Прощай, мой ангел, Бог да благословит тебя! Люблю и целую тебя без конца. Вся Твоя.
***
На следующий день все новости и интернет завалены статьями о возвращении Учихи Саске. Сакура читает их, пока размокает в ванной с плиткой цвета голубоватого пара. В ванной одно распахнутое окошечко-веер, за ним льет дождь. Прохлада вползает с улицы чудной весенней сыростью, хотя на улице июнь. После ванны, сидя в огромном халате и закутав ноги в тапочки, она заваривает кофе, плескает молоко и сглатывает буквы с планшета. Учиха Саске вернулся в Токио спустя 3 года после трагедии… Саске-сан сидел за одним столом с Собаку но Гаарой, чей младший брат трагически погиб… Выглядели они не очень дружелюбно. Как говорят очевидцы, Саске-сан и Гаара-сан даже не разговаривали, хотя были близкими друзьями с самого детства… Сакура думает, что и правда. Саске, Гаара, Неджи и Наруто сидели за одним столом, да. Но она не видела, чтобы Саске и Гаара даже здоровались. В кофе оказывается слишком много молока. Сакура выливает его в раковину, когда ей звонит Кизаши Харуно. — Папа? — Привет, Сакура, — на фоне дорожные помехи. — Как дела? Ты можешь приехать в офис вечером? Часиков в 8. Офис — так он называет целый этаж красно-серого здания, который занимает их благотворительная организация. Kankuro Foundation. Дурацкое название, но Канкуро бы понравилось. — Сегодня же выходной, — говорит Сакура, споласкивая кружку. Вода холодная. Видимо, снова отключили горячую. Хорошо хоть ванную успела принять, думает она. — Помнишь, вы договорились со мной, как с министром образования, выделить гранты для местных школьников, у которых родители погибли во время теракта? — Угу. — Ну так вот, нам поступило солидное финансирование. Буквально как на голову рухнуло. Но с условием, что средства будут проходить через ваш фонд. Сегодня будем обсуждать условия, и нужно, чтобы присутствовал либо директор, либо кто-то из основателей фонда во время переговоров, — Кизаши влажно кашляет. — Это больше формальность, но ты мне нужна. Мебуки куда-то укатила, а до того мальчишки, Наруто, вообще не дозвониться никогда. Ты уверена, что он тебе нужен? — Половина первоначальных денег, вообще-то, его, — хмуро напоминает Сакура. Не договаривая: а Наруто получил их от Саске. — Да-да, ладно. Ну так ты приедешь? — Хорошо. Я приеду. Но просто так соглашаться я не буду, я выслушаю их предложение тоже. — Уверен, ты согласишься, — фыркает Кизаши. — Встреча в 20:00, — и отключает телефон. Сакура раздраженно ставит кружку на сушилку. Пальцы краснеют от холодной воды. Весь день она слушает лекции из самостоятельного курса по колониализму и постколониализму, забивая мозг фактами и теориями, лишь бы не думать. Параллельно Сакура ставит в духовку картофель, сверху отправляется маринованная курица. Режет салат, в наушниках жизнерадостно вещает молодой профессор. Дождь то становится редким, почти прозрачным, то снова льет глухой унылой стеной. Она ест в компании колониализма и телефона с садящейся батареей, когда ей пишет Ино. Ино: как ты, Саку? Сакура: у меня все ок Ино. а ты? Гаара не писал? :) Ино: даже если бы писал, я бы не ответила. Честно говоря, я думала, что ты вчера дождешься окончания вечера, а не уедешь так рано Сакура: мне что-то было некомфортно. я не понимаю как мне себя с ним вести если честно Ино: да как обычно! Он всего лишь твой друг детства, Сакура. Сакура: я не совсем об этом. я не про поведение. В смысле мне то понятно как я буду себя вести. спокойно и серьезно итдитп да я себя всегда так веду. я скорее не поняла как я себя чувствовала. это раздражает Ино: это нормально, Саку. У тебя к нему большую часть жизни хрен пойми какие чувства. Я бы удивилась, если бы ты сразу во всем разобралась, как только увидела его. Дай себе время Сакура: психотерапевт Яманака в действии :) спасибо Ино: ты все равно ни меня, ни кого-либо другого не послушаешь… хотя нет, знаю я ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА, к которому ты прислушиваешься. Просто поговори с ним Сакура: обязательно! как только он сам ко мне придет Ино: умничка. Почему бы тебе не поотшивать его так же, как бедолаг из универа? И вообще как всех остальных? Зэро Ооцуцуки к тебе явно клеится. Сакура: просто у меня половина весенних предметов была с его сестренкой а Зэро с ней близок. мы как-то часто пересекались Ино: ну вот и круто, он очень симпатичный. У меня теннис начинается с родителями, пожелай мне удачи выиграть наконец-то *плачущий смайлик* Сакура желает Ино удачи и думает, что в будущем тоже будет проводить время со своими детьми за каким-нибудь совместным спортом. Ради этого она даже научится нормально подавать мяч. Убрав остатки еды в контейнер, а потом в холодильник, она полчаса решает, писать Наруто или нет. Мог бы и предупредить ее. С другой стороны — она знает, кому на самом деле могла бы предъявить за молчание, но делать ничего такого не будет. Это кажется ей ниже ее достоинства. Дослушав еще пару лекций и прибравшись в тесной гардеробной (зачехленные вещи, университетский чемодан разобран наполовину, и вещи из него вываливаются, как кишки), она красит глаза. Тушь, кисточка в тенях, подводка, крем, помадка для бровей. Выпрямляет волосы до идеальной шелковистости, они становятся как блестящее розовое зеркало. Сакура заказывает такси и по привычке выбегает в летнем льняном костюме. Достаточно скромном и официальном, чтобы не опозориться на встрече, но недостаточно теплом, чтобы не продрогнуть до костей. Дождь закончился, но вечер холодный и зябкий, как в какой-то Северной Европе. Туман липко ползет по опустевшим улицам. Бледно-меловые кружки света под фонарными столбами дребезжат в сумрачном воздухе. Сакура залезает в теплую машину с включенной печкой и решает, что переодеваться ей лень, доедет и так. Не умру, с деловитой уверенностью думает она. Улицы серые, как газета. Это воскресенье, поэтому пробок нет. До офиса «фонда Канкуро» она доезжает за десять минут. Во всем здании только бодренький охранник Хосе с термосом, из которого по-домашнему пахнет какао с сахаром. Хосе озабоченно встает, заметив Сакуру. — Сакура-сан, вы одеты, будто на улице жара! — У меня в душе жара, — шутливо говорит Сакура, проходя к лестнице с отколовшейся краской на первой ступеньке. Здание дорогое и вроде как благородное, а еще со старым ремонтом, запахом душной затхлости и без лифта. Сквозь вентиляционные отверстия задувает холод. Кожа Сакуры покрывается мурашками. — Давайте я одолжу вам что-то… Вот, среди забытых вещей наверняка есть что-то тепленькое… — Все в порядке, Хосе! Не волнуйся, — замерев на лестничном пролете, Сакура подмигивает. Ей холодно, но ни за что она не наденет чужую одежду. — В офисе найду. Папа еще не здесь? — Он здесь-здесь, приехал с какими-то важными людьми, видимо, такой взволнованный… Один гость вообще огромный, на вид закаленный военный. Может, вам хотя бы горячего какао? — Спасибо, Хосе, правда, не стоит. В понедельник привезу вам какой-то особенный китайский чай, изготовленный лет пятьдесят назад, хотите? — Сакура знает, что Хосе обожает чаи. Ей хочется отплатить ему за заботу. — Спрашиваете! Еще как хочу. — Тогда договорились.***
Сакура поднимается на третий этаж, заставляет себя не ежиться от холода. Административная стойка у входа в офис пустует, но на крючках висит одежда. Сакура сверяется с часами в телефоне: 19:40. Странно, думает она, неужели все приехали заранее? Из кухни, пыхтя, вылезает Хелен (она сменила имя в 16), помощница Кизаши. У нее в руках поднос со стаканами, бутилированная вода, ягоды, глянцевые кружочки лимона. Она видит Сакуру и криво улыбается. — Наши гости просят воду с лимоном. — Помочь? — Да, пожалуйста. Возьми второй поднос с кухни. Этот болван Такеши свалился с температурой именно сегодня, а Брок слишком хорош, чтобы заниматься подношением еды, так что я все сегодня делаю одна. — Кошмар, — хмыкает Сакура. Берет серебряный поднос с резными костяными ручками, на нем кофе, виски и шоколад из специальных запасов фонда, густой, как ириска. Для особенных гостей. Они идут по узкому коридорчику, электрически-резкий свет бьет по глазам, как в приемном покое. В кабинетах и переговорных работают нормальные лампочки, с теплым восковым свечением, но почему-то коридоры сделаны так, что Сакура невольно впадает в задумчивость, глядя на эти выбеленные стены и фотографии главных спонсоров фонда в рамочках. Хелен без конца поправляет строгую серую юбку, на ногах у нее дешево-блестящие колготки в тон бледным икрам и туфли. Сакура хмурится и осматривает свои голые ноги, классические босоножки. Рубашка у нее строгая, плотная, с отутюженным воротником, но юбка могла бы быть подлиннее. — Кизаши очень нужна сегодняшняя сделка, — говорит Хелен, не дойдя до переговорной, в которой включен свет. — Она здорово укрепит его позиции. — От меня мало зависит. Я работаю в фонде и числюсь сооснователем, но руководит-то им мама. Хелен пожимает плечом, удобнее перехватывает поднос. — Кизаши сказал, от тебя зависит многое. Она подходит к переговорной, и дверь открывают с другой стороны. Сакура входит следом за Хелен, заметив, что дверь им открыл огромный мужчина в дорогом, но тесноватом костюме. Выглядит он довольно комично, будто Халка одели в приличную одежду. — А вот и ты, Сакура. Мы тебя ждали, — голос отца звучит оптимистично. Сакура поднимает взгляд и видит Саске. Он сидит за противоположным концом стола, между ними Кизаши, какой-то мужчина, бумаги, ручки, калькулятор, стакан с водой, завернутый в салфетку. Сакура удивленно, застыло моргает. — Я подумал, сегодняшняя встреча будет приятным сюрпризом, — добавляет Кизаши, пока Хелен освобождает поднос. — Позвольте представить вам мою дочь и гордость, Мадара. Сакура Харуно. Они с Саске друзья детства. — Вот как, — говорит мужчина, сидевший в кресле рядом с Саске. Он тоже в костюме. Вообще в костюмах все мужчины, кроме Саске, который ровно оглядел Сакуру и отвернулся. — А это Учиха Мадара, Сакура. Дядя Саске, но живет он где-то в Сингапуре. Это я уже поняла, сумрачно думает Сакура. В реальности она вежливо улыбается, надеясь, что ее пластиковая улыбка никому не покажется оскорбительной. Ну, только если Саске, мог бы и написать. Хелен забирает у нее поднос. — Очень приятно, Мадара-сама, — говорит Сакура, и Учиха Мадара басисто смеется. — Какие манеры у вашей дочери, господин губернатор. Моим детям до такого далеко. Кизаши натянуто улыбается. Сакура садится на предложенный ей стул — между отцом и Саске, который занимает центральное место за столом. Хелен ставит перед ним стакан с лимонной водой, нервно улыбнувшись. Сакура даже рада, что вечер выдался ледяной, как в марте. Холод помогает лучше соображать. — Начнем? — говорит Саске, и его голос, спокойный, с хладным налетом, проникает в ее мозг, как тяжелый опиат. Говорят в основном Кизаши и Учиха Мадара, Брок, первый помощник Кизаши, раз в минуту вставляет пару слов. Мадара иногда бросает на Саске нечитаемые взгляды, по которым все же понятно: они безмолвно общаются. Мадара кто-то вроде советника и переговорщика, но последнее слово за Саске. Есть в нем что-то новое, едва уловимое, но Сакура слишком часто бросает взгляды в сторону Саске, чтобы не заметить. В его лице, в немигающем холодном взгляде и расслабленно-неподвижной позе (сидит, изящно откинувшись на спинку кресла, сложив голову набок, как вдумчивый хищник, в уголках рта одна жесткая морщинка) появилась какая-то жутковатая безжалостность, присущая какому-нибудь беспалевному социопату или искусному манипулятору. Тонкий смоляной свитер облегает мышцы, на вид — фигура у него не особо изменилась, может, только плечи стали чуть шире. Косточка кадыка все так же волнующе выпирает над воротником-стойкой. Саске вдруг резко поворачивает голову, ловит ее взгляд и, слегка усмехнувшись, вздергивает бровь. Сакура неодобрительно поджимает губы и отворачивается, записывает что-то в блокнот. Конец ручки вдавливается в бумагу так, что вот-вот продырявит. Учиха Мадара разливает всем кофе с виски. — Леди тоже? — с усмешечкой, будто все ему забавно, спрашивает Мадара. — Я откажусь, благодарю, — Сакура посылает ему короткую улыбку и снова глядит в точку на стене. Так легче игнорировать игольчатые нервные отскоки, возникающие при каждом окулярном контакте с Саске. — Я тоже не буду, спасибо, — говорит Хелен. — Саске, а тебе? — с каким-то странным любопытством спрашивает Брок. Вид у него, будто он пытается просканировать мысли Саске. — Мне кофе, — Саске смотрит прямо на Сакуру, уголок губ едва заметно приподнимается. — Сакура, сделаешь, как я люблю? Она пытается взглядом ему сказать: совсем охренел? Но кивает и идет к кофе-машине. Выбора-то нет.***
Саске смотрит, как Сакура заваривает ему кофе (робуста с арабикой, 96 градусов по Цельсию, без сахара и сливок), и с удовольствием отмечает, в какую бесстрастную холодную красотку она превратилась. Его особенно удовлетворяет, как эта оледенелость трескается, рискует превратиться в крошево рядом с ним. Всякий раз, стоит ему задержать на ней взгляд, Сакура по-кошачьи замирает, тонкие пальцы сжимают автоматическую ручку с какой-то метафизической неотвратимостью. Сдержанный перестук каблуков по паркету, взлет ее запаха (новые духи Саске не узнает, что-то ванильно-цветочное, с мускусной сердцевиной), но то, как пахнет кожа ее голого предплечья, когда Сакура ставит перед ним кофе на блюдце, он чует мгновенно. На бежевой юбке мелкая складка от сидения. Эта деталь до странного заводит. — Спасибо, — говорит Саске, в голосе микродоза насмешки. В прошлом Сакура замечала любые перемены в его интонации. Интересно, думает он, заметит ли сейчас. — Пожалуйста, — спокойно говорит она. И метает в него оскорбленный взгляд с чистейшими светло-зелеными зрачками. Саске думает: кажется, я у тебя в немилости, Сакура. Голос у нее все такой же серьезный, с деловитой расстановкой, спешные, нежные модуляции. Кизаши Харуно передает слово своему помощнику, Мадара слушает с внимательностью отличника-младшеклассника (то есть не слушает вообще). Им не слишком интересны условия, Саске молчит все переговоры, зная, как нервирует своим ледяным бездушием и Кизаши, и Брока с Хелен. От ее нервозных улыбок с намеком он устает. Саске ожидал большей сдержанности от помощницы министра. Так плохо, думает он. Если бы моя помощница так пялилась на кого-то, я бы выгнал ее нахуй. — Почему вы хотите провести платеж именно через наш фонд? — спрашивает Сакура, приподняв голову. Волосы гладким темно-розовым потоком лежат на ее спине. Саске скрещивает ноги под столом и сдерживает желание закатить глаза. Ее милая дотошность никуда не делась. — Так пожелал мой дорогой племянник, — любезно говорит Мадара. — Мне понравилось название, — говорит Саске, и Сакура едва заметно закатывает глаза. Ему становится смешно. Хоть что-то хорошее на этой встрече. Пока Кизаши не раскрывает свой поганый сучий рот. — В любом случае, об этом напишет пресса, акция очень щедрая даже по сегодняшним меркам. Миллиард долларов, это крупнейший перевод в пользу фонда, верно, Сакура? — Верно, — она, задумавшись, закусывает губу и тут же отпускает. Почти испуганно, будто нарушила протокол. — Думаю, вы понимаете, — взгляд у Кизаши железный. Быстро он привык к власти, хмыкает Саске. — Разумно пока не упоминать твое имя, Саске. Конечно, все мы знаем, что ты невиновен, но для общества твое пожертвование как красная тряпка для быка… Он все распинается, распинается, говоря: имя Учиха мы упоминать не будем, скажем, что даритель пожелал остаться анонимным. Саске знал, что именно так оно и будет, они обсуждали это с Мадарой и согласились: это разумно. Разумно. Когда Кизаши Харуно произносит это слово с религиозной уверенностью пастора, раскрывая круглый рот, и на его потрескавшихся губах выступает пузырь слюны, Саске сжимает кулак под столом. Так сильно, что болят костяшки. В глазах рябеют черные мушки, вся картинка искажается, плывет, смешивая уродливые осколки прошлого и будущего. В воспаленные нервы ему продирается эхо родительской гибели, смерти Канкуро, всех этих мучений, и все это причудливо сплетается с Кизаши, который сидит здесь в новеньком костюме, черные волоски торчат из-под манжет, кожа блестит, и чинно разглагольствует об Учиха. Саске чувствует, как желваки на челюстях костенеют от кровавых полос в мозгу, от желания пересчитать Кизаши Харуно кишки прямо здесь. Мадара взрывается неуместным отеческим хохотом, забирая на себя все взгляды. Саске медленно выдыхает, говорит себе: терпение, Саске. Терпи, не проеби все. Кровожадная пелена спадает с глаз, грудь больше не сжимает тугими позывами. Сакура растревоженно смотрит прямо на него, занеся ручку над уродским китчевым блокнотом. Он глядит на нее в ответ и размышляет: монстр ты или нет, Учиха? Он полностью сосредотачивается на переговорах, чтобы ненароком не слететь с катушек. Монотонный гул спертого микроклимата из вентиляционных шахт сидит у Саске в печенках, вокруг субботняя офисная омертвелость. Он помнит, как с Итачи, прямо перед всеми теми событиями, засиживался на выходных, как они хлебали энергетики и ночевали в кабинете, пытаясь вычленить верное зерно среди кучи гипотез, и мусорка валилась от пустых смятых банок и коробок доставки еды. Тех собраний в его жизни нет, но страстная вовлечённость на пути к цели осталась. Просто его цель внезапно сменила курс. Саске допивает кофе (вкус утерянного дома, Сакура готовит кофе так же, как в резиденции Учиха, а Мадара пьет какую-то йеменскую хрень) и барабанит указательным пальцем по столу. Сакура справа вздрагивает, снова окидывает его своим прожигающим, умненьким взглядом, но молчит. Саске знает, что в этот раз она не подойдет к нему первая. Не только я поумнел. Они заканчивают к одиннадцати вечера, охранник-Профессор все это время дежурил у дверей вместе с охраной Кизаши. Мадара, Кизаши и Брок выходят покурить. — Не куришь, Саске? — дружелюбно спрашивает Брок, натягивая плащ. — Я бросил, — на неделю. На столько хватает его выдержки, пока он снова не возвращается к никотину. — Здорово, а я все никак. Хелен, идешь? — Нет, пока не хочется, — еще одна нервная улыбочка. От Хелен сигаретами разит за километр. Вонь так химически въелась в ее одежду и волосы, что Саске знает: она точно хочет курить. Сакура собирает кружки на поднос с обманчиво-невинным видом, будто ничего не замечает, и это удивительно поднимает Саске настроение. Он мысленно вздыхает, биполярка какая-то. Возвращение в Токио разбередило в нем старые раны, будто нарушило сложный атомный баланс его души. Сдержанность, хладнокровность, которую он фанатично взращивал все эти годы, сегодня охромела несколько раз. Саске на мгновение сжимает переносицу. Помни, почему ты здесь. Секунда, и он снова делается самим собой, тем, кем стал, когда возглавил дела Учиха. Нет больше наивного, никчемного, жалкого, бесполезного Саске, просравшего жизни семьи. — Саске, — хрипотца голоса Хелен вырывает его в душную переговорную. Он поднимает глаза. Сакура ставит на поднос блюдце с голубикой, больше на поднос не вместится. — Так ты надолго в Токио? От этого вопроса у него скоро разовьются тошнотные флэшбеки. Вчера его задали раз сто. Саске смотрит на обернувшуюся Сакуру: отдай ей поднос и скажи, пусть катится на кухню. Но Сакура пожимает плечом: я поняла тебя, но разбирайся сам, и уходит с подносом, покачивая бедрами, как старлетка в дорогущем кабаре. — На сколько захочу, — говорит Саске. Он снимает со спинки стула пиджак (его вручила Таюя, «ну вдруг на улице будет очень холодно», буквально всучив его Саске, когда он уже сидел в машине) и тоже встает. Хелен что-то спрашивает, он отвечает, ни вникая в слова и не задействуя мозг. Сакура возвращается, быстро собирает поднос и снова уходит, игнорируя его с каким-то садистским профессионализмом. Или мазохистским, думает Саске. Он моет руки в мужском туалете, намыливая мыло дважды. Узкое помещение пропахло освежителем воздуха с душком дешевого дезодоранта и дезинфектора. В коридоре гудят лампочки, Хелен, слава несуществующим богам, не додумалась ждать его. Он пишет Мадаре: езжай с Профессором, я заеду кое-куда. Мадара отвечает почти сразу. Мадара Учиха: не стоит ездить без защиты, Саске. Меня заберёт кто-нибудь из охраны, а Дзюго будет с тобой. Саске без разницы. Профессор, он же Дзюго, несмотря на аномальные габариты, умеет быть незаметным, не мешать и не раздражать. Саске бесшумно спускается на первый этаж, дождь сыпет мелкими иглами, небо за узким окном взбухло от туч. В парадной никого, кроме одутловатого охранника и спорящей с ним Сакуры. — Возьмите тогда мою куртку, Сакура-сан! Имейте совесть, нельзя выходить в такой одежде под дождь! — Такси приедет с минуты на минуту, — отрезает она. — Правда, спасибо за заботу, Хосе, но мне лишь нужно дойти от двери до двери. Не растаю. — Вы молодая девушка, вы должны беречь свое здоровье, вам еще рожать, в конце концов!.. Саске подходит к ней сзади, забавляясь, как она не слышит его, и накидывает пиджак ей на плечи. Может, он даже передаст Таюе «спасибо» за предусмотрительность. — Решила отморозить себе все репродуктивные органы? — говорит он куда-то в ее волосы. — Все с ними в порядке, не нужно переживать, — прохладно говорит Сакура, кутаясь в пиджак. Ну еще бы. Наверняка замерзла в своем черно-бежевом костюмчике а-ля «Коко Шанель, если бы у нее были красивые коленки». — Я тебя подвезу. Сакура растерянно поправляет борт пиджака, в коридоре слышен голос Хелен. — Хорошо, — поворачивается к охраннику. — Меня подвезут, Хосе! — Это отлично, Сакура-сан. Саске открывает дверь, улица стеклянно блестит под дождевой моросью. Он проводит Сакуру к машине (неповоротливый «кадиллак»; авто, которое заказал Саске, еще не доставили) и открывает пассажирскую дверь. Сакура забирается на сидение, слегка пошатываясь на каблуках, подрагивая и стараясь этого не показывать. Он садится за руль, включает подогрев пассажирского сидения. Дворники сметают ручьи воды, фары вспыхивают в промозглой полутьме, выхватив карниз ресторанчика «Yard House». Наруто любил заказывать там спрайт и луковые кольца с чипотле. — У меня новый адрес, — говорит Сакура, когда они трогаются. Я знаю. Но вслух: — Называй адрес.