***
На мероприятии около ста человек, обстановка вокруг, словно они вернулись в шик девяностых, хотя Сакура его не застала и из культуры того времени ее интересовали выставки Саатчи и Адриан Пайпер. В начале вечера речь говорит очень-уважаемая-женщина, но ее деятельность остается где-то за пределами памяти Сакуры. Основатель того, попечитель сего, а по сути — старые деньги и нужная ее отцу фамилия. Сакура здоровается с гостями, благодарит, улыбается, принимает кучу комплиментов (искренних, недоверчивых, двояких), делает все по неписанному протоколу и думает: как хорошо, что есть Ино и Тен Тен. Они забирают на себя часть ее новообретенных светских обязанностей, когда у Сакуры от улыбок уже болят зубы. Наруто нет, он редко появляется на ими же устроенных вечеринках. Слишком много снобов, сказал он по телефону, не представляю, как ты их терпишь. Сакура сказала: я ничего и не терплю. Это что-то вроде ее суперспособности: игнорировать пренебрежение к новым деньгам Кизаши или отсутствию внушительной семейной истории. Так некоторые не обращают внимания на плохую погоду. У Сакуры тоже почти нет метео- и социозависимости, они вытеснены другими привязанностями. Например: болезненным желанием быть лучшей в учебе, карьере и всяком таком. Проходит половина вечера, но Гаары все не видно. У Сакуры от разочарования и какого-то неуместного раздражения побаливает голова. Приходит смс от Наруто. Чехол Сакуры с Двуликим из «Магической битвы». — Выпей Тайленол, — говорит Ино. Они сидят за столом на четверых, пока Мебуки Харуно (она ведет фонд и является его лицом) зачитывает статистику за первую половину года. Первый час мероприятия всегда самый скучный. Дальше, когда во время перемены блюд принесут побольше алкоголя и начнется шоу, станет повеселее. — Не хочу смешивать его с вином, — Сакура указывает на винный бокал в потеках. — Кстати, Тен, ты была права с теми новостями. Наруто только что написал, что Гаара скоро приедет. — С Темари? — спрашивает Тен Тен. Ей раньше нравилась Тем, пусть они особо не общались. Сакура закусывает губу, съедает штрих помады. С Тем она так и не восстановила связь, и это походило на отрубленный палец. Можно жить, но некомфортно, особенно когда вспоминаешь о нем. — Не знаю. Наруто написал, дословно: Гаара в городе, сказал, что придет сегодня на вечеринку… — телефон вибрирует в руках, Сакура удивленно смотрит на второе сообщение. — А еще он пишет, что Неджи, если вы его помните, я сама-то его редко видела, вернулся из Лондона на прошлой неделе и тоже будет сегодня. Неджи Хьюга Сакура тоже не видела с похорон Канкуро. Она бы не расстроилась, не видь его еще столько же. — Ой, это который сноб-мизантроп-женоненавистиник? — Тен смешно морщит курносый носик. — Я про него читала. Можешь меня с ним не знакомить. — Он вряд ли со мной поздоровается, — закатывает глаза Сакура. Ино придирчиво разглядывает сливочно-белые орхидеи на столе, цепляет карпаччо из осьминога и паприки. На экранах включают промо-ролик: двое сирот, потерявшие родителей в катастрофе, поступили в Лигу Плюща, учебу им оплатил фонд, они станут полезными, активными гражданами, итдитп. Сакура думает, что с одной стороны это все здорово, а с другой — ролик такой сентиментальный, что Саске от него бы стошнило. Она мысленно отвешивает себе пощечину: заткнись, хватит думать о вещах с такой точки зрения. — Слушай, Саку, цветы как-то не очень расположены… — говорит Ино, дырявя глазами колыхающиеся под кондиционерами лепесточки. — Кто ваш декоратор? Познакомь меня с ним, я объясню, что так, вообще-то, не… — Ааааааа! — шипит Тен и пинает Сакуру под столом. Сакура посылает ей аннигиляционный взгляд, которым ставила на место зарвавшихся ребят в школе, колледже и клубах. — А можно меня не перебивать, ТеТе, я же пытаюсь помочь!.. — холодно говорит Ино. Когда Тен отвечает, Сакура уже понимает, что ее так взбудоражило. За столами проносится шепоток, атмосфера торжественности и светскости тает и дребезжит, как стекло. — Господь, вот он! — Тен, забив на приличия, поворачивается к двери и пялится. То же самое делает еще часть гостей, в основе своей — молодые. — Да кто? — Ино раздраженно оборачивается. — Это твое слово-паразит, «господь», знаешь ли, оно… — Собаку но Гаара, — отвечает Сакура, краем глаза наблюдая, как он входит в зал. Ее первая мысль: это серьезно Гаара? Тен Тен умиляется: уххх, какой симпатяшка. Экраны по периметру мельтешат бликами и световыми вспышками, как облепленные мушками, звук гулко гремит в колонках. Свет для ролика притушен, и Гаара стоит в дверях освещенного коридора, как посреди гигантского нимба. Сакура усмехается от своего же сравнения. Гаара и нимб — абсолютное несочетание. Гаара, одетый в приталенный костюм, лоснящейся кошачьей походкой идет к столу, за которым сидят все сегодняшние сливки. Десятки глаз исподтишка и не очень провожают его шаги. Сакура думает, это неудивительно. О его семье много говорят в последние три года. Куча фактов: передача состояний, лишение Темари но Собаку 99,9% наследства, желание Собаку-старшего баллотироваться в премьер-министры в следующем году, нервный срыв у Собаку но Сары после гибели Канкуро. Но ничего по-настоящему личного, что подсказало бы Сакуре: как там Тем? стало ей лучше? И даже — как Гаара? Сам по себе Гаара ей не слишком интересен, но как часть важнейшего фрагмента в ее прошлом — он не просто знакомый. Сакура хотела бы убедиться, что с ним все нормально, и это желание ее иногда застает врасплох. — Мне нравится его костюм, — говорит Тен Тен, стукнувшись зубами о бокал с лимонной водой. — На грани сексуальности и даже женственности, не кажется вам так? И это на таком-то мероприятии. Он похож на Хисоку из «Хантера». Сакура согласно кивает, Ино барабанит мятным ногтем по тарелочке со сладкими розоватыми креветками. — Легко быть эпатажным, если ты под наркотиками, — говорит она. — Эй, мы не знаем наверняка, может, он завязал. — Сомневаюсь. — Нельзя быть такой критичной, Ино, ты же еще молодая. — Ты издеваешься? Как связаны мой возраст и критическое мышление?.. Сакура еле сдерживает желание подпереть подбородок ладонью. Ино и Тен временами как кошка с собакой, и Сакура задумывается, когда нечего делать: как они вообще остаются подругами с разным отношением ко всему? И общались бы они, если бы не было ее? Иногда ей кажется, они могли бы стать заклятыми врагами, но по забавной случайности попали в ряд ее близких подруг. — Ох, смотрите, кто пожаловал, — возбужденно говорит Тен, но в этот раз не пинает Сакуру под столом. — Вот его одежда мне нравится больше, — Ино сканирующе оглядывает вошедшего в зал Неджи. — Классический стильный костюм, нейтральный цвет, хорошая прическа. Все по-человечески. Ролик заканчивается, и внимание теперь перетекает к Неджи, пусть и не в таком масштабе, как к Гааре. Сакура говорит подругам: заказывайте напитки сейчас, если что-то хотите, после третьей перемены до официантов не дозваться. Этой штуке ее тоже научили, когда она еще училась в школе. — Ты просто скучная, Ино, — говорит свой вердикт Тен. И, к удивлению Сакуры, Ино не отвечает, позволяя ТеТе выйти победителем из спора. Они еще около получаса выслушивают долгие речи, обсуждают планы на каникулы (практика, бабуля Яманака под Токио, Тен Тен собирается с семьей на Багамы, Сакура говорит, что будет работать все лето, девчонки смотря на нее как на сумасшедшую). После третьей смены блюд наступает что-то вроде перерыва, и за стол возвращается Мебуки Харуно. Она запыхавшаяся, лицо раскраснелось от вина и комплиментов. — Ну и вечер, — выдыхает она, раскладывая кружевную салфетку на коленях. — Появление этого мальчишки Собаку взбудоражило некоторых гостей. Нужно дать ему слово. Почему ты не сказала, что он будет сегодня? — Я не знала, — говорит Сакура, давя всколыхнувшееся раздражение от тона матери. Абсолютная претензия, плохо замаскированная под беспокойство. С момента, как Кизаши Харуно стал министром и Сакура ему посодействовала, отношения с мамой стали как плохая, напряженная резина. — Ладно, я подвину программу, нужно посмотреть, куда его впихнуть, и… — взгляд Мебуки цепляется за браслет с черным бриллиантом. Она насупливает брови, но молчит. Молчание у нее красноречивее слов. — Сакура! Кто-то кладет большую руку ей на плечо. — Наруто? Привет! Не думала, что ты будешь сегодня. — Гаара и Неджи приехали, — Наруто улыбается, сверкают белые, как сахар, зубы, и Сакура даже становится завидно, что у кого-то они бывают такого цвета. — Не мог такое пропустить. Добрый вечер, Мебуки-сан. — Здравствуй, Наруто. Сакура знакомит Наруто с Ино и Тен. Тен Тен говорит: мы столько о тебе слышали! И Наруто смущенно поправляет ворот рубашки, пофыркивает: а мне о вас не так уж много рассказывали. — Мама собирается дать Гааре слово, — говорит Сакура, когда они заканчивают со знакомством и отходят чуть в сторону. Позади Наруто дует кондиционированный воздух, она снова ощущает его запах: тонкий въевшийся аромат кофе, забитая улица и одеколон. Ей становится забавно, что теперь она знает и запах Наруто, как какого-то близкого друга. Раньше она знала только родителей, Ино с Тен Тен, Темари и… — Он так и сказал, — говорит Наруто. — Кто? — она не сразу вырывается из дурной патоки мыслей. — Гаара. Он ждал, что ему дадут слово, но, предупреждаю, он ненавидит говорить речи и скорее всего скажет что-то очень короткое. — Да без разницы, это все равно формальность. Наруто задорно ухмыляется, но в его движениях проскальзывает напряжение, будто он разделился надвое. Одна часть здесь, в душной вечеринке с тусклым привкусом алкоголя, вторая в недоступной Сакуре атмосфере, за окном, где мигают фосфоресцирующие городские огни и наступает темный вечер. — Окей. Хочешь поболтать с ребятами? Мы сейчас сядем за один стол, он как раз на четверых. — А они меня помнят? — Шутишь? Сакура улыбается, пытаясь стряхнуть с себя масляную нервозность, возникшую непонятно из-за чего. — Возможно. — Не шути так. И подходи к нашему столу после речи Гаары, ты ему, если что, в какой-то момент стала нравиться, а Неджи… э, ну это Неджи, — смешок, — ему никто не нравится. Сакура возвращается на свое место, когда начинается шоу «Лебединое озеро». Сакура выбирает самую талантливую танцовщицу и следит за ней: балетная пачка с перьями, белая, как у гейш, пудра, плавные линии, рывки, губы цвета мякоти незрелого арбуза. Ино и Тен Тен обсуждают Наруто, Мебуки встает, чтобы передать слово Гааре. — Все-таки он очень секси, — Тен Тен говорит голосом растекшейся лужицы. — Симпатичный, — говорит Ино. — Какой снисходительный тон, Ино, — фыркает Сакура, все-таки положив подбородок на раскрытую ладошку. Пока Гаара говорит, все камеры и взгляды все равно обращены к нему. — Я действительно так считаю. Неджи и то больше в моем вкусе. Но, когда Гаара начинает говорить, Ино уже не выглядит так уверенно. Сакура слушает, кладя в рот эклер с сыром и раковой шейкой. Гаара повзрослел, думает она. Уже не такой худой, как умирающий с голоду поэт, но талия все так же ярко выражена, многие женщины могли бы позавидовать. Из его речи исчезли нервозно-торопливые нотки, и он выглядит как перспективный молодой мужчина с налетом эпатажа и чего-то еще. Сакура снова выпадает в карусель своих мыслей. Слишком многое сегодня напоминает ей о прошлом, которого давно уже нет. Она как-то даже читала сложные статьи про любовную зависимость, про дофамин, которого ей, по мнению автора, не хватает, ходила на сеансы к психологу и в итоге все бросила. Она думает, ей легче жить с продырявленными пустотой органами, чем пытаться их сшить.***
В черно-лиловое небо врезается смутно белеющий фасад дома. Дырки окон пустые и тёмные, стекло на первом этаже выбито, и острые стеклянные зубчики торчат хаотично, как раскинутые богом хребты. В остальном резиденция цела; тяжелые двустворчатые двери наглухо закрыты, в опустевшем фонтане липнут друг к другу листья и трупики насекомых. Традиционный японский сад зарос жесткими сорняками, и в лысой почве, там, где раньше росли рододендроны, виднеются следы жизнедеятельности червей. Закрученные воронки, вскопанными червями — раньше их здесь не было. Парадные ступеньки дома мерцают в серо-серебристой завесе дождя, кто-то кинул на них коврик, и тот теперь чавкает под туфлями человека. Воздух резкий и мокрый. Он одет в спортивный костюм, его голова закрыта глубоким капюшоном, его руки спрятаны в карманах, только иногда, когда за взбухшими тучами показываются холодные звёзды, видна полоска кожи его запястья. Его спина железно-прямая, он выглядит как стоик, но голова опущена вниз, к мокрому дешевому коврику, купленному в гипермаркете, наверняка со скидкой. Он сходит со ступенек, останавливается у фонтана и ладонью в перчатке проводит по каменной кладке с облупленной плиткой. Его движения не вяжутся с позвоночником-иголкой: он гладит холодный шершавый камень так нежно, будто перед ним младенец. Его не заботит, что бок фонтана изрисован ядовито-зелёным граффити (член, «идите нахуй», «жрите землю», средний палец, «террористы»), — так мягко и долго его пальцы застывают над высеченным гербом, почти незаметным, если не знать, что искать. — Тебе не следует долго здесь находиться, — говорит голос в вечерней темноте. Фонари давно не горят. — Лучше вести себя соответствующе тому посту. Он вздыхает, воздух из-под губ вытекает белой струйкой пара. Вода с неба шлёпается о капюшон, ставший мокрым насквозь. Он отдирает ладонь от фонтана и снимает капюшон. Заброшенная территория вскипает воронками серого, холодного дождя. — Мероприятие вовсю идет. Тебе еще нужно переодеться и, не знаю, волосы там высушить. Что-то шуршит. Он оборачивается, ко лбу прилипли черные волосы, и видит бродячего пса. У того во рту мокрый рулон пакетов, он поджимает влажные губы. Сириус, любимый пес отца, умер пару лет назад. Никогда здесь не было такой опустевшей заброшенности, и ему кажется, будто изнутри ему выдернули внутренности и выставили все напоказ. Глаза печет, они, кажется, вот-вот превратятся в труху прямо в глазницах. — Саске. — Еще минуту. Мое имя вписали в список приглашенных? — Вряд ли, ты пусть и считаешься невиновным, но люди все равно предвзяты к тебе, хотя люди в целом предвзяты и узколобы, как стадо, — говорит Мадара Учиха. Кончик его сигареты тлеет, как микропожар. — Жаль резиденцию. Семью нашу я, конечно, не любил, особенно дедулю, но дом был отличный. Все-таки я тоже тут рос. Саске фыркает и смотрит на резиденцию, огромную, тускло-молочную, на синие ставни, которые покинуто скрипят, если потрогать. Выпотрошенная улицей собака с плешивой шерстью, уродливое, мерзкое граффити, от которого у него горло стягивает в ледяной мячик, с окон стекает грязная вода, пахнет землей. У Саске ощущение, будто ему снова 20. Нет. Это иллюзия. Всего лишь ностальгическая вспышка, всплывшая из-за вида дома детства. Саске физически 23, а душе — еще больше. Он мрачно усмехается своим мыслям. Что за, нахер, лирика, Саске? — Поехали уже, — кричит Таюя, высунув рыжую, как лисью, голову из черного «Кадиллака». — Заболеешь, Саске! — Отвали от него, дура, он не дитя, — Суйгетсу раздраженно пытается запихать сестру в салон, дождь бьет его по белым волосам. — Твою мать, Таюя, не лягай меня! Мадара вздыхает и сильно затягивается. — Эти двое вроде приемные, но характер у обоих такой же дурной, как у меня. — Яблочко от яблони, — хмыкает Саске. Он бы еще сказал про нейронные связи и эффект зеркала, но ум Мадары заточен под практичные вещи, потому не стоит тратить на него слова. Поначалу, когда они только познакомились, Суйгетсу и Таюя так бесили Саске, что он готов был задушить их голыми руками. Ладно, думает Саске, будь честен хотя бы сам с собой. Тогда у тебя кукушечку рвало так, что убить кого-то через асфиксию было бы вполне гуманно по сравнению с остальными методами. Он отлепляет от лица промокшие волосы, еще раз смотрит на резиденцию и мысленно обещает дому: я тебя выкуплю и верну в нормальный вид, не скучай пока. — Поехали, — говорит Саске. Он садится назад, к запыханной Таюе и довольному Суйгетсу. Мадара занимает пассажирское, на водительском Профессор — охранник, которого Мадара приставил к Саске еще в Бангладеше. Звали этого огромного мужика со спиной-шкафом по-другому. Просто Саске как-то назвал его Профессором за мизерные когнитивные способности, и кличка в итоге прижилась. — А мне точно нельзя с тобой? — спрашивает Таюя, двигаясь так, чтобы сидеть между Саске и Суйгетсу. — Никогда не была на крутых вечеринках, так интересно. — И не будешь, — фыркает Суйгетсу. — Блять, я тебя спрашивала? — Успокойтесь оба, — говорит Мадара, чуть повысив голос, и его «дети» затыкаются по команде. Саске молчаливо разглядывает дорогу от дома до центрального Токио. Когда он возвращался сюда три года с чем-то назад, из Шанхая, тоже шел дождь. Деревья клонились от влаги, небо взбухло, и Токио казался ему сероватым, но понятным и стабильным, как дом. Он вспоминает запустелый, полувыпотрошенный родительский дом и сужает глаза, думая, что ошибался. Дом — всего лишь утрированная декорация, которую можно разобрать, как это и случилось с его семьей. Токио теперь кажется ему скорее Мордором, куда он пришел, чтобы уничтожить кольцо. В мир редеющего дождичка и музыки в эйрподсах Таюи его возвращает сообщение. Наруто Узумаки: когда будешь? Саске Учиха: 20 минут. — Не понимаю, почему ты возвращаешься в город так тихо? — спрашивает Таюя, хлопнув Саске по колену. — Я перерыла интернет и видела, что раньше о твоих приездах писали так, будто король вернулся. — Это в прошлом, — Саске равнодушно убирает ее крошечную руку. На вид и не скажешь, что ей двадцать пять. — Ты помнишь «Король Лев», Таю? — спрашивает Суйгетсу. — Ну естественно, придурок, за кого ты меня держишь? — она недоуменно вгрызается в оранжево-синий ноготь. — Я пересматривал его раз пятьдесят, не меньше, и это даже не преувеличение. Во второй половине мультика Симба должен был вернуться в родные земли, помнишь? Чтобы отбить царство у дяди-предателя, мерзкого такого, со шрамом. Помнишь, как он вернулся? — Да помню я! Говори уже, что хочешь сказать, или расскажу папе Мадаре, как ты дрочил на шлюховатых анимешных стримерш и тратил на OnlyFans кучу денег. Ой, я уже рассказала, упс. — Дура, — Суйгетсу сверкает неоново-синими глазами, Саске закатывает глаза. — Так вот. Симба вернулся тихо, без фанфар, пока Скар не ожидал, и что случилось дальше? Симба его уничтожил, еще и так унизительно — короля-узурпатора сожрали собственные гиены. Добился бы этого Симба, если бы на все джунгли орал: я, мать вашу, дома, и я тебя сожру, Скар. Добился бы? А? — Можешь идти в жопу со своими дурацкими намёками и метафорами, — Таюя лопает жвачку и разваливается в кресле, как гиковатая рыжая барби. — Но я тебя поняла, ага. Саске хочет вернуться тихо. — Ну, насколько это возможно, конечно. Все-таки наш Саске привык к королевскому вниманию. Суйгетсу растягивает губы в страшноватой ухмылке, розовая в белую полоску футболка обтягивает его худую, но очень жилистую спину, она вся в застарелых белесых шрамах. Саске с ленивым напряжением вытягивает ноги. — Я еще успею заявить о своем возвращении. Тишина. Шуршание дождя и гул двигателя. — Я не понял, — говорит Мадара. — Суйгетсу, ты серьезно платил стримершам за голые фотки? — Только одной, — нехотя говорит Суйгетсу. Саске переодевается в доме, который снял Мадара, и едет в Ритц, за рулем Профессор (его зовут Дзюго на самом деле). Уже входя в лобби и медленно, как во сне, притягивая к себе взгляды, он думает, что мог бы предупредить Сакуру о возвращении. Кончено, мог. Но не захотел. Саске хочет оставить это удовольствие себе: увидеть, как она отреагирует, когда увидит его. Он надеется, что хотя бы ее безусловное присутствие в его жизни не изменилось.***
Сакура коротко замирает, когда ее фотографируют с госпожа Хьюга. Фонд исправно звал ее на каждое мероприятие, но до этого вечера она ни разу не ответила. Сегодня она сопровождает сына. Когда фотограф переключается на следующих гостей, госпожа Сумико Хьюга вежливо улыбается Сакуре. — Чудесный вечер, Сакура. Флористы провели филигранную работу, мне особенно понравились орхидеи с ровным срезом. Сакура улыбается, не показывая десен, и думает: именно их Ино забраковала, но они подходят старой школе. — Благодарю, госпожа Хьюго. Как вам тема вечера? Не слишком экстравагантно? — Думаю, в самый раз. И, — она вдруг наклоняется, обдавая Сакуру взметнувшимися духами (нежный жасмин с пудровым намеком), и подмигивает, — если что, я не такая, как мой сын и муж. Со мной можно болтать, как с девчонками. — О, — Сакура теряется и не сразу придумывает, что сказать. Вот уж от кого она не ожидала откровенности. — Мне нравится твой образ, но лучше всего я, конечно, узнаю бриллиант. Его добыли за несколько часов до рождения Саске, представляешь? Микото радовалась ему даже больше, чем Рембрандту и Шагалу в своих коллекциях, — госпожа Хьюга хмыкает, рубиновая серьга в виде павлина подскакивает в ее ухе. — Хотя это неудивительно, ценность черного алмаза некоторые сравнивали даже с алмазом Хоупа, ты знала это? — Не знала, к сожалению. Но теперь я понимаю, почему многим захотелось выпить со мной чай или кофе на неделе. — Да, ты умно поступила, скрывая его эти годы. Когда произошла вся эта трагедия с Учиха… — госпожа Хьюга моргает, и Сакуре становится до ужаса неловко от мелькнувшего влажного блеска. — Да. Вот тогда многие коллекционеры, аукционные дома и миллиардеры, как японские, так и совсем из экзотичных стран, кинулись искать украшения Микото. О ее черных алмазах ходили легенды, они абсолютно уникальные — естественное происхождение, вес, темная, порочная чистота… Госпожа Хьюга поджимает губы, будто пытается не расплакаться, как маленькая девочка. Сакура порывисто сжимает ее маленькую, унизанную кольцами ладонь и, смутившись, тут же отпускает. Сакуре в принципе сложно выражать свои эмоции так открыто и физически, а от того, что это произошло с едва знакомой женщиной и на глазах у кучи людей, ей становится еще хуже. К тому же, госпожа Хьюга считает, что Сакура прятала браслет специально. На деле алмазное заточение было всего лишь удачным следствием эмоционально-социальной закрытости Сакуры. — Ну, как выяснилось, самое ценное из своей коллекции Микото передала этой девочке, невесте Итачи… — госпожа Хьюга хмурится, пытаясь вспомнить имя. — Изуми, — подсказывает Сакура. — Спасибо. Так вот, почти все было отдано Изуми. Я тогда еще подумала, неужели и черный алмаз весь ушел ей? Все-таки Микото и Изуми, они… Сакура видит, что госпожа Хьюга подбирает слова, пытаясь сформулировать одно из тех замечаний, которые вызывают неловкость, потому что связаны с человеческими особенностями. Сакура, может, и не считает себя таким уж хорошим человеком, но она воспитана и она понимает, что скажет госпожа Хьюга еще до того, как воздух вырывается из ее губ в бледно-розовой помаде. — Они были довольно разными. Ну, это нормально. У Учиха семья вообще была такая, что вписаться туда было бы сложно любому, — госпожа Хьюга решительно выпрямляется, словно вспоминает, с кем и где разговаривает. — Не сочти за назойливость. Микото рассказывала мне о тебе, поэтому я решила, что могу тебе доверять. Да и то, что часть черного алмаза находится у тебя, о многом говорит. Надеюсь, ты будешь правильно с ним обращаться. В последнем предложении проскальзывают властные нотки. Сакура слышит между строк: не вздумай продавать его аукционным домам или еще кому. Она любезно кивает, госпожа Хьюга снова превращается в милую женщину, воспитанную в лучших японских традициях. Она делится с Сакурой контактами лучших дизайнеров мероприятий («они берут клиентов только по знакомству, я порекомендую им тебя»), рассказывает, что нужно улучшить и как привлечь к фонду внимание настоящих мастодонтов. — В следующий раз я приведу с собой кое-кого из попечителей музея искусств, — она кривит губы, и Сакура толкует это как доброжелательное фырканье. — Тебе это знакомство пойдет на пользу. — Спасибо, Сумико-сан. Очень рада, что вы пришли сегодня. Когда госпожа Хьюга уходит, перемена заканчивается, и Сакура видит, как Наруто, Гаара и Неджи садятся за один стол. Четвертое место пустует, но оно сервировано. Сакура на миг надеется: вдруг для Темари? И тут же одергивает себя, садясь за стол. Платье холодным шелком липнет к коже, браслет такой тяжелый, словно в нем сошлась вся земная гравитация. Персиковый Беллини, красное вино, белое вино, джин с абрикосовым джемом, водка с апельсиновым соком, виски такой старый, что от него несет либо претенциозностью, либо капризом. Мебуки делает крошечный глоток джина с лаймом, позвякивают льдинки. — Не знала, что твой бриллиант такой знаменитый, Саку. — Я тоже не знала, — Сакура просит официанта налить ей что-то теплое. Кондиционеры и дождевой холод на улице остужают ресторан до неприятной стыли. — Кажется, было бы легче, если бы я так его и не надевала. — Ты же любишь искусство, — говорит Ино, закутываясь в какую-то богемную шаль. — Значит, ты видишь его красоту и понимаешь, что не можешь его прятать от других. Искусство такого не заслуживает. — Возможно, — говорит Сакура, потому что спорить ей лень. — А мы так и не познакомились с Гаарой, — Тен Тен расстроенно ковыряется вилкой в спарже. Сакура пытается согреть пальцы, когда слышит сзади: — Сейчас отличная возможность. Тен вздрагивает, Сакура недоверчиво оборачивается. Гаара с манерной насмешливостью вскидывает брови. — Добрый вечер, Сакура. Добрый вечер. Она чуть не давится сгустившимся воздухом от его показной вежливости. И он серьезно ее помнит? — Добрый вечер, Гаара. С возвращением. Он изящно опирается о спинку ее стула, люстра засвечивает идеальные запонки и пуговицы, волосы растрепаны художественным красным потоком. Сакура думает: где вечно пьяный и накуренный Гаара? — Спасибо, — говорит он, и у Сакуры ощущение, будто она галлюцинирует. — Приятно вернуться домой и видеть, что хоть кто-то здесь остался. И название вашего фонда меня тоже обрадовало. — Я рада, что тебе нравится, — говорит Сакура. По венам растекаются какие-то реминисценции прошлого, смешанные с напряжением. — Тем не с тобой? В его глазах что-то мелькает и исчезает в болотно-зеленых радужках. Он порочно-очаровательно улыбается. — Нет. Я один. Так твои подруги хотели познакомиться? — Только одна, — прохладно говорит Ино. — Видимо, это не ты? — Это я, — Тен протягивает ему руку в полумужском, полуженском рукопожатии. Через мгновенье они, смешавшись, стукаются кулаками, и Гаара смеется, обнажая белые клыки. — Интересное у тебя приветствие. — Приберегаю его для потенциальных друзей, — широко улыбается Тен Тен. Сакура и Ино переглядываются: что за неоправданное желание дружить? — Я в Токио на целое лето, так что, думаю, мы еще не раз пересечемся, — все с той же усмешкой говорит Гаара и смотрит на замершую, как ледяная статуя, Ино. — И с вашей неприветливой подругой тоже. Кстати, Сакура, — он наклоняется к ее уху, пахнет от него каким-то унисекс парфюмом с изломом имбиря и белых цветов, дыхание обжигает кожу, — не слишком самонадеянно было звать его сегодня? — Кого? — Его. Сакура оборачивается, их лица нарушают личное пространство друг друга. Взгляды — как скрещенные дамокловы мечи. — Я не понимаю, о ком ты, — говорит Сакура спокойным, надменно-безликим голосом, который использовала во время допроса по делу Учиха. — Так ты не знаешь, малышка Харуно? — он улыбается одними тревожащими глазами. — Не знаю что? У Сакуры есть догадка, но в нее она верит даже меньше, чем в плоскую землю. Гаара кладет голову на ладонь, его поза — сплошная вальяжность и превосходство. Будто он забавляется с ней, как во второсортном спектакле. — Следи за входом, — шепчет он в момент, когда кавер на сонату Шопена стихает, перетекая из одной в другую. — Ты ждешь кого-то очень важного? — Нет, — быстро говорит он. Так быстро, что в его ответе ощущается безразличная ложь. — Гаара. У их стола оказывается Неджи. Он бросает на Сакуру нечитаемый, странноватый взгляд и говорит: — Скажи, пожалуйста, официантам, чтобы принесли за наш столик минеральную воду с лимоном. Я никого не увидел. — Я скажу, — говорит Мебуки, вставая из-за стола. — Сакура, проконтролируй тут ситуацию. Мама боится, что Гаара выкинет что-то идиотское. Сакура послушно кивает, на людях она предпочитает выглядеть примерной дочерью, чтобы не подставлять родителей. — Ваш столик на другом конце зала, ребята, — Ино с видом холодной стервы складывает руки на груди. — Если кого-то ждете, нужно было сообщить заранее. Это не проходной двор. — Мы уже уходим, — не менее льдисто отвечает Неджи. Тен, чихнув, закатывает глаза: о боже. Сакура тоже не знает, за что Ино так сильно недолюбливает Гаару. — Не язычок, а наждачка, — фыркает Гаара. — Не забывай, что я сказал, Сакура, — снова улыбается, едко и насмешливо, словно он сейчас снимет с головы невидимую шляпу и откланяется, радостный оттого, как ловко он провел толпу, всех этих меценатов, чиновников и богатых наследников. — Девчонки, à bientôt. — Пока-пока, — машет Тен Тен. Она, кажется, единственная не прочувствовала, как накалился воздух непонятно из-за чего. Сакуре приносят горячий черный кофе с печеньем без сахара, но она уже согрелась. — Придурок, — Ино неодобрительно щурится. — Что он тебе сказал, Саку? — Чтобы я следила за входом. Они оставили кому-то место. — Может, Темари? — Не знаю. Я тоже о ней подумала, — Сакура помешивает кофе. Жаль, они не подали молоко, она недолюбливает смутную кофейную прогорклость. — После вечеринки допрошу Наруто с пристрастием, почему он ничего мне не сказал. — Правильно, — откликается Ино. Тен Тен молчаливо разрезает ножом трюфель из маракуйи, матчи и жирных козьих сливок. На сцене французская группа Жерара Пресгюрвика исполняет «Ромео и Джульетту», играет «Les Rois du monde». Сакура обожает эту композицию и не знает, как относится к самой истории любви. — Сакура, — Мебуки подходит к ней сбоку, умудряясь не закрывать обзор гостям. — Помоги миссис Ван дер Плейн. Она разлила на платье красное вино и теперь пытается отстирать пятно белым вином в туалете. — Прям гражданская война в СССР, — Сакура не сдерживает смешок и, кивнув затихшим девочкам, идет к дамскому туалету, вслушиваясь в слова. Она выбрала французский вторым языком.Короли мира живут наверху У них самый прекрасный вид, но есть одно «но» Они не знают, что думают о них внизу
Сакура точеной тенью идет по периметру, не снимая с лица полуулыбки, механичной, как в онлайн-игре. Брызги дождя заметают оконное стекло, воздух на улице становится плотный и мокрый, и среди серой дождевой завесы мигают лампочки ночного города. За одним из столов пожилая дама говорит: наконец-то этот мальчишка Собаку соизволил явиться, молодежь совсем обнаглела. И где его непутевая сестра? Сакура болезненно закусывает губу. Почему меня так беспокоит судьба Тем?Короли мира делают все, что хотят, Вокруг них вертится весь мир, но они одиноки…
Официант несет стакан на подносе, на верхушке воды плавает бледный кружок лимона. Сакура кожей ощущает, как что-то меняется.Короли мира сражаются между собой, Ведь в мире нет места для двух королей.
Ее платье цепляется за туфлю. Сакура останавливается, почти дойдя до входа, и незаметно поправляет льдистую ткань. Периферией зрения она видит, как Наруто, Гаара и Неджи синхронно поворачиваются к двойным дверям. Мюзикл толкается ей в перепонки воспаленными, саспенсовыми интерлюдиями.Мы занимаемся любовью, прожигаем жизнь День за днём, ночь за ночью, Чего же тогда стоит эта жизнь, Если проживать её на коленях?
Сакура задумывается. Что, если это все-таки Тем? Что она ей скажет, сможет ли обнять ее крепко и открыто, так, как Темари этого всегда заслуживала. Сакура ловит на себе довольный взгляд Гаары. Он приподнимает стакан с ледяным виски, будто салютует. Она вздергивает бровь.Знаем, что время, как ветер, В жизни только это важно… Плюем на мораль Знаем хорошо, что не делаем ничего плохого…
Швейцары впускают в зал довольно высокого гостя. Слепящий коридорный свет сталкивается с тусклым сценическим, специально потушенным для мюзикла, блики химически растворяются друг в друге. Сакура сдержанно сужает глаза, чтобы не щуриться, как на базаре. Все та же пожилая дама скрежещет: какое непозволительное опоздание. Неджи вскакивает и торопливо, на грани приличия, идет к гостю. Кажется, Наруто смеется своим хриплым смехом-всплеском, судя по движению рта, но Сакура не уверена. За глушащей музыкой ничего не слышно. Сакура моргает, со зрачков сходит мутновато-желтая пелена. Она смотрит прямо на человека, и ее с размаху откидывает куда-то в другую жизнь. Исчезнувшую вселенную. Мозг у нее идет волнами и затуманивается, как покрытый жирной коркой. Она застывает, лицо гостя отзывается в ней стянутыми в одну точку внутренностями. Проскальзывает шальная мысль: показалось. Но нет, его она узнает хоть с выколотыми глазами, даже если ее лишат всех органов восприятия — Сакура все равно его узнает. Лицо Саске бьет ей по черепной коробке явно и болезненно, как надрез ножом по коже. Ноги становятся нетвердые, будто в них перерезали связки. — Саске! — громко говорит Неджи и с неловким жаром обнимает Саске. Мюзикл не заканчивается, но внимание быстро перетекает ко входу. Саске обнимается с Неджи, говорит что-то короткое. — Учиха Саске, — шипит кто-то за столом. Волна тревожного шепотка и разговоров проходится по залу. Сакура словно падает в безвоздушный мрак, когда взглядом врезается в черные глаза. Саске здоровается с растаявшей госпожой Хьюга: добрый вечер, я тоже рад вернуться. Сакура вслушивается. В ее кожу впиваются иголки от одного его голоса — слегка изменившегося, чуть ниже и прохладнее. Он как изображение, возникшее в ее галлюцинирующем мозгу, но только за исключением, что это все реальность. Гости беззастенчиво оборачиваются, госпожа Хьюга говорит: ох, милый, какой же ты стал красавец, так возмужал, так вырос! Совсем уже не юнец. Вот Хиаши будет рад, когда увидит тебя! Они перекидываются еще парой фраз. Госпожа Хьюга нервно говорит: ладно, не будем мешать гостям, приезжай к нам на ужин, — и отходит. Неджи утягивает Саске к их столу. Саске идет за ним, а потом, будто точно знает, куда смотреть, переводит на нее взгляд. Смотрит на нее прямо, и ей кажется, что ее сжевывают самые острые зубы этого мира. Сакура собирается сказать: с возвращением, Саске. Он ответил бы: здравствуй, Сакура. Но Саске небрежно кивает и, мазнув по ней непроницаемым, равнодушным, как пустота, взглядом, отворачивается и идет за Неджи.***
Сакура прислоняется к раковине и пытается отдышаться. Она смачивает руки ледяной водой, не закрывая кран. Вода с шипением стекает в белый слив, у нее подрагивают пальцы. Миссис Ван дер Плейн суетливо льет белое вино прямо из горла на свое пятно, ей помогает растерянная кучка официантов. В огромную туалетную комнату врывается девушка, на вид как ксерокопия миссис Ван дер Плейн лет пятьдесят назад. — Ты не представляешь, что там случилось, бабуля! — Я испортила платье, которое мне досталось еще от мамы, а ей от самой Коко, — сокрушается иссохшая миссис Ван дер Плейн. — Там все гости на ушах, все в шоке, все репортеры грызутся за право первым поговорить с… — Меня это давно не интересует, — сухой голос, сухая шея в жемчуге. — Это тебя заинтересует, потому что там УЧИХА САСКЕ, — девушка чуть не взвизгивает, так она взвинчена. — Представляешь?! — Иисусе, — миссис Ван дер Плейн выдыхает, будто стала свидетелем прихода какого-нибудь мифического персонажа. Сакура помнит, что должна помочь ей с платьем. Она обещает себе: еще секунду. Но секунда проходит, а ее все так же засасывает в пульсирующие волны лихорадки. Сердце вгрызается в грудную клетку, и это похоже на какую-то жуткую паническую атаку. Глубокий вдох, медленный выдох, думает она, успокойся, Сакура! Сакура вдавливает ногти в узор на кожи ладони, тупая боль с покалыванием от ледяной воды слегка остужают набатную дробь в голове. Она закрывает кран и понимает, что на нее глазеет миссис Ван дер Плейн. — Сакура, милая, когда ты успела пригласить его? Я не видела его в списке приглашенных. Сакура заминается прежде чем сказать: — В последний момент. Он неожиданно вернулся. — Что ж, Саске не преступник, так что, в принципе, присутствовать в приличном обществе он все еще может, — тянет миссис Ван дер Плейн. — Конечно, может, бабуля. Он вообще не имеет отношения к своей семье, забыла? Мы, как воспитанные люди, наоборот должны поддержать его, — Вайолет (Сакура вспоминает ее имя) торопливо постукивает пальцами по двери, руки у нее в светлых волосках. — Пошли поздороваемся. — Но у меня пятно не до конца сошло, детка. — Никто не увидит! Идем. Девушка бросает на Сакуру глупый взгляд любопытной зайки, официантка высушивает платье миссис Ван дер Плейн горячим феном. — Кстати, вы же встречались? Разве вам не стоит там, не знаю, поздороваться? Сучка, думает Сакура. Наверняка видела, как Саске почти проигнорировал ее. — Я спешила помочь твоей бабушке, — Сакура холодно улыбается, выпрямляя позвоночник до безупречной ровности. — Думаю, миссис Ван дер Плейн, вам стоит попробовать содовый раствор на кухне. Вайолет может принести его, чтобы вам не пришлось идти среди гостей в испорченном платье. Миссис Ван дер Плейн согласно кивает и отправляет пыхтящую Вайолет за содой. Сакура в какой-то степени им даже благодарна. Бессмысленный разговор помог вернуть мозги на место. Насколько это вообще возможно. Сакура придирчиво разглядывает свое отражение. С последней их встречи у нее заострились скулы, линия где подбородок и нос стала такая породистая, что Сакура не побрезговала бы зарисовать ее. Кейтмоссовская худоба осталась, даже стала какой-то феминной, эффектной в своей холеной бессильности. Это Сакуру устраивает. Такой маленький обман: с виду утонченная фантомка, красивая инвестиционная стекляшка типа Lalique, а внутри — что-то совсем иное. Не то чтобы Сакура совсем себя не знает. Просто это сложно сформировать в четкую мысль. Она выходит из дамской спокойной, раскачивающейся походкой. Сакура надеется, что физическая видимость уверенности распространится и на ее душевное состояние, как антибиотик. Вечер переходит в третий акт. Основные речи сказаны, лучшие гости показаны, цифры-статистики озвучены. Вот-вот начнутся танцы, музыканты выстраиваются на сцене. Сакура проходит к своему столу, не видя, но осязая на себе черные глаза. Нравится тебе, как я выгляжу? Потому что ты стал похож на апокалипсически-демоническое совершенство. — Саку! — Тен Тен наливается напряжением, заметив ее. — Господь, — (дурацкое слово-паразит). — Как ты? Мы уже собирались идти искать тебя. — Чудесно, — Сакура сводит брови. Типа, с чего бы мне чувствовать себя плохо. Ино подливает щепотку коньяка в кофе. Мебуки не видно. — Расслабься, — Ино подает чашечку. — Саске не обязательно знать, что ты его ждала, как гребанный Хатико. — Я не Хатико, — Сакура оскорбленно поджимает губы. — Я всего лишь выполнила его просьбу. Это совсем другое. — Ладно-ладно. Сделаю вид, что я не знаю тебя со школы. — Ну, зато выглядишь ты дико круто, — говорит Тен Тен. — Какая-то вся недоступно-звездная, понимаешь? — Не очень. Я чувствую себя странно. — А я и не знала, что ты умеешь так выражаться, Тете. Неожиданно, да, Саку? — со смешком говорит Ино, явно стараясь занять ее извилины. Сакура знает: это бесполезно. Ино, видимо, тоже это понимает, потому что вздыхает и кладет в рот кусочек печени с жаренной вишней. Плитку расчерчивает решеткой серебристого света. Объявляют первый танец, по полу ползет полупрозрачный пар с вкраплениями темных блесток. — Вообще, теперь у тебя еще больше прав прибить Наруто за молчание, — говорит Ино, сбрасывая шаль. Ее, Сакуру и Тен Тен всегда зовут на первый танец. Тен как-то сказала: меня зовут из-за вас. Ино ответила: не всем нравятся стервы, как я, и закрытые принцессы, как Сакура, ТеТе. Сакура сказала: я не принцесса, но ты вообще-то жуть какая милая и хорошенькая, Тен Тен. — Наруто предупредил бы меня, будь его воля, — говорит Сакура. Она видит, как к ним идет Зэро Ооцуцуки, о его бешено-успешной карьере много пишут на WSJ. — Это Саске не захотел, чтобы я знала. — Но почему? — спрашивает Тен, скукожившись, как кожурка сливы. Она терпеть не может часть танцев. — Я его абсолютно не понимаю. С Гаарой, мне кажется, все проще. — Еще одно упоминание этого клоуна — и я сама… — Ино шикает и замолкает, когда к ним подходит Зэро. — Можно пригласить тебя, Сакура? — Да, — автоматически говорит Сакура. Они аккуратно танцуют среди десятков пар. Сакура смутно помнит, что Зэро — один из наследников старых миллиардов. Инвестиционный бизнес, фармбизнес, шахты в Южной Африке, какие-то гигантские цеха в странах третьего мира. Чем-то Ооцуцуки даже напоминают Учиха, — думает Сакура, следуя за Зэро по невидимому квадрату, — только Зэро ей кажется каким-то слишком выхоленным, благонамеренным, от него так и разит вбитым в кровь джентельменством. Еще и эти уложенные светлые волосы, тонкие черты лица, улыбка, правильное телосложение, прослеживающееся под отличным костюмом. На вкус Сакуры — скучно, многовато правильности и внутренней казеозности. Зэро заводит милый разговор, Сакура надеется, что он не будет говорить о Саске. Надеется, что он вообще ничего не знает об их общем прошлом. — Здорово ты обыграла образ Дианы, — говорит он, чуть удивив ее. — На первый взгляд кажется, будто ты его повторила, но дьявол, как говорится, в деталях. — Так ты заметил, — они танцуют по протоколу, между телами тщательная дистанция, взгляды почти не соприкасаются. — Это приятно. — Конечно. Один твой браслет выглядит как тонкая насмешка над всем этим, — он хмыкает, квадратным подбородком обводя зал. Сакура не очень понимает, что он пытается сказать. Она пусть и переосмыслила принцессовский образ, но браслет она надела, потому что… Сакура кусает мякоть щеки изнутри. Она не знает, почему решила надеть его сегодня. После Зэро Сакура танцует со старым эрудированным геем, обсуждает с ним мебель Хэпплуайта и наследие Патрика Килли. Господин Сато говорит что-то про первый Токийский кинотеатр, Сакура кивает и — ее прибивает к земле, будто по ней проехались асфальтоукладчиком. Она моргает и видит, как Саске припер ее к стенке в туалете кинотеатра, оттянул ее волосы и сделал с ней целый немецкий хронометраж чего-то очень возбуждающего, очень низменного и кайфового действа. Сакура силой воли отодвигает слишком реальное воспоминание и возвращается к разговору. Господин Сато смотрит ей за плечо и приветливо, но въедливо, будто он еще не решил, как относится к увиденному, улыбается. — Сато-сан, уступишь мне леди? — говорит голос за ее спиной. От него у Сакуры все мысли перетасовываются, как в проигранной рулетке, атмосфера свивается в сгусток ощущений, без единой здоровой мысли. Все какое-то изостренное, ясное, как в чистилище. — Если леди не против, Саске, — Господин Сато вопросительно глядит на Сакуру, она хирургически-четко кивает. — Прошу. Господин Сато отходит, оказывается, начинается третий танец. Сакура не оборачивается и не двигается. Все проносится мимо нее, будто она зрителем наблюдает за чужой жизнью, которая ей не нужна. В фокусе внимания остается только Саске, который кладет ладонь ей на талию, чуть ниже, чем позволял себе Зэро, Господин Сато и все остальные. Ее пальцы в его пальцах — теплых, твердых костяшках. — Сакура. Снова музыка, между ней и сознанием Сакуры словно ватная перегородка. Они синхронно двигаются. — Саске. Саске незаметно давит пальцами на ее платье, шелк тесно переплетается с горячей кожей ее напряженной спины. Его прикосновение как сахарный опиоид со стеклом. Он приближает лицо к ее голове, не нарушая этикета. Почти не нарушая. Они минуту танцуют в тишине нот. Сакура ощущает встречу с ним как острое буддистское переживание настоящего, где нет будущего и прошлого. Снова видеть его, иметь возможность дотронуться воспринимается как миражный сон, как двадцать пятый кадр. Его запах новый, какой-то жестко-ликерный, с загадочной восточной сердцевиной мускуса. И в то же время — пробивается еле заметный аромат мыла и педантичной чистоты. Сакура разрешает себе вдохнуть, пусть и рискует быть захваченной его анафемой. — Алмаз тебе подходит, — говорит Саске, смотря куда-то в одну точку. Не на нее. — Тебе идет носить на руке черные миллионы. — А тебе подходит эффектное возвращение, — Сакура фокусирует зрачки над его плечом, в меру широким и прикрытым холодными металлическими вставками. — Внимание, достойное короля. Пусть тебя и не ждали. Саске усмехается. От его усмешки у нее что-то переворачивается внутри. — Идти вперед туда, где не ждут, — говорит он. «Искусство войны», Сунь Цзы. — Атаковать там, где не подготовились, — заканчивает Сакура. Их фотографируют.