Между строк

Дорогие читатели, все набирает обороты :)) Обещаю, что вот эта глава - единственная, где Эпонина будет настолько... не знаю, беспомощной и слабой. Ведь слабость - совсем не про Эпонину, верно? И кстати. Я надумываю написать приквел к первой встрече Жавера и Эпонины. Хотите?)) ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Если Эпонине нужно было собраться с мыслями, она следила за Мариусом. Вот и в этих сгущающихся сумерках она заметила его выходящим из своей маленькой студентской каморки. «Ах, Мариус!» - подумала Эпонина не без боли. Она столько раз следовала за ним по грязным парижским улочкам, столько раз была лишь его тенью – и довольствовалась этим. Разве же это любовь? Но Эпонине хватало и того, что они с Мариусом дышат одним воздухом, гуляют по одной мостовой, любуются одним звездным небом. Этого было достаточно для ее счастья. Не говоря уже о том, как он порою ловил взгляд Эпонины в ABC кафе. Вот когда ее сердце и вовсе пускалось в пляс. И так продолжалось, пока она не возвращалась домой. В логове Тенардье не находилось места шуткам и смеху, музыке и танцам. Мадам Тенардье настолько привыкла к роли чахоточной парижанки, просящей милостыню на главных площадях, что и впрямь вжилась в образ. Она то и дело болела. А когда не болела, то колотила мужа и дочерей. Мсье же подолгу пропадал, уходя на очередное «дело». А иногда и без всяких причин. Для кого-то – честное слово! – дом был лучшим местом на земле. Местом, в которое хотелось вернуться. Место, вдали от которого сердце затмевала тоска. Эпонина больше любила ночные улицы и торопливые шаги Мариуса где-то впереди. А сейчас и это не приносило никакого удовольствия. Она видела, как Мариус проложил уже известный маршрут к дому Козетты. Он долго стоял под окнами красивого дома, и только вздыхал. - Мариус, - окликнула его Эпонина. – Чем ты занят? - О боже, - Мариус чуть не подпрыгнул, весь побледнел. – Это всего лишь ты, ‘Понина. Девушка пожала плечами. - Да, - кивнула она. – Это всего лишь я. - Но ведь уже поздно. Не пора ли тебе домой? - Мариус… - Извини, - он вздохнул. – Я постоянно забываю, что ты теперь сама себе хозяйка... Но ты действительно очень хорошая девушка, Эпонина. Если есть место, в которое я мог бы проводить тебя – то с радостью. Не дело тебе ходить одной. При этом он то и дело оглядывался – не зажегся ли заветный огонек в окошке на втором этаже. От этого его предложение смотрелось нелепо. Эпонина мягко улыбнулась. - Лучше останься, - покачала головой Эпонина. – Ты ведь ждешь появления Козетты. Я видела ее разок, Мариус. Она невероятно красивая. Юноша отвел глаза, но на устах заиграла улыбка. Довольная. Почти благодарная. - Она как Ангел. Если бы мы с ней могли встречаться чаще. Как жаль, что она не как ты, Эпонина. - Не как я? – девушка удивленно вскинула левую бровь. Мариус вздохнул и прижался виском к оплетенной плющом изгороди. - Ее отец очень уважаем, это видно. Он дал Козетте хорошее воспитание. Ну скажи на милость, есть ли другая столь же богатая девушка в Париже, носящая всю неделю черное платье церковной мыши, а по воскресеньям цветущая в белом? Ни разу она не попыталась подчеркнуть свою красоту ни лентой, ни браслетом. Разве может такая девушка показаться в нашем ABC кафе? – он поморщился, должно быть, представляя себе эту картину. – Все равно что отдать ее на растерзание. Ведь студенты, такие живые и добрые, засмеяли бы ее сдержанность. Мы с ней словно в разных мирах живем. Для меня это так дико, дорогая 'Понина. Эпонина молча слушала его, впитывая каждое слово. Раньше она думала о Козетте, как о кукле. Красивой. Холодной. Недосягаемой. Теперь в уме Эпонины этот светловолосый ангел начал приобретать новые черты. Душу, не только нежное личико. Мариус затих, очарованный тем, что нарисовало ему его собственное воображение. - Теперь ты понимаешь, - грустно добавил он. – Что мы с Козеттой видимся только здесь. Порою, днем перекидываемся парочкой взглядов. Однажды она специально уронила свой платок, а я возвратил, почти касаясь кончиков ее пальцев… Но родись она как ты, ‘Понина, наше счастье не имело бы границ. Эпонина почувствовала укол - уже не ревности – но гордости. Она почувствовала себя отвратительно. Разумеется, в глубине души она знала, что Мариус говорит от сердца. Потому его слова так жестоки. Он за ними едва следит, думая о чем-то своем. Раньше она находила это забавным. Теперь обиделась. - Взгляни, - тихо сказала Эпонина, подняв голову. – Вот и твой огонек. На балконе возникла девушка в белоснежной ночной рубашке. Лицо – картинка. Светлые волосы тщательно вымыты и заплетены на ночь в тугую косу. Рот – полон жемчужинок, и от того улыбка словно освещает тьму. - Мариус! – как часто Эпонина сама называла это имя, даже не думая, что кто-то способен произнести его нежнее. С большим значением. – Я вам несказанно рада, мой друг… Кто с вами? - Разве вы не помните? – Мариус приветственно развел руками. – Это мой друг, Эпонина. Она лучше всех знает лазейки этого города. Эпонина отвела взгляд. - Эпонина, - Козетта чуть нахмурилась, словно наугад пробовала конфету и не знала, нравится ли ей начинка. Впрочем, лицо ее после секундной заминки вновь вспыхнуло радостью. – Вы помогаете нам с Мариусом? – она сделала реверанс, хотя в темноте Эпонина и не смогла насладиться изяществом каждого движения. – Спасибо. Спасибо огромное. Я счастлива вас видеть вновь. Эпонина попыталась повторить за ней. В детстве она часто делала реверансы. Мама показывала Эпонине и Азельме, как правильно приседать, скромно склонив голову. Видно, те уроки прошли впустую. Эпонина неуклюже накренилась и чуть не упала. Она даже почувствовала, как ее щеки розовеют. Какое счастье, что в темноте этого не увидишь! Козетта хихикнула, после чего наступила неловкая пауза. - Могла ли я видеть вас на мессах в церкви? – спросила, наконец, блондинка. - Сомневаюсь, - здесь Эпонина замялась еще сильнее. – Я люблю соборы, но внутрь не захожу. - Почему же? Эпонина не сразу нашлась, что ответить. Во-первых, мадам Тенардье пугала их с Азельмой, что за все их грехи им давно пора гнить в Аду. И что, разумеется, Дьявол с легкостью схватит их обеих за позвоночник, когда придет пора. При этом она запрещала девочкам наведываться в церковь, обосновывая это простым и пренебрежительным: «Нече вам там пол пачкать». Это не мешало Эпонине наслаждаться мессами…Прислушиваясь к ним за пределами собора. - Возможно, моя вера недостаточно сильна, - ответила Эпонина, кусая губы. Козетта вздохнула. - Глупости. Не бывает слабой веры. Она либо есть, либо ее нет. Уж поверьте мне. Что ж, Мариус... Это «Что ж, Мариус» означало лишь одно. Козетта деликатно просила Эпонину исчезнуть, чтобы они могли пощебетать о своем. Конечно, Эпонина понимала это желание. У голубков было от силы полчаса, семь минут из которых они уже потратили на нее. Эпонина посмотрела на Мариуса. - Мне пора. - Будь осторожна, - сказал Мариус. – Ночью Париж живет совсем другой жизнью. Эпонина криво улыбнулась на это предупреждение. - Мне ли не знать, - фыркнула она. – Да-а, мне ли не знать… *** Этой ночью небо напоминало серый шелк. Ни звезд, ни месяца. Все затянуло хмурыми тучами. Начинался дождь. В отличие от Мариуса, Эпонина не боялась того, каким Париж становился после заката. Он оживал. Туда-сюда сновали, ища себе ночлег, беспризорники. Из нор выбирались воры и головорезы. Но Эпонина действительно очень хорошо знала этот город. Куда свернуть, чтобы не попасть в беду. Где спрятаться, где затаиться. За одно это умение она и могла благодарить чету Тенардье. Но только за это. Первые капли дождя окропили мостовые. Эпонина выбрала короткий путь и, несколько раз поскользнувшись на мокрых булыжниках главной улицы, свернула в переулок. Так, виляя меж больших домов и крохотных лачуг, она скоро добралась до местечка, где снимала теперь комнату. «Вот я и дома», - сказала себе ‘Понина. Она уже поднималась по ступеням, когда услышала голоса. - Дамы вперед, - знакомый хриплый смех. Отец. - Эй, - возмущение. – Кого ты девкой назвал? Сам иди. Монпарнас. - Докатились, - кто-то звучно сплюнул. – Обворовываешь собственную дочурку. С чего ты вообще взял, что она при деньгах? Может, околела уже и лежит где-нибудь мертвая. Или засадили ее. В конце концов, для воровских дел она не такая ловкая… - Молчи, наша Эпонина не промах. Звук, с которым отмычка врезается в замок. Скрипит, вертится там, не находя себе места. До поры до времени. «У папаши ведь золотые руки», - с ужасом подумала Эпонина. – «Когда дело доходит до взломов». В комнате она не хранила ничего, кроме ответных записок Азельмы…. Из которых можно было сделать выводы насчет того, как Эпонина устроилась. Сердце так и выпрыгнуло из груди. «О, черт!» - девушка зажмурилась. – «Что ты делаешь, Эпонина? Уходи отсюда, сейчас же». Она сделала шаг – и под ногами противно завыла гнилая доска. На мгновение наступила полнейшая тишина. - Это фараоны, - зашипел вечно нервный Монпарнас. – Они нас возьмут. В этот раз они нас возьмут прямо на месте, черт тебя дери. - Закрой свой рот, - прошипел Тенардье. – Им нет никакого дела до таких лачуг. Скорее, наша мышка вернулась в норку. Эпонина кинулась бежать. Она понимала, что ни папаша, ни его друзья не успеют ее схватить. Она молнией слетела вниз по лестнице и кинулась куда глаза глядят. Попыталась обогнуть дом, чтобы сразу оказаться на людной улице – там ее никто не тронет, ведь как раз совершает ночной обход полиция… Да, жандармы – ее последняя надежда! Под ноги попалось что-то скользкое. Эпонина ахнула – и упала в грязь, сразу же ободрав ладони. Еще мгновение на то, чтобы подняться – и то отнято. Монпарнас сжал ее волосы одной рукой, а шею – другой. - Не такая хорошая ты бегунья, - прошептал он зловеще. – Смотреть под ножки родители не научили? Очень плохо, моя дорогая, очень плохо. Давай припомним, сколько раз ты плевала мне в лицо? Ты оскорбила меня, маленькая ‘Понина. За это я сделаю тебе очень больно… Эпонина закричала что есть мочи. Она пыталась извиваться и царапаться, но Монпарнас лишь сильнее сжимал волосы, натягивая их, точно веревку. Гадкая, режущая боль. - Давай, ну… - заорала она. – Отец не обрадуется. - Твоему отцу наплевать, - бросил Монпарнас, рывком поднимая Эпонину с земли и прижимая к стене. – Я убью тебя, и это не шутка. Слишком много развелось шустрых маленьких тварей. А знаешь, Эпонина... - Что? - откликнулась она, шипя от боли. - Ходят слухи, будто ты теперь служивая шавка. И твой господин - наш злейший враг. Так ты благодаришь папочку за проявленную заботу? Спишь с полицейскими крысами? Злоба так и всколыхнулась в ней. - Замолчи. Эпонина чувствовала, как горят после падения ладони. Сейчас эта боль перекрывала для нее ту, другую. Она старалась не думать о том, на какие фантазии способен воспаленный разум Монпарнаса. - Что ты делаешь? – еще один из прихвостней Тенардье показался из-за дома. – Отпусти. Она его дочь. - Она получит, что заслужила. - Не глупи, отпускай. - Пусть поплачет сначала. Девчонки любят плакать. Его слова звучали для Эпонины как полнейшая бессмыслица. Она повернула голову, чтобы краем зрения видеть нахальную рожу Монпарнаса, и улыбнулась. - Только не я. - Это мы сейчас… Он приставил к ее горлу нож. На долю секунды Эпонина застыла. «Кричать», - подсказывало сознание. – «Ты отлично умеешь кричать». Из груди вырвался крик, рвущий связки. Полный силы, злости, отчаяния. Она не сразу узнала свой голос, обычно низкий и тихий. Монпарнас ощерился, как кот. Рука ослабила хватку; нож выпал. - Эта дура перебудит весь город. Уходим, - прошипел подоспевший Тенардье. - Я хочу ее крови. - Монпарнас, ты совсем страх потерял? Через несколько минут здесь будет целый отряд полиции. Уж поверь. Когда Эпонина визжит, это как приговор. Словно в подтверждение его слов, Эпонина услышала звук приближающихся шагов. Человека три-четыре. Великолепно. В груди затеснило от крошечного огонька надежды. Все не кончится так глупо, она не погибнет… Тенардье оттащил от нее Монпарнаса, и вскоре шайка скрылась. Но сама она не двинулась с места, наслаждаясь чувством безопасности. Пока не увидела высокую фигуру, появившуюся меж домов. «Беги, Эпонина. Ты же знаешь полицейских, они не разбираются, кто преступник, а кто жертва…» Она сорвалась с места, превозмогая боль в колене – разбила? – и вновь ее настигла неудача. На другой, спасительной стороне тоже мелькнули людские силуэты. Эпонина подумала, что, возможно, сумеет выбраться через окно в своей квартире. Кто-то поймал ее за рукав – но пальцы соскользнули. — Подождите! — крикнул жандарм. «Не трогай меня!» — подумала Эпонина, ускоряясь. Она только и слышала, что стук в висках. Кто-то бежал за ней. – Вы ни в чем не виноваты, - голос преследователя прозвучал ближе, чем она думала. Но бежать еще быстрее Эпонина уже не могла. Дыхание сбилось, в боку неприятно покалывало, и все мышцы ныли. В любое мгновение ноги могли предать ее, и тогда бы Эпонина рухнула прямо на лестнице. – А невинные не бегут от Правосудия, - очень жестко напомнил голос. Эпонина замерла. Обернулась. На лестнице стоял, часто дыша, инспектор Жавер. Эпонина про себя решила, что если он сделает хоть шаг – она тут же помчится дальше. Он медлил, вглядываясь в ее испуганное лицо. – Это ведь я, - сказал он. – Инспектор Жавер. Эпонина моргнула. Глаза наполнились слезами, но она не собиралась плакать. Сколько всего с ней происходило прежде – и она не проливала ни слезинки. Откуда это желание… Выплакаться? – Я н-ничего не сделала, п-правда, - во рту чувствовался привкус металла, голос предательски дрожал. Он смотрел на нее с обычным своим душераздирающим спокойствием. Непроницаемый взгляд, чуть напряженные брови. А она дрожала. Тряслась, как лист, сорванный с ветки могучим ветром. Вся грязная, мокрая. С волос так и течет. Ладони красные – там грязь смешалась с кровью. Жавер задержал взгляд на этих маленьких ручках, но они тут же сжались в кулаки. - Еще н-немного ос-осталось, - пробормотала Эпонина. Сглотнула, справляясь с собой. Голос зазвучал уверенней. – И Азельма выйдет на волю. М-мне нельзя угодить на ее место… Н-нельзя. Он внимательно слушал, но в лице не менялся. «Покажите хоть каплю участия!» - хотелось ей закричать, но Эпонина сдержалась. - Я сказал, - он вздохнул. – Что вы не виноваты, мадемуазель. Следовательно, вам не нужно от меня скрываться. Кроме того, я знаю, что вы порядочны, и это… - Я помогала отцу миллион раз, - выдавила Эпонина. – До того, как изменила свои взгляды. Не должна я за это поплатиться? Жавер поморщился. - Хотите, - Удивительно, но в голос инспектора закралось раздражение. – Составить компанию сестре? Эпонина, вы бредите. Вы насквозь промокли. И ваши руки… Он сделал шаг навстречу, и она вздрогнула. Сверкнула молния. Освещенное белой вспышкой лицо Эпонины показалось инспектору воплощением несчастия. Он чуть наморщил лоб и опустил глаза. - Я лишь хотел сказать, что вы не нарушили Закон, и я вправе отпустить вас. Если бы вы только захотели рассказать, что здесь произошло… Постепенно, к Эпонине начало возвращаться самообладание. Она обняла себя руками и неуверенно кивнула. - Может, - пролепетала она. – Я смогу рассказать все завтра. - Завтра? – как будто эхом, непонимающе откликнулся Жавер. – Ну да, разумеется. Значит, завтра. Он помолчал, затем шагнул назад. Он пятился, показывая Эпонине, что ей нечего опасаться. Девушка облегченно выдохнула. - Мадемуазель, - она услышала голос Жавера, когда его фигура уже совсем скрылась из виду. – Одна неделя. Он не сказал больше ничего, но она прекрасно поняла. Неделя. Всего-то неделя.