Пункт двенадцатый: Она легко закипает и с трудом держит язык за зубами, когда её что-то раздражает. Особенно человеческая глупость. Не дай ей наломать дров.
Я комок оголенных нервов. Даже огрызаюсь пару раз на Соню, чего не бывало раньше. Аня ворчит, что я слишком крупно нарезаю помидоры для салата. Тесниться втроем на семи квадратных метрах кухни то еще удовольствие. А после того, как мне запрещают ругаться дома на смеси румынского, русского и, как ни странно, испанского (из которого я «на отлично» знаю только местоимения, предлоги и ругательства), мое настроение портится еще сильнее. Почему я так переживаю? Не из-за того, что Эд может показать себя не в лучшем свете, это исключено. И Аню он очарует не прилагая усилий. Проблема кроется в бой-френде Ани, Стиве. Это рослый светловолосый мужчина, жизненное кредо которого заключается в посещение тренажерного зала и просмотре футбольных матчей по зомбоящику. Работает он аналитиком по продажам и верит, что приносит этому миру пользу. При знакомстве я робко поинтересовалась, что Стив читает на досуге. Ответ лучше процитировать: «Книжек мне хватило в школе. У меня нет времени, чтобы заниматься такой ерундой. Как там чувак этот сказал из бочки? * „Люди перестают мыслить, начиная читать“**. (неуместный смех). Через книжки нашими мозгами пытаются управлять. Так что я читаю только спортивные новости. И ты бросай эти глупости». Аня без ума от Стива и во многом подстраивает свое мнение под его. Скажи, к примеру, Стив, что тот фильм плохой, и она подтвердит это, даже если минуту назад была готова похвалить картину. И так со многим. И Стив приходит к нам за три часа до обеда, по-хозяйски загружает в холодильник упаковку пива, оставляя себе одну бутылку, и идет в гостиную. На наш с Соней диван. Пить свое вонючее дешевое пиво и есть кукурузные чипсы, свято веря, что они не вредны. Надо ли говорить, что уже через полчаса весь диван в крошках? В общем, бой-френд моей тетки бесит меня настолько, что я остервенело кромсаю морковку для ризотто, представляя, что на месте несчастного овоща он. Когда очередь доходит до десерта, Аня перестает на меня ворчать. Может, я и готовлю из рук вон плохо, зато пеку в разы лучше нее. Мама учила меня искусству печь нежнейшие кексы и пироги, воздушные булочки и рассыпчатые печенья с самого детства. И каждый раз, когда сильно нервничаю, я пеку. Сегодня кексы с вишней и шоколадом. Аня сидит за обеденный столом — стойкой и записывает с моих слов рецепт, а Соня «на подхвате». Не спеша замешиваю теста на одну порцию в двенадцать штук и выливаю в формы. Немного остается. Пока первая порция запекается, снова замешиваю тесто, вливая в него старое. Вытаскиваю готовые кексы, ставлю в духовку новые. Черт! Тут еще на три кекса осталось! Замешиваю в третий раз. Соня говорит, что мы будем есть эти кексы до второго пришествия и что масло и ванилин кончились. Славно, на четвертую партию просто нет ингредиентов. Постепенно я усмиряю нервы, методично отмывая миски и ложки. Отправляю в духовку последнюю порцию и иду приводить себя в порядок. До прихода Антона и Эда остается двадцать минут. Стив все еще распивает на нашем диване пиво. Запах тот еще. Спасибо, сударь, что вы хотя бы не курите! Но я все равно открою окно, чтобы ваша вонь проветрилась! Вытащив из узкого углового шкафа косметичку, рубашку и джинсы, я удаляюсь в Анину спальню. Комнатка небольшая, но довольно уютная. Светлые обои с блеклым геометрическим рисунком. Большая кровать расположилась у одной стены, а туалетный столик с овальным зеркалом в золотой состаренной раме — напротив. Угловой платяной шкаф, парочка пуфов и белый чемодан. За высоким окном скрывается пожарная лестница. Обстановка безумно напоминает комнатку Холли из «Завтрак у Тиффани», и в голове каждый раз, когда я захожу сюда, крутится «Moon river». Так и хочется открыть окно, сесть на подоконник и играть её на гитаре. Вот только слухом и голосом меня природа не наделила. И гитары у меня тоже нет. Молодые люди звонят минута в минуту, будто пришли заранее и ждали на лестничной клетке нужного часа. И они уже явно успели познакомиться и теперь обмениваются тревожными взглядами. Непривычно видеть нашего мачо-неряху Антона в выглаженной глухо застегнутой рубашке, темных брюках и без серьги в ухе. Обычно на нем можно наблюдать мятую клетчатую рубашку (в ассортименте), кожаную черную куртку и светлые джинсы. Не хватает только залитого гелем чубчика и получится Джон Траволта времен мюзикла «Бриолин». Эда же мы созерцаем в простом белом джемпере и джинсах. Я даже незаметно выдыхаю, радуясь, что хоть кто-то, помимо меня, не выряжался ради обычного домашнего обеда. Оба парня преподносят хозяйке квартиры дары — коробку шоколадных конфет и букет белых лилий. Аня, весело щебеча и краснея от удовольствия (и выпитого за готовкой бокала красного полусухого), сует мне в руки цветы. Сама она ну никак не может поставить их в вазу, потому что нужно же познакомиться самой и познакомить Стива с новоприбывшими. Я фыркаю, ловя смеющийся взгляд Эдварда. Теперь я знаю, кому обязана честью искать вазу под шикарный «веник». — Пойду поставлю цветы в вазу, — бормочу себе под нос и удаляюсь в кухню, размахивая опущенными вниз цветами. — Она замучает парней своим чириканьем, — звучит рядом раздраженный голос Сони, когда я только наклоняюсь, чтобы порыскать в нижнем ящике. Распрямившись, я со всей дури бьюсь головой о открытую створку навесного шкафчика. В глазах темнеет на несколько мгновений, зато я воинственно сжимаю в руке нужную емкость. Полина в своем репертуаре. В кухню заглядывает Антон, с выражением крайнего недовольства на лице. Он явно уже понял, в какую авантюру ввязался. И ему это не нравится. — Девчонки, вам помощь не нужна? Я слышал грохот. Мы отрицательно мотаем головами. Синхронность, отточенная годами. — Пожалуйста, скажите, что вам нужна помощь. Я больше не выдержу ни минуты с этой вашей Аней! Согласен даже посуду помыть, только не выдавайте меня ей! — А Эда ты ей на растерзание оставил, что ли? — насмешливо спрашивает подруга, вертя в руках топорик для разделки мяса. — Не по-товарищески это, ой не по-товарищески. — Проходи, — бросаю через плечо я, пытаясь впихнуть стебельки цветов в узкую вазу. Выходит не с первого раза. — О, кексик! — в голосе Антона появляются радостные нотки. Я слышу, как шуршит бумажная формочка, после чего раздается довольное мычание — не озвученная похвала моему кулинарному шедевру. — Вам не нужна помощь? Я поворачиваюсь, с кривой усмешкой смотря на стоящего на пороге Эда. Сама смущенность и невинность: голова опущена, умоляющий взгляд исподлобья, руки, как будто он не знает куда себя деть, в карманах джинсов. — Нужна, — отзывается Соня. — Открой нам бутылку, а то Антона не дождешься. Кстати, я Соня. Никаких София и Софи не приемлю. Назовешь так, откушу голову. — Заметано, — он обезоруживающе улыбнулся. — И так тоже не делай, отсвечивает, — девушка прикрывает глаза ладошкой, словно её ослепляет яркий свет. — Язва, — хмыкаю, перегнувшись через стойку, чтобы чмокнуть Эда в знак приветствия. — Ой, только сопли в сахаре не разводите, — куксится Антон. Соня толкает его плечом и делает вид, что её сейчас стошнит. Спелись, гады! Я грожу им кулаком и нарочито медленно целую Эда в губы. — Мне бутылку никто не откроет? — ноющим тоном интересуется подруга. — Алкашка! — поддевает её наш недо-мачо. — Сам алкаш! — огрызается оскорбленная невинность. — У тебя чудесные друзья, — шепчет мне Эд, краем глаза наблюдая за пикировкой Сони и Антона. — Но твоя тетя — это ужас. — Ооо, милый, — я с кровожадной улыбочкой щекочу ногтем ему под подбородком, — Аня еще ничего. Ты еще с её бой-френдом не разговаривал. Он точно тебя покорит! Даже страшно подумать, вдруг ты бросишь меня ради Стива. — Я слышу сарказм? — щурится парень. — Мы потом обязательно серьезно поговорим о вашем сарказме, юная леди. — Насколько серьезно? — мурлычу я. — Так серьезно, насколько это возможно, — знаю я этот хитрый предвкушающий взгляд. Что в голове у этого массовика-затейника? Я теперь буду умирать от любопытства. Нельзя такого любопытного человека томить недомолвками! — Да дай, я открою! — повышает голос Антон, загнавший Соню в угол между стеной и холодильником. Девушка, как родное дитя, прижимает к груди бутылку Краснодарского красного вина. Конечно, это же частичка её малой Родины, каким-то мистическим образом оказавшаяся в винном магазине в Нью-Йорке. — Не трожь! Ты рукожопый, я знаю! — голосит подруга. — Полина, убери его от меня! — Тош, смотри какие кексы, — без особо энтузиазма пытаюсь отвлечь этого мачо и демонстративно достаю форму с кексами из духовки. Бесполезно. Антон уже загорелся идеей показать свой навык вытаскивания пробки из бутылки. Ведь это — я закатываю глаза — такой мужской навык! — Не отдам! — воинственно настроенная подруга вскидывает подбородок, стараясь казаться выше. Выходит так себе. — Сонь, хватит придуриваться. Отдай бутылку, — цирк прерывает голос Ани. — Ребята, вы не могли бы помочь со стереосистемой Стиву в гостиной? Он уже битый час не может с ней разобраться. А мы с девочками будем накрывать на стол потихоньку. Да, девочки? — с нажимом произносит она. Так и хочется ответить: «Да, мэм! Так точно, мэм!». Но я лишь киваю. Ребята с унылым видом удаляются, незаметно для Ани стащив пару кексов.***
За стол, накрытый в гостиной, мы сели спустя минут двадцать. Все, за исключением Ани и Стива, чувствовали себя неловко. Аня щебетала, замолкая только чтобы дать слово своему обожаемому бой-френду. — Чем занимаешься, Эд? — Стив открывает очередную бутылку пива, третью за сегодняшний вечер. Я прекращаю гонять горошек по тарелке и поднимаю голову. Стив зашел на территорию опасных вопросов, как я погляжу. Еще немного и он начнет осуждать Антона, что тот в двадцать два года все еще учится да еще и на ненужной специальности — Фундаментальная и прикладная лингвистика. — Немного играю на гитаре, — Эдвард пожимает плечами и улыбается. Явно желая уйти от темы о работе, он обращается к Ане: — Ризотто чудесно. Вы не научите Полину его готовить? — да-да, он осведомлен, что мое фирменное блюдо — яичница в хлебе. — То есть стабильного заработка у тебя нет? — снова неуместный вопрос от Стива. — Не думаю, что стабильный заработок — это главное в жизни. — Но когда-нибудь тебе придется содержать семью и думать о деньгах. Кажется, лекция от Стива неизбежна. Интересовался бы он не только футболом, знал бы, с кем сейчас разговаривает. Я уже было дергаюсь, судорожно придумывая, как поискуснее увести разговор в мирное русло, но Эд несильно сжимает мое колено под столом. Перевожу взгляд на его лицо — в глазах парня смех и любопытство. Он не воспринимает Аниного бой-френда всерьез и будто говорит мне своей доброжелательной полуулыбкой «он просто пьяный болван, не беспокойся». — Обеспечивать семью — главное в жизни мужчины. И ни одна девушка не станет рассматривать тебя в качестве мужа, зная, что ты не сможешь оплачивать все её прихоти. Что ты за мужик, если не можешь купить своей женщине какую-нибудь фирменную тряпку или сумку? — Стив икает и откусывает от булочки огромный кусок, продолжая говорить с набитым ртом и роняя крошки на скатерть и себе на джинсы. — Сколько тебе там лет? Двадцать пять? Двадцать шесть? Ты еще можешь взяться за ум и бросить эти глупости с музыкой. Я могу поговорить в конторе с кем-нибудь и тебя возьмут на стажировку. По началу, конечно, будет тяжело да и зарплата небольшая, зато потом сможешь дорасти… — До тебя, Стив? — не выдерживаю и хмыкаю я, откидываясь на спинку стула. Чтобы не сказать какую-нибудь колкость, делаю глоточек вина и держу его во рту так долго, как только могу. — Верно подметила, Полина, — серьезно кивает мужчина. — Пару лет и Эд сможет дорасти до аналитика по продажам и приносить пользу обществу. То есть ты считаешь, что просиживание брюк на офисном стульчике, Стив, принесением пользы обществу? Ты просто считаешь цифры, пытаясь свести фактические продажи с планировавшимися. И ты полагаешь, Стив, что всех женщин волнуют только «фирменные тряпки и сумки»?! Спокойно, Алова, спокойно, не заводись. Еще глоточек вина. Вот так. Ты же всегда добреешь от алкоголя. Так что пей и молчи, пока не сказала нечто такое, о чем потом пожалеешь. — А ты, Антон, еще учишься? И на кого? На переводчика? Глупости это, Google уже позаботился об этом. Можно просто ввести нужную фразу и машина тебе все переведет, да еще и озвучит! До чего дошел прогресс! Да, до чего дошел прогресс! Дошел до того, что мозг некоторых представителей гомо сапиенс начал подвергаться регрессу. Ну, послушаем дальше. — Вы, парни, дурью маетесь. Бросайте это. Если не можете работать мозгами, то грузчики и разнорабочие тоже всегда нужны. Полина, не взрывайся! Не смей, Полина! Терпи. Смотри, Эд с Антоном спокойны, как парочка удавов. И Соня не шибко дергается, разве что кромсает отбивную слишком уж ожесточенно. Ты чего завелась, а? Стив просто пьяный идиот. Но он не имеет права оскорблять ребят! — Извините, — я отодвигаю стул и выбираюсь из-за стола, прихватив с собой почти полный бокал. — Я плохо себя чувствую. Аня, можно я прилягу у тебя? — Да, конечно, — тетка смотрит на меня встревожено. — С тобой посидеть, милая? Я спешно мотаю головой и выхожу из гостиной, слыша, как Аня доверительно сообщает остальным: — Она с самого утра такая бледная и нервная. Приболела, наверное, бедняжка. Я ей говорю: Полина, иди отдохни, милая. А она уперлась и ни в какую. Упрямая девчонка! Очередная небольшая ложь, чтобы показать себя с лучшей стороны. Ты прекрасная тетка, Аня.***
Эд находит меня сидящей на пожарной лестнице примерно через час. Почти все это время я перекатывала в озябших пальцах пустой бокал и бессмысленно созерцала кусочек закатного неба в просвете между домами. Уже ощутимо подмораживало, поэтому пришлось завернуться в плед. Мысли из головы унеслись с порывом холодного ветра, растрепавшего мне волосы. Из странного оцепенения меня выводит легкий стук об оконную раму. Я подскакиваю на месте, чуть не выпустив из рук хрупкий бокал. — Посиди так минутку, — тихо просит голос, ставший уже родным. — Зачем? — одними губами вопрошаю я, не шелохнувшись с места. — Освещение хорошее. Он отвечает моей же фразой. С нашей первой встречи прошли всего две недели, я только начала писать его портрет. Всего две недели. Крохотный промежуток времени, которого хватило, чтобы почувствовать родство душ. Нечто светлое, уютное и теплое, будто котенок, свернувшийся в груди там, где должно быть сердце. — Не замерзла тут сидеть? — удовлетворенно хмыкнув после очередного щелчка камеры, Эд опускается на лестницу рядом со мной. Я гостеприимно распахиваю плед, и парень укутывает в него нас обоих, притягивает меня к себе за талию. Так гораздо теплее. — Кажется, я нравлюсь Ане и не нравлюсь Стиву. Но мое стремление проведать больную подругу было оценено. Видишь, какой я заботливый. Тебе лучше, дорогая? — Ты просто захотел сбежать от них и искал предлог, — разоблачаю я этого врунишку, прижимаясь к его теплому боку. — Да, — легко соглашается он и спохватывается: — но не только из-за этого. Я действительно беспокоился за тебя. Ты весь вечер сама не своя. То бледнеешь, то краснеешь, дергаешься. Пару раз мне казалось, что в чью-то голову полетит стул. И я не поверю, что это алкоголь так на тебя влияет, — Эд отрезает мне путь к отступлению. — Так что выкладывай, что происходит в твоей чумной головушке. Я хмыкаю. Чумная головушка. Верно подмечено. — Это Стив. Что бы он ни делал, меня это бесит. Сначала пришел, насвинячил своими чипсами, провонял всю комнату пивом. Но это еще терпимо. Потом докопался до вас с Антоном. Он не имеет права так говорить. Если бы я осталась там еще на минуту, в чью-то голову действительно полетел бы стул. И не факт, что не в твою — с меткостью у меня плоховато. — Главное, чтобы ты не зеленела при этом, как Халк. А масштабные крушения я люблю, — усмехается Эдвард и крепче обнимает меня. — Огласить твой диагноз? — Валяй. — Гипертрофированное чувство справедливости и взрывной характер. Пора записываться в ряды Лиги справедливости. — Телефончик Бэтмена не дашь? Пойду его у Чудо Женщины отбивать. Исполню мечту детства, — я улыбаюсь детским воспоминаниям, тесно переплетенным с мультсериалом о приключениях команды супергероев, и делюсь ими с Эдом. Взахлеб рассказываю о любимой игрушке — фигурке Бэтмена, об играх с двоюродным братом, в которых мы представляли себя частью Лиги справедливости и где мне часто выпадала роль Орлицы из-за рыжих волос, хотя Диана мне всегда нравилась больше. Рассказываю о переезде из города, где я родилась и где остался мой привычный мир, в крохотный городишко, родной для моего отца. Рассказываю о том, как пришел конец всему тому, что делало мое детство счастливым: бабушкины блины с яблочным вареньем, похожим на янтарь, игры с братом с утра до вечера, дедушкины шутки и обещания сломать хворостинку, чумазость после поедания малины прямо с куста, пока взрослые не видят, разбитые коленки и то, как с тихим шипением раскаленной сковородки солнце опускалось в холодную воду Волги. В течение следующих шестнадцати лет меня окружал серый скучный городишко, в котором не было ни солнца, ныряющего в Волгу, ни чувства, что я на своем месте. Я чувствовала себя по-настоящему счастливой, лишь покидая это никчемное место и отправляясь Домой в гости. Глупость же, ходить к себе Домой в гости. Вот откуда ноги растут у моего диагноза. Мои детские обиды выросли вместе со мной. Я впервые рассказываю об этом кому-то настолько подробно, пускаясь в детали. Словно я была раньше не готова говорить об этом. Даже с Соней. Даже с самой собой. Мне казалось эгоистичным жалеть себя, потому что причины уехать из города моего детства были вескими. Отца предали, его фирму буквально разнесли по кирпичику. Потом его машина перевернулась на полном ходу. Справиться с депрессией и нервным срывом не помогли ни семья, ни психиатр, ни время. Только мысль о возвращении на родину спасла его. И мы уехали. Мама, папа, моя старшая сестра, я и попугай Кешка с выщипанным хвостом. Мы бежали от конца света, который мог наступить в любой момент. Я рыдаю, уткнувшись лбом Эду в плечо. Всхлипываю, судорожно ловя ртом воздух, пока соленый комок не сжимает горло настолько, что становится больно дышать. Эд даже не пытается меня остановить, только отводит волосы от моего лица и крепко обнимает одной рукой. Он будто понимает, что начни он меня успокаивать я разревусь еще сильнее. Слезы перестают течь довольно быстро, но меня все еще трясет. Не такой я хотела бы предстать пред парнем в конце второй недели отношений. Но видимо не мне решать. Эдвард тепло мне улыбается. И взгляд у него снова все понимающий и капельку влюбленный. Ему словно плевать, что лицо у меня красное, голубые стрелки стали голубыми кругами, тушь растеклась и теперь украшает его белый джемпер сюрреалистическими узорами. — Ты маленькая рыжая панда, — будто прочитав мои мысли, сообщает парень и чмокает меня в нос быстрее, чем я успеваю обидеться на сравнение. После чего очень серьезно спрашивает: — Ты же сейчас не будешь отмахиваться от меня с воплем «Не смотри на меня, я ужасно выгляжу»? — я оторопело мотаю головой слишком сильно, и кончики волос хлещут меня по щекам. — Хорошо, потому что мне нравится видеть тебя настоящую. — Даже зареванную? — Даже зареванную. Ты умудряешься быть красивой и с размазанной по лицу косметикой. Но без косметики было бы все же лучше. Я уже видел тебя без макияжа и без него ты еще красивее. Так что можешь не стараться краситься для меня. Я смеюсь. — Только ты можешь говорить девушке краситься ей или не краситься. Это очень великодушно с твоей стороны. Я обязательно поразмыслю над этим. — Но эту помаду оставь, — он ухмыляется уголком рта и касается моих губ своими. Так бальзам для губ со вкусом какао был оценен по достоинству.