***
Чарльз, не спеша, разжег камин, наслаждаясь тем, как огонь медленно пишет письмо на золотистых поленьях. «Всего один вечер», – так твердил он сам себе все время, после того как оставил Леншерра в спальне наверху. В конце концов, даже осужденные на смерть имеют право на последнее желание, не так ли? А он хотел всего ничего – лишь раз побыть самим собой. Ему всегда приходилось кем-то быть – ответственным студентом, одним из лучших профессоров в университете и самым молодым при этом, что накладывало на него столько ограничений, наставником для студентов, которых он взял под крыло, мудрым братом для Рейвен. Самое интересное, что эти маски его не напрягали, они были естественным его продолжением, гранями в характере, однако так хотелось забыть о них хотя бы на время. «Что ж, теперь можно забыть о них вообще навсегда». Чарльз мысленно подбрасывал в огонь образы того, с чем приходится расстаться: его уютная квартира в Нью-Йорке, бесконечные лекции и конспекты, башни из книг и справочников, счастливые глаза Рейвен, верного друга Хэнка, Армандо, Анхель, Шона, Алекса… Чарльз так увлекся, что вздрогнул, когда на кухне запищала духовка, извещая о готовности еды. Не сказать, что от такого времяпрепровождения ему стало легче, он прекрасно понимал, что его накроет со всей силой позже, и тогда ему помогут только бесконечные бутылки виски в баре, но сейчас он чувствовал невероятную легкость – когда сжигается все вокруг, остается лишь настоящее, один счастливый миг без обязательств. А Ксавье отчаянно хотел обычный уютный вечер за приятной беседой без очередных волнений про астероид, ведь чему быть, того не миновать, а потому сегодня, приказал он сам себе, никакого уныния. Чарльз неуклюже встал, попрыгал на ноге, которую умудрился отсидеть за время философствований около камина, и уже с совсем другим настроением пошел на кухню. Судя по запаху, запеченная с яблоками курица удалась на славу.***
Эрик почти сбежал вниз по лестнице – дразнящие ароматы из кухни манили настолько сильно, что он был готов расцеловать Чарльза за ужин. Он-то думал, что они ограничатся одними консервами, а тут, судя по всему, ждал целый пир. Леншерр торопливо спрыгнул с последних трех ступенек и резко затормозил на пороге кухни – Чарльз возился с сервировкой и что-то мурлыкал себе под нос, аккуратно расставляя тарелки со свежими овощами вокруг блюда с запеченной курицей. Выглядело все настолько аппетитно, что Эрик, наплевав на то, что нарушает уютную атмосферу, решительно плюхнулся на свободный стул. – Ты решил напоследок закатить пир горой? – язвительно прокомментировал Леншерр, придвигая к себе тарелки. Чарльз вздрогнул и вытащил наушники-вкладыши. К своему ужасу он осознал, что даже пел, а Эрик это точно слышал. – Ох, прости, я думал, что ты спустишься позже. Все уже готово. Красное вино? – спросил Ксавье, открывая бар. Леншерр попытался было возразить, что он хотел бы чего-нибудь покрепче, но Чарльз принял его мычание с набитым ртом за согласие и расплылся в улыбке. – Отличный выбор, мой друг. Чарльз разлил вино по высоким бокалам и сел напротив, сразу же накладывая себе еду – проголодался он не меньше, но во время готовки не стал перебивать себе аппетит. Воцарилось молчание, нарушаемое лишь цоканьем вилок. Однако тарелки пустели, а тишина становилась неловкой. Каждый слишком задумался о своем: Леншерр о предстоящем пути в Нэшвилл, он уже мысленно просчитывал оптимальный маршрут, надеясь избежать пробок и паникующей толпы с бандитами; Чарльз о том, что ожидание убивает гораздо сильнее, чем просто осознание предстоящей катастрофы. Он не переставал надеяться, что все это окажется ошибкой, и он не станет причиной слез для Рейвен, хотя и понимал, что надежды в данном случае – самое глупое, что только может быть. Ксавье настолько погрузился в свои мысли, что также молча встал, начав убирать со стола. – Я помогу, – тут же подскочил с места Эрик, желая хотя бы так отблагодарить за ужин – простое «спасибо» почему-то забылось, хотелось помочь делом. Он схватил первое попавшееся блюдо, не заметив, что Ксавье уже взял его. И замер, когда понял, что его рука оказалась поверх руки Чарльза. – Прости, – буркнул он, чувствуя, как Ксавье буквально буравит его взглядом. Эрик нехотя убрал руки в карманы и качнулся на носках, пытаясь собрать разбежавшиеся от простого прикосновения мысли. – Пойду я, пожалуй. Спасибо за ужин, – как можно громче объявил он стулу и, резко развернувшись, быстро вышел из комнаты.***
Чарльз так и остался стоять с грязным блюдом в руках, ошарашенно слушая торопливые шаги Леншерра по лестнице. Скрипнула дверь в его спальню, и наступила тишина, которая накрыла Ксавье с головой. Изнутри жгла обида. Он не понимал, почему его мечта о непринужденных разговорах за ужином разлетелась вдребезги. Он-то уже нарисовал у себя в голове целую картинку того, как после еды он позовет Эрика в гостиную к камину, предложит сыграть в шахматы, нальет им любимый виски и начнет научный или философский разговор на отвлеченные темы. Он просто не сомневался, что Леншерр умеет играть в шахматы и любит дискутировать. Ксавье так замечтался, что перестал следить за настоящим, впрочем, что именно произошло, он не мог сказать точно, хотя и пытался рассмотреть ситуацию со всех сторон. Определенно можно было сказать одно: Леншерр был рад ужину и уплетал за обе щеки с огромным удовольствием. А что же случилось потом? Чарльз аккуратно поставил блюдо, сел за стол и устало потер виски. Он задумался, и убираться на кухне начал совершенно автоматически – как множество раз делал раньше, у себя в квартире в Нью-Йорке, но ведь это не повод так убегать, верно? А потом он вспомнил, как его ладонь накрыла чужая – и время милостиво затихло. Чарльз потер руку – место от прикосновения горело, как будто у него вдруг началась аллергия, но чувство это было на удивление приятным. Куда приятнее, чем все то, что он испытывал до сих пор, даже когда, ему казалось, что он был влюблен. И он не мог придумать, как ни старался, иной причины, потому что только сейчас он понял единственно важную сейчас вещь: он не хотел отпускать Эрика. Никогда и ни за что.***
Леншерр рухнул на постель лицом вниз со сдавленным стоном, и тут же перевернулся на спину – организм, кажется, только и ждал случайного прикосновения к Чарльзу, и радостно выдал реакцию. И от тяжести и твердости этих самых намерений Эрику хотелось не то зарыдать, не то рассмеяться, а лучше вообще впасть в истерику. Разумеется, возбуждение – это нормальная реакция, но он всегда был слишком честен с самим собой: да, его тянуло к Чарльзу чуть ли не с самого знакомства, но настолько яркого намека он не испытывал уже очень давно. Подумать только, стоило ему коснуться ладони Ксавье, как все его спокойствие как ветром сдуло, и в душе забушевал ураган. Эрик расстегнул ширинку и облегченно вздохнул – стало чуть свободнее. Он попытался сосредоточиться на мыслях о предстоящей дороге, бункере, но мысли неизменно возвращались к Чарльзу – перед его внутренним взором проявлялась улыбка Ксавье, которая, казалось, освещала комнату гораздо лучше любой лампы и согревала вместо камина и отопления вместе взятых, волнистые темные волосы, которые так хотелось пропустить сквозь пальцы, глаза цвета ясного неба. Эрик закусил подушку и стянул с себя белье. От подобного наваждения был лишь один способ избавиться. Всего одна ночь, и он уедет.***
Утро для обоих тянулось слишком медленно и одновременно слишком быстро. Чарльз молча варил кофе и готовил омлет, Эрик также в задумчивости в сотый раз проверял ничего ли он не забыл из вещей. За завтраком Эрик все же рискнул нарушить затянувшуюся неловкую тишину. – Чарльз, так ты остаешься здесь? – Да, – Ксавье спокойно встретил внимательный взгляд Леншерра и даже улыбнулся уголками губ, от чего у того что-то екнуло внутри. – Ты ведь понимаешь, что это побережье? – осторожно уточнил Эрик. – Конечно, друг мой, – безмятежно кивнул тот. – Не стоит сомневаться в моих умственных способностях. Эрик раздраженно мотнул головой, ему не хотелось прощаться, поссорившись, но все же спросил: – То есть ты даже не попытаешься спастись, да? – Я ученый, – серьезно ответил Чарльз, нахмурившись. – И прекрасно осознаю свои шансы на выживание. Они в любом случае стремятся к нулю, здесь ли, внутри ли материка. – И ты решил даже не пытаться? Вот так вот бросить все, поддавшись саможалению? – На это есть определенные причины. В любом случае, Эрик, – Чарльз дотронулся до локтя Леншерра, отчего тот вздрогнул. – Ты должен ехать. Эрик кивнул. Он и сам понимал, что все эти разговоры не приведут ни к чему хорошему, но оставлять Чарльза одного здесь тоже не хотелось. Однако после минутной внутренней борьбы он все же встал из-за стола – инстинкт самосохранения победил в очередной раз. – Прощай, Чарльз, – тихо проговорил он, стараясь не смотреть на Ксавье. – Прощай, Эрик. Спасибо, что подвез, – он улыбнулся как можно теплее, стараясь замаскировать грусть, и отвернулся к раковине, принимаясь мыть посуду. Он не любил долгие прощания, а лучшим лекарством от тоски для него всегда были домашние дела. Главное, не думать об Эрике. «Не мечтать. Забыть. Не вспоминать никогда», – строго приказал он себе. Эрик никогда ничего не обещал, он вообще был случайным попутчиком, а то, что Чарльз больше всего хотел схватить Леншерра за руку, посмотреть в серые глаза и заорать «Не бросай меня» больше всего походило на детский эгоизм. Однако, когда Ксавье услышал хлопок двери, он не выдержал – обессиленно опустился на стул, всматриваясь в сине-зеленые волны моря, кусочек которого был виден в кухонное окно.***
Эрик матерился под нос, закидывая вещи в багажник машины, когда в кармане завибрировал телефон. «Где ты?» Даже через смс Леншерр чувствовал все раздражение и злость Азазеля, но ему было все равно. Откровенно говоря, сейчас все его мысли занимал только Чарльз. После небольшой заминки, он все же быстро напечатал: «В бункере найдется еще одно место?». В конце концов, рассудил он, можно же просто зайти в дом, вырубить этого упертого Ксавье и отвезти в бункер насильно. Еще «спасибо» потом скажет. Сестру же он засунул в безопасное место против ее воли? Так что мешает Леншерру сделать то же самое и для этого идиота? Сотовый запиликал, извещая о звонке. Судя по тому, что Азазель решил позвонить, он хотел сказать множество «приятных» слов, однако Эрик был готов вытерпеть их и даже не отвечать, если это поможет взять с собой Чарльза. – Какого хрена, Леншерр?! – зло зарычал Азазель. – Аз я… встретил кое-кого. Есть место? – Эрик устало облокотился на машину и потер глаза. Слабая надежда уменьшалась с каждой секундой. – Нет, даже и не мечтай! – рявкнул Азазель. – Опять какую-то смазливую мордашку встретил? И как его зовут? – издевательски пропел в трубку он. – Почему это – его? – возмутился Эрик. – Как будто я слепой, – тяжело вздохнул Аз. – Нет, места нет все равно. Приезжай один. – Потеснимся! – все еще продолжал давить Леншерр, понимая, что это уже бесполезно. – Идиот, система воздухоснабжения не справится! – опять заорал Азазель. – Я ее вообще проектировал, рассчитывая, что буду один. Бросай все эти глупости и приезжай. Ломается он, видишь ли, – проворчал Аз в трубку и отключился. Эрик зажмурился. Он, в общем-то, предполагал, что ничего из этой затеи не выйдет, но не попытаться не мог. Теперь оставалось только сесть в машину и уехать с чистой совестью, ведь он сделал все, что мог. Но все ли? Леншерр пытался заставить себя сесть в машину, но не мог сдвинуться с места, несмотря на все разумные доводы, которые от твердил шепотом. Эрик с тоской посмотрел на дом Ксавье: сердце звало внутрь, отказывалось подчиняться инстинкту самосохранения. И после долгих минут размышления он наконец-то понял: он не может уехать, не может. Мысль, что где-то там на кухне Чарльз остался один, била под дых до потемнения в глазах, разрушала толстую защитную стену, которую Эрик так старательно возводил всю жизнь, рвала изнутри и заставляла думать только об одном: «Нельзя оставлять его одного. Не могу. Не хочу». Слова стучали в такт с пульсом, когда он, как зачарованный, миновал входную дверь и остановился на пороге кухни. Чарльз сидел к нему спиной: поникшие плечи не вздрагивали по-девчачьи, как почему-то ожидал Эрик, но так и манили своей беззащитностью. Больше всего ему хотелось подойти, обнять Ксавье и больше не отпускать, но внезапный страх схватил его холодной рукой за горло – а вдруг ошибся? Принял желаемое за действительность, поддался впервые в жизни эмоциям, а они оказались насквозь фальшивыми, как кривые зеркала? Под ногами предательски скрипнула половица, Чарльз стремительно повернулся на звук и замер, глядя на него глазами цвета бушующего моря. – Почему ты не уехал? – резко спросил он, отворачиваясь обратно. Эрик замешкался, но все-таки решился. По-кошачьи мягко он обошел упрямого Ксавье, вместо ответа легко поднял его со стула и, не давая и возможности возразить, мягко, почти невесомо, коснулся его губ. И сразу же отстранился, напряженно вглядываясь в лицо Чарльза и пытаясь разгадать его эмоции. – Если тебе противно, скажи, – напряженно попросил Эрик, стараясь сохранить хотя бы видимое спокойствие. Но вместо ответа в глазах Ксавье увидел долгожданный задорный огонек. Чарльз немного неловко обнял Эрика и сам поцеловал Леншерра, медленно, нежно, пробуя на вкус, словно не веря в свое счастье, обвел языком потрескавшиеся губы Эрика, вызывая у того судорожный выдох. Ксавье отстранился, лукаво улыбаясь. Они по-прежнему крепко друг друга обнимали, не отрываясь, глядя друг другу в глаза: серые глаза Эрика с еле заметными зелеными вкраплениями против цвета небесной лазури, расширившиеся зрачки и невероятное ощущение в солнечном сплетении – как будто кто-то щекочет, вызывая непроизвольную улыбку. Они поняли друг друга без слов – одновременно подались навстречу, стукнулись зубами, жадно целуя друг друга, зарываясь руками в волосы друг друга. Эрик судорожно запустил пальцы под футболку Чарльза, обжигаясь от его горячей гладкой кожи, Ксавье принялся стягивать с того куртку, стараясь не разрывать поцелуй. Один воздух на двоих, быстрый пульс и жар, от которого никуда не деться – они даже не поняли, как оказались в гостиной, из одежды оставались только брюки у Чарльза и джинсы у Эрика, и где валялось остальное оба совершенно не представляли. Ксавье на секунду оторвался от глубокого поцелуя и начал расстегивать ремень Эрика, одновременно с этим покусывая выступающие ключицы. Леншерр вздрогнул, но не прекратил гладить бедра Чарльза, а тот, уделив внимание каждому из сосков продолжил спускаться вниз к животу. Он уже справился с ремнем, поэтому сейчас методично исследовал каждое ребро, так мастерски прослеживая их языком и пальцами, что только от этого Эрик балансировал на грани. Теряя равновесие, Эрик отступал назад, и вдруг оперся на что-то мягкое. Ксавье, торжествующе хохотнув, уронил его через подлокотник дивана и, быстро стянув непослушные джинсы Леншерра, радостно уселся сверху, тут же наклоняясь к его губам. В голове у обоих кружилось, не хватало воздуха. Хотелось раствориться друг в друге, стать единым целым, быть вместе сейчас и навсегда. Чарльз стянул с Леншерра боксеры и тут же прильнул губами к головке члена. – Нечестно, – только и сумел выдохнуть Эрик. – И ты снимай штаны. – Вот не мог ты помолчать? – с серьезным видом осведомился взъерошенный Чарльз, который сейчас больше всего напоминал задиристого воробья, но все же послушался, спешно стаскивая с себя брюки с помощью нетерпеливого Леншерра. – Не мог, – нагло ответил Эрик и, схватив Ксавье, скатился с дивана на ковер, укладывая того на лопатки. – Болтун, – выдохнул Чарльз и тут же замолчал, поскольку теперь уже Эрик принялся ласкать языком мочку его левого уха, постепенно перебираясь на шею. При этом он размеренно ерзал так, чтобы член Чарльза терся о внутреннюю часть его бедра. Эрик на секунду восхищенно замер, рассматривая замысловатый рисунок веснушек Ксавье, но потом принялся целовать каждую так бережно, как только мог, напоследок обводя их языком. – Эрик, – рвано выдохнул Чарльз и инстинктивно толкнулся вперед. Ксавье увидел, как Леншерр замер, обдумывая, но тут же кивнул, увлекая его в долгий поцелуй, при этом обхватывая рукой член Чарльза и двигая рукой. Почти сразу он почувствовал капельки смазки, выступившие на головке, и тут же перевернул Ксавье на живот, приподнимая на колени. Эрик с удовольствием потерся членом о поясницу Ксавье, спускаясь все ниже и ниже и не прекращая все это время целовать столь хрупкие под молочной кожей позвонки. Мышцы постепенно расслаблялись, Чарльз начал сквозь зубы стонать, и Эрик понял, что он на верном пути: осторожно придерживая партнера, Леншерр чуть вошел, замирая, но потом постепенно набирая темп. Воздух вокруг плавился, шипел от прикосновения горячей мокрой кожи, отскакивал назад, но потом, осмелев, возвращался холодной волной. Оба терялись в ощущениях и эмоциях, в головах остался только громкий пульс и имя, которое хотелось выкрикнуть с очередной волной наслаждения. Им нравилось ходить по грани, не доходя до пика совсем немного. Они чувствовали друг друга настолько четко и полно, что их движения походили на слаженный танец, где участвуют двое, а не отдельные движения, где каждый сам по себе. Эрик с точностью знал, как доставить Чарльзу удовольствие, сам уже был на грани и потому долго не продержался – с резким криком он кончил, чувствуя, что Чарльз идет с ним шаг в шаг – Леншерр почувствовал, как тот содрогнулся и упал на ковер с длинным стоном. Перед глазами от последней волны наслаждения плыли круги перед глазами, поэтому Эрик осторожно вышел и тут же лег рядом, крепко обнимая Чарльза со спины рукой и ногой. – Тебе понравилось? – прошептал он куда-то в шею. – Глупые вопросы не задавай, а? – простонал Ксавье, повернулся к нему и так искренне улыбнулся, что Эрик не мог не ответить тем же. Он стащил одной рукой со спинки дивана так кстати оказавшийся тут плед, укрыл их обоих и, крепко прижав к себе Ксавье также тихо сказал: – А теперь спи. Я остаюсь.***
Дни полетели так быстро, когда они окунулись друг в друга с головой – нырнули и пропали без вести, не оставив обратного адреса. Чарльз готовил Эрику, смешно морщился, когда тот начинал мешать, Эрик же расставлял фигуры на шахматной доске, теряясь в глазах вихрастого темноволосого собеседника, заботливо приносил дрова из сарая и послушно помогал по хозяйству. Они разговаривали сутки напролет – обо всем и ни о чем сразу, теряя голову, забывали поесть, срываясь в отчаянные поцелуи, спали сколько хочется, но чаще всего по несколько часов, только чтобы не валиться от усталости, благо запас кофе позволял оставаться бодрыми долгие часы и без сна. Они словно и не замечали приближение апокалипсиса: когда перестало поступать электричество, Чарльз нашел в кладовке огромную связку свечей, и они еще долго смеялись, что в их свете выглядят гораздо более загадочными и притягательными, одиночество в городе их и вовсе не пугало. Да и о каком одиночестве могла быть речь, если они были вместе? Они дышали только друг другом, и не увидели бы и толпу людей рядом, если бы она вдруг прибежала на задний двор. Связь с окружающим миром их волновала мало – впервые в жизни оба оказались по-настоящему предоставлены себе, избавлены от обязательств, ото всех напускных желаний и комплексов. Они не признавались друг в другу в любви – зачем эта формальность, если и так все ясно? Ведь сказать можно все, что угодно, но не пойдут ли поступки вразрез с громкими заявлениями? Их маленький мирок был защищен ото всех, но все же как бы оба ни старались забыть о главном, поначалу они громко спорили: Чарльз наотрез отказывался уезжать и отправлял Эрика одного, Леншерр злился, но не двигался с места. Со временем оба смирились с позицией друг друга – не поняли, но приняли. Чарльза грызла совесть, ведь он обрекал Эрика на верную смерть рядом с собой, но та затихала сразу же, как только он глядел в глаза Леншерра. А быть порознь они не могли: после первой ссоры Эрик ушел на кухню, а Чарльз и вовсе убежал на пляж, но их настолько тянуло друг к другу, что каждый из них под надуманным предлогом поспешил обратно. Неделя пролетела быстро, непозволительно молниеносно. Девятнадцатого ноября Эрик наотрез отказывался вылезать из кровати, и даже вкусный завтрак, над которым поколдовал Чарльз не мог его выманить из-под теплого одеяла. Ксавье принес еду на подносе, залез под бок Леншерру и смотрел, как тот ест, наотрез отказываясь сам. Аппетита и правда не было, да и времени на это тратить не хотелось. Нервная дрожь сковывала его с каждой минутой все сильнее и сильнее, а страх смерти, который так услужливо прятался за эйфорией, снова выполз на свет. Эрик заметил, что Ксавье напряженно смотрит в одну точку и понял все сразу: его страх был куда менее сильный – в своей жизни он слишком много раз ходил по краю, и поэтому самой смерти не боялся. Единственное, о чем он жалел, так это о том, что они с Чарльзом не встретились раньше, все-таки неделя – это так мало для счастья. Так мало, но он ни за что бы ее не променял и на годы длинной безрадостной жизни. Он крепко обнял Чарльза, тот уткнулся в плечо и замер. Леншерр дал ему время прийти в себя, а потом утянул в долгий поцелуй, который перерос в самый отчаянный секс, который только мог быть – оба вложили в него все свои эмоции, как положительные, так и отрицательные, отдали все без остатка, и наполнились лаской и нежностью друг друга, тихим умиротворением и решимостью. – Пойдем-ка на пляж, - предложил Эрик, когда они отдышались. Чарльз согласно кивнул головой. До назначенного времени оставалось всего полчаса, но встречать апокалипсис в закрытом пространстве эмоционально труднее, поэтому оба только успокоено вздохнули, когда они вышли на полоску безлюдного пляжа. – Когда-то здесь было столько людей, – грустно сказал Чарльз, обнимая Эрика покрепче. Они смотрели на бесконечный океан перед собой, и обоим не верилось, что скоро все закончится. – Не волнуйся. Человечество сможет выжить, – постарался подбодрить Леншерр. – Я в это верю, – улыбнулся Чарльз. Над головой сверкнул ослепительный свет, оба вздрогнули, поняв, что астероид прилетел немного раньше обещанного срока. Эрик увидел, как у Чарльза расширяются глаза от страха, когда тот следил за его полетом. Он сгреб Ксавье в крепкие объятия, словно пытаясь спасти его от надвигающегося конца света, и строго приказал: – Смотри только на меня! Чарльз с трудом, но все же перестал смотреть в небо, обреченно улыбнулся и прошептал: – Я люблю тебя. – И я тебя. Спасибо. Он целовал Чарльза так нежно, как только мог, успокаивая и вкладывая всю свою любовь, удерживая на ногах, когда землетрясение чуть не повалило их на песок. На щеках расцвели соленые брызги огромной волны, которые незаметно перемешивались с непослушными слезами. Они все же остались вместе. Навсегда.