Ревенант

Сакура вышла из душа, прилегавшего к спальне Саске, сполоснула руки под ледяной водой и сама не поняла, зачем сделала это. Она сполоснула щеки, аккуратно подтерев следы подводки и туши. Они смешались в единое пятно — чернильную кляксу, которая всегда марала нижние веки после секса с ним. Сакура была в шаге от того, чтобы расписаться в собственной вялотекущей биполярке, ибо. С одной стороны — она чувствовала себя до стыдного грязной, обмаранной… кем? Саске?.. Хах — но ведь это смешно и невозможно. Она многое испытывала рядом с ним, но никогда — ощущения собственной нечистотности. Никогда, будто ее небрежно обмазали тряпкой, которую предварительно смочили в ведре с помоями. И даже при всем этом оставалась вторая сторона — та самая, биполярная, нездоровая. Ибо параллельно Сакуре все еще было хорошо. У нее болела кожа, от оргазмов организм устал, кости плавились от одной только мысли, что Саске где-то за дверью, в голове стояло приятное ничего. Приятное чувство вернувшегося дома. Даже если у этого дома ледяные стены, а под красивым, дорогим фасадом штукатурка, которую, Сакуре кажется, она может отодрать ногтем. Сделав больно и себе, и тому, что за этой штукатуркой спряталось, не пуская даже ее. И… да, тебе определенно пора записываться к врачу, Сакура. Она обтерла тело твердым полотенцем с налетом свежей новизны, равнодушно осмотрела испорченные вещи (Саске порвал петли от пуговиц, белье замарано его спермой, юбка на вид как из задницы) и накинула халат Саске. Тонкий, наощупь как шелк, темно-зеленый. Завязала пояс тугим узлом, будто пыталась передавить себе брюшные органы, отлепила мокрые волосы с шеи и вышла в спальню (необжитую, от Саске там ничего не было, потому спальня ее не интересовала). Сам он стоял у окна, печатал что-то в айфоне и выглядел так, будто ему снова двадцать. Домашние штаны, обтягивающие жилистые икры, футболка, на кисте правой руки черный фиксатор. Сакура была либо настолько расслаблена, либо настолько в стрессе, что фыркнула. — Годы берут свое? — она почти хохотнула, Саске обернулся. — Приходится надевать на запястья фиксатор после секса, чтобы суставы не ныли? Саске — ух ты — закатил глаза, невпечатленно, но — по-настоящему расслабленно. Так, будто разговаривал с человеком, от которого готов был принять дурацкие подколы. — Позавчера на тренировке я повредил мышцу и теперь ношу эту хрень. Снял его только на переговоры, а потом… — насмешливый, быстрый взгляд на ее шею, на ней уже расцвела карта сине-красноватых следов. Карта его животного желания. — Стало как-то не до этого. — Я так сильно завела самого Учиху Саске, что он даже не удосужился позаботиться о своем здоровье? — она фыркнула снова. Снова не понимая, что чувствует, что даже думает. — Звучит как мое самое большое достижение за этот год. — У тебя множество достижений, не драматизируй. — Я не драматизирую и не умаляю своих достижений, просто говорю, что заставить тебя отпустить самоконтроль это… ну, дорогого стоит. Сакура шутила и не шутила. Твою мать. Она правда не могла понять, что даже говорит. И Саске, как ей показалось, контроль потерял и не потерял одновременно. Он будто осознанно позволил себе проползти коленками по дну моря, ободрав все до голой кости, а потом встал и пошел дальше — потому что он так решил. Сакура случайно забилась в морской ил и, возможно, не хотела оттуда даже выбираться. — Тебе идет все, что стоит дорого, — сказал Саске, подойдя к ней ближе и взяв в ладонь длинную, влажную прядь. Вода стекала по халату темными разводами. Вода стекала по ледяным стенам Саске, но Сакура не была уверена, что правильно понимает значение этой оттепели. Саске подержал прядь и отпустил, будто сам не осознал, зачем трогал ее. — Ты сама стоишь очень, очень дорого. — Я думала, джентльмен говорит своей пассии, что она бесценна? Что нет такой цены, которая могла бы ее купить? — Возможно… — Саске притворно-задумчиво склонил голову вбок, Сакура улыбнулась. Ей стало смешно, потому что она знала его ответ. — Если бы на твоем месте был кто-то другой, я бы согласился. Но мы ведь не врем друг другу, верно? Поэтому я могу честно сказать, что у всего и всех есть цена. Мы ведь не врем друг другу, верно? Почему-то Сакура еле сглотнула слюну, которая стала как мячик. Которая чуть не ободрала трахею кислотой — Сакура почти чувствовала кровь раненого горла на вкус. — Ты совсем не джентльмен, в этом ты явно не изменился. — Да. Джентельменство — полная хуйня. Ты не голодна? — Нет. Но я бы выпила что-нибудь. — Твои предпочтения все те же или хочешь что-то другое? — Мне без разницы, удиви меня. — Ладно, — он усмехнулся. И звучал так податливо, что Сакуре снова захотелось рассмеяться. Она знала его тактику — уступать ей в меньшем, чтобы выигрывать в большем, — и все равно велась. — Я больше не пью, кстати. Он сказал это мимолетно. Всего лишь факт, которому сам Саске явно не предавал значения. Но по какой-то причине Сакуре эти слова сказали так много. — Теперь я буду учить тебя пить и держать норму? — Сакура издала мягкий, удививший ее смешок и пошла за ним, не обращая внимания на обстановку. Стены? Окна? Винтовая лестница вниз, домашний кинотеатр с зачехленным пультом, отдраенные полы? Ей было все равно, потому что вся картинка — всего лишь каталог из рекламной брошюрки элитного пентхауса, выхолощенный кадр, выхваченный из жизни в телевизоре или интернете. Несуществующий. Не отражающий своего жильца. — Не получится, — с таким же смешком ответил Саске, пропуская ее в гостиную. Синтезатор, низкие диванчики, притушенный свет, стол с темной мраморной поверхностью. — Даже ты не сможешь соблазнить меня на алкоголь. Пей сама. — Боже, это попахивает алкоголизмом, пить в одиночестве, — фыркнула Сакура и присела на диван. Думая о — ДАЖЕ ты. Даже ты не сможешь меня соблазнить. Как пластырь на ранку, которая еще сочилась сукровицей после их странного, животно-яростно-холодного секса. — Я не осужу, — Саске плеснул ей виски. Выглядело почти как признание, что она, наконец, больше не ребенок. — Я так нажирался, когда только улетел, что обвинять тебя в алкоголизме было бы верхом лицемерия с моей стороны. — Лучше солгать, чем лицемерить, не так ли? Ее вопрос остался без ответа. Сакура выпила половину за глоток, Саске сел рядом и как-то задумчиво посмотрел на огромный плазменный экран, будто впервые заметил у себя домашнее кино. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, как Сакура спросила то, что волновало ее в реальности. До самых трещинок в реберных костях. Ей казалось, легче перестать дышать углекислым газом и азотом, чем не спросить. — Как ты был все эти три года? — Нормально. — А как же «мы не врем друг другу»? Саске побарабанил пальцем по стеклянному горлышку бутылки. Это был простой Jameson, Сакура автоматически записала этот кусочек информации себе под черепную коробку и положила ее с другими такими же коробочками — шкатулками, хранящими ключи к тайнам Саске. Сакура считала себя способной их разгадать, если только… Это не сделает ему больно. — Технически я не лгу, — Саске усмехнулся и посмотрел на нее. — Я не страдал и не убивался, если ты об этом. Ты ведь не ожидала сейчас слезливых жалоб? Было очень трудно не закатить глаза в этот момент. Виски, обжегший глотку, заставивший Сакуру поморщиться, помог. — От тебя я в принципе не ожидаю ни жалоб, ни слез, — Сакура все-таки не сдержалась и обвела зрачками полукруг. И слегка удивилась, когда Саске внимательно проследил. — Хорошо. Если ты говоришь, что тебе нормально, то… хорошо. Пока я сделаю вид, что не буду больше задавать тебе этот вопрос. — Так уверена, что у тебя есть право заёбывать меня такими вопросами? Это прозвучало неожиданно жестко. Всякие смешинки исчезли из его глаз, оставив только холодную насыпь. Сакура не смутилась. Алкоголь помог или секс — она не знала. — Да, — она сказала это и только потом осознала, что действительно так думает. Да, у меня есть право. Даже если тебе кажется, что ты мне его не давал. — И если ты сейчас скажешь мне, что мы просто спим и это не имеет никакого значения… — Сакура пересела к нему на колени, ясно ощутив, как его мышцы на ногах напряглись и тут же расслабились. Будто рефлекс, которому Саске дал отбой «спокойно, это Сакура, она не опасна». — Ну, я еще не придумала, что я с тобой сделаю за такие слова, — Сакура смутилась, усмехнулась, наставила на него указательный палец, и все это выглядело удивительно гармонично, — но поверь, тебе не понравится. И тогда Саске рассмеялся. Искренне, с той идущей из глубины хриплой смешинкой, с вечным налётом холода, но не эмоциональным, а просто — живущем в нем. Холод, который был не просто конгруэнтен его природе, а этой природой являлся, и потому Сакуру не беспокоил. Саске рассмеялся короткой вспышкой — но этого было достаточно, чтобы загнать Сакуре под ногти иголки, его же иглы, которые она не собиралась вытаскивать, даже когда острие раздирает мясо. — Какая деловая, — протянул Саске, все еще посмеиваясь. Видимо, не представляя, как такой своей реакцией заставлял Сакуру выдирать из себя все обиды, сшивать их в герметичный мешочек и выкидывать в мусор. — Но я и не собирался говорить ничего такого. — Вот как. Ее недоверчивый тон. Его внимательный взгляд. — Да, — спокойно проговорил Саске, приставляя к ее губам стакан с виски, подначивая допить. Сакура допила. Саске убрал стакан. — Я сказал, что не буду тебе врать. Молчать — более чем вероятно. Но не врать. Меня и без того тошнит от количества лжи, которую льют мне в уши каждый ебаный день. — Да уж, дни и правда стали какие-то… странные, — пробормотала Сакура. Чувствуя, как виски ударило не в висок, а в солнечное сплетение, в артериальное давление, а оттуда в чувствительную кожу промежности, слишком чувственно и явно она прижималась к Саске, немного даже ощущая выделяемые мышцы его живота. То, как был напряжен под ней его член, но Саске это игнорировал. — Странные? — Саске снова прыснул. — Все также заменяешь мои маты на цензуру? — Не хочу опускаться до провинциального уровня, — она засмеялась тоже. Сакура в целом подумала, что их диалог был в тысячу раз лучше их секса, хотя и секс их был — охеренным. — Ага, то есть я провинциал? — Это ты сказал, не я! Сакура снова рассмеялась, когда увидела лицо Саске — столько в нем было оскорбленного скептицизма, что это было почти комично. К сожалению, его красота всегда оставалась неоспорима. Она будто выжигала кислород вокруг него, иго уверенности вокруг Саске было настолько плотным, что никакая комичность не могла пробиться сквозь. Сакура была уверена: кто угодно мог бы попробовать или даже поставить Саске на колени, и ни-че-го бы не изменилось. Он носил чувство собственного достоинства, как парфюм, введенный в кожу инъекций, или в гланды молоком Микото. — Сакура Харуно, ты меня раздражаешь, — только прозвучало как «Сакура Харуно, ты делаешь мне хорошо», когда Саске перевернул ее на диван и уселся сверху, прижав ее руки к ее груди, забив на мешающийся фиксатор. Полы халата запутались в их коленях, от волос на обивке влажные следы. — В таком случае ты мазохист, Учиха Саске, — сказала Сакура, не пытаясь вырваться. Ее запястья в его пальцах ощущались как нечто правильное и волнующе-свое. — Ты же знаешь, под алкоголем я становлюсь разговорчивее. — Язвительнее, я бы сказал, — уточнил он, приподняв бровь, будто она назвала войну спецоперацией. И, удерживая ее запястья одной рукой, второй провел по приоткрывшемуся вороту халата, чиркнув шершавой тканью фиксатора. — Но у выпившей тебя есть обратная сторона, которая мне нравится. — Какая же? Он наклонился, его дыхание у ее ушка. Сакура перестала дышать, чтобы не пропустить ни одной интонации. Они часто говорили больше, чем слова. Саске развязал пояс и распахнул ворот халата, оставляя ее грудь обнаженно-соблазнительной. И — специально не глядя ниже глаз Сакуры. — Ты всегда соглашаешься на эксперименты, стоит развести кровь с алкоголем, — тихо промурлыкал Саске, будто он и мурчание не были оксюмороном. Проводя кончиками пальцев по ее грудной косточке, будто дружески поглаживая, а не заставляя ее кровь кипеть, как поджаренная на сильном огне. — Разве я не соглашалась на твои предложения, будучи трезвой? — также тихо промурлыкала Сакура, точно зная, что Саске нравится такой ее тон. Нравился раньше - и не похоже, что его вкусы изменились. — Не на все, — волосы Саске щекотали ей кожу, его голос щекотал ей оголенную психику, будто он физически положил ладонь ей на мозг и слегка гладил, наблюдая, где пульсирует и что реагирует на его слова. — Ты долго сопротивлялась сексу в публичном месте. — Не потому, что я ханжа, это просто неудобно. Я люблю комфорт. — Поверь, я знаю, что ты не ханжа, — его палец замер у тазобедренной косточки. Сакура сжала бока Саске коленями, неуверенная, хочет, чтобы он продолжил или нет. Чувствуя возбуждение чуть ниже. И его следующие слова сильно ухудшили ее положение. — Ты снилась мне целую неделю спустя несколько месяцев после моего отлета. Один и тот же флешбэк: кинотеатр, твоя юбка, моя пальцы в твоей дырочке, твой ротик под пледом, ты так старалась хорошо мне отсосать и не спалиться, что я начал думать, что ты похожа на ангелочка, — Саске усмехнулся, — если бы ангелу приходилось зажимать рот рукой, чтобы она не стонала слишком громко, пока ее трахают в туалете для инвалидов. Это. Было. Слишком. Чтобы переварить. Сакура думала, что привыкла к его словам, пока была с ним, но трех лет оказалось достаточно, чтобы отвыкнуть и снова, черт возьми, смущаться. — Ремарка про ангела: она была такой только с тобой, — Сакура выдохнула, когда Саске отпустил ее и стянул с себя футболку. Она поспешила прикрыться халатом. Саске бесцеремонно отбросил ее руки. — Была? — Что ты хочешь знать? — она прикрыла грудь руками, Саске накрыл ее своей футболкой. — Спроси прямо, раз уж интересно, Саске-кун. — Я и сам знаю ответ, — Саске самодовольно ухмыльнулся на ее обращение и на ее слова. Сакура удивленно нахмурилась. — Но мне неважно, спала ты с кем-то или нет. — Мм, я тебе не очень верю, но сделаю вид. Это произошло во второй раз за десять минут. Если у меня не биполярка, то, может, галлюцинации? Потому что Саске снова засмеялся и слез с нее. Сакура села и затянула пояс, когда он покачал головой. — Надень мою футболку, халат уродливый. — Ох, мне надо было понять, что он оскорбляет твой эстетический вкус и ты пытался избавиться от халата, а не соблазнить меня на еще один секс, — фыркнула Сакура и, повернувшись к Саске спиной, переоделась в футболку. Достаточно длинную, чтобы не напрягаться из-за отсутствующего белья. — Так твое правило не лгать еще действует или ты его нарушил или тебе действительно неважно? Саске, которого я помню, все равно не было бы. Сакура заметила на стене их тени — соединенные, будто Саске обнимает ее со спины, — и от накатившего привкуса горькой стекольной крошки на языке она не смогла обернуться к нему. Он, обнимающий ее — это казалось историей из альтернативной истории, сколько бы уверенности Сакура не испытывала по поводу небессмысленности их отношений. Может, поэтому у нее в голове с жалобным звоном сломался какой-то крючок, когда Саске ДЕЙСТВИТЕЛЬНО приобнял ее со спины. Положив ладони ей на локти, подбородок на макушку, почти соприкоснувшись всем телом. Почти так, будто нуждался в этом действе даже больше, чем она. — Мне неважно, спала ты с кем-то или нет, так я должен был сказать, все же я не ебучий ревнивый псих, — хмыкнул Саске, сильнее сжав ее локти. — Но да, мне не все равно. Мне… — он то ли задумался, то ли засомневался. — Важно, что ты остаешься верна мне, даже когда не обязана. Он не имел права это говорить. ТЫ НЕ ИМЕЕШЬ ПРАВА ГОВОРИТЬ МНЕ ЭТО. Сакура хотела бросить слова ему в лицо, чтобы заставить прекратить манипулировать ей, как кукловод настолько профессиональный, что он делал это автоматически, даже не прикладывая усилий. И Сакура — возможно — была марионеткой настолько профессиональной, что давно отбилась от кукловода и не заметила, как босиком танцевала на битом стекле по собственному же велению. Поэтому она сморгнула слезы, обернулась и сказала, по кусочкам отрезая душу и вкладывая кровяные слайсы в каждую букву: — Это не верность, Саске, черт, как ты не понимаешь? Я просто тебя люблю и это, видимо, не изменится.