Детка Кензи

— Звонил Эндрю, просил передать, что скоро подъедет.       Джастин говорит это таким тоном, будто ожидая радостной реакции у Макензи. Вот только он, видимо, не догадывается, что видеть Эндрю сейчас ей хочется меньше всего.       В офисе, в котором Бибер и Уитфорд впервые встретились, уже достаточно темно. Тусклый свет горизонтальными линиями просачивается через жалюзи, едва освещая комнату. Время близится к позднему вечеру, поэтому Прага медленно загорается разноцветными огоньками, — зрелище волшебное и завораживающее. Джастин не может отвести взгляда от городского пейзажа, пока не слышит шумный вздох за спиной. — Я не хочу его видеть, — сдавленно говорит Кензи, потупив взгляд. — Он твой отец, — как-то строго отвечает Бибер, не разворачиваясь к собеседнице. — Отец, который продал дочь.       На последних словах у Уитфорд дрожит голос, это заставляет Джастина повернуться к ней. Он сует руки в карманы и окидывает девушку взглядом, не говорящим абсолютно ничего. Снова.       Потому что он все еще зол на неё. Она не должна была ничего знать про Октавию. Она не должна была быть названной её копией.       Она не должна вот так просто сидеть и делать вид, будто это не она вызывает у него столько эмоций одновременно.       Иногда сдерживать себя и свои чувства бывает очень болезненно. Как будто ты запираешь себя изнутри, выкидываешь ключ и слышишь внутренний крик, разрывающий твою черепную коробку. Как будто твой рассудок поделился надвое, диктуя тебе противоположные вещи.       Поэтому Джастин ведет себя подобным образом. Когда он с Макензи, он слышит запертый голос все громче и громче, но не может пойти у него на поводу. А вечная борьба с самим собой тоже, к слову, не сулит ничего хорошего.       Хорошо, простыми словами. Ему хочется, но ему нельзя. — «Продал» не совсем подходящее слово, — режиссер подходит к девушке, присаживаясь на диван рядом с ней. — Тогда какое? Предал? Унизил? — Дал работу. Ты зарабатываешь большие деньги и тебя окружают хорошие люди… большинство.       Макензи поворачивается к нему лицом. В полумраке он выглядит еще более соблазняющим, чем обычно, и это отнюдь не на руку играет девушке. Она не может нормально соображать и злиться на него, когда он такой красивый.       Она собирается с мыслями около десяти секунд, прежде чем саркастично и нервно усмехнуться, откидываясь на спинку дивана. — Поверить не могу, что ты на его стороне, — говорит она, выглядя скорее не раздраженной, а расстроенной. — Я ни на чьей стороне, я просто стараюсь мыслить рационально, — равнодушно кидает Бибер, расставив локти на колени и сцепив руки. — Серьезно? — Кензи поднимается с дивана и встает перед режиссером, уперев руки в бока. — Тогда вот тебе еще пища для размышления. Ты бы отдал родную дочь сниматься в порно, зная, что тысячи людей будут видеть, как её имеют в разных позах и ракурсах? — Ты прекрасно знаешь, что нет.       Он так спокоен, что это начинает выводить. Кензи не понимает его равнодушия, как будто это не он час назад трясся над её состоянием. Он ведет себя как чертов биполярник, а такое она видела только в фильмах. До этого момента. — Но почему это сделал он? — Потому что Эндрю и я — разные люди, Кензи, — почти шепчет Джастин, и его голос как будто сливается с темнотой.       Она складывает руки на груди и отворачивает голову к окну, чувствуя, как к глазам предательски подступают слезы. Несправедливость всегда присутствовала в жизни Макензи, когда-то она точно от нее окончательно устанет. Нельзя же взваливать на такие плечи, как её, такие вещи, как уход матери из семьи, изнасилование в двенадцать лет, деспотичное поведение отца, сопровождающее её всю жизнь. Она так больше не может.       Джастин видит, как Кензи резко смахивает слезу с правой щеки. Он снова чувствует себя виноватым, даже понятия не имея, за что. Наверное, за то, что не может облегчить жизнь какой-то девушке, не имеющей к нему какого-либо отношения.       Но внутренний запертый голос кричит. И Джастин решает приоткрыть ему дверь. — Иди сюда, — он делает манящий жест рукой.       Макензи подходит не сразу. Она какое-то время недоверчиво смотрит на Бибера, не понимая, чего он от нее хочет. Но все же делает пару шагов к нему.       Он усмехается. — Ближе, — говорит он.       Она снова осторожно подходит к нему, оказываясь в полуметре от него. Все еще держит руки на груди, значит, скованна. — Я уверен, что в твоем сне мы были ближе.       Его шепот преисполнен то ли насмешкой, то ли торжеством. Вот только это уже последнее, над чем задумывается Кензи, потому что она резко понимает, что каким-то образом Бибер догадался, что ей снилось в его квартире. Её щеки так рдеют, что их красный оттенок видно даже в темноте. Отведя взгляд в сторону, против окна и света, исходящего от него, она неуверенно спрашивает: — Откуда ты знаешь про мой сон?       Джастин расплывается в улыбке, хмыкнув и потерев шею рукой. — Знаешь, ты говоришь во сне. И стонешь.       Макензи уверена, что если её сейчас облить бензином, она возгорится. Потому что такой стыд она испытывала очень давно — уже не помнит, когда именно, сейчас ей не до воспоминаний. Ей кажется, что горит каждая клеточка её тела, отчего создается впечатление, будто в офисе нещадная жара.       А режиссер, напротив, очень неплохо проводит время. Он наслаждается реакцией девушки, понимая, что она снова в его руках. Любое его слово или действие сведет её с ума, и ощущение власти отдается в пульсацию ниже живота. — Протяни руку, — говорит он, нарушая эту неловкую (только для девушки) паузу.       Она осторожно вытягивает левую, и Джастин тут же ловит её запястье и тянет на себя. Машинально Кензи ставит колени по обе стороны бедер Джастина, оказываясь на его коленях и держась за его плечо, в то время как он держит её левую руку, а своей свободной придерживает за талию.       Если бы она сейчас не сидела, то точно упала бы от нахлынувших эмоций. Сердце бьется так громко и быстро, что отдается глухим стуком в её ушах. Она больше не красная — белая. Кровь мгновенно отливает от лица.       Джастин смотрит на неё с запрокинутой на спинку дивана головой, плавно перемещая вторую руку на её талию и наблюдая, как у Уитфорд сбивается дыхание. Её взгляд лихорадочно бегает по его расслабленному лицу. Он улыбается краем губ, прежде чем прошептать своим самым сексуальным тоном: — Расслабься.       Она физически и морально не может. Всё её тело напряжено, как струна, а в мыслях полный беспорядок и хаос. Она не понимает, что творит Джастин, и не знает, как она должна реагировать. Поэтому паникует.       Из головы все еще не выходит факт того, что Джастин знает о её сне. Значит, он догадался о её сексуальному к нему влечению. И прямо сейчас он, возможно, играется с ней, при этом понимая, что она ему ни в чем не откажет.       И всё становится таким неправильным и отвратным, что у Кензи сдавливает в груди. Она будто видит себя в зеркале, а отражение показывает марионетку. Эта картина вполне осознанная, потому что и до этого Уитфорд допускала мысль о том, что находится в полной власти у Джастина.       Просто сейчас, когда он снова влечет её к себе, она знает, что потом он её оттолкнет. Поэтому делает это раньше него, опуская руки ему на грудь и отталкиваясь, тем самым пытаясь подняться.       Он не дает ей этого сделать, перехватывая её руки и несильно их сжав. — Ты играешь мной, — выдавливает Кензи, игнорируя его пристальный взгляд, а потом добавляет: — снова.       Джастин хмурит брови, склонив голову и пытаясь заглянуть в глаза девушки. Но она их прячет, постоянно отводя взгляд в сторону или завешивая лицо волосами. — Снова? — переспрашивает он. — Да. Ты постоянно манишь меня к себе, добиваешься, пока я буду отвечать на твои игры, а потом уходишь и делаешь вид, будто между нами ничего не происходит.       Вау. Она превосходит саму себя.       Неужели я действительно высказала ему это? Вот только, кажется, зря. Теперь он еще больше будет играть мной, зная, что я эмоционально к нему привязана.       Людям нельзя показывать свою боль, они склонны извлекать из неё собственную выгоду. — Прости.       «Прости»? Это всё, что он может сказать? Объясните кто-нибудь этому бесчувственному человеку, что «прости» не залатает все трещины в сердце.       Одно глупое слово, буквально насильно вытянутое с чужих уст, не будет иметь никакого значения. Мы давно пережили время, когда словами можно было вылечить. Сейчас «прости» говорят не словами.       Боясь разочаровать себя еще больше, Макензи вырывается из рук Джастина и встает с него. Отходя к окну, она проводит руками по волосам и сцепляет руки на шее. Ей все еще жарко. Благо, пот не течет.       Бибер вздыхает, положив ладони на лицо. Как же ему тяжело общаться с этой девушкой.       Ему тяжело не только потому, что она младше него и не понимает множество вещей, но и потому, что с ней ему приходится прилагать усилия для того, чтобы держать себя в руках. А со временем это становится еще труднее, чем раньше.       Рабочий телефон на столе издает звук о получении нового сообщения. Автоответчик моментально включается, и по громкой связи ассистентка Джастина сообщает, что Эндрю Уитфорд уже прибыл. Режиссер поднимается и подходит к телефону, нажав на кнопку ответа и проговорив в микрофон короткое: «я его жду».       Включив свет в помещении, Джастин усаживается за стол, деловито сложив на нем руки. Кензи, уже пришедшая в себя, усаживается на стул напротив, глядя прямо на режиссера. Который снова невозмутим и холоден, как в первый день встречи.       Не успевает Уитфорд вдоволь разозлиться, как дверь в офис приоткрывается, и на пороге появляется Эндрю, обросший щетиной. В руках он держит свою куртку цвета хаки. — Мистер Уитфорд, — профессионально строгим тоном приветствует Джастин, указывая на стул рядом с Кензи, — присаживайтесь, пожалуйста. — А где Эдвард? — спрашивает он, усаживаясь и кидая быстрый взгляд на свою дочь, которая старается игнорировать его присутствие. — На работе. Я так понимаю, вы пришли поинтересоваться, как обстоят дела у Макензи?       Она еле сдерживает желание закатить глаза. Ей тошно от того, насколько Джастин умело меняет маски. Лицемер.       Хватит делать вид, будто ты школьный директор. Я только что сидела на твоих коленях. — Да, конечно, но дело не только в этом, — Эндрю ерзает на стуле, — она не будет работать тут, когда наберется нужная сумма. Мы с ней договорились, что я заберу её сразу же, как это произойдет.       Джастин вскидывает брови, искренне удивляясь. Либо он забыл о таком условии, либо его забыли об этом предупредить. Во всяком случае, он определенно этому не рад. И дело даже не в том, какие чувства он испытывает к этой девушке, а в том, что она приносит хорошие деньги и рейтинги студии. Её уход пагубно повлияет на его бизнес.       Режиссер достает из ящика стола черную папку с кипой бумаг внутри. Какое-то время он листает их, выискивая нужный файл. После чего протягивает его Эндрю, который принимает его из рук Бибера и внимательно изучает. — С появлением Макензи у нас резко возросли рейтинги и прибыль, — говорит Джастин, смотря, как её отец с неподдельным шоком и восторгом рассматривает документ. — Я не знал, что ты будешь зарабатывать такие деньги, — проговаривает Эндрю, развернувшись к Макензи. — Если она уйдет, «Эстрада» потеряет свою успешность.       Джастин переводит внимательный взгляд на Кензи, которая, сузив глаза, тоже смотрит на него. Чувство отвращения к нему растет с каждой секундой. Эта маска привлекательности как будто исчезает с его лица, оставляя настоящую личность Бибера. Он простой лицемер, который использовал Макензи в целях получить много денег. А все эти игры с чувствами — не более, чем способ удержать её здесь как можно дольше, чтобы «Эстрада» не разорилась.       Она не может в это поверить, но ей приходится. Ей безумно не хочется знать, что она снова доверилась людям, которые нагло использовали её. Она снова открылась кому-то, поддалась своим слабостям и зовам сердца, и это все никуда не привело. Никому и даром не сдались её чувства.       Она пешка в этой игре. Пешка, которая остается до середины, но потом совершает неверное движение и её убирают с черно-белой доски.       Какой кошмар. Такими темпами она больше никогда не будет контактировать с людьми. Как она должна учиться доверять людям, если снова и снова её предают?       Кензи переводит взгляд на Джастина, надеясь увидеть в его глазах хотя бы намек на сожаление. Но там нет ничего, кроме сплошного холода. Он снова поступает так, как считает нужным, а не как будет лучше для всех.       Если он так долго игрался с ней, если так долго вредил ей, то теперь пришла её очередь. Ведь, как он сказал сам, она приносит рейтинги, а без неё, собственно, и их не будет.       Выкручивайся, как хочешь. Я больше не собираюсь в этом участвовать. — Я заработала достаточно, чтобы ты купил нам квартиру, — нарочито язвительно говорит Кензи, поворачиваясь к отцу. — Это было моей целью. Так что больше не вижу смысла здесь оставаться. Джастин, дайте, пожалуйста, необходимые бумаги для заполнения.       Она замечает, как напрягается Джастин. Как он раздраженно сжимает челюсти, и как его глаза, наконец-то, оттеняются чем-то, помимо равнодушия.       Они оттеняются грустью. Секундной, едва уловимой, вперемешку с немой просьбой: «не делай этого».       Но иногда нужно делать что-либо на пользу себе. Уходить от людей, которые делают тебя несчастным, думать о своем собственном комфорте, а не о чужом. Когда-то это должно произойти.       И Кензи решает, что это тот самый момент, когда ей нужно сделать что-то для себя. Она страдала из-за мамы, из-за папы, из-за Джастина, и сейчас ей больше этого не хочется.       Как бы больно ни было уходить, больнее будет остаться. — Я ухожу, — тихо говорит она.       Джастин прикрывает глаза и тихо вздыхает. Он за секунды смиряется с её решением, но ему по-прежнему не хочется её отпускать. Он не понимает, что держать рядом с собой девушку он больше не может, как бы он того ни хотел.       Поэтому молча забирает из рук Эндрю документ со статистикой. Тоже молча упаковывает его в папку и убирает на прежнее место. — Никаких бумаг для заполнения не требуется, — прочистив горло, говорит он. — Было приятно поработать с тобой, Макензи.       Она кивает, а дальше — всё как в тумане. Джастин не обращает внимания, как Макензи и Эндрю поднимаются со своих мест, как Эндрю надевает свою куртку, а Макензи — свое пальто. Они оба прощаются с режиссером, который сидит на своем месте, уцепившись взглядом за шелк волос Кензи, исчезающий с порога за пару секунд.       Он остается сидеть в своем офисе, все еще чувствуя тепло от прикосновений Макензи, все еще ощущая её сладкий запах тела. Он старается это все удержать в своей памяти как можно дольше, чтобы… Он не знает. Просто, кажется, ему трудно с ней распрощаться.       Иногда люди вдвоем не так счастливы, как кажется окружающим. Все не так уж и волшебно, когда у них появляются чувства к друг другу. История невзаимной любви, что бы она ни приносила этим людям, остается историей невзаимной любви. А это всегда приносит боль.