Проделки судьбы

С полночи они расставляли книги по местам — чего-чего, а их у Херегарда оказалось просто немерено, и бардак они учинили нехилый. Марк всё страдал из-за головной боли — ему в последнее время так часто прилетало, что Сейсар было его жаль. Но и оставлять здесь его нельзя было. Херегард из-за этого пребывал в видимом напряжении, в любую минуту ожидая очередной выходки со стороны имперца. Он даже намеренно положил перед его носом гримуар в попытке спровоцировать, но Марк лишь с искренним любопытством ребёнка смотрел на книгу, даже не касаясь той. Озадаченный, Херегард в конечном итоге плюнул на свои попытки экспериментировать с его шатким рассудком. Меродолия сделалась повеселее. Судя по всему, у себя в голове она простила друга за все эти недомолвки, и Сейсар этого, конечно, не понимала, всё пыталась с Мер поговорить, но она казалась такой счастливой, что пока что Сейс решила не ворошить это дело, да и момента как-то не выдавалось. Они все обессиленно рухнули на свои кровати и проспали до десяти часов утра. Впопыхах начали собираться, вялые и растрёпанные, и разделились: кто за припасами, кто к кузнецу, кто ещё по каким делам собирательства. Херегард, загадочно объявив, что найдёт для них удобное средство передвижения, тут же скрылся. Марк пошёл купить рыбы и овощей, а Меродолия и Сейсар решили заточить оружие. Херегард от такого удовольствия отказался — сказал, что ему и так нормально. В кузнице было жарко, пахло потом и углём. У Гловера был помощник, но сейчас он трудился один. Сосредоточенный, он не сразу заметил посетителей. — Гловер! — радостно воскликнула Сейс. — Сейсар! — отвечал кузнец. — Ты запомнил моё имя! — Такое не забудешь! Они рассмеялись, а Меродолия, смущённая столь сердечной встречей, мялась на пороге, переводя удивлённый взгляд с Гловера на Сейсар и обратно. Заметив спутницу Сейс, Меллори поздоровался, и Меродолия, гордо выкатив грудь вперёд, сделалась похожей на величавую заморскую птицу. Она и не знала, что Сейсар успела здесь завести знакомства. — С чем пожаловали? — спросил кузнец, почёсывая бритый подбородок. Тогда они вывалили ему три клинка и два кинжала. Гловер вскинул брови, заинтересованно оглядев каждое изделие. — На заточку? — Так точно. — В дальний путь собрались, смотрю, — тут он взял кинжал Меродолии, покрутил его в руках, подкинул в воздух и ловким движением поймал. — Такой идеальный баланс редко увидишь. Чья работа? Меродолия замялась снова: — Не знаю. — Я понял, — хмыкнул Гловер, разглядывая лезвие в поисках клейма. Лезвие было тонким, как игла, сверкало цветом полированного серебра; рукоять, венчавшаяся небольшим яблоком с алым рубином, идеально ложилась в женскую ладонь. Изделие было весьма любопытным, но нигде клейма кузнец не нашёл, чему был удивлён. — Ну-с, чегось нового? Гловер задал вопрос, чтобы заполнить тишину, и принялся за работу. Тут же раздался стон стали и скрежет точильного камня. Сейсар медлила, поскольку не знала даже, как грамотнее ответить на этот вопрос так, чтобы Гловер в обморок не упал. — Да так… ничего нового. — А брат? — В ближайшее время решим вопрос, — Сейс напряглась, но виду не подала. — Это хорошо-с, я рад. Человек он хороший. — А как Кресций? Она поспешила перевести тему, и удивительно болтливый Меллори с охотой поддался: — Проклятый старик всё больше с ума сходит. Недавно вещал, дескать, стоны он там какие-то слышит из шахты, гробница, мол, какая-то потревожилась, даэдра его разберёт… Любому другому человеку эта новость показалась бы старческим бредом, но Сейсар и Меродолия тревожно переглянулись. Гловер вскоре принялся за эбонитовый клинок. Он, как истинный ценитель оружия, дольше вертел его в руках, чем затачивал. — Да-а, вот это сталь, вот это работа, вот это я понимаю… — приговаривал он себе под нос. Неясно, кого он хвалил: то ли «Разящую сталь», то ли сам клинок. — Работать — одно удовольствие. На клинке Марка его взгляд надолго не задержался — тот ничем особо не выделялся, был совершенно обычным и, можно сказать, даже скучным. Потому Гловер разделался с его заточкой быстро, не растягивая удовольствие, как это обычно делают мастера своего дела под влиянием восхищения изделием. Они видят хорошую работу, и времени потратить на неё хочется больше, чтобы не только привести её в прежнее состояние, но и сделать её лучше, совершеннее. Здесь же Меллори никакого рабочего интереса для себя не углядел, потому этот меч он отдал быстрее остальных. Клинок Сейсар, как отметил кузнец, был капризным — сталь жалобно скулила на точильном камне, не поддавалась ему, работать с ней приходилось деликатно, старательно искать особенный подход. Сейсар удивляло то, что Меллори так отзывался о стали, словно она была живым человеком. — Зря ты думаешь, что клинок — это о стали. Клинок — это о владельце, о характере, о закалке. Клинок — это такая же личность. Он несёт в себе то, что в него закладывают, то, как им пользуются. Многое он черпает от мечника, многое от кузнеца, а что-то приобретает сам в процессе своей жизни. Потому некоторые, как не точи, всё равно никогда не станут идеально острыми, а до каких-то достаточно едва камнем коснуться, и он уже способен прорезать плоть, как нож масло. И это не только о стали — какие-то из них определённо больше хотят крови. Поначалу странно было слышать такие слова от кузнеца — человека, казалось бы, достаточно приземлённого. Но затем вдруг Сейсар начало казаться, что в его словах была определённая доля правды. — И поэтому некоторым меч просто в руку не идёт. Может, не мечник человек — не родился таковым, ну не его вина это. Может, лук, кинжал, посох… но не меч. Она задумчиво глядела на работу Гловера, не прерывая его повествования. Ему, закоренелому ремесленнику, кажется, нравилось в кои-то веки разговаривать с кем-то из своих краёв. Он даже спрашивал, как там в Скайриме — по-прежнему ли холодно? И Сейсар с Меродолией, поёжившись, отвечали, что да, всё ещё холодно, да так, что аж кости болят, а челюсть сводит судорогой. Меллори смеялся, но говорил, что здешний климат ему ещё менее по душе, хотя Скайримский более неоднородный, зато родной. — Морозы Скайрима — это как объятия своенравной, но любимой жены. Ветра Солстхейма — это как оплеуха от стервозной любовницы. Сейсар и Меродолия рассмеялись — Гловер был доволен сказанным. Он выдал им их клинки, и они рассчитались. Меллори сделал для них неплохую скидку, и Сейсар, приличия ради, решила настоять на полной оплате. Гловер же ещё больше расщедрился: — Иди-иди, тебе понадобится, тебе ещё брата искать! Счастливой дороги, куда бы вы ни направлялись! Они улыбнулись ему напоследок, пожелав удачи, и покинули кузницу с бритвенно-острыми клинками, искренне довольные его работой и корыстно тем, что кузнец всё-таки решил не брать полную сумму. Меллори заметно поднял им настроение, и Сейс даже начинало казаться, что, может, не всё так уж и плохо. Даже несмотря на то, что ехать им предстояло в ночи — не очень уж приятный вариант, но Херегард головой ручался, что обеспечит им безопасность всеми силами. Он был прав в том, что медлить больше нельзя было, они и так прилично уже задержались. Тем более, когда теперь вдруг по их следам ходит Мораг Тонг, на одном месте нельзя долго находиться. О том, что эти ребята при большом желании могут их из-под земли достать, Сейсар старалась не думать. Здесь нашёлся и Марк. Судя по его виду, он был несколько сбит с толку происходящим и всё никак не мог понять, почему всё вокруг такое странное. Свою миссию, тем не менее, выполнил — добыл определённое количество припасов в дорогу. По прибытии домой они вдруг обнаружили, что не купили травы, которые Херегард просил взять на рынке. Гловер так заболтал Сейсар с Меродолией, что они совсем забылись, а Марку так и вовсе соответствующих указаний не дали. — Что ж, — горестно вздохнула Сейс, потирая лоб ладонью, — давайте-ка вы пойдёте на рынок, а я соберу наши вещи и аккуратно упакую всё в походные сумки. — Может, легче тогда послать на рынок кого-то одного, а тебе помочь? — предложила Меродолия. — Легче, — кивнула Сейс, — но мне, по правде, помощь не потребуется, я бы предпочла хоть лишние полчаса побыть без вас. Она отшутилась, но в шутке была доля правды. Слишком много эмоциональных потрясений было пережито за последние несколько суток, причём многие из них были связаны с разладом внутри команды. Сейсар не помешало бы побыть одной, им пошло бы на пользу провести некоторое время вдвоём. Как раз, может, Марк оживится — рядом с Меродолией невозможно долго оставаться угрюмым. На том и порешили — уныло Мер и Марк поплелись обратно в город. Марк с любопытством зачитывал ей вслух список, удивляясь столь диковинным названиям. — Знаешь, «удушающая трава» не звучит очень приятно. Или, например, «горьколистник»… неужели у этих эльфов всё так или иначе должно быть связано с чем-то скорбным? Меродолия пожимала плечами и заинтересованно озиралась по сторонам, разглядывая внимательно всё, что попадало в поле зрения. — И жилища у них странные. — Не говори. Всё странное, — вздохнул Марк, убирая в карман список необходимых ингредиентов. — Кстати, мне вот что интересно… что случилось вчера после того, как я отрубился? Я совершенно ничего не помню, а Сейсар как-то не горит желанием рассказывать… Меродолия вздохнула, предвкушая долгий разговор. Неудивительно, что Сейс не хотела — необходимость пересказывать одно и то же угнетает. Тем более, когда речь о прошлом Херегарда. Но по дороге до рынка всё равно занять себя чем-то надо, пусть даже таким разговором, по мере которого Марк то бледнел, то краснел, то зеленел — Мер было забавно наблюдать за ним украдкой, хотя тема для разговора была отнюдь не весёлой. Он слушал это всё и чувствовал, как что-то странное шевелится у него на душе, скоблит когтями грудь со внутренней стороны. Родители Херегарда — маги из дома Телванни, самого паршивого из всех, были замешаны в каких-то междоусобных данмерских разборках, и за это отец его поплатился жизнью; он тронул нечестивое колдовство, и за это поплатился жизнью матери. Отвращение вдруг сменялось искренней жалостью. Марк по-прежнему не доверял эльфу, но теперь хотя бы он понимал причины такого скрытного и сурового поведения. Теперь его образ виделся Марку в совершенно другом свете. Он испытывал некое подобие светлой тоски, самое настоящее компанейское сопереживание, как если бы Херегард не был этим противным тёмным эльфом, кощунственным колдуном, закрытый образ которого теперь складывался мозаикой в неутешительную картину человека одинокого и отчаянного. А как известно, самые страшные люди на свете — те, что отчаялись; те, что потеряли всё и более не страшатся потерять ничего; те, кому лишения — такая же привычка, как опадение златых листьев длинностволых берёз по осени, событие грустное, но естественное. — Ужель сочувствуешь своему неприятелю? — не без иронии заметила Мер. — Как же не сочувствовать? Я всем сочувствую. — Значит, добрый ты слишком. Я не про эту ситуацию, а вообще. — Может, и так. Но я не хочу лишний раз проливать кровь. Если проливаю — и то жалко, живое же. Меродолия тихо хихикнула себе под нос — встречный ветер унёс с собой её смешок, не донеся до слуха Марка. Странно ей было осознавать, что в их-то мире, в их-то время может существовать кто-то с таким мировоззрением. Он видел самую настоящую бойню, сам не раз сносил головы с плеч, заживо сжигал заклинаниями, но ему всё ещё жалко? В голове не укладывалось — она-то давно растеряла то, что называется жалостью. Помнится, был уже между ними такой диалог… Меродолия задумалась тогда о сказанном, но ненадолго — пучина событий накрыла её с головой, не оставив особо времени для размышлений над собственным поведением. И сейчас его не было тоже. Она, в сущности, и не хотела думать об этом — разве нужно было что-то менять, когда всё и без того хорошо, без лишних движений и копошений? — Неужели тебе не жаль собственного друга? — вдруг спросил Марк. Меродолия опешила: — Что? Жалко, конечно! Неужто меня за монстра держишь? — Нет, конечно нет. — вздохнул Марк. Он давно не питал по отношению к Меродолии какой-либо настороженности или неприязни — со временем они привыкли друг к другу. Он ценил в ней преданность Сейсар и их общему делу, упорность и самоотверженность, но её «методы» не были ему близки. Он считал, что Меродолии не стоит продолжать идти тем кровавым путём, которым она идёт столько лет, потому что привыкла идти по нему — он надёжен и проверен, но верен ли? Не делает ли она это от боязни перемены, неизвестности? Ведь тем и характеризуется взрослый человек, что он готов свернуть с проторенной дорожки, испробовать другой способ, чтобы посудить в сравнении, что ему подходит больше. Но Меродолия такого не делала — как казалось Марку, Мер просто топталась на месте, потому что так было наиболее безопасно для неё самой. — Это какой-то кошмар. Я не представляю, как он пережил такое. Столько боли… — Старина Херегард всегда был крепким орешком, — промурлыкала под нос Мер. Они шли по узким улицам меж домов, своими хитиновыми панцирями напоминая спину какого-то замершего в песке гигантского насекомого, и Меродолия явственно чувствовала, как постоянно оглядываются на них любопытные глаза. Она чувствовала их затылком, но никогда их взгляды не пересекались — Меродолия намеренно не смотрела в их сторону, позволяя местным данмерам, сомнительным и приличным, жить в иллюзии контроля и превосходства над чужаками. Марк, вероятно, не замечал всего того, что происходило вокруг них в деталях, пока они шли и беседовали, но у Меродолии такие вещи вошли в привычку — инстинкты убийцы не могли подвести её. Она шла, слушая одним ухом Марка, другим — тихие шепотки и обыденные разговоры, пока вдвоём они не достигли рыночной площади. Вот она, заветная земля, в которой кроется суть их миссии. — Купить алхимические прибамбасы, — констатировала Меродолия с уверенностью военачальника, — давай ты, скажем, налево, а я направо. Или ты смущаешься походов налево? — Я… — Марк помедлил, хлопая на неё непонимающими ресницами. — Да мне, право, всё равно. — Сколько там этого горьчелистника кусков надо? — Горьколистник, — вздохнул Марк, потирая лоб и предвкушая неприятности, — два пучка. — Пр-ринято! В своей излюбленной манере Меродолия круто развернулась на каблуках и бодро зашагала направо, широко размахивая руками. Марк проводил её взглядом, пронаблюдав за тем, как скрылась её аккуратная фигура в пыльном плаще в толпе серокожих эльфов, и сам пошёл по своим делам. Меродолия шагала весело, присвистывая себе под нос, пока не нашла нужный прилавок. Торговка, необычайно высокая данмерка статного возраста, не без толики коренного высокомерия взглянула в веснушчатое лицо, просунувшееся вперёд, и заявила, что такой травы у неё нет. Новости эти Меродолию не обрадовали, но торговка направила её к следующему прилавку. Добраться до него было заданием посложнее — пришлось продираться через очереди ворчливых горожан, которые бросали ей в спину обидные слова, но Мер они никак не задевали. Её интересовал лишь пункт в списке покупок, который необходимо было выполнить. Потому, как только заветные два пучка горьколистника оказались у неё в руках, Меродолия вздохнула с чувством выполненного долга и поспешила скрыться, пока некоторые особо недовольные лица не решили совершить акт возмездия над её пронырливой рыжей головой. — Ай, с Марком же не договорились, где встретиться… — пробубнила себе под нос Меродолия, а затем скучающе зевнула во весь рот и потянулась, стоя на носочках. День был просто чудесным, особенно по меркам всего того, что произошло ранее. После эмоционального потрясения, связанного с откровениями Херегарда, она чувствовала себя точно заново родившейся, и плевать ей было, даже если она обманывается. Даже если то, как она продолжала видеть старину Херегарда в своей голове, было лишь его надуманным образом, Меродолии было всё равно — она никогда не стремилась сделать картинку в голове максимально приближенной к реальности, поскольку находила реальность очень уж прозаичной и непривлекательной. Зато в голове… в голове можно строить какие угодно перипетии. И тут что-то вдруг спугнуло её возвышенное настроение, какая-то крошечная деталь, выбивающаяся из картины, но её острое зрение не сумело уследить, где же таилось неладное. Это было подобно внезапному шороху птичьих крыльев в совершенно безжизненном лесу — так, в этой суете одинаковых лиц и одежд, Меродолия учуяла что-то из ряда вон выходящее. Настороженно двинулась вперёд, вглядываясь в силуэты, и затем вдруг уловила низкорослую фигуру, спешащую против от Меродолии. Она юркала меж чужих тел и то и дело пропадала, словно за широкими стволами деревьев молчаливого леса. Мер, движимая ничем иным, кроме как чистым чутьём, ускорила шаг, но не бросилась бежать следом, чтобы не спугнуть это диковинное животное. Она шла, наступая точно на те места, где ступала его спешная нога, и глядела перед собой, почти что не моргая. Что же ты такое, о дивный зверь, затерявшийся в долине пепла и хмурых серых лиц? Ей не терпелось это узнать. Но чуткое животное ощущало опасность, идущую за ней по пятам, старалось обмануть её, но против опытной Меродолии подобные трюки уже не действовали. Их разделяло меньше десятка метров, когда фигура завернула за угол. Тогда Меродолия чуть ли не прыжком стремительно преодолела всё то расстояние и вихрем нырнула вслед за ней во тьму узкого переулка. В нос ей ударил смрад помоев, но в трансе охоты её даже не волновало то, что она может замарать свои новые сапоги; переулок расширился, вывел их на пустынную улицу, озарённую тусклым дневным светом, и тогда лицо обернулось к ней. Меродолия чуть не ахнула, признав в ней лицо ребёнка, которого видела недалеко от дома Херегарда накануне ночного нападения. Глаза ребёнка озарились животным страхом, когда он увидел замершее лицо своей преследовательницы. — Паршивец! — пророкотала она не своим голосом, тут же кидаясь на него, догоняя в одночасье и больно выкручивая руку. — Не надо! Отпусти! — взмолился мальчуган лет одиннадцати, рьяно отбиваясь. Он тихо пискнул, краем глаза зацепив неприветливо сверкнувшее остриё кинжала, пронзившее воздух в опасной близости от его уха. Меродолия грубо развернула его, вдавила предплечьем в стену так, что бедный мальчишка едва доставал носками до земли, и метнула в него свирепый взгляд. — Что ты здесь делал? Скажи мне. — Сэра! Сэра, пожалуйста, я ходил по делам! — По каким, даэдра тебя подери, делам? — На рынок, сэра, ничего плохого я не делаю! Я не воровал! Мальчишка зарыдал, когда кинжал угрожающе дрогнул в руке Меродолии, который она держала, приподняв над головой — ей стоило только опустить руку, как лезвие без проблем войдёт в его глазницу. Он отбивался, бил ногами о стену, пытался достать Меродолию, руками силился снять её руку со своей, но откуда-то в ней проснулась почти что нечеловеческая сила, которая удерживала тело маленького данмера на месте. — Ты убегал от меня. Ты помнишь меня. — Я не… — Что ты делал у старого дома Телванни? Отвечай мне, пока я не положила у порога дома твоих родителей твою голову с вырванным языком. Он залился слезами ещё сильнее, перестал сопротивляться и просто рыдал надрывно, но Меродолия была терпелива. — Сэра, у меня н-нет родителей, — рыдая, отвечал мальчишка. — Я… м-мне заплатили за сведения о в-вашем доме… — Кто? Кто заплатил? — Я не знаю… Она встряхнула его так сильно, что мальчишка больно ударился затылком о стену и взвизгнул криком загнанного зверька. — Я не знаю! Сэра, Азура видит, не знаю! Какие-то м-меры… на них не было знаков н-никакого из д-домов, но они сказали, что заплатят мне, если я прослежу за… — Какие сведения от тебя потребовали? — Распорядок дня, к-кто, сколько, что делают… — И что ты им сказал? — Сказал, что с вами данмер, мужчина-маг, девушка со шрамом и б-белыми волосами, ещё одна девушка нордской наружности… что вы ищите что-то в доме… Меродолия прищурилась, не сводя с него взгляда и обдумывая сказанное им. Неким личностям понадобилось нанять случайного шпиона, чтобы не рисковать своими, и проследить за чужаками, которые сумели открыть запечатанный дом Телванни, стоявший на окраине города нетронутым несколько десятков лет… затем пришли Мораг Тонг, выгадав самый уязвимый момент — ночь, когда всем положено восстанавливать силы. Ей вспомнилось, что рассказывал Херегард, и ужасная догадка осенила её. «Он продал нас Редорану, мерзавец. Кому ещё потребуется нанимать Мораг Тонг, чтобы устранить странных чужеземцев, проникнувших в дом давно устранённого конкурента? Ещё и с данмером.» И тут её охватила бурлящая ярость, кипятком вскипевшая в венах. Она обжигала ей грудную клетку, ударила больно в нос: из-за этого мелкого предателя на них напали, ранили Марка, подставили угрозе жизнь Сейсар. Рука с кинжалом дрогнула, когда Меродолия сжала его сильнее, уже не слушая всхлипы маленького данмера. Она дышала тяжело и часто, силясь успокоить себя. Одно точно движение, и парень покойник, но что-то не давало её руке двинуться, как если бы чья-то невидимая длань схватила её запястье, удерживая на месте. Меродолия силилась сделать то, что сказал ей первоначальный порыв — всадить кинжал прямо в глаз, продвинуть вглубь, до самой рукояти, увидеть, как запачкается кровью его лицо, как он упадёт бессильно к её ногам. Как же сильно хотелось ей отомстить, стоило только картинам недавнего нападения воскреснуть в памяти, стоило только образу Сейсар предстать перед глазами… но Меродолия опешила, осознавая, что её никто не держит: она сама не даёт себе двинуть рукой. Она глядела в лицо эльфа, заливающегося слезами. Он уже смирился со своей участью и безмолвно плакал; лицо его опухло, покраснело, грудь быстро и рвано вздымалась, потому что ему трудно было дышать — он рыдал, и Меродолия пережимала ему горло. Он не видел, но взгляд её разительно изменился, когда она представила себя на его месте, ведь, что греха таить, она и была на его месте, промышляла делами и хуже, будучи без нормальной опеки с раннего детства. Она, как никто другой, знала, что мальчишка не соврал — он действительно был сиротой. Будь он лжецом, он не пошёл бы, рискуя собственной жизнью, шпионить за чужеземцами. Он бы отбивался сейчас, сражался за свою жизнь, но он знает, что виновен, потому смиренно ждёт своей кары. — Меродолия, что ты делаешь?! Знакомый голос вывел её из транса. Она посмотрела на мальчишку таким взглядом, словно видит его впервые в жизни, и незамедлительно отступила, опуская кинжал. Эльф упал задницей на землю, закашлялся, всхлипывая, и взглянул наверх. Взгляд его был полон непонимания и ужаса. — Иди вон, пока я не передумала. Парень раскрыл рот, но просидел на земле не долее трёх секунд: он чуть ли не прыжком взметнулся, загребая под себя землю, и помчался, что есть мочи, прочь, без оглядки. Меродолия не смотрела ему вслед. Она глядела перед собой некоторое время, а затем медленно убрала кинжал в ножны. Марк незамедлительно подступил к ней: на лице его тоже сиял ужас. — Ты чуть не убила ребёнка! Ты в своём уме? О, великий Акатош, да как ты вообще… — Я бы не убила его, — прорычала Меродолия, поднимая на Марка злобный взгляд исподлобья. — Не убила бы, слышишь? Под этим взглядом Марк тут же замолк, не смея даже моргнуть. Его удивило то, что он видел у Меродолии в глазах: он поклясться мог, что, помимо гнева на себя, на него и на данмерского ребенка, он видел там ползучую тень тоски. — Парень выдал нас Редорану, — пропыхтела Мер, силясь успокоиться. — Это из-за него на нас напали ночью. Марк чуть было не уронил челюсть, и тут же отступил от Меродолии на шаг, запуская руку в волосы. То, как жутко ему стало в этот момент, было видно невооружённым глазом: взгляд его бегал туда-сюда, словно ища спасения. Он ощутил себя загнанным в угол, и начал вслух ругать всё, что каким-либо образом могло быть причастно к его положению: себя, Херегарда, Солстхейм, Алдуина, Харкона. Марку понадобилось время, чтобы вернуть хоть какие-то крупицы самообладания. Меродолия молча наблюдала за ним, и взгляд её делался всё тяжелее. Думала она сейчас совершенно не об этом, а о том, почему не смогла сделать того, что должна была. Ведь предательство — тяжелейшее из преступлений, и платить за него следует соответствующе, но мальчишка на воле. Неужели то, что называется жалостью, не было ею всё-таки растеряно? Жалко, да, ей было его жалко! Но как, почему? Она стояла в полной растерянности, не в силах понять, было ли это потому, что она увидела в нём себя, или потому что он был всего лишь ребёнком. — Ты меня вообще слушаешь? — злобно вопрошал Марк. — Мне было его жалко, — с восхищением произнесла Мер, поднимая голову. Тут уже опешил Марк: его тревога отступила, когда он увидел то, чем наполнились глаза Меродолии. Он сам себе поверить не мог, что видел в них столь чистое сияние: они переливались глянцевым сиянием морской синевы, сияли бликами насыщения, любви к жизни, и тот шторм, что он видел в них несколько минут назад, стих так же внезапно, как наступил. Для Меродолии такие перемены настроения не были удивительными, но дело здесь заключалось в совсем другом: Меродолия была рада тому, что чувствует. Не менее был рад и Марк — он думал, что она не внимала его словам, утратил было надежду что-то поменять в её мировоззрении… но оказывается, не так плоха Мер, какой пытается казаться. Он улыбнулся ей мягко, как удовлетворённый наставник, и решил пока не ворошить те тревоги, что одолевали его, и предложил просто пойти домой — там уж они и разберутся, что делать дальше. По приходе домой они обнаружили Сейсар и Херегарда. Новости не терпели отлагательств, но Херегард перебил их: — Прежде, чем вы начнёте, я должен вам кое-что показать. Вот тогда и говорите, что хотите. Марк и Меродолия были заинтригованы и проследовали вслед за Хегерадом на задний двор, Сейсар шла за ними. Как только они вышли на улицу, Мер и Марк оба застыли в замешательстве. Перед ними предстали четыре странных существа: двуногие ящеры с большими головами. Разинув широкие пасти, розовыми языками они хватали сухие колючие ветки, оплётшие ограду, и не без удовольствия уничтожали. Они издавали тихое урчание и едва шевелили маленькими передними лапами, согнутыми в локтях, обтянутых чешуей. Животное казалось до смешного несуразным, словно какой-то ребёнок нарисовал его в книге, и оно сошло со страниц такое, какое есть. Их большие лапы с огромными когтями оставляли глубокий след от трёх пальцев в земле. Херегард невозмутимо потянулся рукой в сумку, выудил из неё свёрток, шуршание которого сразу же привлекло внимание четырёх рептилий: все восемь глаз обратились в его сторону, и они замерли, словно в камне. Данмер кинул им шмат какого-то тёмного цвета мяса, и с рычанием они бросились на него, сбиваясь в кучу и выталкивая друг друга. — Это гуары, — прояснил он, как будто это что-то могло в действительности сказать. — Надеюсь, это наше пропитание? — отшутилась Меродолия. — Не совсем. Ландшафт и климат Морровинда не подходят для лошадей, поэтому у нас есть свои способы передвижения. Гуары — один из них. Ящеры были меньше человеческого роста, но, судя по всему, обладали исключительно твёрдыми черепами и хребтами. — И как на них ездить? — спросил Марк. — Так же. Седло и узда. — А они, эм… кусаются? — выглянула Мер, подаваясь чуть вперёд. — Если будешь с ними нормально обращаться — то нет. Иначе откусит руку. Они вздохнули, задумчиво чеса затылки, а затем обернули взгляды на Сейсар. — Ну что вы на меня так смотрите? Я уже и пешком согласна, если нет иного выбора. Да, это, конечно, не привычные нам лошади… но что уж делать. Судя по всему, Сейсар уже прошла через круги отрицание и принятие, и теперь готова была поехать даже на столь сомнительном и непривлекательном существе. Тут Меродолия заявила деловито: — А что, мне, впрочем, даже нравится наша животина! А то всё лошади да лошади. В жизни всё надо попробовать! В том числе покататься на странной твари, которая в любой момент может скинуть тебя с седла и задавить хвостом. Марк невесело хмыкнул. Ящеры разошлись в разные стороны, расправившись с мясом. Один из них завалился набок у ограды, носом зарываясь в пепел и звучно зевая. Должно быть, в этом странном представителе местной фауны тоже было своё очарование. — А они не убегут? — задумалась Сейсар. — Они, может, шаловливые, но совершенно ручные. Я арендовал их, ещё и умудрился скидку выпросить. Оставить надо будет у одного из заводчиков. — А если решишь угнать? — Ну, ты уже знаешь, у нас тут всё просто решается. Тут Марк прокашлялся, и Херегард с Сейсар обернулись на него. — Ах да, точно, — Меродолия тут же опомнилась, озадаченно потирая лоб. Херегард своими гуарами совсем сбил с толку. — В общем, у нас для вас новости не самые хорошие. Они вернулись в дом. Лицо Херегарда тут же преобразилось, стоило ему услышать новости. Тягостное молчание повисло между ними. Он хмурился, мрачнея, но и Сейсар не нашла весть приятной, не хватало им только в политические интриги встрять. Она украдкой взглянула на Марка, но тот, кажется, не собирался в излюбленной манере начинать винить во всех бедах Херегарда. Который всё ещё упрямо молчал: мысли сновали в уголках его разума, но он решительно не знал, как можно выкрутиться из всего этого, кроме как покинуть дом как можно быстрее. — Если мы продолжим оставаться на месте, то столкнёмся с Мораг Тонг. И чем чаще мы будем с ними сталкиваться, тем меньше наши шансы на выживание. Посему необходимо выезжать. — Нам нужно как-то… временно остановить преследование. Что может заставить Редоран сделать это? — размышляла Сейсар. — Моя смерть. Все замолкли, удивлённо посмотрев на Херегарда. — Они видят во мне ту же угрозу, что видели в моём отце. Они не хотят, чтобы мне досталось то, что он оставил в доме. Потому и будут стремиться избавиться от меня. Сейсар не смогла пропустить мимо уха тяжёлый вздох Марка, зато смог Херегард. Он и сам был озадачен и напряжён — не то, что бы ему хотелось подставлять опасности аж три жизни, одна из которых — Драконорожденная, другая — Меродолия. Но если Редорану надо, то они добьются своего — Херегард знал это. Данмерское упрямство, смешанное с принципами Великих домов. Может, если незамедлительно покинуть Воронью Скалу, они отменят преследование. Это была его единственная надежда, в остальных случаях хоть сам в могилу ложись. Всё ещё находясь под пристальными взглядами своих компаньонов, полными недоумения и испуга, он рассерженно махнул рукой самому себе и приказал: — Собираемся. Они покинули дом сразу же, как только взвалили все свои вещи на свои и ящеров спины. Печать снова активировалась, и дом остался таким же безлюдным, как и всего несколько дней назад, и мало что напоминало о человеческом присутствии, бывшем здесь. Разве что снятый слой пыли и паутины.

* * *

Дорога была достаточно тяжёлой: гуары передвигались странно, к ним пришлось долго привыкать. От их манеры ходить постоянно подпрыгиваешь в седле, и уже после пары часов такой езды Сейсар начала чувствовать, как потихоньку отбивает себе бёдра. Она была уверена, что была такой не одна, и остальные лишь хорошо держались. Меродолии гуар попался какой-то прямо-таки несносный, его постоянно заносило в совершенно ненужном направлении, и она, привыкшая к холоднокровному спокойствию (по отношению к ней единственной) Тристана, иногда начинала по-настоящему злиться. Дорога то вздымалась, ведя их через возвышенности, то опускалась обратно, петляя меж редких лесополос. Пейзаж был дико неоднородным: вот здесь лес, а неподалёку уже какая-то небольшая гора, после которой — пепельная пустыня, ведущая к холодному побережью, где свистят колющие ветра. Мер просилась свернуть чуть левее, проехаться вдоль моря, поскольку хотела полюбоваться на пейзаж, но остальная часть команды была против — погода стояла сквернейшая. Они переночевали в лесу, посменно дежуря, и утром снова двинулись в путь. Херегард не особо любил останавливаться, тем более сейчас, зная, что опасность никуда не делась, и достигнуть места назначения им нужно как можно быстрее. Его тяготил груз ответственности, случайно лёгший на его плечи — следом за ним ехали три простофили, изумлённо озирающиеся по сторонам и вслух обсуждавшие скудную флору и фауну Солстхейма. Вот поэтому он и не любил путешествовать в компании, всё это ненужная обуза, лишние отвлечения, очередной грех на душу. Он даже поймал себя на мысли, что лучше бы они просто ему заплатили, а он сам разобрался, что там происходит с этим их Мираком. Во время одного из долгих привалов на небольшой равнине, усеянной редкими и тонкими деревьями, где периодические порывы ветра приносили в лицо пепел со снегом, они разговорились. Херегард, как свойственно ему, по большей части хранил молчание, вставляя одно-другое слово и задумчиво хмыкая себе под нос. Они грелись у костра, как вдруг Марк спросил: — Как тебе удалось стать таким сильным? Неужели вечные тренировки? Херегард посмотрел на него своим обыденным мрачным взглядом: — Ага, а ещё пара-тройка десятков тяжёлых лишений в жизни, но это так, пустяки. Марк поёжился и потупил взгляд, понимая, что ляпнул глупость. — Я неправильно выразился… — Я понял, о чём ты. В любом случае, парниша, без практики тебе никуда. Поэтому я здесь. — Я буду практиковаться с тобой? — удивлённо ахнул Марк. — Тебя не устраивает? Прости, кандидатур более подходящих на роль волшебной школы на выезде я не вижу. Марк почесал затылок, опуская взгляд. Доля истины в словах Херегарда была, конечно, вот только Марк сам себе не мог признаться в том, что данмер этот не только не вызывал доверия, но и вселял в него некоторый страх. Никогда не знаешь, что он может выкинуть. Может, в тренировке с ним и помереть недалеко — кто их знает, эльфов этих, да ещё и Телванни? Даже недовольство своё он не знал, как выразить. — Ну, ты его совсем запугал, — не выдержала тихого смешка Сейсар. — «Учитель Херегард», дивно же звучит, нет? — Меродолия подхватила вслед за ней. В итоге Марку под этими тремя улыбками сделалось неуютно: ему показалось, будто они его высмеивают, и от этого чувства он отделаться не мог. — А как насчёт вступительного испытания? Херегард серьёзно поглядел на него: — Хочешь устроить тренировочный бой? — Почему нет? Не то мы зачахнем до того, как увидим Мирака. Херегард вскинул брови, Меродолия тихонько присвистнула. — Решил публично поударять в грязь лицом? — Меродолия! — шикнула на неё Сейсар, но та лишь задорнее рассмеялась. Херегард принял своеобразный вызов. Марк уже начинал жалеть о сказанном, но Херегард поспешил его успокоить, заявив, что эта тренировка поможет ему оценить масштаб работы. Они встали и решили было отойти подальше от привала, как вдруг Сейсар поднялась и последовала за ними. — Стоять! Я тоже с вами хочу. — Сволоты, бросили меня, да? А я что делать буду? — заворчала Меродолия, обиженно складывая руки на груди. — А ты засвидетельствуешь их поражение и поможешь привести их потом в чувство, — хмыкнул Херегард. Марка поразило то, что его совершенно не смутило наличие целых двух оппонентов. Он не сомневался в том, что в бое один на один проиграет данмеру, но Сейсар на его стороне была серьёзным преимуществом. Неужели Херегард был настолько уверен в собственной победе? — Ладно, меня это тоже устраивает, — хихикнула Мер. — А ты уже знаменуешь наше поражение? — усмехнулась Сейсар, потягивая руки. — Давай так, если мы сможем тебя победить, то ты нам… будешь что-нибудь должен. Хоть выпивку. Не знаю, пока не придумала. — Без проблем, — пожал плечами Херегард и тут же спокойно развернулся, отходя от их привала. Марк и Сейсар зашагали следом за ним. Марк украдкой глядел на Сейс, с удивлением обнаруживая пламя азарта, которое охватило её. Он же был далеко не так уверен, как она. Можно сказать, ему даже было страшно, какую западню может выкинуть данмер, раз уж он так невозмутимо держится. Меродолия глядела им вслед. Они отошли на расстояние достаточное, чтобы случайно не снести лагерь, но чтобы при этом она всё спокойно могла лицезреть. Затем оппоненты отошли на почтительное расстояние друг от друга, Херегард даже позволил им встать с разных сторон. Сейсар остановилась справа, отсчитав ровно пятнадцать шагов, то же самое сделал Марк слева. Он видел, как прямая фигура Херегарда стоит посередине, никак не меняясь в лице. Холодок прошёлся по спине имперца, но он стоял и ждал команды. Херегард испустил из ладони небольшой шарик света, отправив в воздух над своей головой. — Он продержится ровно тридцать секунд. Как только погаснет — нападайте, бестолочи. Марк не слышал и не видел, но мог почувствовать, как задорно хмыкнула Сейсар, со звоном доставая из ножен клинок. Нетвёрдой рукой он сделал то же самое, обеими ладонями обхватив рукоять. Он не сводил глаз с Херегарда и этого мерцания над его головой. С каждой секундой оно становилось всё более тусклым, медленно меркло, и рука Марка дрогнула боязливо в какой-то момент. «Чего я так боюсь? — спросил он у самого себя, — ведь это всего лишь тренировка, в моей жизни были бои и пострашнее». Но это не сильно помогло ему успокоиться. Сейсар же не терпелось сорваться с места — ей было интересно, как долго он, весь такой гордый, сможет продержаться против них двоих? В памяти его ещё надолго будет жив момент, когда свет наконец погас. Всё сразу же пришло в движение: ту’ум сотряс землю, и Сейсар преодолела расстояние между ней и Херегардом быстрее, чем Марк успел моргнуть, но данмер пропал быстрее, чем Сей нанесла хоть какой-то удар. Выругавшись, она стиснула в руке клинок и оглянулась по сторонам. Херегард, конечно, исчезновением выиграл себе некоторое время, но не учёл того, что, будучи невидимым, всё равно оставляет следы ног на снегу. Сейсар бросилась в его направлении, занося меч. Марк тотчас ринулся в ту сторону, но на полпути под ним вдруг что-то взорвалось, и он, как и завещала Меродолия, рухнул лицом в снег. Он в панике понял, что не может пошевелить никакой из конечностей — тело точно не принадлежало ему. Он слышал, как сталь ударяется о сталь, но не мог даже моргнуть. Как Херегард успел поставить ловушку?! Просто немыслимая скорость. Эффект невидимости спал с него, стоило только Сейсар совершить атаку в нужном направлении. Херегарду нужно было отделаться от неё как можно быстрее: совершив обманную контратаку, он заставил её уйти в оборону, и тотчас бросил ей под ноги огненный шар. Он взорвался между ними: Сейсар поспешно отскочила, обнаружив, что теперь их с Херегардом разделяет больно уж неудобное расстояние. Она видела, как спешно он зашевелил губами, читая заклинание, и как засветилась ярким голубым сиянием его свободная ладонь. «Вот же хрен продуманный», — цыкнула Сейсар, готовясь к худшему. Но «худшее» выдалось больно уж непредсказуемым: белая пелена опустилась на их тренировочное плато, засвистел ветер, поднимая в воздух снег. Ярким снежным вихрем закружилась вокруг них буря, в которой снова пропал Херегард — его не было видно нигде. Сейс почувствовала, как замерзают её губы, стучат челюсти, леденеет меч — не будь на ней перчаток, она выронила бы его сразу же. Мелкие льдинки замешались в этом вихре, больно резали кожу, снег налип на ресницы. Сейс ойкнула тихонько, чувствуя царапины на лицах, которые тут же кусал свирепствовавший мороз. Холодно было настолько, что воздуха в лёгких стало не хватать. Херегард таким образом планировал лишить боеспособности их обоих, но и у Сейсар были свои козыри на такой случай. — LOK-VaH-KooR! Ту’ум снова пророкотал в воздухе, и через несколько мгновений буря, которую напустил данмер, рассеялась, но холод всё ещё до боли щипал шею и лицо, сковывал тело, не давая полноценно двигаться. Не без разочарования Сейс заметила, что Марка из строя вывели чрезвычайно быстро — всего-то не посмотрел себе под ноги. Херегард вышел из белого тумана, крепко сжимая меч, и незамедлительно напал сбоку. Ему показалось, будто бой их слегка затянулся — по крайней мере, дольше, чем он планировал. Сейсар видела, как возвёл он руку, готовясь выпустить заклинание — и как он только успевает? — но не позволила ему этого сделать, больно резанув его по ладони. Данмер нахмурился, почувствовав, как кровь обожгла ладонь. Она капнула на снег, тёмно-красной кляксой расплываясь под ногами. Здесь-то он, по всей видимости, и перестал сдерживаться, и сделал выпад настолько резкий, что Сейсар, вытаращив глаза, пришлось отступить на почтительное расстояние, но клинок данмера тут же снова сверкнул перед глазами — едва ли она успела отразить атаку. Она была поражена обилием заклинаний, которые демонстрировал Херегард, но не менее удивительными были его боевые техники, отточенные многолетним мастерством. Он рискнул начать решительное наступление, при этом открыв свою левую сторону и не читая заклинание — легкомысленное допущение, которым можно было бы воспользоваться! И Сейсар собиралась было это сделать, перехватывая атаки, но следующий выпад Херегарда стал для неё роковым: хитрый эльф пустил по лезвию разряд молнии, больно поразивший её. Громко ахнув, Сейсар выронила меч, и больше ничего сделать не успела: в глазах померкло настолько быстро, что в дальнейшем она с трудом могла вспомнить, как вообще закончился их бой.