ID работы: 5987909

Пожиратель на полставки

Гет
R
В процессе
616
Alex Whale бета
Рита2001 бета
Размер:
планируется Макси, написано 1 227 страниц, 89 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
616 Нравится 417 Отзывы 343 В сборник Скачать

Глава 44. Самое странное Рождество.

Настройки текста
      И как ты только мог помыслить, Снейп, что она действительно будет с таким, как ты! Она — твоя противоположность, но ты — не её половина. Запомнил? Нет? Пора бы.       В доме темно, пусто, сыро и тихо. Полный контраст с только что посещённым. Хотелось чем-нибудь осветить темноту. Чем-нибудь заполнить пустоту. Чем-нибудь заглушить тишину. И на душу накинуть одеяло, чтобы в кои-то веки согрелась. Да нечем.       Пожалуй, впервые за несколько лет я разжёг камин. Напротив стали трескаться поленья, и вот уже вроде бы не так одиноко. Поначалу трудно дышать, словно что-то тяжёлое лежит на груди, но затем привыкается. Ко всему так или иначе привыкается. К хорошему, к плохому, к боли, к счастью… Да так привыкается, что потом друг от друга не различается.       Стук в дверь. Снова. Снова. Напористей. Нет, она бы сразу перенеслась сюда. Ещё стук. Сдался, открыл — а там она.       — Как же долго, Снейп! — возмутилась она, проскальзывая мимо остолбеневшего меня в дом. — Я посчитала, что лучше через дверь. Ты ведь не успел подумать, что я и вправду оставлю тебя в Рождество одного?       Я медленно развернулся и почти кивнул. В моей голове было возникло ужасное подозрение, но сразу же и отпало, едва я заметил на её груди скачущих оленей, на голове — детскую шапку с большим помпоном и огромный, не соразмерный для её шеи и роста шарф. Нет, это всё же она. Может, тогда… не наяву?       — Так и знала, что ты и палец о палец не приложишь к украшению, — сказала она, оглядев мою неизменную берлогу, затем поставила на диван рюкзак и принялась доставать из него кучу всего ненужного. — Так… сюда гирлянду, сюда снежок и сюда… Ёлку? Куда ёлку? Ладно, вот это кресло пока уберём. Гостей же не ждём больше?.. А что если…       Я смотрел и откровенно не вдуплял, что происходило. Как моя гостиная превратилась из нормальной холостяцкой в семейную? Женщина удалила моё любимое кресло и возвела на его месте бесполезное дерево, развесила пылесборники под названием «гирлянды», присыпала снегом ковры, зажгла звёзды на потолке, а на столик вывалила кучу еды.       — Ну как? Сойдёт? — покончив с наведением своих порядков, спросила Амелия.       И ведь сошло же, сошло. Облегчение, смешанное с неожиданной вспышкой эмоций, вскипятило мою кровь. Это было так, словно проснуться после затянувшегося сна и осознать, что боль ушла. Что породнившуюся пустоту вдруг стремительно начали заполнять чувства. Было там и возбуждение — бурлящая взвинченность, как у подростка перед первым свиданием…       Но в тени новых чувств не потерялось и несколько других, не столь светлых, но не менее значимых. Простейшее наслаждение от её запаха, от вида её лица, её рыжих волос. Стало необходимым осязать её кожу, прижать её к себе. Это было не просто тупое животное вожделение, а обжигающий голод. И в ту секунду, когда она стояла передо мной и раздумывала, какого цвета звезду нахлобучить на верхушку ёлки, я жаждал её. Жаждал до банальности всю, без остатка. И я ощущал, что должен был сказать ей, как важно для меня то, что она сейчас здесь, со мной… Но я никогда не был силён в таких речах.       Амелия не успела произнести моё имя, а я уже стоял вплотную к ней, прижавшись лбом к её лбу. Она меня манила, прокляла… и, чёрт возьми, убила! Я припал к её губам, до ужаса мягким, огненно-горячим. На мгновение она напряглась, а затем с тихим вздохом обняла, обвив руками шею. Я так заждался, я так соскучился по ней. И чувствовал её в своих руках всю — хрупкую, нежную, горячую. Мою.       Я позволил себе чуть больше, чем обычно. В честь праздника, который я ненавидел, но… зато я любил её. Скользнул рукой по её спине и залез под этот дурацкий свитер с оленями, почувствовав опаляющую мои ладони кожу на талии. Она с готовностью отозвалась и запрыгнула на меня, обвив ногами мои бёдра.       Стала кружиться голова. Какая-то трезвая мысль попыталась достучаться, и я с радостью прислушался бы, если бы поцелуй не лишил меня возможности осознанно думать.       Мы рухнули на диван, по-искреннему смеясь, как дети. Амелия сидела на мне, раскинув колени, и я наблюдал её чрезвычайно красивой с раскрасневшимся щеками и припухшими губами, возможно, потому, что украсил её этим именно я.       — Я так давно не слышала твой смех, — сказала она, пристально глядя мне в глаза. — И так давно… не видела тебя настоящего.       — Я сам… не помню, когда был настоящим, — соткровенничал я.       Мне не хотелось ей лгать. Я понимал, что сейчас между нами творилось что-то слишком личное, слишком интимное, созданное специально для нас двоих. Я снова открывал створки в свою тёмную душу и был рад, что озарял её уже знакомый луч света.       — Почему ты ушёл? Почему меня не дослушал? Я устала гоняться за тобой ещё со школы, Северус.       — Я знал, что ты скажешь. Что ты хочешь побыть с семьей, а я не вписываюсь в твои планы.       — Как ты мог подумать, что не вписываешься в мои планы? — повторила она медленно, делая через каждое слово паузы. — У меня ведь столько планов выстроено в этом проклятом доме!       Какая-то часть меня хотела закончить этот трёп и перейти к куда подходящему в этом случае делу — к немедленному срыванию одежды. Я решил не прислушиваться к этой глупой части меня.       Губы всё ещё горели от желания снова прижаться к ней, и я подавил это желание, глубоко вдохнув и выдохнув. Амелия всё время ёрзала в попытках устроиться на моих коленях удобнее, и чтобы совладать с собой, мне требовалось прилагать нечеловеческие усилия.       — И что ты молчишь? — спросила она. А я попросту не знал, направлять силы на то, чтобы заставить не дрожать голос или какое другое место.       Амелия чудно’ вздохнула и первой завязала поцелуй, скидывая с моих плеч плащ и сдёргивая с себя шапку и шарф. Когда она потянулась к пуговицам моего сюртука, я не выдержал:       — Ты спешишь.       Я видел, как поползли вниз её брови, как начали блестеть слёзы в глазах, но упрямо останавливал её руки, чувствуя себя при этом настоящей дрянью, хотя и спасал её, в первую очередь, от себя.       — Я не спешу, Северус, — наконец выдавила из себя она. — Я боюсь не успеть.       И во мне снова проснулась вина, разбавленная осознанием, что к её мучениям я имею самое прямое отношение. Из-за меня Амелия пострадала в первый раз и из-за меня страдала сейчас.       Она вновь целовала меня, оставляя мокрые солёные следы на моём лице, а я бездействовал. Она справилась с пуговицами и распахнула мой сюртук, с нетерпением глядя на мелкие пуговицы рубашки. Расстегнула и их.       Странный стон облегчения и одновременно разочарования слетел с её губ, когда она обвела взглядом моё тело. Я почувствовал досаду: а чего она, собственно, ожидала? Я никогда не отличался грудой мышц, был сух, как щепка, да и многие до неё и после считали меня противным. Она притворилась, будто целовала в шею, но я понимал, что она исследовала и приценивалась ко мне, как к диковинному товару.       Я снова её остановил. Непонимание на веснушчатом лице. Я задушено ловил ртом воздух.       — Я люблю тебя, Северус, — утвердила она. — И ты… полюби меня.       И я люблю! Но не могу себя пересилить. Это уже привычка. Защитная реакция. Закрыться. Подавить эмоции. Не влезай в мою душу. Не трогай. Не касайся. Убьёт.       Внутри бурлила война. Бились две стороны меня — благородная и не очень. Милая! Юная! Добрая! Не трожь! Трогай! — рявкнула та, что не очень, и по сути главенствовала. И мне снесло крышу напрочь.       Я подтянул Амелию ближе, прижал её к себе, губами оставляя свои метки на её шее. Её свитер колол мне торс, и следовало поскорее от него избавиться. Я ухватился за край, но девушка вся напряглась.       — В чём дело? — достаточно грубо поинтересовался я.       — Я… — она отпрянула, натягивая на кулаки рукава.       Я неосознанно поднял бровь, с нетерпением заглядывая в её изумрудные глаза. Затем понял: она стеснялась своих шрамов. Но ведь это глупость, ровно как стесняться веснушек или цвета кожи, стесняться рук, ног или тела. Они — часть тебя, и никуда от этого не деться. Но Амелия, видимо, считала по-другому.       — Доверься мне, — сказал я.       Она мучительно долго рассуждала, но, в итоге, всё же решилась. Подняла руки, и я стянул с неё это шерстяное недоразумение. Над просвечивающими рёбрами имелась грудь небольших размеров, заключённая в тёмное кружево. Бёдра у неё были широкими и полными, несмотря на её болезненную худобу.       Под кожей рук, от ладоней до плеч, тянулись чёрные узоры. И если не знать подлинную историю, их можно было бы спутать с длинными кружевными перчатками, обрезанными по кисти. Амелия не поворачивалась спиной, но я знал, что эти чёртовы линии, изуродовавшие её изумительное тело, уже доползли до лопаток. Они отчётливо ощущались, если надавливать. Словно нити, вживлённые под кожу. И я бы вытащил их все, будь они нитями для штопанья одежды. Я чувствовал вину и за это.       Наконец я поднял Амелию на руки и унёс в спальню. Возможно, беря во внимание мой прежний образ жизни, можно подумать, что моя постель перевидала сотню женщин. Как бы то ни было, вынужден огорчить. Нет. Моя постель не видывала никого, кроме меня, пары подушек и одеяла, всегда оставалась холодной и сулила одиночество.       В спальне было темно, как в моей душе до возвращения Амелии. Она сказала, что хочет видеть меня, и я зажёг несколько свечей. От мысли, что сейчас она станет моей и душой, и телом, скулы сводила судорога; дыхание то перехватывалось, то вновь восстанавливалось. Ведь со мной была она, а не какая-то безымянная шлюха, которую я трахал, прикрыв глаза и вызывая в памяти любимое лицо. Я собирался заняться любовью с ней, с женщиной всей моей жизни, и хотел отплатить ей добром за добро, нежностью за нежность, и… любовью за любовь, которые она всегда дарила мне безвозмездно.       Я освобождал её от одежды медленно и терпеливо, наслаждаясь каждой рухнувшей на пол бесполезной тканью. Была б моя воля, она больше бы никогда её не носила. Амелия смущалась, щёки её разгорались ещё сильнее, но я видел, как в юных, детских глазках встаёт и расправляет плечи сражающая наповал женщина — настоящая богиня. И этой богине нравилось всё, что происходило. Как пожирали её взглядом мои глаза, затуманенные страстью. Как в унисон двигались наши тела. Как мои губы бродили по её коже, как у меня начинали трястись руки, когда её пальцы путались в моих волосах. Она ещё специально их оттягивала, запрокидывая мою голову, и вглядывалась в моё лицо, будто проверяя, не передумал ли я или не пропало ли во мне желание. В этой проверке не было необходимости, разве что для потехи самолюбия, ведь моё неистовое влечение к ней ничто и никто не в силах были остановить.       Я чувствовал, что мой распад был неизбежен. Разве возможно не распасться на миллионы частиц, когда чувствуешь её тело под собой, изгибающееся в удовольствии?.. Чувствуешь все её частые вздохи и стоны. Опаляющие кожу прикосновения. Пожар её губ на своих губах. Слияние влажных тел. Прерывистое дыхание.       И я растаял. Как снег под летним солнцем. И понял, что больше мне её никогда не разлюбить. Если раньше и были сомнения, то сейчас все они развеялись.       Она привязала меня к себе. И если для неё всё, что с нами происходило, лишь жестокая игра… Что ж, мне будет невыносимо больно.

***

      На утро я проснулся другим человеком. Я не понимал, что во мне поменялось, но я чувствовал себя кардинально переменившимся. С клетки, в которой уйму времени было заключено сердце, Амелия сбила замок. Я дышал полной грудью.       За эту ночь я умер три раза. Когда увидел её на пороге, когда она сказала, что желает меня, и когда мы слились.       Сама же девушка сейчас разглядывала меня в тихую и довольно бездарно притворилась спящей, когда я это заметил. Она уронила голову, и её тёплые рыжие кудри пришлись на мою ключицу.       — И что ты успела рассмотреть? — спросил я, не справившись с желанием накрутить её волосы на палец.       — Что ты необычайно красив, когда спишь, — сказала она, и я почувствовал жар от её вспыхнувших щёк.       — Неужели только когда сплю? — усмехнулся я.       Она заёрзала и закинула ногу на меня, крепче прижимаясь.       — Ты… совсем другой во сне… Не хмуришься, например.       Амелия усмехнулась, заприметив мои сведённые к переносице брови. Я сразу расслабился, словно бы её упрёк задел мою гордость.       Девушка перекатилась через меня, поднялась с постели, нагая и прекрасная, и, присев, подобрала с пола своё нижнее бельё. В голове закружились сладостные воспоминания, как я срывал с неё это бельё, и невольная улыбка удовольствия появилась на моих губах.       — Уже уходишь? — спросил я, оценивая при свете дня её тело. — Так и знал, что ты сразу бросишься на попятную.       Она устремила на меня искрящийся взгляд, натягивая на угловатые плечи лямки лифчика:       — Надо возвращаться… Кое-кто не любит, когда я нахожусь вне дома.       — Кое-кто не против, чтобы ты задержалась ещё на время, — признался, потягиваясь, я; в постели без неё снова становилось одиноко.       — Ну вставай же, Северус! — сказала она. — Сегодня же Рождество!       — И я не против провести его в постели.       Она вздохнула, покачав головой, и улизнула из комнаты. Мне ничего не оставалось, как одеться и последовать за ней.       Когда я спустился, Амелия сидела на диване в одном свитере, подмяв под себя голые ноги. На потолке по-прежнему мерцали звёзды, и почти всё и без того крохотное пространство комнаты занимало бесполезное дерево.       — Заглянешь? — радостно спросила она, пока я прикидывал, сколько сброшенных иголок придётся выгрести после всего этого.       Я опустил взгляд под ель и обнаружил свёрток праздничной бумаги, обёрнутой алой лентой.       — Знаешь, единственный подарок, который я желал, я получил сегодня ночью, поэтому…       — Не будь врединой, открой, — обиженно произнесла она.       Что-то шевелилось в груди, пока я поднимал свёрток. Я обратил взгляд на Амелию, и девушка, улыбаясь, подбадривающе кивнула. Я потянул за край аккуратного банта, и лента свалилась. Разорвал бумагу, и в моих руках оказался… свитер. Примерно такие же я наблюдал на Поттере и детях Уизли каждое Рождество. Только у тех они были красные, а у меня — тёмно-изумрудный с вышитой на груди серебряной буквой «С».       — И ты, конечно же, хочешь, чтобы я надел… это?       — Хочу, — подтвердила девушка. — Хоть какое-то разнообразие в твой траурный гардероб.       Я рассмотрел кривую вязь и осознал, что Амелия связала это своими руками. Ладно, Снейп, ты готов умереть ради неё, что, с каким-то свитером не справишься?       Но это казалось сильнее меня. Я долго пялился то на подарок, то на Амелию, и не понимал, почему мне так тяжело надеть обычный свитер. Хотя… Разве он был обычным? Его связала Амелия, и он насквозь пропах ею и её любовью. Но, может, в этом-то и проблема? Разве я достоин?       — Твоя проблема, Снейп, в том, что ты слишком много думаешь, — не выдержала Амелия. — И ищешь подлость даже там, где её быть не может.       — Я должен кое-что рассказать тебе, — наконец вымолвил я, отложив вещь, и устремил рассеянный взгляд на девушку.       Она подняла брови, ожидая продолжения…

***

      В ту ночь, когда случилось происшествие с мистером Уизли, Дамблдор по привычке вызвал меня к себе. Он в подробностях рассказал, что произошло, и замолк, скорбно глядя на меня. Я не мог заговорить. Мне казалось, если я начну выливать свои мысли, то они мгновенно претворятся в жизнь.       — Вы ведь понимаете, что это значит? — наконец спросил Дамблдор. — Понимаете ведь, какое полное значение для нас имеет видение Гарри?       Всё, что я мог сделать в этот момент, так это обречённо кивнуть.       — Только Вы в силах помочь ему, — продолжал директор. — Вы знаете, как думает Волан-де-Морт, и Вы должны предвидеть, куда он нанесёт следующий удар.       — Сколько у меня времени?       — Не так много, как того хочется, — ответил он. — Начнёте уроки сразу, как только дети вернутся с каникул.       — А если… не получится? — голос предательски дрогнул. — Если Тёмный Лорд доберётся до истины? Ведь Поттер, как я уже давно экспериментально проверил, совершенно не поддаётся обучению.       — Вы должны постараться, Северус, иначе мы все в смертельной опасности.       — Её… — ну почему, почему я заикался?! — Её нужно надёжнее спрятать, нужно… обеспечить её всей подвластной нам защитой.       — Вы настолько не верите в мальчика?       Я не помедлил с ответом:       — Я не верю никому.

***

      — И ты молчал?! — сокрушалась Амелия, собирая свои вещи. — Мы сейчас же отправляемся в штаб!       — Это не столь важно, как ты уже успела себе представить… — солгал я.       Амелия посмотрела на меня так, будто невозможно было сыскать во всем мире других слов, ещё более оскорбляющих её натуру.       — Я не законченная идиотка, какой ты, видимо, привык меня считать, — холодно сказала она. — Я понимаю, к чему это всё приведёт.       Девушка рухнула на диван, взявшись за голову.       Я всё чаще стал задумываться, как сложилась бы судьба, будь Амелия не столь проницательна. Очевидно, она переняла от родителей все самые лучшие качества. Ну а Поттеру же досталось всё, что осталось. Забери он у неё хоть каплю здравомыслия, всё было бы иначе.       — Помимо того, что Сам-Знаешь-Кто будет копаться в грязном белье моего брата, — продолжала она, — он увидит все его воспоминания и услышит его мысли, не так ли? И он узнает обо мне… О нас, Северус…       Слишком, уж слишком она смышлёная! Однако, вопреки всем её достоинствам, имелись у неё и слабости. Такие, как страх, например. И он завладевал ею.       — Что он сделает с тобой, если узнает? — спросила она, не поднимая головы.       Я сел рядом, притягивая Амелию к себе. Её хрупкое тело ломала дрожь.       — Тебя больше интересую я, ежели твоя собственная судьба?       — Со мной всё понятно, — прошептала она. — Но ты…       — Хватит, Амелия! — не выдержал я. — Я говорил тебе однажды, скажу и сейчас: я больше не позволю тебе умереть! И я бы хотел навсегда закрыть эту тему.       Амелия ещё с минуту бездумно хлопала глазами, смаргивая слёзы. Затем отодвинулась, устремив на меня беспокойный взгляд:       — Тогда я тоже должна сказать тебе… Мне кажется, ты обязан знать, если вдруг…       — Что я должен знать? — напрягся я.       — Ты только не нервничай… — о, эти слова, только усугубляющие положение! — Я… нет, точнее, мы… — Амелия вздохнула, собирая в кулак волю. — Мы уже встречались с тобой. До того, как ты меня разоблачил. Тогда ты тоже меня узнал… Это было ровно два года назад… Рождество… Я жила в «Кабаньей Голове» и искала Сириуса, а ты пришёл разнюхивать про него. Ты заговорил со мной, но не узнал. Я была в капюшоне и подхватила страшную простуду, но… Я допустила ошибку. Я поздравила тебя с Рождеством и назвала по имени. Ты, конечно же, не смог пройти мимо…       К тому моменту, когда она кончила свой рассказ, я почти не дышал. Слушал и слушал, по обрывкам восстанавливая события того вечера. Хогвартс, мини-пир, дурацкое предсказание Трелони, и я сломя голову бегу в Хогсмид. Потом пропасть… Я проснулся в этой дыре с дикой головной болью и без памяти. Тогда я списал это на алкоголь, но…       — Проклятье, Амелия! — выругался я, вскочив на ноги. — Ты хоть понимаешь, какую глупость натворила?!       — Сейчас понимаю, — тихо ответила она.       — Нет! Не понимаешь! Тёмный Лорд щёлкает такие заклинания как орехи! Ты представляешь, каких усилий стоит скрывать свои мысли и воспоминания перед ним? А скрыть воспоминания, о которых ты не помнишь, невозможно!       Я замахнулся сделать удар, но вовремя себя остановил, и кулак завис в дюйме от книжной полки. Не уверен, что разозлило меня больше. Угроза раскрытия моего предательства, летавшая над моей головой каждый раз, когда я представал перед Тёмным Лордом? То, что я мог узнать об Амелии на чёртов год раньше? Или сам факт того, что над моей памятью надругались? Может, всё в совокупности?! Так или иначе, время вспять не повернуть, и нужно жить дальше… И научиться заново дышать. Это же просто, Снейп, вдох-выдох, и так далее, цикл за циклом.       — Верни мне тот вечер, — сказал я, обернувшись на Амелию. — Верни!       Девушка в аффекте подчинилась: прикоснулась кончиком палочки к моему виску, и все потерянные пазлы картины того вечера вернулись по местам. Но я-то по-прежнему был разъярён.       — Прости, — сожалеюще проговорила она. — Дамблдор сказал…       — Ни слова больше об этом старике! — язвенно выплюнул я. — Ты все свои вещи собрала? Я доставлю тебя в штаб.       — Северус…       Она протянула руку, но я увернулся.       — Не надо, — сказал я. — Мне нужно время, чтобы это осмыслить.       Порой мне кажется, что мы играем в догонялки: если она делает десять шагов вперёд, то меня судьба всячески старается отбросить на сотню назад. И ещё кажется, что я её никогда не догоню, как бы ни старался. Слишком жестокая игра. И я не хочу в неё играть.       — Я перенесу нас, — сказала Амелия, собравшись.       Всё это время я стоял к девушке спиной, стараясь не смотреть на неё. Нет, она не стала мне противной, и моя любовь к ней тоже не уменьшилась, но между мной и ней словно снова разверзлась пропасть.       Амелия перенесла нас в коридор дома Блэков. Вокруг было на удивление тихо. Девушка сразу двинулась в столовую.       Блэк сидел за столом и поднялся, едва мы вошли. По его убийственному взгляду я определил: он понял, что между нами случилось этой ночью, невзирая на образовавшуюся с утра неловкость. Людей, проведших, скажем, «бурную» ночь, легко определить. Глаза горят ярче, чем обычно, и остаточная от любви аура лучится во все стороны.       — Где все? — спросила Амелия, бросив свои вещи на стул.       — В Мунго, навещают Артура, — процедил Блэк, не отводя от меня испепеляющего взгляда.       — Тем лучше, — сказала девушка. Неужели она не видит всего этого?! — Мы должны тебе кое-что рассказать…       — Как ночка? — перебил Блэк, наконец скосившись на Амелию.       Она, вопреки моему предположению, что прямой вопрос повергнет её в смущение, огрызнулась:       — Нормально, — Блэк, судя по натуженному виду, не поверил. — Сириус, вот какая новость: Дамблдор хочет, чтобы Гарри обучался окклюменции.       Он закончил пялиться на меня, ниспослав удивлённый взгляд, после чего повернулся всем туловищем к девушке:       — И учить его будет, естественно, твой сальноволосый мачо.       — Дамблдор предвидел, что ты будешь против, Блэк, — сказал я и, вынув письмо из кармана, бросил на стол перед ним.       Мужчина без удовольствия развернул его и быстро прочёл.       — Что это значит? — он с раздражением смял бумагу. — Это видение Гарри всё-таки хреново сказалось на нём?       Амелия умоляюще поглядела на меня, и я понял, что разжёвывать придётся мне:       — Заклинание, которое не смогло убить Поттера, вероятно, создало связь между Тёмным Лордом и ним. У мальчишки случилось видение во время сна, а это, по всем признакам, означает, что, когда ум, если таковой у него имеется, наиболее расслаблен, он одновременно уязвим. Он улавливает мысли и эмоции, которые испытывает Тёмный Лорд в это время. Дамблдор полагает, что этому надо положить конец.       — Почему он сам не может давать уроки? — озлобился Блэк. — Почему ты?       — Потому что у мальчишки и так проблем навалом, а Амбридж ничего не будет стоить исключить его из Хогвартса, если застанет того за еженедельным сговором с Дамблдором.       Более мне сказать было нечего. Амелию доставил, информацию передал. Пора и честь знать.       — Стой! — выкрикнул Блэк, поднимаясь. Он держал руку в кармане, и нетрудно было догадаться, какую палочку-выручалочку он там сжимал. — Если я узнаю, что ты опять притесняешь Гарри, будешь иметь дело со мной.       — Сириус, не неси чепухи, — вступилась Амелия.       — Очень трогательно, Блэк, — сказал я, — что ты хотя бы сейчас начал заботиться о крестниках.       — Я тебя предупредил, скляночник! — рявкнул он, сунувшись прямо к моему лицу и дыхнув тяжелейшим перегаром, что самому можно было опьянеть. — Мне наплевать, что Амелия постоянно вступается за тебя и что Дамблдор считает тебя исправившимся. Таких, как ты, только смерть исправит!       — Сириус! — взвизгнула Амелия.       — Так почему ты не поделишься своими наблюдениями с Дамблдором? — усмехнулся я. — Боишься, что он не воспримет всерьёз слова человека, который уже полгода прячется в материнском доме?       — Скажи лучше, как поживает твой дружок, Люциус Малфой? Поди доволен, что его верный пёсик работает в Хогвартсе?       — Кстати, о пёсиках, — нежно сказал я. — Ты знаешь, что Люциус Малфой узнал тебя, когда ты в последний раз рискнул прошвырнуться? Ловко придумано, Блэк, показаться на закрытой платформе. Железное оправдание, чтобы больше не высовывать нос из этой норы.       — Подбирай слова тщательнее, подонок. Люпина сейчас нет рядом, чтобы остановить меня, — сказал он, багровея лицом.       — Он мне и не нужен, — фыркнул я. — Хотя ещё минуту такого тесного контакта с тобой, и ты точно задушишь меня своим перегаром.       Я отступил на шаг, чтобы и вправду не полечь здесь такой глупой смертью, а Блэк уже направил на меня палочку. Не люблю, когда силы не равны, поэтому пришлось вынуть свою. Хотя бой с противником, который еле-еле на ногах стоит, уже можно назвать неравным.       — Инкарцеро! — крикнула Амелия в спину своего крёстного, и он, связанный в кокон, шмякнулся на пол. — Достали меня! Оба! — хмыкнула напоследок девушка и выбежала из столовой.       — Мою мамашу! Снова! — выругался Блэк, брыкающийся под столом.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.