Tom and Jerry

Bishop Briggs — Never Tear Us Apart

Кровать такая широкая, такая мягкая, и я буквально растекаюсь по простыни. Я даже не пытаюсь пошевелиться, осмотреться, встать — я знаю, что так нужно, и просто лежу, глядя на окно. За ним быстро плывут тёмные облака, заслоняя солнце. На улице наверняка пахнет дождём. Скоро гроза. Я не люблю грозы — они приносят чувство незащищённости, даже страха. Краем глаза вижу, как у двери мелькает тень, медленно поворачиваю голову и застываю с открытым ртом. — Фрэнки, — до меня доносится томный голос, — скоро гроза… Не знаю, чего я хочу больше — немедленно сбежать или броситься к нему, ныряя в омут с головой. Я в очередной раз с ужасом осознаю, что люблю парня. Вот он, мой любимый парень, стоит передо мной в любимых узких чёрных джинсах и чёрных кедах, но без рубашки. Его взгляд темнеет от возбуждения, пряди угольных волос спадают на лицо, и в комнате становится всё темнее, и она погружается во мрак. Мне нельзя его хотеть. — Фрэнки… — он склоняется надо мной, и я вдыхаю его, почти прикасаясь губами к выступающим ключицам. Я погружаюсь во мрак. — Ты же был плохим мальчиком… — томно шепчет он, и мне хочется кричать о том, что да, я был очень плохим, и ему нужно принять меры и дальше пытать меня вот так, но я молчу, закрыв глаза, и пытаюсь бороться со своей тёмной стороной. Мне нельзя его хотеть. Мне нельзя его любить. Парням нельзя любить других парней. Нельзя. Светящийся зигзаг разрезает небо пополам, и гремит гром. — Молчание — знак согласия, — с лёгкой ухмылкой произносит он, и я умоляюще смотрю на него, как на икону. Непонятно только, о чём я его умоляю — остановиться или продолжать. — Ты накажешь себя сам, — шепчет он мне в губы, и я таю, подаваясь вперёд.- Добро пожаловать на тёмную сторону… О, да, я корю себя каждый день, но не могу перестать чувствовать то, что чувствую! Это сильнее меня. Он сильнее меня. Предпринимаю первую попытку бегства, но ощущаю давление на запястьях, едва пошевелившись. Только теперь замечаю, что пристёгнут к кровати чёрными кожаными ремнями. Чёрный, везде чёрный, он меня поглощает. Мой чёрный лебедь проводит ладонями по мои ладоням, и я пытаюсь переплести наши пальцы, тут же ругая себя за это. Он усмехается и гладит мои руки, доходя до плеч, и наконец-то прикасается губами к моей шее. Я стону и выгибаюсь, хотя нельзя, хотя это неправильно, но увидев его однажды, я позабыл обо всех правилах. Я ощущаю каждое его прикосновение, каждый вздох, его дыхание на своей коже, его губы у моей татуировки на шее. Скорпион всегда был символом силы и непокорности, но сейчас я сдался и стал покорным, как никогда. Я чувствую, как он обводит языком паутину на моей груди, линию за линией, ещё немного, и он доберётся до ласточек… — Нет…- жалобно бормочу я, и он тут же останавливается, смотрит на меня с беспокойством и гладит меня по голове. Милый, нет, не прикасайся ко мне, но нет, только не уходи, я буду корить себя вечно, только не уходи! Он расстёгивает ремни, освобождая меня, и гладит следы на моих запястьях. В его глазах такая нежность, что мне становится трудно дышать, он гладит меня по щекам, по шее, по волосам, после чего привстаёт, давая возможность встать и мне. Всё, теперь можно идти, теперь я свободен. Я могу покинуть тёмную комнату, идти к свету и больше никогда не возвращаться на тёмную сторону… Небо на миг озаряет слепящая подсветка, после чего тени сгущаются, и воздух сотрясает раскат грома. Тёмная сторона теперь везде, и мне не сбежать. Кладу руки ему на талию и улыбаюсь, закрывая глаза, на сей раз от удовольствия. С каждым следующим прикосновением, с каждым его стоном я становлюсь сильнее, свободнее. Я дорвался до него, и моя тёмная сторона вырвалась наружу, как ливень за окном. Целую его длинную шею, плечи, и нас окружает мрак, потому что весь свет сейчас у меня внутри. Да, это парень, мой любимый парень. Я целую его, обнимаю его, прижимаю его к себе, шепча на ушко, какой он прекрасный, я зарываюсь носом в его волосы, нежно поддерживаю его, когда он едва не падает, осторожно кладу на такую мягкую кровать, беру его за руки и люблю его, люблю его, люблю его… Да, это парень, конкретный парень, это Джи, мой чокнутый сосед с миллионами фанатов по всему миру, мой Кай, мой чёрный лебедь. Я переживаю за него, я хочу посвящать ему песни, дарить ему цветы, носить на руках, проводить рядом дни и ночи, в общем, делать в сущности всё то, чего я никогда не хотел ни с одной девушкой. Это парень, это всё другой парень, который носит джинсы той же марки, что и я, и игнорирует двухдневную щетину. Другой парень сделал меня самым счастливым на свете, перевернул мой мир с ног на голову, и я отдал ему своё сердце. Это парень, и я его целую, как никогда никого не целовал, и я выражаю любовь, которой никогда ещё не испытывал. Это парень, и он целует меня в ответ и обнимает меня за шею. Это другой парень, и мне нужен только он, и не нужен больше никто. Это парень, такой же, как и я, и я его люблю. — Фак! — я тяжело выдыхаю, подскакивая на кровати, и хвастаюсь за голову. Из-под одеяла, разумеется, торчит Эверест, а виновник торжества сидит на соседней кровати и нервно хихикает. Это сон, это просто сон. Жаль… — Какие тебе интересные сны снятся, — комментирует Джерри, качая головой. Я опускаю голову, сгорая от стыда, и бегу в ванную, завернувшись в одеяло. Отлично, теперь я похож на древнего грека, а древние греки, как известно, любили…друг друга. — Тебе и не снилось, — сморозил я и вышел в коридор под задорный смех моего Кая. Да, я сейчас правда буду представлять другого парня. Того, что сидит и смеётся в соседней комнате. Включаю воду и оглядываюсь по сторонам, будто опасаясь слежки. С тех пор, как я влюбился в Джи, кажется, что повсюду, даже на улице, натыканы камеры, и все вокруг наблюдают за каждым моим вздохом, взглядом и улыбкой. На самом деле, одна-единственная камера находится у меня в голове, и её подключил я сам. Я не представляю что-то пошлое, как раньше — просто придумываю для сна продолжение, не вдаваясь в детали. Мне куда приятнее видеть улыбку на лице Джи, его светящиеся глаза, худые ладони на моих щеках, чем то, что обычно возбуждает. Странно, что я чувствую что-то подобное, странно, что я готов на всё ради чьей-то улыбки, странно, что чей-то приём пищи может сделать меня счастливым, в конце концов, странно то, что, даже находясь в крайней степени возбуждения, я не хочу наброситься на этого кого-то, как на добычу. Я не представляю, как связываю теми чёрными ремнями его, как срываю с него джинсы, лапая за бёдра и ягодицы, и не хочу представлять. До сих пор не могу объяснить это даже себе, но мне будто хочется дотронуться до его души через тело, а не использовать тело, как пустую оболочку, а потом выбросить. Когда я о нём думаю, то представляю его душу как красную розу, которая раздражает всех своей красотой, и которую хочется беречь от хищных рук. Снова всё, как в сказке Андерсена… — Да, мам, — выйдя из ванной, я застал Джерри за телефонным разговором.- Мам, правда, не переживай… Джерри выглядит очень растерянным, будто его застали врасплох. Чем дольше он слушает мамин монолог, тем мрачнее становится, и закрывается, притягивая к себе коленки и прикрывая лицо ладошкой. — Да, правда, — повторил Джерри, закивав.- Йогурт с хлебцами… Я вздохнул, покачав головой. Он же явно голодный, я чувствую. Я буквально ощущаю, как его желудок кислота разъедает! — Да, мам, — произнёс мальчик ещё тише, вжавшись в кровать, и непроизвольно прикрыл рот рукой.- О, это кошмар… Его голос дрогнул, и я тоже дёрнулся. Нет, только не это, я знаю эту его дрожь в голосе и этот тон, и я их ненавижу! — Шестьдесят, — произнёс Джи страшную для себя цифру почти шёпотом, будто тоже боясь воображаемых камер, и незаметно вытер слезу.- Мам, я так не могу… Я так и застыл с ножом наполовину в куске бекона. Если я пошевелюсь, из меня водопад хлынет, так что лучше переждать шторм без лишних телодвижений. — Это полная жесть, — Уэюшка водит ладонью по лбу, скрывая слёзы. Нет, Айеро, нельзя их вытереть, нельзя его обнять, действие недоступно, у вас недостаточно средств, гейм овер, капут! — Мам, я прям чувствую, как подо мной кровать прогибается! Дышать, Фрэнки, дышать, резать бекон, так, спокойно… — Я сидеть нормально не могу, потому что, когда ляхи опускаю, — он сделал глубокий вдох и шумно выдохнул, — у меня истерика начинается! Я доделал бутеры, немного успокоился и уселся на стул напротив него, поставив блюдце на краю стола, после чего уткнулся в конспект по философии и сделал вид, что крайне занят. — Мам, ты меня просто не видела! — упорно убеждает маму Джи, но та не поддаётся. Она мне уже нравится! — А, так этот фотосет был два месяца назад, я тогда ещё нормальный был… Тебя тогда только из больницы выписали, горе ты луковое. Я помню, как Джи собирался на эту съёмку: приехал в общагу, наспех расфасовал лекарства по оранжевым колбочкам, подвёл глаза, чтобы его взгляд казался более пафосным и отрешённым, вытер лужу, любезно оставленную Клубочком на полу, надушился, чтобы от него не несло общажными ароматами, и поехал прямиком в центр к пафосному фотографу делать снимки на миллион для пафосного журнала. — Окей, сфоткаюсь, вот тогда и увидишь, как меня разнесло, — пробурчал Джи, упрямо игнорируя бутеры, которые так и смотрят на него.- Ну мам… Что бы она ни сказала, я с ней абсолютно солидарен! Я ощутил острую колющую боль в ноге и опустил недовольный взгляд на наглого Клубочка, который уже с трудом носит вес своих щёк на распухшей физиономии, но всё так же продолжает клянчить еду. Я с вызовом смотрю в его жёлтые глаза и понимаю, что он готов выцарапать мои за этот несчастный кусок колбасы! Вот зараза, у него такой щедрый хозяин, как только он мог вырасти таким неблагодарным?! Отдираю его загребущие лапищи от своих штанов и грозно смотрю на него, взяв тарелку в руки. Это не для тебя, шар ты пушистый, а для твоего прекрасного хозяина! — Блин, они что, не заретушировали? — растерянно пробормотал Джерри, закрыв глаза и потерев лицо рукой.- Мам, прости, правда, это… Я обеспокоенно глянул на Кая, но тут же отвернулся, чтобы он не подумал, что я нарочно подслушиваю. Я опустил глаза на кривые буквы в тетради и как бы невзначай протянул ему тарелку, на которой как раз остался одинокий бутерброд. — От этого реально становится легче, — пролепетал Джи, явно стыдясь, и я подпрыгнул на стуле, догадавшись, что он имеет в виду свои шрамы.- Иногда очень сложно сдержаться… Уже привычная боль сжала грудь, и я шумно выдохнул. Джерри осторожно взял бутер, и я уже начал ликовать, но когда Клубочек с титаническим трудом поднял своё тело в воздух и приземлился на кровати, я понял, что это гиблое дело. Бекон кусочек за кусочком стал пропадать в бездонной пасти кота, и мне не осталось ничего, кроме как наблюдать за этим с безысходностью в глазах. — Мам! — воскликнул Джерри, покраснел, засмущался, но расплылся при этом в довольной улыбке, пробуждая бабочек, которые живут у меня между рёбер.- Ну не надо… Что не надо? О чём он? Мне срочно нужно знать, что делает его счастливым! — Мам, ну правда, — Уэюшка мило захихикал, и я еле сдержался, чтобы не сложить ладошки у щёк от умиления.- Не может… Кто не может? Что не может? Так, мне срочно нужно знать! — Ага, пока, мам, — попрощался Джи, оценивающе разглядывая квадратный кусок хлеба.- Люблю тебя. Я представил, что он сказал это мне, и тут же закатил глаза, сам себя раздражая. — Иеро, — игриво произнёс Джерри, — с каких пор ты мясо ешь? — Ни с каких, — деловито сказал я.- Я его не ем. — А бутерброд специально для Клубочка? — Уэюшка снова мило захихикал, что сбило меня с толку и обезоружило.- Не знал, что ты настолько животных любишь! — Специально для тебя, — честно ответил я, перелистнув страницу.- Хлеб это чудище пока не ест, так что это тебе. — Спасибо, — смущённо пробормотал Джерри, кротко улыбнувшись. Нет, ну, нельзя же так, так жестоко, я же сейчас упаду тебе на коленки, обниму и не отлипну! — Не за что, — произнёс я, не устанавливая с ним зрительного контакта, чтобы не потерять контроль. — А то я смотрю, что ты ешь с овощами, как обычно, а тут — бекон…- бормочет Джерри, вертя в руках хлеб и всё никак не решаясь укусить. — Помнишь, ты хотел за забором кампуса в саду полазить? — спросил я, подчеркнув слово «абсурд» в конспекте. — Да, — глаза Кая загорелись, и я ухмыльнулся. — Не пойдём мы туда — тебе энергии не хватит, — я пожал плечами, вздохнув. Уэюшка скривился и закивал, будто говоря «тоже мне, воспитатель!», но, тем не менее, откусил от злосчастного хлеба кусочек. Это победа! — Доволен? — бурчит Джерри, не сдерживая улыбки. Я закивал, и он закатил глаза, медленно жуя.- Это мучное, значит, нам надо сжечь минимум тысячу калорий. — Без вопросов, — согласился я, в который раз отметив его стремление не только выполнить, но и перевыполнить.- Будем шастать по району в темноте. — О, нам уже пора, а то Лин прибьёт, — спохватился мальчик, отряхнув руки от крошек, и я округлил глаза, вспомнив о планах на сегодня. Мы все так забегались, что я уже и не вспомню, когда репетиция последняя была! Джерри насыпает Клубочку корм, берёт с собой две подводки про запас, мы быстро напяливаем кеды и летим туда, где Уэюшка продемонстрирует свой профессионализм. хХх — Так, смените позу! — скомандовал фотограф, и Линдси с Рэем опустились на колени, перебирая струны на гитарах для реалистичности. Мы с Уэюшкой выглядываем из маленького коридора, соединяющего раздевалки и спортивный зал. Для него все эти лампы и прожекторы — привычное дело, а я смотрю на них с открытым ртом. Я встречался с моделями, но только раз был на фотосессии, и то пьяный. Эх, теперь я хочу встречаться с конкретной моделью, самой шикарной на свете… — Сейчас — наш выход, — сообщила модель, когда Лин с Рэем закончили, и фотограф обернулся в поисках следующих героев. — Так, где там ваши Том и Джерри? — устало пробормотал он, настраивая зеркалку. Мы с Джерри ухмыльнулись, переглянулись и вышли из тени, как крутые парни в боевике.

OLFO — Rumbamba(Bad Royale)

У сонных ребят и даже у фотографа открывается рот, а мы делаем ещё более невозмутимые лица. Всё будто происходит в замедленной съёмке. Вы хотели Тома и Джерри, значит, вы их получите. — О, а это… — растерянно пробормотал фотограф, указывая на бензопилу у меня в руках. — Что за стиль такой? Только мы могли вжиться в образ стильных гопников для фотосета собственной рок-группы. Все остальные в кожаных куртках с шипами, высоких сапогах и чёрных футболках с мрачными принтами, а мы с Уэюшкой — в вансах, чёрных штанах, по последней моде заправленных в высокие носки с синей и красной полосами, и спортивных мастерках. Мы выглядим настолько круто, что я, пожалуй, всегда теперь буду одеваться именно так. Джи сказал, что зря недооценивал свою мастерку с принтом в виде кучи пачек его любимого красного Мальборо. Завершает его образ красный блестящий свисток и надетый козырьком назад снэпбэк. Раз снимаемся в спортзале, тематика должна быть спортивной. — Мы готовы, — уверенно произнёс я, и фотограф кивнул. Раз всем, особенно нам самим, нравятся Том и Джерри, мы останемся Томом и Джерри, и плевать, что он даже на свои показы меня таскает, а я вообще люблю его всей своей гейской любовью. — Упал — отжался, Иеро! — Джерри вжился в образ строгого физрука, засвистев, и я послушно упал на пол. Ребята и фотограф заметно оживились, наблюдая за нами. Слышатся смешки и перешёптывания, кажется, им нравится наш новый стиль. Джи мягко надавил на мою спину кончиком подошвы, и я страдальчески глянул на него, а потом скорчил злобную мину. — Так, нужен дополнительный вес! — властно произнёс Джерри и уселся мне на спину в позу лотоса, свесив ножку и вновь засвистев. Все визжат, ржут и снимают нас на телефоны, я смотрю на своего нового тренера исподлобья, всё больше вживаясь в образ, а Джерри позирует, как он это умеет. — Доминируй, властвуй, унижай! — прокричал Боб, и все снова засмеялась. Довольный фотограф показал большой палец, и Джерри слез с меня, с трудом подняв с пола бензопилу. Она сломана, но выглядит круто, так что мы решили её использовать в качестве реквизита. — Хана тебе, Иеро! — угрожает мне Уэюшка, замахиваясь пилой, и я скалюсь, хватая её за красный корпус. — Это кому ещё хана, обмудок! — фыркнул я, завладев оружием. Мы делаем разноплановые фотки, делая вид, что хотим друг друга убить, кругом веселье и смех — всем нравится наш перформанс. — Спасибо, очень круто! — фотограф захлопал в ладоши, и ребята встали с лавочек, чтобы поблагодарить его в ответ. Конечно, он доволен — ещё бы, такая звезда, как Джи, ему в портфолио явно не помешает! Пока фотограф берёт у Джи автограф, агитируя его на совместную фотосессию, я вспоминаю былые времена. Ещё несколько месяцев назад я действительно его ненавидел, действительно оскорблял, он перерезал струны на моей гитаре, я стряхивал пепел с сигарет в его кофе, мы вечно пререкались и ссорились на пустом месте, рисовали на партах идиотские красные линии. Мы правда были Томом и Джерри, были не прочь использовать пилу по назначению, прямо как в мультике. Я знал, что жизнь — отнюдь не мультик, но понятия не имел, что всё может настолько круто повернуться… — Слышь, Иеро, — вякнул Джерри, свистнув ещё раз, — тренировка продолжается! — Слышь, тренер, — я махнул головой, подойдя к нему впритык, — ты чё раскомандовался? В этот момент, по закону жанра, мы должны были бы страстно поцеловаться после долгого зрительного контакта, но вместо этого мы смеёмся, не выходя из образа. — Разговорчики! — крикнул Джерри, и я тут же подчинился. — Ладно, идём, физрук, — пробурчал я, улыбаясь, — только пилу сначала на склад занесём. Вернув инструмент на место, мы вернулись в зал за рюкзаками, попрощались с ребятами и направились к метро. И снова нас только двое, и снова мы сидим на ступеньках эскалатора, и снова Уэюшка осторожно суёт пальчики мне в тоннели, снова я страхую его, когда он идёт по высокому бордюру, снова у нас обоих души нараспашку. В такие моменты мне кажется, что я всё-таки подходящая для него птичка, и у нас ещё всё впереди. Здравый смысл, которым я руководствовался всю жизнь до этого, твердит, что это абсурд, но я уже привык жить в абсурде. — Классные фотки сегодня получились, да? — произнёс Джи с улыбкой. — Ага, я теперь тоже модель — с тебя пример беру, — пошутил я.

Bishop Briggs — Be Your Love

По пути в общагу мы забрели в тот самый небольшой садик за забором. Я понял, почему Кая так сюда тянуло, — его тонкое художественное чутьё не устояло перед эстетикой. В тёмное время суток это место выглядит ещё красивее, загадочнее и даже уютнее: зелёные заросли в свете фонарей кажутся светло-салатовыми, а мягкие жёлтые переливы на листьях согревают. Тёмные здания корпусов обвиты плющом, а тонкие тропинки тонут между деревьев. Мы вышли на небольшую полянку прямо у забора, я уселся на жёлтой лесенке в форме полукруга, а Уэюшка сел на качель с ржавыми петлями. Наверное, когда-то давно здесь была полноценная детская площадка, но сейчас она превратилась в волшебную зелёную страну с раритетными разноцветными железячками с выцветшей краской. Здесь время будто застыло, и мне кажется, что реальная жизнь осталась там, за чёрным забором, а здесь, среди зелени с жёлтыми переливами, мы остались вдвоём, и нет между нами больше былой вражды, нет анорексии Джерри и моей тупости, нет пропасти. — Покатаешь меня? — попросил Уэюшка с улыбкой, и я спрыгнул с лесенки. — Она такая стрёмная, не боишься упасть? — поинтересовался я с такой же улыбкой и в ужасе осознал, что флиртую. — Заботишься? — дразнится Уэюшка, и я готов взорваться на месте. Зачем, зачем он такой, какой он есть, это невыносимо! — О качели, — буркнул я, и мальчик захихикал. — Она скоро развалится, бедная… — Ага, я точно её доконаю, — с грустью пробормотал Джерри. — Как она ещё не прогнулась подо мной? — Перестань, — прошу его я, легонько раскачивая качелю. — Ты очень загоняешься. Да уж, умею я успокаивать, прямо личный психотерапевт! — Нет, я правда как шарик надулся! — расстроился Джи, и я в который раз удивился его восприятию реальности. С одной стороны, он видит только прекрасное, даже прекрасное в отвратительном, как настоящий художник, но с другой — не видит правды, и отвратительное, которое не смог превратить в прекрасное, обязательно проецирует на себя. — Да блин, ты же ну очень стройный! — убеждал его я. — Правда, вот я худой, а ты ещё худее! Серьёзно, где он умудряется увидеть жир?! Я никак понять не могу, хоть убей! Он ведь может обхватить ляжку ладонями, у него ключицы торчат настолько, что уже на ошейник похожи! А ещё у него очень милая ямочка на шее… — Да, у тебя классная фигура, — похвалил меня Джи, и я чуть не рухнул. Так, дышать! — А я какой-то весь нескладный, и это пока вешу шестьдесят и выгляжу более-менее, но ещё немного, и совсем расплывусь! Нет, я так не могу, он меня убивает! Ну какой он «нескладный», какое там «более-менее»?! Он — самое прекрасное, что я видел в этом мире, он идеален и внешне, и внутренне, он первый, кто заставил меня не спать по ночам, видеть во всём красоту, хотеть романтики, он чёртово восьмое чудо света! Когда он это осознает?! — Тебя скоро будет ветром сдувать! — не сдаюсь я, всё так же качая его. — Тебе килограмм десять ещё набрать не мешало бы! — Фу, какие десять?! — воскликнул Уэюшка с отвращением и протестом на лице. — Мне бы сбросить парочку! — Хана, — я хлопнул ладонью по лбу. Я понимаю, что это болезнь, что нельзя вот так просто изменить его мышление, но у меня уже руки опускаются! — Серьёзно, смотри, как ляжки растеклись! — пожаловался Уэюшка, и мне ещё сильнее захотелось погладить его по головке. — Я прям чувствую, как подо мной качеля прогибается, вон, скрипит даже! — Она даже от ветра скрипит, — успокоил его я. — И с тобой будет так же, если хавать не начнёшь! — Да куда мне?! — возмутился Джи, проведя руками вдоль худенького тела. — У меня скоро пресс жиром заплывёт! — Уэй, — я обратился к нему, устало вздохнув. — Ты тонкий, как спичка. — Ага, вот такая спичище! — он показал невообразимый размер ладонями, и я закатил глаза. — Серьёзно, ты не замечал, что подо мной кровать больше прогибаться стала? Я почти готов заплакать, слушая это. Сколько ужасных ненужных мыслей пожирает его изнутри! Он мог бы нарисовать новую картину или написать новую песню, но вместо этого он думает об угле, под которым прогибается кровать, о количестве монеток, помещающихся на его ключицах, или о том, сколько слабительного нужно выпить, чтобы калории не усвоились… — Ты сраная пушинка, Уэй, — заверил его я, но упёртый барашек отрицательно покачал головой. — Ага, на прошлой неделе я снимался для «Nylon», и Энди надо было меня поднять, но он не смог! — признался Джерри. — Энди? — я задумался, вспоминая всех его знакомых, которых я уже назубок выучил. — Он же еле на ногах стоит, куда ему! — Спасибо, что успокаиваешь, Фрэнки, — поблагодарил меня мой мальчик, грустно вздохнув, — но я правда вширь расту… Я готов на коленях умолять его одуматься, готов на всё, лишь бы ему стало легче! Нет, не может он поддаться этой заразе, он должен жить, причём счастливо, я всё для этого сделаю! — Да вы там голодаете все и болеете вечно! — пытаюсь я до него достучаться. — Ты видел, сколько я жру, сколько Штопор за обедом уминает? — Вы от природы такие, — Джерри пожал плечами. — Стройные… — Главное — здоровые, — поправил его я. — И вообще, у меня тоже складки есть, да они у всех есть, это свойство кожи такое. — У Энди нет, — возразил Джи, и я нахмурился. — Его самого уже почти нет, — парировал я. — Он даже тебя поднять не смог, это уже клиника! — А ты типа сможешь! — съязвил Уэюшка, и я как-то сразу забыл, о чём мы спорили, и мысли ушли в совершенно другое русло. — Пф, — хмыкнул я, ухмыльнувшись, и Джерри цокнул, скрестив руки на груди. — Да пожалуйста. Уэюшка осторожно встал на качель и протянул руки, с вызовом глядя на меня. Мой Кай, я готов вечно таскать тебя на руках! — Ой, — выдохнул Джи, когда я с лёгкостью взял его на руки и даже покрутился немного. Надеюсь, он не подумает, что мои руки дрожат от того, что он тяжёлый, — просто я весь дрожу, и коленки дрожат, как никогда в жизни ещё не дрожали, и сердце колотится как бешеное. — Убедил, — пробормотал Джерри, и я аккуратно опустил его на землю. — Хотя ты просто сильный. Я ощутил, как кровь прилила к лицу, ладошки вспотели, а я затрясся, как от холода. Так, спокойно, спокойно, нужно успокоиться… — Вот летом я был идеальным, — со вздохом произнёс Джерри, повалившись обратно на качелю. — Вот, чтобы ты понимал… Я посмотрел на фотографию, которую он показал, и осознал, что вообще больше никогда и ничего не пойму. Джи предстал в образе вампира, который высунул язык, чтобы слизать каплю крови с уголка рта. О, боже всевышний, как он натянул перчатку на руке, как приоткрыл губы, как ему идут красные линзы и клыки! — Так это ты! — удивился я. — Я, когда увидел это в Инсте у какой-то девочки, подумал ещё, типа, фу, вампир-педик! — Ты был прав, — согласился Джи, и я захихикал. Я его обожаю! — Или вот, для сравнения, — он пролистал ещё немного и показал мне очередной экспонат Лувра, после чего я решил что мне лучше присесть. Это же косплей на Данте из DMC, держите меня семеро! Фак, какой взгляд, как он круто держит лук, как ему идёт пепельный цвет, я сейчас умру! — Да, я очень разжирел с тех пор, — Джи покачал головой, и я чуть не завыл от безысходности. — Вообще разницы не вижу, — я пожал плечами, и Уэюшка улыбнулся, но всё равно продолжил шерстить галерею. — О, вот тут будет хорошо видно, — начал Джи, но тут же смутился, — но это очень по-гейски, как ты выражаешься… — Ой, да ладно, — невозмутимо произнёс я, махнув рукой. Надеюсь, по мне не видно, как сильно я хочу этого «по-гейски»! — Вот, вот эти две, — Джи повернул ко мне экран, и я чуть не завизжал. — Я тогда так классно выглядел, что даже на такое решился… О, как же хорошо, что я сижу и что футболка у меня длинная! Это уже ни в какие ворота! На обеих фотках он сидит на постаменте, прикрытый только белой простыночкой, изящно выгнув бледные руки, как статуя, за его спиной огромные крылья с небольшими шипами, и он весь такой прекрасный, что, глядя на него, сложно дышать. Я вообще не понимаю, как можно быть гетеро в мире, в котором есть этот шедевр! — Даже кубики видно, — Джи грустно вздохнул, и я сжал руку в кулак и зажмурил глаза, чтобы его не обнять. — А что это за задумка? — поинтересовался я. — В Льежском соборе — две скульптуры Дьявола, — поведал Джи. — Было два брата, не помню, как их звали, они были гениальными скульпторами. Сначала заказали одному, но его Люцифера посчитали слишком красивым для церкви… Джерри указал на первое фото, но я отвел взгляд. — Не знаю, по-моему, они оба горячие, — пробормотал я, стараясь не смотреть на обнажённого Джи, — но хомо. — Ну, разумеется, — хмыкнул Кай, ухмыльнувшись. — Его брат сделал Дьявола ещё краше, но у него цепь на ноге, и корону он снял, вроде как раскаялся, так что сойдёт. Какая интересная история! Нужно скачать себе обе фотографии и раз за разом прикасаться к прекрасному… — Почему я не могу навсегда таким остаться? — печально пробормотал бедный Джи. — Почему вообще нужно есть? Я тут же передумал сохранять эти фотки. Да, он выглядит прекрасно, но это прекрасное тело — его тюрьма, его концлагерь. Он ненавидит его, с кровью и болью добиваясь торчащих костей. Идеальная бледная кожа и слегка проступающие мускулы — это фальшивая обложка, которой он прикрывается. На самом деле его кожа покрыта глубокими шрамами, а пресс не накачан, а просто проступает из-за недостатка жира. Это он, это его история, это то, что делает Джерарда Джерардом, а красивые демоны на картинках — сладкая ложь. — Чтобы жить, — ответил я, невесомо прикоснувшись своей ногой к его. — Это так сложно… — Джи тяжело вздохнул. — Вместо будущего я вижу только тёмное пятно.

Bishop Briggs — Dark Side

— Да ладно, у нас жизнь только начинается! — пытаюсь я его ободрить. — А ты вообще художник, музыкант, модель, у тебя столько возможностей! — Да я понимаю, и я пытаюсь жить, правда пытаюсь, — заверил меня он. — Я понимаю, что тёмные времена давно прошли, у меня всё круто и надо жить и радоваться, но я не могу! — В смысле? — недоумеваю я. — Ты ведь уже поправляешься… Джерри глянул на меня с неподдельными ужасом. — Ну, выздоравливаешь, — уточнил я. — А, да дело вообще не в этом, — сказал мальчик, встав с качели, и мы направились в красиво цветущие кустарники по обе стороны небольшой аллеи. — А в чём? — поинтересовался я, призывая Джи открыться мне. Он видит меня и со светлой, и с тёмной стороны, знает меня так, как не знает никто, и мне хочется, чтобы он доверился мне так же, как и я ему. Я чувствую, что тёмные мысли душат его и будут медленно убивать, пока он их не выпустит наружу. — Страшно, — коротко ответил Кай, выпуская меня на свою тёмную сторону. — Отчего? — осторожно поинтересовался я. — Не знаю, — Джерри пожал плечами. — Так странно… я постоянно чувствую пустоту, она внутри меня, она меня затягивает. Тот рисунок, где меня пожирает темнота — это и есть пустота, это ничто. Помнишь, как в философии? Я смотрел в ничто слишком долго и погряз в нём… — Ты же знаешь, что ничто затягивает, когда поддаёшься абсурдным мыслям? — произнёс я с лёгкой улыбкой. — Знаю, — Джерри грустно улыбнулся в ответ. — Но я не могу не поддаваться. Иногда я вдохновляюсь, а вдохновить меня может что угодно, и я чувствую себя счастливым, но тогда сразу кажется, что меня кто-то пристрелит, или задушит, или машина собьёт. Мне просто кажется, что у меня в любом случае нет шансов, даже когда пустота отступает… — Жесть… — пробормотал я, глядя на него с сочувствием. — Почему так? — Пустота из ниоткуда, — поделился Джи, — а паранойя из-за Башен, наверное. Может, и пустота из-за них, или паранойя из-за пустоты, я не знаю. Знаю только, что я очень хочу жить, но не знаю, как… — Башен? — озвучил я свои мысли, хотя хотел промолчать, и Джерри бросил на меня встревоженный взгляд. — Близнецов, — пояснил Джи, и кожа покрылась мурашками. — Может, это просто оправдание, одно из многих, которые я вечно выдумываю, но я помню, что произошло, хоть мне тогда всего три годика было. Знаешь, отрывками, и… — Что? — еле слышно пробормотал я, опасаясь, что доведу его до слёз. — Это было страшно громко и очень близко, — признался Джерри так же тихо. — Я помню чёрный дым и людей, выпрыгивающих из окон… Меня бросило в дрожь. — Мы поехали семьёй в Нью-Йорк на выходные, — рассказал Кай. — И так странно — поехали с папой, а вернулись без него… Я не разрешаю себе его обнимать, поэтому просто глажу его по плечу. Я вдруг понял его, целиком и полностью. Мы все живём в страхе, и он, и я тоже. Мне тоже постоянно страшно, только я себе в этом не признаюсь. — Мы все боимся, — заверил его я. — Надо просто пытаться это игнорировать. Заполни пустоту самим собой. Я боялся быть самим собой, боялся показать слабину, выражать чувства. А ещё я ужасно боюсь грозы и пауков. Может, это — последствия детской травмы, а может, приобретённая фобия, не знаю. — Я уже пробую, — сказал Джи с искренней улыбкой, — и у меня, вроде, начало получаться. Единственное, что я знаю — пока он рядом, мне не страшны ни грозы, ни пауки, ни тёмная пустота из ничего.