Amadeo Pour Un Italiano

Тот день забылся среди множества других, и более не вспоминался. Ни Амадеем, ни Антонио. Франческо, правда, всё спрашивал, как же все-таки мальчик вошел без вмешательства сигнализации, но Моцарт всегда твердил одно: — Перелез через забор с соседней стороны. Все случившееся довольно сильно повлияло на юного австрийца и оставило свой след в памяти. Парень почти перестал улыбаться, запуганно передвигался по дому, и почти не выходил из комнаты. Антонио настрого запретил ему уходить на ночь к себе, оставляя спать с собой. Доверие к Франческо резко упало, поэтому Сальери стал держать мальчика ближе к себе. Даже, когда брат отвозил его на занятия, Антонио с подозрением косился, пытаясь понять, что у старшего в голове. Братья всё меньше разговаривали, пересекаясь только по работе. Франческо чувствовал глубокую обиду на младшего и вечерами ему всё чаще становилось одиноко. Он знал, что им нужно поговорить, знал, что пора разобраться со всем этим, но ничего не получалось. Антонио либо просто не слышал его, либо нарочно переводил тему. Франческо отстранялся, но спасением ему стал Амадей. Постоянно таскающийся за ним, буквально, по пятам. Мальчик всё рассказывал что-то, спрашивал самого Ческо, подолгу сидел у него в комнате, пока Сальери не замечал его внезапного исчезновения, и с ревностными взглядами не забирал из комнаты старшего. Вольфганг чувствовал, что рядом с Франческо он в безопасности, хотя всё ещё корил себя за такую наивность и доверие. — Франческо, научи меня играть на гитаре! — воскликнул как-то юный Амадей, радостно запрыгивая на кровать к старшему, который читал книгу. В руках у него была акустическая гитара, и Ческо даже вздрогнул от болезненного воспоминания. Это было очень давно. Ещё в их уютном домике, на окраине солнечной Италии. Франческо тогда было десять лет. Он сидел на кровати с обшарпанным нотным листом, пытаясь заучить партию, которая нужна была для выступления в школе. Получалось плохо, но когда в его комнату зашел брат, с детской радостью в глазах и очередной просьбой, ребенок, без раздумий отложил уроки, улыбнувшись младшему. — Франческо! Франческо, научи меня играть на гитаре, — семилетний Антонио упорно тащил за собой старенькую гитару, которая была раза в два больше него самого. Устроившись рядом с братом на кровати, он положил её перед собой и затем несмело протянул Ческо в руки. — Где ты её взял? — старший брат с улыбкой провел пальцами по струнам, отмечая про себя, что инструмент явно нуждался настройке. — Мы с папой разбирали старые вещи на чердаке, и я нашел её в одной коробке, — признался мальчик, — я очень хочу научиться играть. Ты ведь научишь меня? — Конечно, — Франческо взял в руки инструмент, и сел поближе к брату, — смотри внимательно. Помнишь, я тебе показывал, как играть на скрипке? Антонио кивнул. — Это, почти, то же самое, только вместо смычка у тебя пальцы, и нужно зажимать и дёргать струны в правильном порядке, — объяснил старший, на примере показывая Тонио несколько аккордов. Младший всё с интересом и вниманием слушал и уже под конец объяснений Франческо вручил тому гитару, которую Антонио слегка неуклюже держал, но зато правильно повторял за братом все аккорды. Минусом было то, что такие маленькие пальчики быстро уставали и Франческо даже помогал ему зажимать некоторые струны, чтобы можно было продолжить занятие. Антонио был хоть и очень юным, но всегда рвался изучать что-то новое. Особенно музыку, к которой его так тянуло, а кроме старшего ему никто не мог в этом помочь. Отец напрочь отказывался отдавать младшего сына в музыкальную школу, постоянно повторяя, что этим на жизнь себе не заработаешь, и что Антонио должен увлекаться более полезными вещами. Франческо повезло немного больше — в то время, когда он только пошел в школу, было много различных кружков по интересам, которые в то время были совершенно бесплатными. Младший сильно не отчаивался, он то и дело приходил к брату, который всегда рад был помочь и с удовольствием делился своими знаниями. Итальянец откинулся на спинку кровати, слушая первые неумелые аккорды Тонио. Его пальцы уже шустро бегали по струнам, извлекая легкую мелодию и Ческо улыбнулся. Он верил, что когда-нибудь маленький Антонио станет великим музыкантом, и большая часть мира услышит его знаменитые творения. Сейчас глядя на взрослого брата, Франческо думал, что отчасти его ожидания свершились, вот только если не считать эти болезненные наклонности брата… Он часто занимался музыкой, писал, а по всему дому были разбросаны нотные листы, исписанные его творениями. Хоть какая-то доля его мечты сбылась… — Франческо! — недовольный мальчишеский голос воскликнул над ухом, заставляя вернуться в реальность. — Ты вообще меня слушаешь?! Юный Амадей негодовал. Он по-детски скрестил руки на груди и слегка обиженно посмотрел на итальянца, который совсем перестал обращать на него внимание. — Да, да, прости… — виновато залепетал Франческо, понимая, что он слишком задумался, — я просто вспомнил один случай… эм, из детства. Давай сюда гитару. Вольфганг подтолкнул лежащий на кровати инструмент ближе к охраннику, который как-то задумчиво провел пальцами по струнам. «Почти такая же, какая и была у Тонио в детстве… Со стертыми углами и потрепанными струнами, а темная окантовка наполовину облезла». — подумалось итальянцу, и он вслух спросил, поддавшись догадке: — Где ты взял её? — У Антонио в кабинете. А что? — австриец пожал плечами, — он сказал, что если мне понадобятся инструменты, то я всегда могу взять там. Франческо обомлел. Надо же, это всё та же гитара, прямо из их детства, из Италии. Антонио сохранил её. Но зачем?.. Старший, как сейчас, помнил все моменты связанные с этой вещью. С того самого дня, Антонио таскал эту гитару с собой. Он играл на ней днями и перед сном, и когда показывал свои новые наработки Франческо, и после смерти родителей, одиноко сидя в саду. После того, как они с братом разъехались, он забрал её с собой в Университет, но Франческо даже не предполагал, что она сохранится и доселе. — Ничего, просто спросил, — вздохнул старший, с трудом скрывая свою рассеянность, — итак, смотри. Ты же умеешь играть на скрипке? — он заговорил, почти, теми же словами, что и много лет назад, объясняя маленькому Антонио принцип игры. Большие глаза Амадея были очень похожи на глаза брата, и охранник в который раз удивился их схожести. Вольфганг внимательно следил за движениями Франческо, чтобы не упустить ничего важного. На гитаре он играть научиться хотел давно, ещё со времен когда жил в общежитии. Несмотря на то, что он учился в музыкальном колледже, акцент был сделан на традиционных инструментах и такому там не обучали. Мальчик всегда с грустью смотрел на уличных музыкантов, которые наигрывали мелодии из знаменитых песен в акустике. Это было так… мило и по-домашнему. Франческо объяснял всё в мелочах. Моцарту даже показалось, что он в прошлом работал преподавателем музыки и мысленно он прикинул его в роли лектора в своём колледже. От его объяснений становилось намного понятнее, чем от многих опытных преподавателей. Амадей почти сразу заиграл, его пальцы прошлись по струнам, извлекая аккорды, а позже Ческо подсунул ему ноты простенькой мелодии, которую удалось воспроизвести. Честно, Вольфганг даже не ожидал, что так сразу получится. Маэва в шутку называла его гением, но иногда он всерьез задумывался, а не так ли всё на самом деле? Ведь он схватывал все начинания на лету и писал отрывки прямо на перерывах в колледже. Но освоить инструмент так быстро удалось впервые. Франческо говорил, что быть может дело в том, что он уже освоил скрипку, ведь принцип игры и на скрипке, и на гитаре был практически одинаковым. Но Амадей научился правильно играть, явно, быстрее маленького Антонио, как подметил старший Сальери. Впрочем и возраст был у них разный, но сейчас итальянец даже почувствовал обиду за младшего брата. Шутливую, но маленькую обиду. — Ты быстро учишься, — сказал он, — думаю, ты можешь собой гордиться. Амадей даже смущенно потупил взгляд, позволяя охраннику взъерошить его волосы. — Так, получилось, а вообще я отличник, — засмеялся парень, солнечно улыбаясь. Они ещё немного посидели вместе, пока Вольфганг тренировался в аккордах, а к двум часам вернулся Антонио. Моцарт толком так и не понял куда он ходил, и почему не взял с собой Франческо. Обычно телохранитель всегда ходит со своим хозяином… В последнее время мальчик всё чаще замечал, что Сальери отталкивает от себя итальянца и старается всё делать сам. Парень не сильно влезал в их отношения, достаточно было того, что его больше не трогают, но со стороны наблюдать ведь можно? Когда Сальери вошел в свою комнату, австриец уже был там, сжимая в руках потрепанную гитару. На кровати рядом с ним лежал нотный лист и ручка, но Антонио больше привлек инструмент. — Где ты взял её? — кивнул он на вещь в руках мальчика. Амадей даже съежился, подумав, что его станут ругать, ведь все-таки лучше было сначала спросить, чем брать личные вещи итальянца? — В твоём кабинете. Я думал, что можно, ты говорил… — Да, можно, — усмехнулся мужчина, приметив легкий страх в глазах Моцарта, — я просто спросил, не трясись. Неужели умеешь играть? — Меня Франческо научил, — обиженно буркнул парень, почувствовав в словах Сальери насмешку. — Франческо… — Антонио на секунду завис, вспоминая те времена, когда старший брат помогал ему с музыкой. Он всегда учил, всегда объяснял, когда Антонио приходил к нему, он уделял ему время, даже если у самого были проблемы или нехватка времени. Франческо был идеальным, добрым, старшим братом. И надо же, сейчас, они практически не общаются. Антонио давно забыл его, как брата, сам выставил эти рамки официальности, стер все родственные связи, запрещая даже упоминать об этом. Итальянец даже сам не понимал, почему так вышло, просто в один момент всё пошло наперекосяк, а они с Франческо… они перестали быть братьями. А сейчас эта гитара в руках австрийца. Она была слишком дорога, как память, и Сальери даже сам себе не мог признаться, что хранит её, просто потому что, она напоминает эти милые посиделки с Франческо, ещё как с братом, а не простым телохранителем. — что же, я рад за тебя, Амадео. Итальянец просто прошел мимо, резко оборвав разговор. Он угрюмо плюхнулся за стол, принявшись шуршать бумагой, которой он был завален. Моцарт сначала затих, решив, что у итальянца не самое лучшее настроение, но затем он присмотрелся и понял. Антонио был вовсе не зол, слегка раздражен, может быть даже где-то в глубине души чем-то расстроен и печален. Он ведь тоже человек, так почему он не может что-то чувствовать? Мальчик хотел вновь подать голос, но затем вовремя одернул себя, он снова прошелся пальцами по струнам, а затем взял в руки нотный лист. Изредка по комнате проносилась легкая мелодия, а затем вновь затихала, пока австриец чиркал ручкой ноты в своём листе. — Что ты делаешь? — внезапно тихо отозвался Сальери, который до этого совсем не подавал никаких признаков жизни. — Хочу написать песню… — задумчиво ответил Вольфганг, сосредоточившись на нотах. — На песню ведь нужны стихи, глупенький. — Я знаю, но сначала нужно придумать мелодию, чтобы на них легли слова. А что делаешь ты? — внезапно оживился Амадей, откладывая гитару на другую половину кровати. — Какая разница? Тебя это не касается, — резко отозвался мужчина, обратно утыкаясь в кучу листов на столе. — Но мне просто интересно, покажи? — с какой-то надеждой произнес парень, слезая с кровати. Весь стол Антонио был завален нотами. Вольфганг тихо подошел сзади всматриваясь в содержимое листов. Всюду были мелодии разных направлений. Где-то просто набросок, где-то серьезная мелодия, где-то ноты для нескольких инструментов, которые назывались партитурами. Вроде такие использовались довольно редко… Мальчик заглянул в ноты, которые держал в руках итальянец, что-то чиркая ручкой. Да, он довольно хорошо писал, вот только очень мало. — Это красиво… А покажи полностью, это ведь для фортепиано? — внезапно раздалось над ухом, так что, Сальери от неожиданности выронил листок из рук. Он недовольно посмотрел на Моцарта и перевернул ноты оборотом. — Я же тебе сказал, не твоё дело. Иди отсюда, — злобно прошипел итальянец. — Ну, пожалуйста, Антонио! Я хочу посмотреть на работу профессионала, — жалобно простонал он. — Нет. — Но… Антонио вымученно вздохнул, поворачиваясь лицом к парню. — Ты не отстанешь? Моцарт радостно закивал головой, понимая, что Сальери сдался. Ему молча протянули скомканный лист бумаги, в котором неровно плясали ноты. Однако почерк у Антонио был красивый и аккуратный. Наверное, он писал в спешке, пока было вдохновение. Сам австриец таким не страдал, у него всегда всё шло легко и быстро, а мелодия сама выстраивалась в голове. — Это соната, — вдруг заговорил притихший итальянец, — я практически не пишу современной музыки. — Но почему? — Не знаю. Мне нравится больше это… Оно успокаивает, и… Напоминает мне о детстве, — честно признался Антонио. — А кто тебя учил музыке? — спросил Моцарт, отдавая набросок обратно своему хозяину. Антонио неловко замялся, медля с ответом. Франческо был единственным его учителем, все что, он знает и умеет сегодня, это всецело заслуга старшего. — Мой… мой брат. Он меня учил всему, — сказал мужчина, с какой-то детской наивностью погружаясь в воспоминания. Моцарт даже заметил перемену в его поведении, он совсем больше не язвил, не усмехался, а спокойно говорил. Просто говорил. Амадей ещё никогда его таким не видел. — У тебя есть брат? А где он сейчас? — Я… Не знаю. Мы уже давно не общаемся. — Но почему? Это же так здорово, когда есть брат. А у меня сестра. Наверное, он очень скучает по тебе, вам нужно встретиться. Позвони ему, — с улыбкой сказал австриец, отходя на несколько шагов. Антонио даже не заметил его отсутствия. Очень скучает по тебе. Надо встретиться. Позвони ему. Скучает ли он? Сальери не знал, что чувствует Франческо, но сам он, пожалуй, скучал. Безумно, вот только не мог признаться в этом самому себе, отталкивая старшего, как только можно. «Да, я скучаю по тебе, Франческо. Так не хватает старшего брата…».