123-му треду с любовью

В один момент эта шутка перестала казаться удачной. Гилберт осторожно глотнул, глядя в дуло пистолета, маячившее прямо перед его глазами. С этой стороны оно выглядело совсем не таким смехотворно-крошечным, как когда просто выглядывало из кобуры, которую Родерих всегда аккуратно прикрывал полой безупречно сидящего пиджака. Всего минуту назад Гилберт, широко ухмыляясь, наклонился над утонувшим в мягком кресле Эдельштайном и протянул: — Какая же у тебя сексуальная родинка, Род-динка. Всего минуту назад глаза Родериха за стёклами очков казались очень близкими — расстояние между их лицами не изменилось за эти неполные шестьдесят секунд, но сейчас их разделяло кое-что гораздо большее, чем расстояние, этикет или предубеждение. Маленькое, чёрное, но от этого не менее смертоносное. — Брось, Родди. Гилберт придушенно рассмеялся, заставил себя смеяться, иначе было просто невозможно, иначе холодные глаза напротив могли бы, наверное, прищуриться на миг — будто с такого расстояния можно было промахнуться. — Я же страна, думаешь, меня напугаешь твоей пукалкой? Гилберт говорил, не отводя взгляда от Родериха — это было очень, очень важно — не отводить взгляда, держать зрительный контакт, не позволять задуматься ни на секунду ни себе, ни тому, кто держал палец на спусковом крючке — без малейшего признака дрожи, удобно и уютно устроившийся на чёрной загогулине, будто это клавиша рояля — такая же чёрная, но прямая и строгая, как сам Родерих — тот всегда был таким же строгим и прямым, даже каким-то прямоугольным, может, поэтому Гилберту показалось забавным поддаться на подначивания Франциска — тот-то уже как-то испытал на себе, насколько больно бывает прищемить пальцы крышкой рояля… Сумбурный поток мыслей Гилберта прервал спокойный голос Родериха. — Не забывай, что я тоже страна, — негромко сказал он. — И выстрел из моей руки может означать для тебя примерно то же самое, что дыра в голове для простого человека. Гилберт сглотнул ещё раз. Во рту как-то неожиданно быстро пересохло, так что глотать было немного больно. — Брось, Родди, — повторил он. — Я же пошутил. Родерих надавил стволом на щёку Гилберта, медленно провёл по ней к губам, слегка царапая гладко выбритую кожу. — Смешно, — обронил он. Гилберт почувствовал, как слегка нагревшийся от прикосновения к его коже, но всё ещё отдающий смертельным холодом ствол раздвинул его губы, стукнулся о зубы с неприятно-глухим звуком. «Кажется, меня сейчас правда убьют», — слегка отстранённо подумал он и непризвольно разжал зубы, пропуская ствол глубже в рот. — Пора бы тебе запомнить, Байльшмидт, — голос Родериха звучал так же спокойно, словно он рассказывал о новом горнолыжном курорте, — что я всегда сверху.