыхались здесь, пока наши корабли сохли и рассыпались на берегу! — горячо выпалил Йоан, вскочив с места. — Если бы я знал... если бы я знал, я никогда не повёз бы это проклятое письмо! Кьелль ни на минуту не допускал мысль, что внук бы его выдал, потому и не упрекал его за горячие речи. Не повёз — он отправил бы кого-то из слуг. — Ведьму регентшей посадил на трон, — продолжал упрямо гнуть своё старик. — Монастыри собирается закрыть… — Его светлость Белтран на этой ведьме женат был, — напомнил Йоан. — Или ты, дедушка, от макенцев подхватил, что в постели женщина хороша, а ни на что другое не годна больше? Так мы не дикари, лишённые света Единого. Не сам ли ты мою тётушку в монастырь учиться отправил, прежде чем на брак благословение дал, и разве в нашем замке две ведьмы не живут в довольстве? Матушка Берта и сестрица Герда — и лечат, и учат, ты сам велел крестьянским девчонкам у них заниматься, нет? — Вот позакрывает все монастыри, чтоб эльфы с ведьмами там хозяйничали... — упрямо стоял на своем старик, в глубине души уже и сам сомневаясь, — потому что припомнить не мог, откуда слух такой прошел. Уж не от заносчивого ли Николаса, что всех их готов был на плаху отправить, лишь бы не признать своей вины? — Дедушка, вас ли я слышу? Вы словно под чужую дудку поёте. Старик насупился, готовый уже обвинить внука в непочтительности. — Его светлость за всё время, что был жив... — юноша запнулся, — его светлость, герцог Кафф хоть раз сделал что-то... плохое? против Ахена, против Карраса? А что мы видели за эти годы от Бранна? Кьелль покачал головой, признавая правоту «мальчишки», но не готовый сказать это вслух. — Дедушка, кто вас подбил на предательство? Кто вас надоумил написать в Бранн? Я слышал краем уха, что не только меня вроде бы перехватили с письмом? — Пятеро нас, — выдавил из себя старик. — Барон Николас… Про монастыри я от него слышал. — И какой монастырь уже закрыли? — спросил внук. — Святой Регины? Святого Элмера? Светлых дней Творения? Барон Николас назвал его? — Нет, — поразмыслив, сказал Кьелль. — Но... старый я дурак... — он понурил голову. Йоан вздохнул. — Ещё можно всё исправить, дедушка, — сказал он. — Если бы герцог хотел моей или вашей смерти... он бы не ждал так долго. — Но доносить?.. — Смилуйся, Творец! — воскликнул юноша. — Ну, да я клятвами не связан. Он подбежал к двери и застучал в неё кулаком. — Ваша светлость! — звал он. Первым вошёл Барток. Посмотрел на парня вопросительно. — Позовите герцога, — попросил Йоан. Кьелль удивился, поняв, что внук не боится страшного герцогского стража. Через мгновение вошёл Кристиан. — Ваша светлость, велите допросить барона Николаса по всей строгости, — сказал Йоан. — Потому что он виновен не только в доносе и предательстве, но и в клевете. Его лживый язык внушал, что вы собираетесь закрыть монастыри. Кристиан поднял бровь. — И зачем же? — спросил он. — Чтобы передать их эльфам и ведьмам, — тихо сказал Кьелль, не глядя на своего правителя. — Эльфы не живут в замках за толстыми стенами. Они любят леса. И ведьмы не видят смысла жить друг с другом: на кого они станут работать? — Кристиан покачал головой. Посмотрел на Бартока. — Отдели Николаса от остальных, с ним разберемся позже. Проводи баронов в подвал, пусть получат своих гонцов. Что им здесь, постоялый двор? — Проводить, а дальше, ваша светлость? — спросил, не жалующийся на милосердие Барток. — Пусть забирают своих посланцев и... — Крис оборвал грубую фразу, осознав, что Йоан, стиснув руку деда и почти не дыша, смотрит на него в ожидании приговора. — Ссылка в поместье. Пока бессрочная. Если есть, что сказать, пусть пишут. Это им привычно. — Творец всемогущий! — воскликнул старик и сполз на пол. — Полно, барон. Йоан, подними деда. Вы двое можете идти. — Ваша светлость! Позвольте присягнуть вам! — взмолился Кьелль, окончательно, кажется, потеряв рассудок от свалившегося на него счастья. Кристиан задумался, глядя больше на Йоана, чем на старика. Кивнул Бартоку, тот коротко распорядился — и скоро в подвал принесли священную книгу, что нашлась у тюремщика, — небольшого размера, в простом кожаном переплете. Кьелль принёс клятву по всем правилам, как старший в роду. Йоан старательно смаргивал слёзы — его дед, глава славной фамилии, присягал не в тронном зале, среди равных себе, а в тюремном застенке. Но никто, кроме самого деда, не был в том виноват, и уж менее всего — герцог, принимавший сейчас присягу у того, кто и сам знал, что заслужил смерть. Йоан оглядел клетку, в которой просидел последние два или три дня — он сбился со счета. Она могла стать последним его пристанищем — перед плахой или виселицей. — Ваша светлость, — сказал он, опустившись на одно колено, когда дед закончил произносить слова клятвы и Кристиан милостиво ему кивнул. — Я не достоин снисхождения, но позвольте служить вам. — Позволяю, — сказал Кафф. — Проводи деда домой и возвращайся. Я подумаю, чем ты можешь быть мне полезен. Йоан склонил голову, принимая повеление, а когда выпрямился, герцога и его телохранителя в камере не было. Дверь осталась открытой, стража тоже ушла. *** За последний год в прежде сонном Ахене случилось столько событий, что не приведи Творец. Вот, кажется, недавно толпа развлекалась казнью похитителей богатого наследника, потом умер старый герцог, на престол взошёл новый, а рядом того самого калхедонского оборотня посадил. Городские сплетницы уже путались: кто кому кем приходится, кто чей наследник и родич. И вот опять новости: ведьма из дворца, тётушка Мейнир, получила титул вдовствующей герцогини и место регента при юном Ленарде, поговаривали, что из карасской знати изберут членов Совета, чтобы поддерживали юношу и помогали обучаться науке правления. Бароны присягнули и Каффу, и его супругу, и даже герцогине-регенту. Да не все: четверо добровольно отправились в поместья, не говоря о причине, а пятый, хорошо известный всем барон Николас, чей род почти равнялся по древности герцогскому, опять же, не называя причин, удалился в монастырь — пока столичный, но в скором времени ждала его дорога в горы. Горожане только переглядывались, памятуя, что именно там, в горной обители, заканчивали свои земные пути кающиеся грешники, но что вдруг пробудило в бароне совесть и в каких грехах собирался он исповедаться приору и настоятелю, оставалось загадкой. Вскоре настоятель столичной обители ордена Уставников послал монашка с письмом к приору, нижайше прося приехать в монастырь, ибо монахи, слушая речи бывшего барона, находятся в смятении. Мадс, все еще пребывавший в тихом бешенстве после столь нежданной встречи с первой любовью, воспринял письмо настоятеля, как шанс отвлечься от личных невзгод. Настоятель, встретив важного гостя у дверей обители, проводил его в свой кабинет, предложил вина, но приор отказался и попросил перейти к делу. — Его светлость опальный барон, — сказал настоятель с печалью, — он говорит с братьями, которые приносят ему еду и питье... и говорит очень неприятные вещи. Нет, он безукоризненно вежлив, и ни словом не оскорбил нашу веру и наши правила, но то, что, по его словам, готовит Каррасу новая власть... — И что же? — Барон говорит, что герцог Кристиан не верит в Единого, что он мечтает монастыри упразднить и отдать их земли магам и эльфам. Приор пожал плечами. — За то, что бароны осмелились возразить, — продолжил настоятель, — они и отправлены в изгнание и ссылку. А следом может последовать и смерть. В обычном своём состоянии Мадс бы нашел, к чему придраться в этом рассказе, но сейчас, когда голова пылала, а сердце болело из-за предательства того, кого он любил больше всего на свете, ему было не до логики. Но он всё же, не утратив стремление к справедливости, пожелал выслушать барона, и настоятель самолично проводил его к келье бывшего заговорщика. Когда кучер приора затем гнал бедных лошадей в сторону дворца, он только и молился, чтобы повозка не опрокинулась. Приор почти выбежал из ворот монастыря, и лицо его пылало гневом — отнюдь не праведным. Кастелян выбежал навстречу духовной особе, но Мадс не стал тратить время на разговоры и приветствия. — К герцогу! — бросил сквозь зубы и помчался знакомой дорогой, так что запыхавшийся толстяк-кастелян отстал от него в первом же коридоре. Когда он ворвался в кабинет практически без доклада, то застал там идиллическую картину: оба правителя склонились над какими-то документами, сидя за столом так близко, что их плечи соприкасались. Картина эта не настроила приора на благодушный лад — наоборот: он тут же вспомнил о своём бывшем возлюбленном. Оба герцога подняли головы при его появлении и посмотрели с удивлением. — Ваше преподобие! — Лени поднялся с места, желая приветствовать приора. — Как удачно, — Кристиан поднялся тоже. — У меня здесь прошение, касающееся и вас... я хотел уж посылать за вами, чтобы обсудить, какой дать ответ. — Меня? — воскликнул приор вместо приветствия. — О чём, позвольте узнать, ваша светлость? Кафф посмотрел на супруга. Лени понял его без слов — подошёл к приору за благословением, которое тот дал почти механически, и оставил их одних. — Прошение о разводе, ваше преподобие, — сказал Кристиан и взял со стола бумагу. — По закону, я должен одобрить его либо отклонить. — Что? Какой развод? — резко спросил приор и взял у герцога документ. Пробежал глазами. — Мейстир Грай, видимо, упорствует в своих грехах. Многолетний брак, дети, а вдруг на сторону потянуло. — Смягчающие обстоятельства, ваше преподобие, — сказал Кристиан. — Мейстир Грай со школьной скамьи любил кого-то, но не мог быть с ним вместе. Семья и род требовали своего, и он был хорошим сыном. Покорным воле отца, как заповедал Единый. Но услышав вашу проповедь на похоронах его светлости Белтрана, понял, что не в силах обманывать сам себя. Лицо Мадса посерело, и Кристиан собственноручно придвинул ему стул, боясь, как бы приора не хватил удар — уж явно не от радости. — Вот, значит, как… — пробормотал преподобный. — И сколько получил Грай за такую услугу, ваша светлость? Монастыри-то разогнать проще, чем отправить приора в отставку, не правда ли? — Мейстир Грай показался мне искренне огорчённым, — сказал Кристиан. — Вы собрались в отставку, ваше преподобие? Это не слишком приятная новость. Я надеялся, что вы не оставите Каррас своим руководством ещё долгое время. — Я в отставку не собираюсь, но вы же ищете предлог, чтобы меня туда отправить, ваша светлость? Давайте начистоту! — С чего вдруг? — удивился Кристиан. — Я не вмешиваюсь в дела церкви. Приор внимательно посмотрел на герцога: ни следов гнева, даже слишком спокоен и, пожалуй, деловит. — Вы знаете, какие слухи ходят по Ахену, ваша светлость? По поводу монастырей. — О да, — герцог вздохнул. — Барон Кьелль и трое его друзей поделились со мной деталями перед тем, как покинуть столицу. Приор задумался. Он умел признавать ошибки, и не только в мыслях, но и на словах. Однако герцога он ещё недостаточно знал, чтобы вот так сразу ему поверить. — Обычно в застенках люди охотно делятся секретами. — Барон Кьелль сейчас недалеко от столицы, ваше преподобие, — сказал устало Кристиан. — В застенках, как вы говорите, он пробыл около получаса. Достаточно для того, чтобы переговорить с внуком, которого задержали на выезде из города с доносом в Бранн, и принести присягу новому правителю. Общую он, к сожалению, пропустил. — Простите, ваша светлость, был неправ, — Мадс склонил голову. — Вы защищали то, что вам дорого, — сказал Крис. — Вернёмся к прошению? — Прошение… — приор напрягся, ему не хотелось выдавать свои чувства перед герцогом. — Вы вольны подписать его, ваша светлость. Разводы в таком же ведомстве светской власти, как и власти храма. — Но власть храма не возражает? — серьёзно спросил Кристиан. Мадс покачал головой. — Я подпишу, — кивнул герцог. Потянулся за чернилами. — О чём же таком вы говорили в храме, ваше преподобие, что мейстир Грай первую любовь вспомнил? Уж простите, кажется, я был немного не в себе в тот день. Ничего не помню из речей и гимнов. — Значит, я вдвойне был к вам несправедлив сегодня, ваша светлость. Ни о чём таком особом я не говорил. Просто Фолант давно не был в храме… и давно меня не видел. — Так вы старые знакомые? — Кристиан обмакнул перо в чернильницу, размашисто начертал на прошении «Дозволяется» и подписался. — Мы... мы учились вместе в школе, еще детьми, — сказал Мадс с трудом. Он понял, что герцог не связывает его и Фоланта и не знал, радоваться этому или все же открыться. — А что же ваш друг по молодости лет не настоял на браке со своей любовью? — спросил герцог. — Родители богатую невесту нашли? — Он был единственным сыном, ваша светлость, обязан был продолжить род, — сумрачно сказал приор. Кристиан отложил пергамент, посмотрел на него внимательно. — То есть в браке с любимым человеком продолжения рода не предполагалось? — спросил он. — Мейстир Грай любил мужчину? Приор кивнул. — И придя в храм, увидев вас, он вспомнил о своей первой любви? — Да вы уже всё поняли, ваша светлость. — Я надеюсь, что вы сможете с ним воскресить то прошлое, что радовало вас, и похоронить то, что делало вас несчастными, ваше преподобие. В дверь постучали. Лени заглянул, увидел, что супруг и приор мирно беседуют, и вошёл. — Вот и моя светлость, — улыбнулся Кристиан. — Ваше преподобие, если у вас найдется немного свободного времени, мы бы хотели обсудить кое-какие намеченные реформы. Мадс только обессиленно кивнул. Лени, улыбнувшись, подал ему кубок с вином. — Подкрепите силы, ваше преподобие. — Благодарю, ваша светлость. — Для начала, взгляните на этот документ, — сказал Кристиан, передавая приору черновик указа, — тут речь идёт о расширении полномочий церкви, и монастырей в том числе. — Расширении? — приор не сдержал удивления. Отставил кубок, пробежал глазами бумагу. — Мы не хотим вмешиваться в дела церкви, — сказал Кристиан. — И также не хотим, чтобы церковь занималась государственными делами. — Школы, больницы, снижение выплат, — бормотал себе под нос Мадс, читая бумагу. — Творец, как же их снизить? Они идут в Бранн. Вы же не станете покрывать разницу из своего кармана? — Нет, конечно. Просто… — Кристиан понизил голос, — а как насчёт нового Верховного приора? Вы получили письмо о продлении полномочий нынешнего? — Получил, но пока не подписывал и не отсылал. Не до того было. — Не подписывайте. — И кого? — Мельяр. Мадс подумал и кивнул. — Согласен. Прежде он бы, может, и испытал что-то вроде зависти, но сейчас иные мысли овладели им, иные мечты. — Но это не всё, — сказал Лени. Переглянулся с супругом и протянул приору ещё пергамент. — Я так и думал, — вздохнул Мадс. Всё выглядело слишком хорошо. — Вы знаете, ваше преподобие, не хуже нас, что часть граждан Гутрума до сих пор находится вне закона, — сказал Ленард. — Возможно, ведьм и колдунов больше не вешают, а оборотней не сжигают... но все же многие до сих пор считают их абсолютным злом, по умолчанию виновными во всём, что бы ни случилось... и вообще — какими-то отбросами. Кристиан молча обнял его за плечи. Прежние подозрения приора снова подняли голову. — Я купил заброшенное имение в паре лиг от города, — сказал Кафф. — Там будет открыта школа для ведьм, там же они смогут и жить. Лесные угодья будут открыты для эльфов, они не любят города и очень редко соглашаются жить в них. Всё, чего я прошу от вас, — поговорите с прихожанами. Многие напуганы, я знаю, от того, что ничего не знают. — Лесные угодья герцогской короны? — уточнил приор. Всякий герцог владел угодьями, намного превышающими его запросы и нужды. Получив утвердительный ответ, Мадс успокоился. И даже порадовался: эльфы наверняка станут сажать леса там, где остались пустыри от прежних вырубок. Он внимательно посмотрел на его светлость Ленарда, отметил разноцветные глаза... — Я думал, это слухи, — сказал тихо. — Нет, это не слухи, ваше преподобие, — ответил Лени. — Спасибо моему деду, проклявшему свою дочь. — Сами видите, к чему приводит ненависть, — сказал Кристиан. — По вкусу ли вам наши затеи, ваше преподобие? — Благослови вас обоих Творец, ваши светлости, — от души сказал приор. Кафф посмотрел на Лени, легко сжал его пальцы, взял со стола ещё один документ и протянул приору. — Я хотел пригласить вас остаться на обед, ваше преподобие, — сказал он, — но потом мне пришло на ум, что вы, возможно, пожелаете обсудить с мейстиром Граем его грехи. — Хм, — приор улыбнулся и взял бумагу. — Если мейстир Грай пожелает. Он, наверное, ждёт вашего решения? — Ему скажут, что бумага у вас. Пусть… поволнуется. — Вы суровы, ваша светлость, — сказал приор. — Разве можно иначе — с грешниками? — с притворной серьезностью вопросил Кристиан. Лени хохотнул. Приор почувствовал, что их светлости желали бы остаться наедине друг с другом, откланялся и поехал к себе. Он жил в доме, который до него занимали предшественники на этом посту. Дом добротный, вполне тёплый зимой для здешней погоды, но слишком большой для одного и пустой. Приор прошёл на кухню, присел за чистый стол, на котором стояла одна тарелка и один бокал. Приходящая экономка убрала дом, приготовила ему нехитрый обед и ушла, чтобы вернуться на другой день. Мадс развернул бумагу с прошением Фоланта, прочитал его снова. Подумал, где же искать теперь старого друга... Объявив о желании развода, он явно не остался в семейном доме. Наверное, остановился на каком-нибудь постоялом дворе, но не искать же его по всему городу? А ждать тоже сил не доставало. В дверь постучали. Мадс вздрогнул, вырванный из раздумий, вспомнил, что служанки сегодня нет, и пошёл открывать. Мейстир Фолант Грай стоял на пороге. — Ваше преподобие, — сказал он, с явным трудом выговаривая хорошо знакомые слова, — секретарь его светлости сказал мне... — Да, ваше прошение у меня, — ответил приор, пропуская нежданного гостя в дом. Грай вошёл и замялся на пороге. Он уже решил, что раз прошение передано обратно приору, герцог его не подписал, оставил на откуп церкви. А учитывая настроение Мадса при их последней встрече, надежды на его милость не оставалось совсем. — Пройдите в комнату, не стойте на пороге, мейстир Грай. Фолант поплёлся за приором. — Вот ваше прошение, — Мадс протянул ему бумагу. Тот развернул, увидел резолюцию, подпись герцога и печать, тяжело опустился на старый скрипучий стул и заплакал. — Ну что ты, Фолант, — приор неуклюже похлопал Грая по плечу. — Что ты. Помедлил. — Пообедаешь со мной? Экономка, кажется, что-то приготовила... — Спасибо, Мадс. Что приор назвал его на «ты», как старого друга, Фолант всё же уразумел. Несмотря на их последнюю встречу, он прошение всё же подал: не потому, что рассчитывал, что бывший любовник примет его с распростёртыми объятиями обратно. Просто понял, что прожил чужую жизнь. Не такую уж плохую, но не свою. Подумал ещё, что, сложись все иначе, мог бы быть счастлив с женой. Когда поделился с ней, показал ей прошение, она поняла. Не обрадовалась, конечно, но поняла. Не рыдала, не пеняла, детей не втягивала в разговор. Отцы — и её, и его — те рассердились, обиделись на сына и зятя, но при герцоге, когда тот собрал всех заинтересованных для разговора, хранили лицо. Договорились о разделе имущества — Фолант сперва и слышать ничего не хотел, но супруга настояла, сказав рассудительно, что негоже на старости лет по чужим стенам мыкаться. С детьми видеться не запретила, не потребовала, чтобы уехал из города — Грай слышал, что случалось такое при разводе. Так что время до герцогского решения он коротал не на постоялом дворе, а в маленьком доме неподалёку от порта. Жена даже послала служанок, чтобы те прибрались, приготовили комнаты, вычистили кухню. Грай всё повторял, как заведённый, что она с ним слишком добра. Жене надоело слушать, и она сказала в ответ: «Если бы ты нашёл себе какую-нибудь молодую да резвую да изменил бы, под суд бы не подвела, может, детей бы пожалела, но из дома бы выставила. А так ты ни в чём передо мной не виноват, я ведь за тебя тоже по велению родителей выходила». Самому было неловко, но всё же грело немного понимание, что хотя бы с женой они останутся друзьями. Да и то, не любовь их связывала все эти годы — а именно дружба. И общие дети. — Чем заняться думаешь? — спросил приор, сев с другом за стол и приступив к скромной трапезе. — Не знаю пока. Тесть себе нового управляющего ищет. — Так решительно? — впрочем, спрашивал Мадс больше по инерции, хорошо зная характер купца Ульвессона. — Да, передам дела — и свободен. Надо будет найти что-нибудь, но... тут опомниться бы. Мадс задумался. — Герцог сегодня поделился со мной планами. За городом откроется школа для ведьм. Им, наверняка, понадобится управляющий. Если хочешь, я буду ходатайствовать за тебя. — За городом? — с лёгкой горечью переспросил Фолант. — На берегу, точнее не знаю, — сказал приор. — Герцог купил какое-то имение, очевидно, недавно. — Да, я слышал, — кивнул Фолант. — Не так уж много имений у нас покупают в последние годы. Но я не знал, что платит герцог, владелица, говорили, женщина. — Школа ведьм, — усмехнулся приор. — Само собой, там будет заправлять женщина. Насколько я понимаю, Фолант, это первая школа ведьм в Гутруме, открытая после гонений. И открытая не в Бранне. — Герцог рискует, если только у него нет и других планов, куда серьёзнее. — Герцог рискнул, приняв наследство, оставленное его светлостью Белтраном, — сказал Мадс. — С момента принятия присяги весь остальной риск уже ничего не значит. — Замолви за меня словечко перед герцогом, — попросил Грай. — Обязательно. Мадс всё удивлялся себе, своей сдержанности. Столько лет он тосковал по утраченной любви, а сейчас — вот он, Фолант, сидит на расстоянии вытянутой руки. Неужели за прошедшее время он принимал за любовь лишь воспоминания о ней, неужели всё перегорело в душе? Грай коснулся его руки. — Спасибо. — Скажи, почему ты подал на развод? Только ли потому, что ты разочаровался в прошедших годах? — Я во многом разочаровался, — признал Фолант. — Но когда услышал твою отповедь... пусть даже ты совершенно не понял, о чём я тебе говорил тогда... Мадс сгорбился и закрыл лицо ладонями. Он не мог понять, что с ним творится. Грай подошёл к нему и обнял за плечи. — Не бойся ничего, — сказал он. — Я ничего у тебя не прошу, кроме одного: твоей дружбы. Ни на что другое я не имею права. — Не будь глупцом, Фолант! — Мадс вскочил, стиснул его руки. — О чём ты? — воскликнул Грай. — Не о дружбе я думал все эти годы, и не о потере друга жалел, когда... когда бранил тебя, — сказал горячо Мадс. Грай бросился ему на шею. Они стиснули друг друга в объятиях, словно растерявшись, не зная, что делать дальше. Каждый день перед сном приор возносил Единому молитвы, и в этот вечер он преклонил колени перед маленьким алтарем в своей спальне. Никогда еще он был так искренне благодарен творцу за дары и милости, ниспосланные им.