Пришли послы со многими дарами

      Лето как раз подошло к той невидимой отметке, за которой оно обвалится в осень. И наступление осени уже не просто чувствовалось ночными похолоданиями. Длинные паутинные пряди паучков-путешественников, листва берез, восковой налет на иглах флаговых сосен и сосен-кудрявок, — все говорило о скорых дождях, схватившейся по утрам до каменного состояния дорожной грязи, превращающейся в мокрое гнилое сено траве и прочих вещах, из которых, по мнению Меоны, и состояла осень. Кстати, о траве. Меона присела, развела руками колкий пук сухоцвета, подняв в воздух крохотное облачко почему-то сухой пыли и мелких мошек. Ничего путного. Верхние листики уже потемнели, хотя должны еще быть золотистого оттенка. Понятно, что виной тому зарядившая на пять дней сырость с цепляющимися чуть не за верхушки деревьев облаками, но погоде не объяснишь, что знахарке нужны именно те травы, которые собираются именно в солнечные дни уходящего лета. И нужны эти травы прямо сейчас.       Меона встала, потянулась, уже ставшими привычными движениями помассировала глаза и виски. Посмотрела в сторону Овражков. Овражками в здешних краях называлась, как ни удивительно, сеть длинных но неглубоких оврагов. Именно там и росло самое редкое и интересное, что пригождалось раньше и пригодилось бы сейчас. Овражки. Место, где лет десять назад запечатали алтарь Бога-демона Оршана. Плохое место, обросшее, как лишайником, дурными сказками и слухами. Место, где до сих пор случается всякая всячина, навроде мышиного мора и не ко времени роящихся насекомых. Именно из-за этих Овражков Меона не так давно осталась без отца, глупо погибшего во время облавы на поклоняющихся Оршану дураков, пытавшихся распечатать, пробудить алтарь и вернуть к жизни его отвратительного хозяина. Мать умерла раньше, когда Меоне было двенадцать лет. Тот возраст, когда девушке принято дарить первый подарок «на свадьбу». Подарка не было. Потом еще много чего не было, и не только у Меоны. Вот, например, не было возможности оживить бога-демона, хотя сектанты этого не знали. Не знали и были готовы приносить человеческие жертвы мертвому божеству. Хотя... Мертвое-то оно мертвое, да на крови и не такое вырастало. Именно поэтому королевский указ насчет таких сект прям, как меч панцирника, и так же однозначен: «Да будут казнены на месте поклоняющиеся Извратителю естества и Пожирателю душ». Значит, облава. И глупая смерть королевского лесничего.       Меона еще раз потерла виски и решительно шагнула к Овражкам. Крупных хищников там, в этих заросших кустами и травой извилистых ямах, не водилось. Змеи и ядовитые ящерицы или обитали дальше или уже заползли в позаимствованные у грызунов норы, готовясь к спячке. Частые рваные облака летели из-за спины, обгоняли и перекрывали солнце, отчего на миг-другой становилось совсем уж прохладно. Из-за этих облаков небесный камень Меона увидела в последний момент, когда он бесшумно прочертил облака, рушась прямо в те самые Овражки. Сезоны падающих звезд случались и раньше, причем, бывало и такое, что люди находили в полях ямки с расплесканной в разные стороны землей и крохотные оплавленные камешки, железно сверкающие, если их поцарапать. Маги, торговцы и кузнецы-оружейники платили за небесных странников неплохие деньги. Потом, конечно же, половина камней распродавалась не очень умным, но очень богатым вельможам в коллекции, а из непроданного ковалось дорогущее оружие, делались лучшие корабельные компасы и прочие важные вещи. Этот же камень был огромен. Настолько огромен, что его можно было бы класть в основание мельницы, а уж компасов наделать — флагман адмирала Шенно не увезет, опрокинется. Меона вспомнила отцовскую байку об огромном небесном булыжнике, устроившем лесной пожар в соседнем королевстве. Тоже прилетела дурища с телегу размером и разнесла половину леса. А вторая половина сгорела. Вот сейчас как шандарахнет такая глыбина, и не будет никаких Овражков с шатающимися по ним Меонами. Не успела Меона помянуть богов, как камень и шандарахнул, даже до земли не долетел. Выплеснулись длинные огненные струи, камень закрутило боком, и глухо бумкнула земля, ощутимо шевельнувшись под ногами. Облако пыли и дыма рванулось во все стороны, будто его вылили боги или демоны из огромного невидимого ведра. Меона постояла, пережидая пока утихомирится сердце, поудивлялась тому, что она стоит на месте, а не летит горелыми костями в сторону деревни, и вдруг решительно пошагала к небесному валуну. Насколько ценен этот валун, одни боги и ведают, а вот то, что его скоро начнут растаскивать на песчинки, понимают и деревенские собаки. Добропорядочные селяне уже, небось, инструмент в телеги складывают всей общиной. Значит, надо спешить. Некоторые верили, что камни выпадают из перестраиваемых по капризу богов небесных чертогов. Меона же в данный момент верила, что отхватив крошечный кусочек наверняка развалившегося от удара камня, можно существенно поправить дела, а то и вовсе упросить бога и богиню случая подкинуть в чашу ее, Меониной, судьбы правильных фишек. И не придется зимовать впроголодь, а нагрянувшие королевские маги и солдаты отгонят браконьеров и разбойный люд, ползущий последнее время со стороны соседней Эодамии. И, конечно же, та нудная головная боль, способная распуститься зловещим цветком и в очередной раз утопить Меону в видениях. В божественных видениях, а значит, не предназначенных для человеческого ума. Для избавления от нечаянной и ненужной благодати нужны деньги. Вернее, нужен хороший маг, навроде приезжавшего около года назад старикашки, а магу нужны деньги. Наколдовать, что ли, не может? Как заклятиями природу насиловать да молоко в вино превращать, так это пожалуйста, а наколдовать себе независимость от тяжести кошелька — все магические законы против, не иначе. А старикашка Меоне понравился. Этакий смешной крепенький гриб-старичок, и шляпа у него на шляпку гриба похожа. До сих пор обидно, что гордость пополам с робостью не позволили тогда подойти к волшебнику после того, как он купил у нее обычный травяной сбор, который даже не лечил, а просто отгонял простуду и делал сон чуть глубже.       За всеми этими воспоминаниями ноги вынесли Меону самой короткой дорогой прямо к камню, почти ровно торчащему в середине круга вывернутой глины. Камень, как она и предполагала, лопнул, отвалив узкий лепесток-осколок в рост Меоны длиной на сторону. Дым уже рассеялся, и тут Меона увидела, что камень движется, продолжает разваливаться, роняя второй каменный язык на выжженную землю, а за ним и третий. Основная часть глыбы плотно засела в глинистой почве. Вода испарилась, и теперь, чтобы вытащить из моментально схватившейся глины небесного гостя, надо или приглашать уже упомянутого мага или вести полк строителей. Тщетно поискав палку, Меона решилась и двинулась вокруг камня, выискивая возможные мелкие осколки небесного гостя. Близко не подходила, чтобы не наследить на взрытой камнем земле. Знаем, попадется ретивый малый из королевских дознавателей, так всю деревню перевернет, пока не вызнает, кто куда и когда ходил, что утаить хотел да зачем. Или пока не пристукнут его, что вряд ли, скорее отдарятся кой-каким добром, после чего дознаватель временно и избирательно оглохнет, ослепнет и, прихворнув, уедет восвояси. Вот только травнице отдариться нечем. А сдадут-то свои, что обидней всего. Увидят следы, и будет у них Меона-травница числиться воришкой, утащившей половину небесного камня и все яблоки из соседкиного сада. Отец, еще когда жив был, нашел подстреленного браконьерами небольшого оленя-духовичка, так ему всю душу вымотали. Дом перерыли. Но тогда как-то сразу взяли след браконьеров, которых отец и пытался выследить, и интерес к отцу королевские дознаватели потеряли. Браконьеров же, в отличие от следа, не взяли, те успели уйти за относительно близкую границу. А с Эодамией отношения у нынешнего короля, да и у прежнего тоже, надо сказать, не очень.       Камень щелкал, остывая, и Меона каждый раз вздрагивала, чувствуя, что сердце колотится где-то у горла. Вот как лопнет сейчас какая-нибудь каменная жила и брызнет острым каменным крошевом в лицо и шею. Так и наберешь небесных камешков. Как раз на богатые похороны. Меона обошла один отвалившейся лепесток, второй и замерла. Провал в камне. Прямо в том месте, где отвалился кинжалоподобный кусок. И этот самый провал был покрыт изнутри чем-то чуждым и неприятным даже на вид. Будто небесный камень скрывал в себе кокон, который только что покинула чудовищная бабочка. И тут Меоне нестерпимо захотелось оглянуться. Каким-то заметным магических даром знахарка не обладала, но взгляд зверя в лесу почувствовать могла. Она и обернулась, и чуть не вскрикнула, но все тело как будто стало чужим, предав в лучших традициях дворцовых переворотов и междоусобных войн. Перед Меоной стоял демон. Стоял и смотрел. То, что вылупилось, во всех смыслах. Темно-золотой сверкающий глаз без зрачка занимал всю переднюю часть головы твари, не оставляя места не только для лица, но и, пожалуй, для мозга. И глаз этот смотрел на Меону. В остальном демон, что и казалось отвратительнее всего, был подобен человеку. Человеку, которого неведомый палач-изувер засунул в намазанную изнутри и снаружи клеем одежду из мертвой плоти, без всякой возможности освободиться, не содрав с себя всю кожу. В одной руке демон держал странную коробку, а в другой — нечто, навевающее мысли о новомодных ручницах. Из такой вот ручницы отец Меоны и получил несколько кусочков свинца в легкое и желудок, понадеявшись на кожаный с медными пластинами нагрудник. Вроде как, от дроби и хватит. Не хватило.       Демон же стрелять не спешил. Просто стоял и пялился. Снова щелкнул небесный камень, как на печке в банных покоях. Тут огромный золотой глаз стал прозрачным, открыв девичье лицо, будто тот самый палач залил голову девушки прозрачным янтарем внутри шлема тяжелого пехотинца, и демон с тихим шипением спросил: «А ты еще кто?» — Меона. Танайи Меона. Травница и знахарка Верхних Просек, — Меона как-то проговорила все это, протолкав воздух через пересохшее горло. — Каких еще, в задницу, просек-засек?! — раздалось сзади. Еще один демон с двумя обычными объемистыми дорожными сумками в руках вышел из-за камня. — Или пристрели эту дуру или бери ее с собой, и ходу отсюда!       Первый демон легко, как будто всю свою демоническую жизнь только и делал, что шастал по разным заросшим Овражкам, скользнул в два шага к Меоне, задрожавшей, но не сумевшей даже отшатнуться: — Короткую дорогу к столице знаешь? Чтоб не по тракту, а лесом? — Д-да... — Меона дернулась от отвращения, когда демон цапнул ее за руку своей шершавой неживой конечностью. — Но у меня там кошка! Я не могу... — Ничего, — второй демон подошел ближе и на глазах стал покрываться пятнами, цветом и формой напоминающими жухлые листья и лесную землю, усеянную сосновыми иглами. Огромный глаз на его голове тоже посветлел, открывая тонущее внутри лицо женоподобного мальчика-аристократа. — Но я... Боги милостивые... — Не пропадет твоя кошка, — медовый голос в сочетании с избыточной четкостью выговариваемых звуков был как ледяная вода из родника. И вкусно, и зубы ломит.       Меона едва сдерживалась, чтоб не заорать. Лишь бы не показать свою слабость. Это демоны, они разорвут ее, Меону, разорвут и сожрут. Только покажи им, что страх сильнее тебя, и все. Как в легендах. Пока спокойно с ними говоришь, — шанс есть. Побежишь или закричишь от страха — смерть. Она послала мысленный зов своей тощей дымчатой мышедавке по кличке Золка, не надеясь, что кошка куда-то там помчится по лесу за хозяйкой, вместо того, чтобы нагло попроситься к соседям домой. Зачем позвала? Да кто вам скажет. До людей-то точно не докричишься. А Золка, скорей всего, и не подумает прийти, ведь кошки не любят нечисть и не станут даже близко подходить ко всякой потусторонней пакости. В Верхних Просеках котов и кошек почти и не было из-за этих проклятых Овражков, до сих пор неуловимо смердевших Оршаном. Обходились низкорослыми шустрыми собачками, способными и крысу задавить и змею прихлопнуть лапами и загрызть, с хрустом раскусив ей шею сразу за башкой и мотая змеиное туловище как веревку. Золка была своеобразным исключением, поскольку жила у Меоны, на отшибе. Пару раз кошка становилась объектом загонной охоты, но вовремя взмывала на дерево, пережидая, пока гневные окрики хозяев не призовут собачек к порядку. Собаки фыркали, чихали и демонстративно удалялись, шаркая задними лапами по земле.       Первый демон вдруг потащил Меону в сторону, приказав не смотреть на пламя. Второй, с аристократическим лицом внутри глаза-скорлупы, обошел вокруг небесного камня, что-то высматривая в глубинах покинутых коконов, и, кивнув, побежал вслед. Одну сумку он сунул Меоне на ходу, переходя на упругий волчий шаг. Ноги у него, в отличие от лица, были нечеловеческие и напоминали звериные задние лапы, если бы существовали такие звери, бегающие на двух ногах. И хвост. Длинный, вполне подошедший бы ящеру такого размера. И тоже из вываренной мертвечины. Меона, все еще в ступоре, не веря в происходящее, покорно шла, срываясь на бег, не смея приложить чуть больше сил, чтобы попытаться вырвать руку из хватки демона. Какая-то часть разума Меоны отказывалась верить в происходящее, а другая, словно попав под демоническое влияние, заставляла покорно топать за тварями. Видно, вот так и шли к алтарю Оршана пойманные им, готовые зверски замучить и других, и даже самих себя по приказу извратившегося рассудка. Позади что-то фыркнуло, кусты озарились мертвенным сиянием, с сухим звонким хрустом лопнул небесный камень, зашипела, сгорая, отсыревшая вялая трава. Ударивший в спину жар был как в стеклодувной мастерской. А демоны все тащили Меону в лабиринт кустов орешника, волчьей рябины и уже голых прутьев ивняка. Дальше, к песчаной полосе, за которой начинались те самые флаговые сосны и сосны-кудрявки, про которые мало кто знал, что это мужской и женский вариант одного и того же дерева. Перед песчаной полосой, отмечавшей складку лопнувшей из-за неравномерной усадки земли, демоны резко остановились, отпустив знахарку так внезапно, что она сделала еще пару-тройку шагов. «Вот и все», — подумала Меона. Нечисть переглянулась, и тут первый демон осторожно отодвинул оболочку золотого глаза куда-то к затылку. Под слоем мерзкой, трупной на вид плоти одноглазой башки действительно оказалось девичье лицо. Меона с каким-то недоумением разглядывала и полую, вроде рыцарского шлема, скорлупу внешнего черепа, и довольно милое, если бы не глаза как два куска полированного камня, личико. И уши. Чуточку оттопыренные и немножко заостренные сверху ушки. Демон осторожно вдохнул и выдохнул, прислушиваясь к своим ощущениям. — Ну? — звероногий и хвостатый демон поставил сумку на землю и смотрел на свою спутницу. — Нормально. Но ты бы подождал... — Антигистамином впорюсь, если что, — в голосе того, с аристократической мордой, послышались непонятные Меоне интонации. — И будешь попеременно спать и блевать прямо на ходу. — Не буду, — звероногий продел лямку сумки через нашитые петли, получил что-то напоминающее заплечный воинский мешок и сразу же напялил его на себя. Открывать забрало-глаз не спешил, вняв совету спутницы. Ручницу свою он повесил за ремень на шею и кивнул: — Готов.       Меона с очередным приступом отвращения заметила, что у демона по четыре пальца на руках. Если бы человек уродился с таким проклятием, то было бы хоть что-то, указывающее на истинную природу, вроде недоразвитых пальцев, растущих прямо на кисти ногтей или еще чего. А здесь налицо чуждая гармония, свойственная какому-нибудь животному. Эта подтвердившаяся догадка почему-то сняла ее иррациональный страх, оставив здоровое опасение и брезгливость. Тут что-то как будто оборвалось в голове Меоны, впервые за два года отпуская разум из липкого плена надоедливой боли.