Между строк

Ну хорошо, я *случайно* открыла документ и увидела, что мне, в общем-то, нетрудно будет дописать эту главу, так что обновление произошло сегодня. Кстати, да, я продолжаю всем нахваливать свой лондонский каст Мизов во главе с Тэмом Муту, и советую сходить на мою страницу ВК и добавиться в друзья, чтобы почитать отзывы о поездке и представлениях в целом)) Ах да, и моя бета рисует прекрасные штучки по Жаверу/Эпонине. Зацените. http://annashley.deviantart.com/ Эпонина бежала так быстро, что уже через несколько минут стояла, задыхаясь, перед дверьми ABC кафе. Здесь она осознала, что вся гонка была напрасной – в кафе не было ни души. Напрасно ‘Понина надеялась, что ее сестра останется среди грязной посуды, пока остальные будут играть в революционеров. Эпонина с силой ударила кулаком по двери и стиснула зубы. Если бы не чертов Грантэр, сестра сидела бы дома. Во всем виноват этот жуткий пьяница. Девушка вздохнула. Она тоже хороша. Могла послушаться совета инспектора Жавера. Он никогда не говорил просто так, дабы усладить чей-то слух. В словах этого человека всегда прослеживался смысл, но она не углядела, не успела осознать. Где теперь находилась Азельма? Неужели правда в пыли сражения, с Грантэром, Анжольрасом… Мариусом? Эпонина подумала о Мариусе. Несчастный, бедный юноша. Оставил Козетту и последовал за своими глупыми дружками. Девушка бросилась дальше, поворачивая с улицы на улицу. Гаврош сказал, что возможно, когда она доберется до кафе ABC, воодушевленные студены уже будут на улице Шанврери. Это путешествие заняло у нее чуть больше времени. Легкие жег огонь, а все мышцы ныли от напряжения. Глаза застилали непрошеные слезы ярости. Эпонина не останавливалась; она знала, что если опоздает, то винить во всем будет одну себя. Да и зачем она так усердно трудилась над новой жизнью, если Азельма сама кидалась в объятия смерти? И не стоило ли Эпонине считать подобные случайности злым роком, овеявшим ее семью? Она не собиралась отпускать Азельму. Бедная девочка только-только поняла, как это – жить по-настоящему. Не выходить на работу под покровом ночи, не мерзнуть в прошлогоднем тряпье, не перебиваться черствым хлебом. «Азельма, не наделай глупостей, ты ведь ни капли не революционерка!» - подумала про себя Эпонина. Ее сестра не умела держать ружья. Страшно представить… Но Эпонина надеялась, что студенты не доверят Азельме оружия и вообще не допустят ее до самого сражения. *** На Шанврери она и впрямь увидела баррикады. Улица пока еще была пустынна, здесь не шла ожесточенная битва. Эпонина огляделась по сторонам и быстро добежала до баррикад. Кто-то навел на нее ружье. – Назад! – Мариус? – Эпонина подняла бровь. – ‘Понина, - выдохнул юноша, но тут же нахмурился. – Так это ты. Зачем ты пришла сюда? Нет ничего опаснее… – Здесь ли моя сестра, Мариус? Юноша поманил ее рукой, приглашая пройти вглубь «лагеря» революционеров. Эпонина последний раз обернулась, словно ожидая нападения, и последовала на ту сторону баррикад. – Где она? – еще раз спросила Эпонина. – Слушай, - Мариус выглядел худо; бледнее, чем обычно, с темными кругами под глазами и опущенными уголками губ. Его плечи чуть подрагивали от волнения. – Нам сейчас правда не до этого. Твоя сестра была где-то неподалеку, поищи. Но не выходи за баррикады, ‘Понин, прошу. Эпонина взглянула в его усталые глаза, и понимающе кивнула. Мариус едва держался на ногах после бессонной ночи, полной обсуждений и стратегий, и не мог думать ни о чем, кроме грядущей революции. Даже ослабленный и нервный, он казался ей поистине красивым. Но если несколькими месяцами раньше эта красота вызывала в ней благоговение, задевала ее хрупкое сердечко, то сейчас она смотрела на него совершенно спокойно, и испытывала огромное облегчение. Он был теперь просто Мариусом, и при взгляде на это юношеское лицо Эпонина больше не строила иллюзорных мечтаний. Она вообще их больше не строила. Ни с кем. Ни о чем. Никогда. Эпонина похлопала Понмерси по плечу. – Держись, - сказала она, попытавшись улыбнуться. – Тебя ждет Козетта. Если ты позволишь себе совершить глупость, она никогда не простит и наверняка умрет от горя, с ее-то тонкой натурой… – Эпонина, - воскликнул Мариус. Душевный порыв его был столь силен, что он не сдержался – и обнял Эпонину крепко-крепко, едва не заплакав. Смущенная Эпонина приобняла его в ответ, повторив, что все будет в порядке. – У меня есть странное чувство, - выпалил Мариус. – Оно не поддается никакому объяснению, ‘Понина, но я чувствую, что произойдет ужасное. В горле стоит ком от одной мысли… Эпонина, тебе с сестрой здесь грозит ужасная опасность. Не оставайтесь ни минуты. – Мариус, - девушка отстранилась от него. – Почему ты говоришь такие вещи? Он смотрел на нее, как на приведение, и его взгляд вдруг показался Эпонине совсем потухшим. Бедолага Мариус начал терять самого себя. – Почему ты не уйдешь с нами? – спросила Эпонина. – Козетта волнуется. – Здесь я нужнее, - Мариус обернулся и очень твердо посмотрел на отдающего распоряжения Анжольраса. Эпонина тоже посмотрела на светловолосого красавца. Она почти забыла как дышать. На баррикадах этот Аполлон смотрелся слишком натурально, словно был рожден для этого сражения. Для революции. Все его идеалы, вся его лидерская натура и страстная любовь к патрии светилась в зеленых глазах. Анжольрас весь пылал, и готов был проливать кровь во имя своих убеждений. – Мариус, - позвал Анжольрас. – Подойди сюда, у нас осталось несколько вопросов до первого наступления… Эпонина покачала головой, выбрасывая из подсознания все лишнее. Она пришла за Азельмой. Об этом не следовало забывать. – Так у кого мне спросить про Азельму? – последний раз отвлекла она Мариуса. Тот горестно вздохнул. – Спроси Грантэра. Она все бегала вокруг него. Эпонина быстро отыскала взглядом Грантэра и, подлетев к нему, опешила. Снова с бутылью. Это уже просто не лезло ни в какие рамки. – Грантэр, - девушка схватила его за плечи и попыталась потрясти. Грантэр был вдвое больше, да еще и в полубессознательном состоянии, так что ей это удалось с превеликим трудом. – Где Азельма? Где моя сестренка? Сначала он никак не мог продрать глаза, а когда перестал корчиться и отмахиваться от Эпонины, как от приведения, пробормотал: – Я отослал ее прочь… Не знаю, я сказал, пусть идет домой. – И она послушалась? – Да черт ее знает. Вроде да. – Вроде или да, Грантэр? Эпонина прожигала его взглядом. Пьяница моргнул. Еще раз. Затем покачал головой. – Нет. Она на меня разозлилась… И ушла. Понятия не имею, куда. – Ты отпустил ее, - задохнулась от ужаса Эпонина. – Как же ты посмел… Она вся обратилась в подозрение, и волком оглядывалась по сторонам, но среди знакомых студентов и их девиц ни разу не нашла никого, хоть отдаленно напоминающего Азельму. Эпонина чертыхнулась. «Если она пошла домой, то мы разминулись. Она наверняка вернется, беспокоясь обо мне. И тогда мы обе окажемся на баррикадах. Нет, надо спешить домой и застать ее еще там…» Она кивнула собственным мыслям и уже сделала развернулась, чтобы уйти, как вдруг ее взгляд наткнулся на сгорбленную, привязанную к стулу фигуру, наполовину скрытую во мраке. Эпонина замерла. Оглянулась на Грантэра, который, в свою очередь, был занят тем, что перевернул бутыль донышком вниз и отчаянно тряс ее в воздухе, словно из пустого сосуда еще могло политься вино. Идиот. – Грантэр, а что здесь делает инспектор Жавер? – А? – парень нахмурилась и проследил за ее взором. – Этот шпион? Пролез к нам, чтобы распространить ложную информацию. Хотел утопить нас всех в крови, точно говорю. Но теперь-то он никуда не денется. Как кончим сражение – пристрелим. Эпонина вздрогнула. Пристрелят? К ним в это смутное мгновение как раз подошел Анжольрас. Он влепил Грантэру хорошенький подзатыльник, обвиняя его в пьянстве, но Эпонина не слышала и половины нотации. – Анжольрас, - воскликнула она. – Позволь мне забрать этого человека. – Зачем это? – удивился блондин, и тут же скрестил руки на груди. Защитная поза. – Он наш пленник, и заслужил расплаты. – Значит, будет моим пленником. Я сумею наказать его, - заметно напряглась Эпонина. – Отдай его мне. Анжольрас выпятил вперед подбородок. – И ты застрелишь его из пистолета, который я дам? В первое мгновение Эпонина посмотрела на него шокировано, но быстро справилась с собой. Она прокашлялась и кивнула. Анжольрас надавил. – Застрелишь? – Анжольрас, - девушка вздохнула. – Я сделаю все, что ты скажешь. Анжольрас молчал. Над ними двумя сгущались тучи, и Эпонина с трудом выдерживала его взгляд. Наконец, юноша покачал головой. – Извини, ‘Понина, но ты что-то скрываешь. Я не могу отдать тебе шпиона. – О, но я прошу, - Эпонина схватила Анжольраса за плечо. – Он не хотел ничего плохого… За ее спиной зло усмехнулся Курфейрак. – Да ты сама слышишь, что говоришь? – выкрикнул он. – Когда-то, Эпонина, ты убегала от полиции, точно мышь от кошки, зная все их козни. А теперь говоришь, будто они не причиняют вреда. Ты не в себе, подруга. – Замолчи, - прошипела Эпонина. Анжольрас молча снял с себя ее руки и отошел, качая головой с самым мрачным видом. Она только и услышала, что: – Ты можешь с ним поговорить. А потом уходи. Эпонина разрывалась. Как же так? Она хотела бежать домой, к Азельме и Гаврошу, но не могла сделать и шагу, видя инспектора таким беспомощным. Оставить его здесь – едва ли не убийство. Да, именно убийство, ведь она знала, что студенты не оставят шпиона в живых. И все же она хотела уйти, не сказав ни слова. Азельма, должно быть, уже слышала от Гавроша, что Эпонина кинулась к улице Шанврери. Эпонина закусила губы. Почему она медлила?.. Инспектор выпрямился, и свет упал на его лицо. С губ стекала кровь. Конечно, он сопротивлялся, когда студенты уличили его во лжи. И конечно, они его не пожалели. Эпонина подошла к месту, где охранялся пленник. Легль и Комфебер проследили за ней недовольно, почти враждебно, но она с уверенным видом прошла мимо и присела на землю, чтобы не смотреть на инспектора сверху вниз. Жавер молчал. При ближайшем рассмотрении на его лице нашлось еще несколько синяков. Он отвернулся, и она слишком поздно поняла, что так инспектор пытался скрыть от нее неприятное зрелище. – Господин инспектор, - Эпонина запнулась и отвела глаза. – Вы предупреждали меня, а сами пришли сюда. Попали в дурацкое положение. Что вы намерены делать? – Ничего, - холодно ответил Жавер. – А вам, мадемуазель, я советую не забивать себе голову мыслями о моем освобождении. Мы с вами квиты. – Разве все дело в расчете? – девушка покачала головой. – Вы были ко мне очень добры, я не могу оставить вас здесь. Но послушайте, я прежде всего должна уберечь сестру. Вы не видели ее? – Ваша сестра, - инспектор наконец обернулся и посмотрел Эпонине в глаза. – Убежала минут двадцать назад. Думаю, вам и впрямь стоит вернуться домой. Не теряйте время напрасно, мадемуазель. После этих слов Эпонина ожидала увидеть в глазах инспектора все тот же сковывающий лед, то же пренебрежение и официальность. Вместо этого в обычно тяжелом, серьезном взгляде мелькнула благодарность и что-то вроде удивления. Эпонина вздохнула. Если бы она могла находиться и здесь, и дома одновременно… – Спасибо, - она кивнула. – Но я лишь справлюсь о сестре, и снова приду за вами. – Не вздумайте, - Жавер поморщился. – Зачем бы? – Чтобы освободить вас, конечно. – Вы не обязаны. – Но я хочу, - ответила Эпонина. – Вы мой друг. Она видела, как инспектор чуть заметно задрожал. Эти слова, должно быть, произвели на него неизгладимое впечатление, потому что он принялся бормотать что-то, едва размыкая губы. Злобно, с отчаянием. Спустя мгновение Эпонина поняла, что он велит ей уйти. – Но… – Уходите, - прошипел Жавер, подавшись вперед. Эпонина встала с земли и посмотрела на него, нахмурившись. Что это за человек, не желающий, чтобы его спасали?.. Она попятилась назад, не в силах отвести от него взгляд. В голову почему-то пришла мысль, что она видит Жавера последний раз. «Глупости!» - сказала себе Эпонина. – «Ты за ним вернешься». Но сердце протестующе сжалось. Эпонина сцепила руки на животе, и попыталась сжать их до боли, чтобы побороть странное желание, пугающее стремление… Поцеловать его. – Простите меня, инспектор, - прошептала она, и все-таки наклонилась, чтобы быстро коснуться губами его щеки, покрытой засохшей коркой крови. – Я мигом. Дыхание перехватило. Эпонина развернулась и помчалась быстрее ветра, чтобы не увидеть выражение его лица. Наверняка, он был в гневе. Впал в бешенство. Захотел немедленно свернуть ей шею или сунуть в тюрьму, на пожизненное заключение. – Эпонина! Жавер крикнул ей вслед, но она не осмелилась обернуться. Инспектор уронил голову и прошипел сквозь зубы, обращаясь главным образом к самому себе: – Вы все равно не сможете изменить меня. Не делайте этого. Не пытайтесь. После чего Комфеберу надоело это ворчание и он раздраженно оттолкнул ножку стула. От этого стул чуть покачнулся. – Хватит! - рявкнул студент. Жавер выдержал его взгляд – в каком-то смысле, он даже победил в этом сражении – но больше не произнес ни слова.