***
Знающие владеют секретами, а музы… Музы посылают сны. Хорошо, что их немного — представляете, какая неразбериха бы началась, если бы орава легкомысленных муз начала посылать кошмары всем Иным в округе? Пока старожилы орудуют на передовой, мы, музы, остаемся в тылу, помогая раненым. Да, я Тень, но муза всегда остается музой, даже став Тенью. Первый сновидец — зеленоволосый парень. Как я не силилась, я не могла узнать его имя — оно казалось расплывчатым, неразборчивым. Пробел, пропуск, темное пятно в биографии. Будто его и не было вовсе. Эту мысль я отогнала, поскольку она вселяла ужас — да как же так, без имени-то?! Его сердце — пустыня из золотого песка и сгоревших красных небес. Ни жарко, ни холодно — никак. Казалось, и воздух сгорел, и я сгорю, если задержусь здесь чуть подольше. — Нравится? — горько усмехнулся сновидец, — Каждую ночь мне снится эта пустыня. Я уже и забыл, когда в последний раз видел нормальный сон. — Вы так похожи, не находишь? — Наверное… И знаешь, что самое страшное? Каждая ночь все длиннее и длиннее. Мне кажется, что я провожу здесь месяцы, а порой года. Кажется, я начала догадываться. — С каждой ночью время будет растягиваться. И однажды ты застрянешь здесь навсегда. Для того мира это может быть секунда, но для тебя — вечность. — Вечность здесь? Да уж, скука — это самая худшая пытка. Уже больше года её испытываю. Его ноги по колено засосали пески. Мои тоже начало засасывать. Я захотела поскорее уйти отсюда. — А хочешь вырваться из этой пустыни? — Вырваться? — он посмотрел на меня с надеждой ребенка, верящего в Санта-Клауса, — А это возможно? — Возможно, если захочешь. Грань ждёт тебя, мой мальчик. Всегда хотелось произнести последнюю фразу… Кажется, его проняло. — Что я должен делать? — Хм… Жить ты будешь при одном условии… — Каком? — насторожился он, — Продать тебе душу? — Очень смешно, — фыркнула я, — Ты должен будешь уйти. Причем уйти навсегда, порвав все связи. — Ну, связей у меня нет… А куда уйти-то? — Куда-то… — Отличный ответ. Сразу так успокоился от его конкретности. — Ну так что? У тебя выбор: уплыть вместе с нами в объятия Грани или остаться здесь и застынуть в вечной пустыне. Что выбираешь? — Что, так сразу? Даже подумать не дашь? — Да зачем думать? Ляпни первое, что попадется в голову, я всегда так делаю! — Да ну тебя… Он задумался. Пески засосали его ещё глубже. — Так… Ладно. Я пойду с вами. — Хорошо, но сначала ты должен дать понять пустыне, что у неё больше нет власти над тобой. Как говорил один мудрый человек, «цени прошлое, но не давай ему власти над собой». — И кто же этот мудрый человек? — Я. Он громко заржал. Плечи задергались, в голосе послышалось хрюкание и зазвучали истерические нотки. Он держался за бока и хохотал как ненормальный — хотел наверстать упущенное за год, видимо. И пески отступили, освободив его ноги в потрепанных шлепанцах. — Что за ерунда! — сквозь смех сказал он, — Почему я ржу над этим?! Почему это так смешно?! Нас окружил вихрь из горячего песка, так что мы закрыли лица рукавами. Меня ветер едва не сбил с ног, а ему хоть бы хны. Послышался грохот — то небеса раскололись, а вместе с ними — и этот мир, исчезнув во вспышке агонии. — Сгорела твоя вечность, — сказала я, — Теперь у тебя будут и кошмары, и боль, и слёзы. — Пусть, — сказал он, — Зато живой. И правда: живой. Прямая осанка, грудь колесом, глубокий вздох, прикрытые глаза и улыбка — на этот раз настоящая, счастливая. Он больше не чувствовал себя живым, он был живым. А вот со вторым сновидцем пришлось повозиться…Морская
10 марта 2018 г. в 15:28
Черные волны вздымались и опускались, словно бока древнего зверя. При взгляде на него было понятно, что ему много лет. На заснеженных дорогах виднелись следы тысячи ног — какие-то припорошило, какие-то почти не видно, а какие-то свежи.
— Интересно, как выглядит замерзший океан? — спросила я, — Бескрайние просторы прозрачного льда с застывшими китами и медузами… И дремлющими серными океанами внутри.
— Это было бы очень красиво, — сказал Лебедь, — Вечный сон и холод. Я всегда любил зиму. И ненавидел лето.
— А я любила лето и ненавидела зиму, — сказала я, — Всегда простужалась, даже если просто дожди шли. Ходила с шарфиком и шапкой даже в помещении. А сколько врачей я посетила…
— Не виделись ли мы случайно? Мне все чаще кажется, что я не раз замечал тебя в толпе. В больнице, на главной площади, на берегу пруда. И всегда ты казалась живее всех. Не за тобой ли я всё время наблюдал, как завороженный?
— Не знаю, — хихикнула я, — Надо же, как тесен мир. И почему мы так связаны?
— Не знаю, — сказал Лебедь, — Чудеса, да и только. Ты не замерзла? У тебя на кончике носа сопли сверкают…
— Фу! Мог бы и поприличней выразиться! — я вытерлась шарфом.
— Ну окей, выделения слизистой оболочки носовой полости.
— Да ну тебя…
Горизонт был пуст: ни чаек, ни кораблей, ни дельфинов. Только черные воды и серое, затянутое тучами небо. Ветер приносил запах соли и водорослей, воздух был холодным и влажным. Мы стояли на краю скалы, и мне казалось, что это край мира, а дальше — бесконечный океан в небытие.
— Интересно, если шагнуть дальше, я утону? — спросила я, — Или наткнусь на картон? А может, я проснусь, и мне сначала будет казаться, что я насквозь промокла в морской воде, но это окажется просто холодным потом? Может, потом я посмотрю на стены — и это будут розовые в цветочек стены моей комнаты, а увиденное окажется лишь сном?
Ветер подул ещё сильнее, растрепав мои непослушные кудри, пробираясь до самых корней волос, под ворот и юбку, и я всей кожей чувствовала его ледяные ласки. Я замерзну от этой зимней любви, мои глаза заледенеют от этой холодной красоты. А он растает от моей весны, превратившись в талую воду.
— Ну и мысли у тебя, — Лебедя всего передёрнуло, — Аж жуть берет. Нет, давай лучше поговорим о всякой ерунде, которую ты любишь. О бабочках, например. О том, как ты ловила бабочек летом и сразу же отпускала их.
— А ты отпускал их? Или отрывал им крылышки?
— Я вообще их не ловил… Предпочитал просто смотреть. Они гораздо красивее, когда летают себе на здоровье.
Я замотала шарф ещё туже. Воздух обжигал холодным огнем, кололся тысячью иголок. Единственное, что успокаивало меня — равномерный шепот волн, рассказывающих морские сказки.
— Королева как-то рассказывала, ей довелось иметь знакомство с Иной из северных земель. Не знаю, что она забыла в нашей пустыне — такие не суются сюда, ибо тают быстро. Говорила она редко, а если и говорила, то её сказки слушали все, раскрыв рот, даже те, кто Иными не являлись. Она говорила, что люди пришли из северного океана, из темных и холодных вод, сбросили чешую и обрасли волосами. Она говорила, что она потомок тюленей, и темной ночью может превращаться в него.
— И какого это — быть тюленем?
— А какого быть человеком? Здорово… И в то же время не очень. Самое печальное то, что она не могла выбрать между сушей и морем. Так и металась туда и обратно…
— А что с ней сейчас?
— Я не знаю. И Королева не знает. Пропала, никому ничего не сказав. Ушла по-английски.
— Интересно, а тут плавают тюлени?
Я села на корточки, склонившись над водой и вглядываясь в морскую пучину, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в иссиня-черных водах. Глядела, как завороженная, вся оцепенев, будто впав в спячку. Море манило меня, шептало, обещало, таило множество секретов.
— Осторожно, — донесся голос издалека, — Если пена попадет на тебя, то ты свалишься и утонешь, не имея возможности даже пошевелиться.
Ещё ниже — и я увижу белый песок суетящимися внизу рыбками. Я едва могу удержаться — тут нет никакой опоры. А что если я и правда свалюсь? Тогда я пойду ко дну, будучи полностью обездвиженной сковавшим меня холодом, и мои легкие наполнит соленая вода. Мой труп будут глодать рыбы, я навсегда сгину в белом песке.
Мне стало страшно. Я резко вскочила и отошла назад. Море больше не манило меня: оно пугало.
— Что бы мы делали, если бы ты не послушалась меня?! — набросился на меня Вечность, — Я понимаю, что для тебя это непосильная задача, но ты всё же головой-то соображай хоть немного!
— Вечность?
Он втягивал голову в плечи, то и дело вздрагивая всем телом. Он мерз, как и я, только в отличии от меня, у него не было ни шарфа, ни перчаток, только свитер и джинсы с порванными коленками. Из нас троих он выглядел хуже всех — сверкающие глаза с застывшими слезами, румянец и побледневшие губы. Лебедю было хоть бы хны — он подставлял себя порывам ветра, продувая все дырки в одежде, отбросив волосы назад и глядя на темное небо так, будто увидел там звезды и северное сияние.
— Вечность? Ужасно выглядишь. Ты…
Он мрачно кивнул.
— Сегодня ночью я сделал выбор.
— И что ты выбрал?
— Я уплываю с вами.
Лебедь замер, улыбка сползла с его губ. Он ошарашенно посмотрел на друга.
— И чего уставился? — зыркнул Вечность, — Не хочу сгнить в Склепе.
— Но ты грустный, — сказал Голубь, — Что-то случилось?
— Ты знаешь, что если мы уплывем, то уплывем навсегда — мосты на этот раз будут действительно сожжены. А это означает, что я должен попрощаться с оставшимися.
— Я сделала тоже самое, когда превращалась в Тень, — сказала я.
— Кита Грань тоже выбрала. Если он останется, то ничего не потеряет… Кроме меня. Я говорил с ним. И он не пошел со мной.
— Значит, он выбрал этот мир. Что ж… Его решение, — сказала я, — Не его это.
— Все решилось тогда, — не обращая на меня внимание, продолжил Вечность, — Пожар сжег нашу дружбу.
— Неужели нет надежды? — спросила я, — Хотя бы чуточку…
— Нет. Я ведь говорил тебе, что Кит никогда не бросает слов на ветер. Он не клялся мне в вечной дружбе, но поклялся в том, что мы больше никогда не будем друзьями.
— Некоторых людей нужно отпускать, — сказал Лебедь, — Просто поблагодари его за дружбу и забудь его. Пусть он останется приятным воспоминанием без власти над тобой.
— А я так не могу, — буркнул Вечность, — Я никогда никого не забываю. Он — легко. Поэтому с самого начала эта дружба была обречена на провал.
Он замолчал. Лебедь тоже — тактично. И я, но потому что мне было нечего сказать. Иначе бы ляпнула что-нибудь сдуру.
А снег всё падал и падал. падал печально, медленно, кружась и плавно опускаясь на заледеневшую землю. Ночи были холодные и темные, тучи закрывали звезды и порой луну, ветер гулял по трубам, бился о окна, выл в полых стенах, пугая некоторых больных. В такие ночи согревало не отопление и не толстый слой одеял и одежд, а теплая компания, сказки в полутьме, фонарь у лица и костры с гитарами и жаренным суфле.
Я с каждым днём становилась слабее и грустнее, мне всё меньше хотелось говорить. Лебедь замечал во мне эту перемену, но не знал, что сделать с этим. Да ещё и Королева, как назло, пропала.
Я больше не могла гулять по коридорам, всё, что меня связывало с ними — это Вечность, иногда навещающий нас.
— Девочки провели ритуал, — докладывал он, — Он всегда проводится перед эпидемией, чтобы прогнать болезнь.
— Не понимаю, что в этом такого, обычная простуда, — пожала плечами я.
— Но не для Иных. Болезнь влечет за собой несчастья, потому что блокирует связь с Гранью. Не у всех, но у многих. Я один раз заболел и месяц не смог видеть сны. Мне тогда казалось, что я обычный, что Грань выкинула меня. Даже из больницы выписали.
— Не все птицы хотят вырваться из клетки, — улыбнулся Лебедь.
— Будешь язвить — тебя в клетку посажу, — пригрозил Вечность, — Или вообще лебединый суп сварю. Короче, хватит меня с толку сбивать! Итак, девочки провели ритуал — обычно на него тратится не одна ночь. Этот был третий по счету. И…
Мы навострили ушки. Он пригнулся, якобы сказать шепотом, но вдруг заорал:
— У Буревестник был приступ!!!
— Видимо, ты теперь в норме, раз такой противный, — сказал Лебедь, зажимая уши.
— Обязательно было так орать? — надула губы я, — А что за приступ?
— У неё случается приступ перед бедой. Чем сильнее несчастье, тем сильнее приступ. А этот был просто ужасным. Как я понял из её слов, эта зима принесет многие жертвы. И не всех заберет Грань. Вся соль в том, что многие остаются — как капитан, который пойдет ко дну вместе со своим кораблем.
— Не все крысы, как мы, которые сбегают при первых приступах шторма, — криво усмехнулся Лебедь.
— Это не побег, — серьезно сказал Вечность, — Просто у нас разные пути. И с приближением длинной ночи я чувствую, что у меня, в отличии от Кита, нет выбора.