Lana Del Rey — Dark Paradise
Я себя больше не контролирую. Кажется, если сегодня я во всём ему не признаюсь, Вселенная взорвётся. Разлетится на маленькие осколки, и ничего не останется. Ни его, ни меня, ни нас, ни лебедей, ни роз. — Здравствуйте! — приветствую я продавщицу цветов в подземке, широко улыбаясь. Женщина в растянутой футболке аж подскочила на месте, едва не выронив стаканчик кофе. — Здрасьте, — пробормотала она, поражённая моим энтузиазмом, но вскоре улыбнулась в ответ. — Что вам? — Три розы, — без сомнения ответил я, вспомнив об утончённом любителе роз, — красные. Как он любит. — Пожалуйста, — продавщица аккуратно вынула три пышных цветка с короткими шипами из вазона. — Упаковывать? Пошлятина! — Давайте так, — я покачал головой и сунул удивлённой продавщице двадцать баксов. Этот год многому меня научил и сделал лучше. Наверное, не хватит роз, чтобы извиниться перед всеми, кого я обидел, но стоит попытаться. Я куплю ещё уйму ромашек и гвоздик, но сегодня начну с трёх роз. Хочу увидеть две улыбки, которые вряд ли ещё когда-нибудь увижу, и одну, которую хочу видеть каждое утро. Шипы покалывают ладони, и я перекладываю цветы в другую руку. На двух розах шипы еле заметны, а вот третья буквально впивается в кожу. Понятно, кому она такая достанется — красивая настолько, что ранит. Представляю, насколько странно я выгляжу с тремя розами и улыбкой до ушей. Понятия не имею, что скажу ему. От мыслей о том, как он отреагирует, внутри всё переворачивается вверх дном. Мы с ним не пара, конечно, я же чёртов одуванчик, а он вот эта самая роза, но где-то там, в солнечном сплетении, слева, таится надежда, что розам могут нравиться одуванчики. Из одуванчиков получается неплохое вино. Вино потом, всё потом. Если надежды оправдаются, я выпью весь винный. Хотя нет, я и так буду пьяный, а вот если не оправдаются, тогда правда выпью. Скорей бы вечер, скорей бы всё решилось! Я хочу, чтобы он сиял от счастья. Дарите мальчикам цветы, особенно если вы тоже мальчики и бесконечно влюблены. Мой мальчик заслуживает все розы мира. — Первая пошла, — пробормотал я, ухмыльнувшись, и взял в руки розу, а две другие спрятал под бомбером. Да, теперь передвигаться буду, как пингвин на льду! Колонны, зеркала, лестничный пролёт, тот самый, на котором во сне я лежал в слезах. У двери нет никаких объявлений со съехавшими строчками и никакой скорбящей толпы. Я знаю, что всё делаю правильно. — Джам, — обратился я к девушке, завидев её у аудитории на втором этаже. Она скривилась, но не отвернулась. — Чего тебе? — фыркнула она, но это не стёрло улыбки с моей физиономии. — Прости, — я вручил ей розу. — Я мудак. Я всё ещё улыбаюсь, и она думает, что это издёвка, но меня действительно распирает. Мальчик, который заслуживает все розы мира, научил меня искренности, и теперь я всегда искренний, даже чересчур. Оказалось, это в моей природе, нужно было только открыться. — Засунь её себе знаешь куда! — совершенно справедливо возмутилась Джамия, но всё-таки приняла подарок. — Прощаю, но на этом всё. Улыбаюсь, киваю, ухожу. Это была самая слабая улыбка, которую я когда-либо видел, но она была. Никто не устоит перед искренностью, даже от такого мудака, как я. — Иеро, — он окликнул меня, и я почти ринулся к нему, но потом вспомнил, что у меня с собой ценная ноша. — Уэй, — произнёс я с той же интонацией, и мы оба улыбнулись. Основная масса всё ещё убеждена, что мы если не враги, то соперники. Не зря думают — мы даём для этого повод и ведём себя соответственно. Если нужно бежать наперегонки, играть в морской бой, баскетбол или гитарное соло на скорость, мы оба не упустим возможности друг друга нагнуть. — Ходишь, как пьяный пингвинчик, — заметил любитель роз. Какая разница, сколько раз я у него выиграю, если я уже один раз крупно проиграл, и это был лучший проигрыш за всю мою жизнь? Снова та же огромная аудитория, только за окном всё в зелени и солнечном свете, а на нашей парте нет красной полосы. — Ты куда? — поинтересовался мальчик-роза. Я коротко улыбнулся и покачал головой. Потом, всё потом, я расскажу тебе всё. Вторая пошла. — Фрэнки, солнце моё! — обрадовалась мисс Мосс, встретив меня в коридоре. Я её подкараулил, чтобы никто ничего не увидел. Пусть думают, что я тот же Айеро, что был раньше, им всё равно не понять. — Здрасьте, — поздоровался я. — Это вам… За Гэтсби, за прекрасных и проклятых, за Мартина Идена, за Оруэлла, за доноров, органы и их любовь, за миллионера из трущоб и историю в десяти с половиной главах, за живого скорпиона, за мои вправленные мозги… — Скорпион жив, — напомнила она и ткнула цветком мне в нос. — Спасибо. — Вы правда самая классная, — «а я мудак», добавил я мысленно. — И ты классный, — заверила меня женщина и улыбнулась уголками губ. Эта улыбка самая искренняя из всех, что я когда-либо видел. Она меня полюбила, и она в меня верит. Она с самого начала знала, что я не тупой, а просто закрытый. Я не очень много знаю о литературе, но о жизни и чувствах, кажется, знаю всё. Преподавательница зашла первой, я немного подождал и зашёл за ней, немного опоздав. — Добрый день! — поприветствовала Мосс свою любимую группу, и все сначала так же радостно поздоровалась, а потом поникли. Это последняя лекция. Осталась последняя роза. Нужно внимательно слушать и конспектировать, но у меня голова совсем другим забита. Ещё совсем немного, и всё случится, и я ему скажу… — Спасибо за внимание, до встречи на консультации! — попрощалась преподавательница, и время икс стало ещё ближе. Чёрт, как я ему об этом скажу?! Я никогда до этого не признавался, потому что никогда не любил. Всё было гораздо проще: познакомились, понравились друг другу, поцеловались, потрахались, разбежались. Я думал, я не создан для длительных отношений и никогда их не захочу. Наивный. Одногруппники лениво развалились на стульях в душной аудитории. Царит атмосфера спокойствия, даже равнодушия, один я сижу, как ёжик, вышедший из тумана, весь на иголках. Слышен шелест тетрадей, которыми все обмахиваются, думая только о том, как бы попить холодной водички и поскорее свалить. Я думаю только о том, что через пару часов он обо всём узнает. Мысли превратятся в слова, слова — в звуки, и он всё услышит. И всё, и назад не повернёшь, и не будет больше разговоров до утра, чая, состоящего из остывшего кипятка, потому что мы слишком увлечены, чтобы заварить ещё, мира и жвачки — дружба-то уже не склеится… Пусть эта пара длится вечно. — Хэй, ты… — бегло обратился я к Джи, но тут же осел на сидении и замедлил темп, чтобы не вызвать подозрений, — после пар домой? — Наверное, — ответил ничего не подозревающий Уэюшка и глянул на меня моими любимыми светло-карими глазищами. Штрафовать его за такое надо, он этими глазами людям жизни ломает! — Окей, — я кивнул и улыбнулся самой тупой улыбкой. По идее, надо бы добавить контекста, но я слишком нервный, непоследовательный и влюблённый. Пусть думает, что у меня совсем крыша износилась. Собственно, так и есть. «Давайте запишем это выражение…» Остался час до конца пары. «Что вы думаете по этому поводу?» Понятия не имею, о чём они там говорят. Наверное, о чём-то абсолютно неважном. Как вообще можно говорить о всякой ерунде, когда прямо здесь, рядом с ними, сидит грёбаный принц из сказки?! Ума не приложу, как можно думать о чём-то, кроме него. Наверное, я снова улыбаюсь, как маньяк, потому что мне опять смешно — я мечтаю о другом парне, слушая сопливые песенки, и собираюсь подарить ему милую розочку! Странно, дико, но без этого я больше не представляю своей жизни. Вот он, сидит, внимательно слушая, и высказывает свои мысли. Кажется, он знает всё обо всём на свете, но никогда при этом не ставит себя выше других. Я всегда думал, что модели до ужаса тупые, но нынешний король Инстаграма развеял этот стереотип. Рушить стереотипы — его призвание. Каким-то образом, зная, сколько грязи в этом мире, Кай не разочаровался в нем, а наоборот, стал верить в него ещё больше. У него в голове столько мыслей, столько идей, столько знаний, а в душе — столько любви, и всё сочетается так гармонично… Он совершенно точно неземного происхождения. «На экзамене вам нужно будет…» Что, в понедельник первый экзамен? Что-что, сейчас рассказывают о его структуре? Наверное, это интересно. Мне даже хотелось бы послушать, но вой сирен в груди и животе не дает. Мысли о последней розе, худых пальцах между страниц «Зимы тревоги нашей», запахе сигарет и сияющих глазах — громче всех гитарных партий. Осталось сорок минут. Быстро, слишком быстро. Я готов вечно слушать о том, как подробно нам нужно будет объяснить грамматическую тему, лишь бы не приближаться к тем нескольким минутам, которые решат всё. Стрелки несутся, как сумасшедшие. Зачем мне вообще часы?! На Айфоне хотя бы не видно, как стрелочка движется дальше, преодолевая чёрточки. А что будет тогда, вечером? Наверное, время вообще остановится, и на Айфоне, и на часах. Осталось пятнадцать минут. За всю пару Кай не сказал мне ни слова. Я превращаюсь в параноика и вспоминаю всё, что могло его смутить и обидеть. Да уж, круто искать поводы для обид у того, кого ты кошмарил и унижал! Первым делом нужно будет извиниться. Я извинился уже миллион раз, но как-то сухо, как-то между прочим, не решаясь открыться полностью. А дальше что? Как словами вообще можно передать фрик-шоу у меня в груди? Что ему сказать? Так и скажу: «Прости, я тебя люблю!». — До свидания, увидимся на экзамене! — радостная Бадди попрощалась с нами и полетела к дипломникам, как всегда занятая. — Идёшь на немецкий? — поинтересовался Джи, слабо улыбнувшись. Я испуганно уставился на него. Если я скажу, что не иду, мы, скорее всего, пойдём вместе, а этого допустить нельзя! — А ты? — ответил я вопросом на вопрос, позабыв правила хорошего тона. — Не-а, — он покачал головой. Мы вышли в коридор, и я нарочно плетусь к лестнице черепашьим шагом. — Мне нужно кое-куда заскочить. Так, спокойно, мало ли, какие дела могут быть у востребованной модели… — А, не, я пойду всё-таки, — я покачал головой и принялся изучать вычурный красный ковёр. — Пот меня уже неделю не видела, забыла, как я выгляжу, небось! — Это да, — Джерри мило улыбнулся. — Ладно, м… до вечера. Что это была за пауза?! — До вечера, — попрощался я с непринуждённой улыбкой, но как только зашёл за угол, выпучил глаза, как сова в поисках добычи, если совы вообще так делают. Почему он задумался?! Так, паранойя, мы Вас не ждали, а Вы припёрлись! Просто взял и задумался, он же умный! Может, песню новую придумал или ещё что… Разумеется, мисс Пот не суждено воскресить мой светлый лик в памяти. Я спускаюсь вниз, дёргаясь от каждого шороха и звука шагов, оглядываясь, как шпион на задании. Нежелательно пересекаться с немкой и совершенно недопустимо — с Джерри или Потерянными. — Сова! — кричу я, влетая в тренерскую на крыльях любви и безумия. Рыжая девушка от неожиданности роняет стопку журналов посещаемости и отскакивает в сторону. — Айеро, ты… — она топнула ногой, но заулыбалась. Ближе Бесси мне только Лана, одержимая совами, танцами и Гарри Поттером. — Да, конченый, — подтвердил я, обняв её. Сова нахмурилась и поправила очки, будто пытаясь увидеть причину моей возбуждённости. — Ты чего? — поинтересовалась она, принявшись собирать журналы. Я быстро сформировал новую стопку парой резких движений и чуть ли не швырнул на стол. — Баллончики, — пробормотал я, не успевая за своими мыслями, — где? Сова стоит в ступоре, размышляя, на каком этапе она меня упустила. Я замахал головой и полез в шкаф, выбрасывая оттуда стратегические запасы вроде скейта Печальки или барабанных палочек Смита. Сова медленно подошла ко мне, как обычно подходят к буйнопомешанным, чтобы повязать и сдать санитарам. — Так, Паппи, — мягко, но строго произнесла подруга. В ней сразу читается талантливый педагог. — Успокойся и объясни. — Некогда объяснять, — я махнул рукой, — где? — Не отдам, пока не объяснишь, — поставила ультиматум Сова. — Ну там, — я представил предстоящее нечто, — надо… — Ну Фрэнки! — девушка скрестила руки на груди. — Лучший друг, называется! — Потом, Совушка, всё потом, — заверил я её, обняв за плечи, и мой безумный взгляд, видимо, настолько её напугал, что она попятилась назад, полезла в ящик, не сводя с меня глаз, и вручила сразу несколько баллончиков. Мы с ребятами любим побаловаться граффити, и краски всегда под рукой. Кто бы мог подумать, что они и для романтики сгодятся… — Спасибо, — я со скоростью света запихал вещи в шкаф и набросил рюкзак с торчащей из него розой на одно плечо, — ты лучшая! — Знаю, — ответила подруга, подозрительно глядя на меня. — Храни тебя Бог… — Кстати, — вспомнил я, глянув на неё через плечо, — а совы выпучивают глаза, когда за добычей охотятся? Сейчас она как никогда похожа на сову. — Не-а, — она покачала головой. — Страшно представить, куда я тебя отпускаю… К прекрасному принцу, который заслуживает все розы мира. — Боже, Фрэнк! — воскликнула Таяна, с которой я столкнулся в дверном проходе. Передо мной засияло зелёное пятно. Надежда. — А я говорила, — с характерной всей чете Ури хитрой улыбкой произнесла девушка, — романтик! Я закатил глаза и понёсся к выходу, улыбаясь. Никогда бы не подумал, что буду прятаться по углам с баллончиком не ради порчи стен. Вот она, последняя роза. Безумно красивая, но слишком приевшаяся, слишком заезженная. Этот красный — чересчур яркий и глянцевый, а лепестки — чересчур гладкие. Этот цветок красивый, но до Джи он не дотягивает. Слишком посредственный, слишком нормальный. Моему чокнутому художнику, поэту-наркоману в завязке, прекрасному лебедю и замерзающему Каю нужно что-то настолько же поэтичное, нестандартное и немного трагичное. Все видят в Джи красивую красную розу, как на вывеске цветочного ларька, как на поздравительной открытке, как в букете из ста таких же, но он куда выше и прекраснее этого. Мрак своей души он превращает в шедевры, которые делают мир лучше, да он сам — шедевр, который делает мир лучше! Пусть этот мрак будет снаружи, в искусстве, но не у него внутри. Трясу баллончик, раздаётся шипящий звук, пара капель окрашивает траву, и дальше краска ровным слоем ложится на розу. Теперь она его достойна. Странная, дикая, мрачная, неидеальная и ненормальная, но прекрасная, как и он. Чёрная роза для чёрного лебедя. Теперь я готов сказать ему всё. хХх «Хэй, Вешалка». Я уже подбегаю к общаге и попутно пытаюсь выяснить, где сейчас мой принц, чтобы случайно с ним не пересечься. «Хэй, гном». Потерянные знают о Джерри то, что не знаю я, хотя я всё же знаю больше. Кажется, Тэй, живущая в соседнем блоке, даже немного ревнует лучшего друга ко мне. «Где Уэй?» Обычно она не упускает шанса поглумиться надо мной, но как только дело касается Джерри, тут же идёт навстречу. «В агентстве, вроде». Я улыбнулся и уверенно двинулся ко входу в общагу. Пока мой принц занят своими модельными делами, я успею переодеться, уложить чёлку и глаза подвести. Оказывается, мне очень идёт подводка, а если правильно уложить волосы, они не торчат и не лезут в глаза. И нет, это совсем не по-гейски — вот люблю я его по-гейски, это да. Так, ещё немного, и я буду готов, нужно всего пару минут… — Фрэнки? — я услышал удивлённый голос Кая, когда ворвался в комнату. Чёрт, чёрт, он же должен быть в агентстве, почему он здесь?! — О, э-э… — я растерялся и принялся бегать глазами по комнате. Почему стало так пусто? Где его вечный творческий беспорядок на столе? Почему около стула стоит большая сумка? — Вас отпустили пораньше? — поинтересовался Джи, подойдя к кухонному столу. Меня сковал страх, и я уставился на него, снова уподобившись сове. — Ага, — я кивнул, пытаясь выглядеть как можно более непринуждённо. — Ты прибраться решил? — Скорее убраться, — поправил меня Джерри, лучезарно улыбнувшись. Я нервно хихикнул и покачал головой. — В смысле? — спросил я, нахмурив брови. Улыбка медленно сошла с лица моего принца, и меня охватила паника. — А, да, прости, наверное, нужно было раньше тебе сказать, — пробормотал Джи, опустив глаза, и я ощутил давление, переходящее с век на щёки. — Нас в Нью-Йорк переводят… — Как? — не поверил я. — В смысле «переводят»? — Агентство нас переводит, — пояснил Джерри, сминая в руках лямку рюкзака. — Контракт продлится в Нью-Йорке. — У вас там что, крепостное право? — я снова неловко захихикал, надеясь, что это всё просто шутка, он решил мне за всё отомстить и разыграть, и сейчас мы вместе посмеёмся. — Они вас вообще спросили? — Конечно, — Джи мило улыбнулся, постучав пальчиками по столу. — Тэй отказалась. — А ты… хочешь туда? — сипло спросил я, молясь, чтобы он ответил отрицательно. — Хочу, — Джерри кивнул, и что-то внутри меня оборвалось. — Я уже так соскучился и по Йорку, и по Джерси… — Оу, — я закивал и со всей силы сжал розу в руке. Надеюсь, она мертва, как и моя надежда. Шипы больно впились в ладонь, но это не сравнится с тем, что происходит в груди. Такое ощущение, что я упал с небоскрёба и стремительно лечу вниз. — Иеро, — Джи тепло улыбнулся. — Спасибо тебе за всё и… прости меня. За Пэнси, за группу, за всё… Нет, нет, нет, это я должен извиняться, я! — Хэй, ты чё, — выдавил из себя я. — Это ты меня прости. Ну, ты знаешь, каким я мудаком был, в общем, да… — Мы оба были, — Джерри захихикал, и я улыбнулся в ответ, хотя хочется рыдать и умолять его остаться. — Но Том и Джерри смогли в итоге подружиться. А Том ещё и умудрился полюбить своего нового друга… — Так, а сейчас же сессия, — напомнил я, готовый на любые уловки, лишь бы он остался. — Да, я буду приезжать на экзамены, — пояснил Джи, проверив время на телефоне. — Я потом ещё и в Калифорнию с вами поеду, так что придётся ещё немного меня потерпеть! Я готов терпеть тебя всю жизнь. — У тебя сегодня самолёт? — поинтересовался я, сжав стебель цветка ещё сильнее. — Да, поздно вечером, — кивнул мой принц. — Но мне нужно ещё в агентство заехать, потом на съемную квартиру, с Печалькой попрощаться ещё… Я улыбаюсь и киваю, улыбаюсь и киваю, а в душе всё рушится. Я буквально чувствую, как от неё отслаиваются куски. — О, я провожу тебя, — сообщил я, и он снова улыбнулся, сделав ещё больнее. — Ну ты, Уэй, конечно… Я покачал головой, но решил не усугублять. Не нужна ему правда, и я тоже не нужен. То есть, нужен, конечно, как очень хороший друг, как Потерянные и Печалька, а то и ближе, но не как Герда Каю или ромашка жаворонку. Не как родственная душа. Не как любимый парень. — Оставил нас с Клубочком на произвол судьбы, а она — без пяти минут мать, между прочим! — заявил я в своей клоунской манере, с трудом сдерживая слёзы. Надеюсь, он не заметит кровь, стекающую по моей ладони. — Да, и за это прости, — Джерри мило захихикал. — Я предупредил Тэй, она поможет. Я бы очень хотел понянчить маленьких, но уже десятого числа у нас первый кастинг… — Да ладно, мы им целые ясли обустроим, — пообещал я. Джи смущённо улыбнулся, поднял сумку и поставил у двери. — Ладно, Томми, мне пора, — тихо произнёс Уэюшка, надев пузатый рюкзак. — Ты самый крутой сосед, правда. — Да ладно, не прощаемся же ещё, — я ободряюще улыбнулся и захотел обнять его, но потом вспомнил, что у меня вся рука в крови. — Ты тоже, хоть и чокнутый. — Я вон рисунки оставил, — Джи указал на стену, — и флаг, конечно. Пусть напоминает обо мне. А, и пачка никуда не влезла, я на столе оставил. Знаю, ты не куришь такие, но мало ли… — Я всё курю, — заверил его я, фальшиво улыбнувшись. Сегодня красные — самое то, хотя лучше что ещё покрепче. — Том! — мой мальчик сузил глаза и ухмыльнулся. — Джерри! — перекривил я его, и мы оба засмеялись. Уэюшка вздохнул, попрощался с Клубочком, погладив её пузико, взял сумку и помахал мне. — Кстати, — Джи нахмурился, опустив взгляд, — ты на свидание идёшь? Он кивнул на розу, и я тут же взялся за стебель другой рукой, чтобы прикрыть красные следы. — Ага, — я кивнул. Жаль, что нельзя воткнуть эти шипы себе в сердце, чтобы не мучиться. — Оу, так ты можешь не успеть к самолёту, — забеспокоился Кай. — Не спеши, я же уже в понедельник вернусь. — Ой, вот не надо! — я махнул рукой. — Я ловкий, всё успею! — Окей, — согласился Джи. — Удачи тебе там! — Спасибо, — поблагодарил его я, до боли закусив щёку. — До вечера… — До вечера, — повторил Джерри, улыбнулся напоследок и скрылся за дверью.Lana Del Rey — Pretty When You Cry
Я закрыл глаза и открыл рот, будто меня обдали ледяной водой, и расслабил ладонь. Роза упала на пол, и из ранок хлынула кровь. Нужно обработать, а ещё нужно поставить цветок в вазу, но вместо этого я медленно плетусь в сторону его пустой, идеально заправленной кровати. Нет ни в чём больше смысла. Его здесь ничего не держит, наша дружба не перерастёт в нечто большее, он наверняка скоро меня забудет, но самое страшное — он возвращается в ад, в голодовки, в самоповреждение, и я ничем не смогу помочь. Я просто сосед, максимум друг, у меня нет никакого права указывать ему, как жить, и бегать за ним хвостиком. Он не вернётся. Я так и не смог его согреть. Достаю из ящика бинт и небрежно обматываю ладонь. Клубочек с трудом спрыгнула с кровати и подошла ко мне, мяукая, видимо, почувствовала запах крови и моё отчаяние. Прости, киса, мы не очень ладили, но ты всё, что у меня осталось. Заваливаюсь на его кровать, свесив ноги, и разглядываю рисунки. Такие ровные штрихи, изящные линии, столько идей и смысла. Провожу по одному из рисунков пальцем, повторяя контур. Джерри так нравится рисовать под лампой по ночам, а мне нравится наблюдать за ним. Нравилось. Он такой счастливый в такие моменты. Надеюсь, найдётся тот, кто будет им так же любоваться… Клубочек издала протяжный рёв и забралась на кровать, устроившись у меня на груди. Я обнял её и почувствовал, что заливаюсь слезами. Роза валяется на полу, и пусть валяется — хочу, чтобы ей было так же больно, как и мне. Понимаю, это, наверное, пройдёт со временем, но сейчас я понятия не имею, как жить. Хотя Печалька уже два года понятия не имеет. Не зря он меня предупреждал. Впрочем, я не упустил Джерри — мы просто разные птицы. Я бы всегда летал с ним, высоко или низко, но не суждено. Я рыдаю, рыдаю, рыдаю, а Клубочек мурлычет, мурлычет, мурлычет, и я глажу её, всхлипывая. Мой бедный Кай, он же всё ещё не ест и не спит, всё ещё рисует чудовищ и прячет лезвия под матрацем! Я пошарил там рукой в надежде нащупать злосчастный пакет, но его нет. Он забрал его с собой. — Фак, нет, нет, нет, нет! — я резко сел на кровати, и бедная Клубочек испуганно отскочила. Я глубоко вдохнул и погладил её, продолжая рыдать. Помню, как считал, что не по-мужски это — сопли разводить. Сейчас мне наплевать, по-мужски это или нет — всё сразу стало тупым и неважным по сравнению с тем, что я только что потерял. Всё с самого начала было незначительным и решаемым, всякие там переезды, общага, работа, разборки в группе — это всё такая ерунда! Я разменивался на мелочи, не замечая реально важного, и теперь реально важного в жизни нет. Он такой прекрасный, такой неземной, и он был таким с самого начала, а мне всего казалось мало. Мало бабла, мало славы, мало свободы, а счастье-то вот оно, сидит с карандашом за ухом и кофе в руках и напевает мелодию собственного сочинения. Ушло моё счастье. «Мразь, я тебя сейчас урою!» Я помню, с какой ненавистью я это сказал, здесь, в этой же комнате, как буквально плевался от злости. Я сказал это ему, моему мальчику, моему прекрасному принцу… «Ты же знаешь, что такие, как ты, будут гореть в аду?» Я правда сказал это моему Джи в лицо, глядя в его светлые глаза, я правда сказал это в этих же стенах! «Гори в аду, Уэй» Я сказал это, и я тогда имел это в виду, я хотел его задеть, унизить, сделать ему больно. Ему, моему мальчику, который просто был собой и пытался освоиться на новом месте и надеялся выкарабкаться из беспросветного мрака… Я не могу здесь больше находиться! Меня снова тошнит от самого себя. Да, я извинился, но этого недостаточно, этого слишком мало! Я хочу, чтобы он знал, как много он для меня значит, и насколько он важен и нужен, он должен это знать! Надеваю рюкзак, кладу в карман его красный Мальборо, поднимаю с пола розу, беру Клубочка под мышку и ухожу, хлопнув дверью. Я ужасно злюсь на эту комнату, потому что она так и не стала для него домом, потому что он был, а теперь его нет, и он сюда больше не вернётся. Захожу в блок напротив и стучу в дверь. — Тэй, — обращаюсь я к девушке, протягивая ей кошку. Она взяла её на руки, округлив глаза. — Айеро? — удивилась Вешалка. Хорошо, что здесь плохое освещение, и она не видит моих красных щёк. — Я вечером заберу, — пообещал я. — Спасибо. — Не за что… — растерянно пробормотала девушка, не в состоянии ничего спросить. Мне нечего ответить. Я сам уже ничего не знаю. Знаю только, что люблю того, с кем мне никогда не быть. Выхожу на улицу и чувствую запах дождя. Конечно, сегодня только грозы не хватало! Карма отыгралась сполна. Вытираю слёзы и иду в сторону метро мимо забора, того самого, за которым обросшие травой качели с выцветшей краской и море зелени. Это в прошлом, всё в прошлом. Ускоряю шаг, чтобы это место скорее осталось позади, но чем дальше, тем тяжелее. Везде Джерри — на эскалаторе, в вагонах метро. Ему очень нравится скользить по полу на подошвах кед. Мы вечно устраиваем соревнования. Устраивали. Конечно, я выхожу именно на станции, с которой легко можно дойти до «Двух гусей» и того самого парка с бешеной белкой и чёрными лебедями, которые, в отличие от нас, вместе. О, вот здесь мы пили водку на снегу, а вот и поляна, где в середине весны Джерри валялся в траве и вставал весь мокрый от росы. Иду дальше и вижу группу туристов у того самого озера, где Алекс и Джеки плавают, прижавшись друг к другу. Да, это я, двадцатилетний мужик, стою посреди парка с розой в руках, смотрю на лебедей и рыдаю навзрыд из-за другого мужика. Я люблю другого мужика и ничего не могу с этим поделать. Плетусь в сторону площади, наплевав на то, что могу кого-то встретить. Какое им вообще дело, что они вообще знают обо мне? Какая вообще разница, кто что подумает? Какая вообще теперь разница, если чокнутый сосед исчез? Достаю сигарету и закуриваю. То, что нужно. Более горький и тяжёлый дым немного отвлекает и успокаивает. Теперь я спокойный, но такой же несчастливый. И что делать теперь? Что дальше? Значит, этот засранец ворвался в мою жизнь, перевернул её с ног на голову, полностью меня обезнатуралил, стал моим смыслом, а потом просто так взял и исчез?! Да, именно так. Страшно подумать, что будет завтра, когда я проснусь в пустой комнате, но куда страшнее то, что Джерри всё ещё несчастный и замёрзший. А вот и площадь, до которой мы зимой по льду докатились на самокатах. Было так холодно, но с ним мне всегда было тепло. Помню, как я повёл его на нашу крышу и осознал, что люблю его. Я помню всё, все наши выходки, и его глаза напротив моих, и его традиционную сигарету на стаканчике кофе, и наши ночные разговоры, ради которых я готов был не спать до утра… Не верится, что этого больше не будет. Усаживаюсь на лавочку, глядя на чёрную розу. Теперь она кажется до невозможности попсовой и примитивной. Джи даже не спросил, почему она чёрная. Почему я думал, что это сработает? Хм, а она гармонично смотрится с его пачкой сигарет. Ох, Джи научил меня чувствовать эстетику! Теперь Мальборо и роза, которую я держу в руке, украшают мой профиль. «Счастливые ручки не такие уж и счастливые» Да, сопливо, мне плевать. Я таю от одного его «Фрэнки» и мысленно называю зайкой, так что мне больше нечего терять. Сразу посыпались лайки и комментарии. Вот она, популярность, которую я всегда так лелеял. Куча незнакомых людей спрашивают, что случилось. Стоило выложить то же самое в Твиттер — и начались ретвиты, ретвиты ретвитов, фавы и реплаи. Я стал звездой сети за две недели, и теперь некоторые рекламные аккаунты предлагают сотрудничество. Нашу группу пригласили выступать на молодёжном фесте в честь защиты прав ЛГБТ, а ещё мне выдали премию на работе.Sofia Carlberg — Crazy In Love
Сбылись все мечты, кроме одной, и теперь ничего не имеет смысла. G прислал вам личное сообщение: «Хэй, ты чего? : с» Сердце заколотилось, а на лице расползлась улыбка. Я чувствую, как постепенно схожу с ума. Я бы, наверное, всё отдал, чтобы хоть раз его поцеловать… К чёрту всё! Раз сходить с ума, так по-настоящему! Хотелось бы сейчас залезть по пожарной лестнице прямо к его окну с этой розой в зубах, но это до смерти его напугает. Так тупо, я сейчас готов на любую романтическую хрень, о которой пишут в книжках, но вместо этого я сижу и рыдаю на лавочке посреди площади, печатая простыню. как же я проживу без твоей тупой модельной задницы? Это вроде как намёк, а вроде и нет, но я, наверное, так и не решусь, хотя нет смысла. Я не смогу передать всё словами, как бы ни старался, сколько бы это ни заняло времени, зато один поцелуй объяснил бы всё и сразу. Ну всё, назад дороги нет. Фак, что я наделал… «Прости за всё, что я тебе наговорил, я был придурком, и им и остался, наверное. Ты не заслужил всего этого дерьма, вообще не понимаю, почему ты вечно страдаешь, это блять, несправедливо! Ты, блядский Уэй, со своим блядским огромным сердцем, ебаной улыбкой этой твоей и шикарным голосом, вообще весь блядский ты заслуживаешь быть счастливым! Я не умею говорить нормально, ты же знаешь, говорю, как умею» Печатаю и заливаюсь слезами, плевать, если кто-то из знакомых увидит. Уэюшка научил меня жить, показал, что действительно важно, и я больше не боюсь казаться ненормальным. Вот он я, нытик и педик, и шли бы вы все куда подальше! «Фрэнки, ты что, не говори так…» Нет, мой мальчик, на сей раз я скажу тебе всё! «Не будет у меня сегодня никакого свидания, и не должно было быть. Эта роза для тебя. Чёрная, такая же чокнутая, как и ты» Я заулыбался сквозь слёзы, надеясь, что он тоже улыбается. «Я люблю тебя, Джи, прям вот очень по-пидорски» Гора рухнула с плеч, и я глубоко вдохнул. Да, мне всё ещё больно, но я сделал то, что должен был. Теперь он знает, что нужен здесь, что ему всегда есть, к кому вернуться… «Фрэнки…» Пусть ругает меня, пусть сокрушается, пусть говорит, что хочет, — главное, он знает, что умеет сносить людям башни и становиться самым любимым засранцем на свете. «Я тебя вижу, Фрэнки» Стоп, что?! Я чуть не потерял сознание, даже в глазах потемнело, но я нашёл силы оглянуться по сторонам. Вот он, мой мальчик, с размазанной по щекам подводкой и красными щёчками, стоит около крайней лавочки в ряду. Я неуверенно улыбаюсь ему, и он слабо улыбается сквозь слёзы в ответ. Это самая прекрасная улыбка, которую я когда-либо видел. Я и не заметил, как ринулся ему навстречу, а он рванул ко мне и уже через пару секунд оказался у меня в объятьях. Джерри повис на мне, как коала, крепко обняв меня руками за шею, а ногами за талию, и я обнял его тоже. Он гладит меня по волосам, тихо плача, а я прижимаю его к себе и рыдаю, как сучка. Никто никогда так не рыдал, даже во время просмотра «Хатико», я поклясться готов! Не знаю, что будет дальше и что вообще всё это значит, но хочу, чтобы это длилось вечно. Я никогда ещё не был таким счастливым… — Я тоже люблю тебя, Фрэнки… — пробормотал Джерри, уткнувшись носиком мне в шею, и я издал неведомый звук, в котором смешался рёв и глупое хихиканье. Не знаю, сколько мы так простояли, точнее, я простоял, а он провисел, прежде чем мы в той же позе уселись на лавочку. Всё ещё понятия не имею, что ему ещё сказать. Джи смущённо смотрит на меня, и я робко накрываю его ладонь своей. О, какой кайф… — Фрэнки, а что у тебя с ручкой? — ласково произнёс Уэюшка, и мне тут же захотелось жаловаться на ранку, как маленький мальчик, чтобы он меня пожалел, а потом поцеловал бы в больное место, и всё бы сразу прошло… — Вот, — я протянул ему чокнутую чёрную розу, — это тебе! Чёрт, ради такой улыбки, и смеха, и такого румянца у него на щеках, ради того, как мило он прикрыл лицо ладонью, я точно скуплю для него все розы мира! — Фрэнки! — Джи снова обнял меня, не выпуская розу из рук, и я усилил хватку. Бедненький, надеюсь, я ему ничего не сломал! Он немного отстранился, посмотрев мне прямо в глаза и осторожно положив ладонь на мою щёку, и в его взгляде я увидел то, что чувствую сам. Мы оба одновременно подались вперёд, и всё случилось само собой. Я снова не заметил, как это произошло, как я ощутил его покусанные губы на своих, как почувствовал его дыхание. Всё лучшее происходит само собой. Буду считать, что это мой первый поцелуй, потому что в процессе осознал, что никогда и не целовался по-настоящему. А ещё потому что я очень люблю своего Джерри. — Фрэнки… — прошептал Джи, отстранившись. Мы соприкоснулись носами, и я накрыл его ладони своими. Пусть хоть весь универ смотрит, пусть снимают и в сеть выкладывают, пусть новые гифки клепают — мне плевать, теперь мне вообще на всё плевать! — Я люблю тебя, Джерри, — повторил я уже вслух, глядя ему в глаза, и он нежно улыбнулся, положив голову мне на плечо. — И я тебя, Фрэнки, — произнёс Джи, смутившись. — Как ты здесь оказался? — поинтересовался я. — Решил пройтись по всем нашим местам, — пояснил мальчик. — Когда я там гуляю, кажется, что ты рядом… — Джи, — ко мне пришло осознание, и я помрачнел. — Ты же… улетаешь? — Фрэнки, куда же я от тебя теперь улечу! — со счастливой улыбкой произнёс Джерри, погладив меня по щекам. — Но у тебя билет… — пробормотал я, погладив его ладошку большим пальцем. — Хрен с ним, с билетом, я его завтра сдам! — Джи махнул рукой. — Прости, Фрэнки, я соврал тебе: нет никакого контракта, и никуда нас не переводят — я просто хотел сбежать от тебя! — Сбежать? — удивился я. — Я влюбился в тебя с первого взгляда, Фрэнки, — признался Кай. — Ещё тогда, когда впервые увидел. Ты парень моей мечты… Слёзы опять текут по щекам, и я уже даже не пытаюсь их контролировать. — Ну, у нас сразу как-то не заладилось, и я понял, что ловить мне нечего, — пробормотал Джерри, и я успокаивающе погладил его по голове. — Я правда думал, что ненавижу тебя, но когда понял, какой ты на самом деле котёночек… Он шмыгает носом и смотрит вверх, чтобы задержать слёзы, а я опять обнимаю его. Котёночек! Я его котёночек! — Я понимал, что у нас ничего быть не может, — с грустью произнёс мой принц. — Со мной невозможно быть счастливым… — Уэй, херню несёшь! — я включил Тома, и Джи хихикнул. — Сегодня, когда я увидел тебя с розой, я понял, что всё делаю правильно, — продолжил мой мальчик. — Ты заслуживаешь лучшего, Фрэнки… Нет, он совсем берега попутал! — Да, именно поэтому я с тобой! — воскликнул я, погладив его ладошку. — А ты заслуживаешь лучшего в кубе! — Я не лучшее, — тихо произнёс Джерри, и у меня всё сжалось внутри. О, то ужасное чувство, когда его голос дрожит и ломается, и он вот-вот заплачет! — Я гадкий утёнок, Фрэнки, а ты прекрасный лебедь… Ничего не отвечаю ему — вопросительно смотрю на него и осторожно целую, показывая ему, насколько он неправ. Сказать здесь нечего — можно только показать. — Это ты прекрасный лебедь, — прошептал я ему в губы, погладил пальцами по щёчкам и заправил непослушные волосы за ушко. Джи уткнулся носиком в мою щёку и снова прижался ко мне. Я крепко обнял его, мысленно пообещав всегда любить и защищать. Я наконец-то смогу его согреть. Я докажу ему, что он самый прекрасный на всей грёбанной планете! Я докажу ему, что он заслуживает все розы мира.