Amadeo Pour Un Italiano

Ему было всего шестнадцать. Всего шестнадцать несчастных лет. Амадей не понимал, что он такого сделал, за что, заслужил такую жизнь. Он всё время был послушным ребенком, исправно учился, слушался родителей. Приехал в Вену, чтобы исполнить свою мечту — стать великим музыкантом, но в один момент все пошло прахом. Этот угрюмый особняк. Антонио. Жизнь в страхе. Жизнь под замком. Постоянное насилие. Он был слишком сильным для того, чтобы это могло сломить его. Рассказы Франческо учили, как нужно правильно себя вести, чтобы выжить в этом месте. Амадей вынужден был учиться доверять заново. Ческо был здоровым, веселым, и одновременно очень добрым. Вольфганг не раз замечал, как он пытался строить из себя всего лишь жестокого слугу, скрывая внутри себя дружелюбного, милого парня. Он всегда был добр к Моцарту, они вместе разговаривали, смеялись, что-то делали вместе. Франческо не раз помогал и даже прикрывал от праведного гнева Антонио, подставляя самого себя. Вольфганг чувствовал, что нельзя, но невольно тянулся к этому здоровяку, который стал единственным светом в этом темном, ужасном месте. Спустя всего месяц, их, пожалуй, можно было бы назвать друзьями, и хотя, Сальери скрипел зубами от ревности, ничего не менялось.Но потом Франческо уехал. Амадей до сих пор не понял, почему Антонио его выгнал, но вероятно, что младший как-то узнал об откровениях старшего и разозлился. Вот только, как он узнал? Мальчик точно ничего не говорил. Без Франческо было трудно, хотя бы, потому что Вольфганг лишился банального общения, за неимением которого он начал приставать к Сальери, а позже копаться в его израненной душе. И как оказалось, ни к чему хорошему это не привело… Антонио продал его. Как щенка на базаре. Надел новый ошейник и отдал другому хозяину. Это осознавать было до жути неприятно, противно, отчасти не от того, что было унизительно, а потому что, парень просто привык ко всему этому. Ему было обидно. Обидно, что его просто вот так вот променяли. Продали. Сладкое слово, которое так хотелось изменить на «Предали». Вольфганг прикрыл глаза, откидывая голову на спинку сидения. Машина, в которой его везли, была не такая, как ни у Франческо, ни у Альберта. Здесь было холодно, как-то сыро, неприятно гудел мотор, из окна поддувало. Мальчик забрался с ногами на сиденье, отодвигаясь от окна. Он даже не собрал свои вещи, а Сальери его не предупредил.

***

Моцарт открыл глаза, когда взрослый мужчина, потянул его за воротник, грубо выволакивая наружу. Холодный ветер сразу же ударил в лицо, заставляя съежиться. Всё-таки зима ещё не закончилась, а он был без куртки. «Заболеть для полного счастья не хватает. Блеск», — парень неуютно поежился, наконец, имея возможность осмотреться. Это место было далеко от города, густые деревья и темный лес, как раз возле особняка, были тому подтверждением. Вдали даже не было видно огоньков города и больших многоэтажек. Раньше Вольфгангу казалось, что особняк Антонио самый мрачный, но оказавшись здесь, он понял, насколько, же ошибался. Внутри было просто ужасно темно, лишь факелы на стенах кое-как освещали коридор, который больше походил на тюремное помещение, чем на жилой дом. Все было сделано из камня, без обоев или краски, просто огромное здание с каменными стенами и полом. Здесь было холодно, пахло сыростью и страхом. — Держись ко мне ближе. Драпанешь — сразу сдохнешь, — недружелюбно отозвался мужчина, схватив Вольфганга за руку. Он повел его коридором и остановился возле небольшой вахты, крепко удерживая парня рядом с собой. Вообще, мальчик и не собирался бежать. Он знал, что этот процесс может иметь весьма плачевные последствия, и казалось, что здесь с ним никто не будет сюсюкать так, как Сальери. Здесь он не был любимчиком. — Что у тебя там, Рихтер, новый мальчик? — из-за вахты донеслось мужское гоготание, а затем показалась темноволосая макушка. Лицо Амадей рассмотреть не смог — его скрывал монитор компьютера. — Да, оформи его по-быстрому, — на ходу бросил Рихтер, складывая руки на столе. Мужчина, что сидел за столом, перегнулся вперед, рассматривая Вольфганга. — Возраст? — Шестнадцать. — По нему и не скажешь. Какой-то он маленький, — фыркнул мужчина. Рихтер закатил глаза. — Какая разница на сколько он выглядит, Джерт? Моя смена закончилась полчаса назад, а я всё ещё здесь торчу! — зарычал он. — Запиши его, пока я не оторвал тебе твою бесполезную башку. — Ладно тебе, не бухти. Где ты его нарыл? — Джерт зашумел клавиатурой, что-то вбивая в компьютер. Вольфганг только с интересом вытянулся, силясь что-то рассмотреть, но стойка была слишком высокая и полностью скрывала сидящего за ней. — У Сальери. Амадей презрительно отвернулся, услышав знакомое имя. Черт бы его побрал. — Сальери всегда отдает всё по-дешевке, но ты уверен в качестве? — без особого интереса спросил Джерт. — Не знаю, — честно признался немец. — Он уверил меня, что этот парень ничего так. В любом случае, можно избавиться от него, если что-то пойдет не так. «Избавиться? Что он имеет в виду?» — Да, но денег за него никто не вернет, — сказал Джерт. — Это уже не мои проблемы. Моя работа искать товар и привозить его. Тем более, Сальери исправно сотрудничает с нами, почему нет? Курт в хороших отношениях с ним. — Я просто хочу перестраховаться, — ответил мужчина с вахты. — Вес и рост? — Шестьдесят килограмм, — внезапно отозвался до этого молчавший Моцарт. — Рост — метр шестьдесят шесть. Ответом ему было негромкое стучание пальцев по клавиатуре. — Имя? — Вольфганг. — Веди его в первую комнату, — Джерт зазвенел чем-то на столе, а затем протянул Рихтеру маленький жетон на веревке. — Все сектора на его возраст забиты под завязку. Рихтер с облегчением выдохнул, сунув жетон куда-то за пазуху, и снова повёл Вольфганга коридором. Они завернули на лестницу. Темнота сменилась светом и теплом. Оказалось, что второй этаж был вполне себе жилым. Обои, ковры, окна, через которые пробивался свет. Коридор был полностью пуст, лишь несколько горшков с растениями занимали его, за исключением дверей и ещё одной лестницы, ведущей на следующий этаж, как понял Моцарт. Правда, в сравнение с особняком Антонио этот всё же не шёл. Стены и потолок были обшарпанными, на дверях потрескалась краска и в некоторых местах обсыпалась, а длинный ковёр-дорожка был грязный и потрепанный. Этому зданию не помешал бы ремонт, впрочем, его владельцы, вряд ли думали об этом хоть раз. Не дойдя даже до середины коридора, Рихтер остановился возле двери под номером один и несильно втолкнул в неё Вольфганга, оставшись позади. — Не шуми здесь, — сказал он, — можешь занять любую кровать, которая тебе понравится. Завтрак, обед и ужин по расписанию, столовая внизу, — мужчина вручил мальчику жетон, тот самый, который ему дали ещё на вахте. — Не потеряй. Моцарт несмело взял протянутый кружочек на верёвке. Он был пластмассовый, темно-коричневого цвета, в самом центре было выведено его имя и порядковый номер, при чем видно, что написано это было от руки. — Зачем это? — тихо спросил он. — Твой порядковый номер, чтобы знать, кто ты и из какого сектора, — с легким раздражением ответил мужчина. Вольфганг только сейчас смог лучше рассмотреть его. Взлохмаченные волосы, аккуратная бородка, сощуренные, и как могло сначала показаться, злые глаза, но это было совсем не так. Мальчик видел глубокую грусть, что скрывалась за раздражением и грубостью. Возможно, этот человек не был в восторге от того, что он делал, и на такую работу он пошёл далеко не по собственному желанию. Как было с Франческо. Бывший телохранитель не получал удовольствия от того, что он делал и даже не пытался сделать вид. Антонио вертел им, как хотел, а Франческо просто хотел загладить вину перед братом, или же просто защитить его, быть рядом. Настоящих причин Амадей так и не понял, но ясно было одно — это вынужденная работа, такая же, как и у Рихтера. Удовольствие от этого получает только один человек, который стоит за всем этим, остальные же просто его верные пешки, которыми он либо манипулирует, либо же привлекает деньгами. — Анри, покажи ему всё здесь. Вольфганг моргнул, приходя в себя. Позади хлопнула дверь, оповещая, что Рихтер ушёл. В углу комнаты он только сейчас заметил парня, который, как, оказалось, был тут с самого начала и слышал их разговор. Его глаза задорно горели огнем, волосы были растрепаны и коротко выстрижены, отдавая темным каштаном. На нём была расхристанная рубашка и майка, а на ногах болтались потрепанные джинсы. — Ты новенький, да? — резво спросил он, подходя ближе. В его руках была какая-то черная коробочка. Присмотревшись, Моцарт понял, что это игровая приставка. И откуда у него?.. — Как видишь, — Вольфганг горько усмехнулся, присев на кровать, которая стояла ближе всего к окну, даже практически под ним. Его всегда тянуло к свободе, а теперь, кажется, он сможет лицезреть её только из окна. — Я Анри, — так же дружелюбно протянул новый знакомый и Амадей замер. Анри… Кажется, даже Рихтер его так назвал перед тем, как уйти, но тогда Моцарт не обратил на это внимания. Франческо всегда говорил о каком-то Анри, ровно, как и Антонио. Взбалмошный мальчишка, которого так и не удалось подчинить, который всюду раздражал Сальери, и который потом куда-то загадочно делся. Возможно ли, что это он? Может ли быть такое, что Антонио обошелся с ним, так же, как и обошелся с Вольфгангом, отдав сюда? — Эй? — его легонько толкнули в бок, — ты меня слышишь? — А? Да… — Амадей тихо пробормотал, отрываясь от своих увлекательных размышлений. — Прости. Меня зовут Вольфганг. Он забрался на кровать с ногами и немного подвинулся, чтобы Анри мог присесть рядом. — Здорово, а сколько тебе? — Шестнадцать, — хмуро отозвался мальчик, а затем продолжил: — что это за место? — «Чёрный ноль», — на одном дыхании выпалил Анри. — Преступная организация. Они похищают подростков и воспитывают из них серийных убийц. Это место… Оно ужасно. Тебя заставляют убивать, тебя учат жестокости, учат, как пользоваться оружием — огнестрельным и холодным. Они делают из тебя животное, чудовище, и таких, как мы больше сотни. Я не знаю, зачем им нужна такая большая армия беспощадных убийц, в это никого не посвящают, — вздохнул черноволосый мальчик. — Те, что постарше обычно втягиваются, а младшие не всегда выносят. Но если ты не будешь делать то, что тебе говорят — умрешь. — Отсюда можно сбежать? — первая мысль, которая появилась у Амадея — это бежать. Бежать, и как можно скорее. Если всё, что говорит этот парень правда, то он в большой опасности. Чего там говорить, заточение у Сальери просто рай по сравнению с этим. Как он только мог? Как он мог отдать Вольфганга сюда? Это настоящий ад на Земле. — За всё время, что я здесь, я пробовал много способов, — Анри отложил приставку на край кровати и забрался на нее с ногами ближе к Вольфгангу. – Но ни одного успешного. Лучше не думай об этом в ближайшее время. Если тебя поймают, то сразу убьют. — Но ты всё ещё жив, — заметил Моцарт. — Я любимчик хозяина, — усмехнулся черноволосый. — Я способный… и они не хотят терять такого, как я, поэтому я отделался лишь шрамами и ссадинами. — Посмотрим, — выдохнул Амадей, скорее самому себе, чем собеседнику. Он не верил, что это билет в один конец. Везде есть выход, и хоть выхода у Сальери он не нашел, а может быть просто не успел, то здесь он очень постарается. От этого зависит его жизнь, и возможно даже жизнь остальных, таких же несчастных детей. — Расскажи ещё немного об этом месте. — Ну, — Анри положил руки на колени и приготовился рассказывать. — Ты можешь свободно передвигаться по этажу, можешь спускаться в столовую и до уборной, можешь выходить на улицу, но у всего есть рамки. Например, в столовую можно ходить только по расписанию, а на улицу до семи вечера. На чужие этажи нельзя, поймают — будут неприятности. На «занятия» лучше не опаздывать, но они не всегда бывают, иногда всего час в день, иногда по нескольку часов, иногда вообще нет. — М, вот как, — Амадей печально вздохнул, откинув голову на спинку кровати. Мысли его были далеко отсюда, и хотелось просто лечь и проспать до завтра, но навязчивый вопрос, который крутился и на языке и в голове не давал просто вот так взять и успокоиться. Моцарт поднял голову и прежде чем Анри открыл рот, чтобы сказать что-то еще, заговорил: — Можно спросить? — Амадей неожиданно для себя улыбнулся. — Имя Сальери говорит тебе о чём-то? Прежде разговорчивый и веселый Анри нахмурился. Его взгляд стал каким-то холодным, злым, а сам он поежился, будто бы Вольфганг рассказал что-то очень противное и мерзкое. — Откуда ты знаешь его? — Пожалуй, оттуда же, откуда и ты, — зло усмехнулся Вольфи. — Верно? — Да, — едва слышно выдохнул второй мальчик. — Выходит ты был следующим после меня… И как оно? — Бывало и лучше, — фыркнул Моцарт. — Он много говорил о тебе, точнее Франческо говорил. — Франческо? — встрепенулся Анри. — Он был славным парнем. Как он? Анри был в ужасных отношениях с Сальери, но Франческо запомнился ему добрым и милым здоровяком. Мальчик видел, как Антонио им манипулирует, видел и искренне ему сопереживал. Он не хотел быть на этом месте, не хотел этой работы и он заслужил определенно чего-то лучшего. По крайней мере потому, что так трепетно относился к Анри и помогал ему. — Сальери уволил его, — бесцветным тоном сообщил Амадей немного понурив голову, — не знаю, почему. Он лжет потому, что не знает осведомлен ли этот парень о всех секретах Сальери. За этот ужасный поступок Вольфганг был зол на садиста и никогда бы не простил его, но говорить о таких вещах, как изнасилование он не станет. Это слишком личное даже для такого человека, как Сальери. — Но они ведь братья… Знает, что они братья, это уже что-то. Как далеко с ним откровенничал Ческо, и знает ли он о травме младшего? Об этом спрашивать не стоит, это будет слишком некорректно, но спросить было интересно. — Что с тобой произошло? — внезапно перевел тему Амадей, усевшись поудобнее. Ему было интересно послушать, ведь, сколько слухов ходило об этом парне… — Я, ну… Мои родители умерли, когда мне было тринадцать. Моим опекуном стал дядя со стороны отца, он был настоящим ублюдком, много пил, мог даже ударить. Мягко говоря, ему было на меня наплевать. Я учился обеспечивать себя сам, на ранних порах — воровал, на поздних — зарабатывал. Я хотел накопить деньги и уехать от него, но всё изменилось одним пасмурным утром. К нам пришел человек, он был одет во всё черное и сам выглядел мрачно. Это был Сальери. Он предложил моему дядюшке выгодную сделку, от которой это животное не смогло отказаться — десять тысяч долларов за мою голову. Он… он купил меня! Купил, как какую-то игрушку, разрушив все мои планы. А этот ублюдок был рад от меня избавиться. Мне было всего только семнадцать, когда я попал к Сальери, и он с первого же дня начал ломать меня. Однако, он ошибся, подумав, что со мной будет легко, я стал сущим адом для него, не он для меня, — темноволосый мальчик улыбнулся, как-то злобно и издевательски одновременно. — Знаешь, он даже иногда скидывал меня на Франческо, приказывая тому, чтобы он не подпускал меня близко. Он хотел сделать меня послушной собачонкой, но я оставался тверд в своих намерениях, не было ни одного раза, когда бы я послушался. И чего бы он только со мной не делал… Это было так забавно. Я был ему не по зубам, а от его тщетных попыток сломать меня хотелось смеяться в голос, что я и делал. Анри помнил почти каждый день, проведенный в особняке у Антонио. Его глупые правила, приказы, над которыми мальчик только смеялся. Сальери всегда хотел казаться главным, но в итоге ситуацией руководил Анри, обставляя всё так, будто бы это он отдает приказы, и всё что происходит — это его воля, не Сальери. — Ты просто мой кумир, — с улыбкой проговорил Вольфганг. — Наверное, никто не издевался над ним так, как ты. — О, мне было не сложно, но что насчет тебя? — Со мной ничего интересного, — хмыкнул мальчик. — Он выследил меня и похитил, однако я оказался его любимчиком. Мне доставалось меньше остальных, можно даже сказать, он почти меня не трогал, но тем не менее, я чем-то ему не угодил. Как видишь, я здесь, — Моцарт не очень хотел вспоминать об этом. Воспоминания всё ещё роились неприятным клубком в голове. Антонио продал его… Нет, Амадей не будет рассказывать этому парню о своей привязанности. Анри просто не поймет. Он ненавидит Сальери, и Вольфгангу тоже стоило бы, но у него все же остались теплые чувства к этому садисту. Пусть где-то очень глубоко в душе, но они были. Они поговорили ещё немного, обмениваясь опытом и рассказами из жизни под крылом садиста. От историй Анри Вольфганг хохотал, хоть в некоторых местах ему было жаль Антонио. Но он получил по заслугам, и вполне себе справедливо. Но всё же, признаться, он скучал. Злость отошла на второй план и появилась разъедающая пустота. Уже в постели мальчик думал о том, что сейчас он мог бы спать в комнате садиста, под его теплым боком, мог бы привычно закинуть руку ему на грудь и прижаться, слушая недовольное сопение. Сейчас Антонио не было, и он не знал, будет ли ещё когда-нибудь. Но ему стоило позаботиться о своей жизни сейчас, чем грезить о предателе, который обрек его на эти мучения. То, что творилось в этих стенах, было ужасно, и скорее всего за этим стоит человек намного хуже, чем просто какой-нибудь садист-извращенец вроде Сальери. Если верить рассказам Анри, то сбежать будет фактически невозможно и одна неудачная попытка может стоить жизни. Но попытаться всё же стоит. Со своего неудачного опыта парень знал, что важно просто хорошо всё обдумать. Если хорошо спланировать свой побег и подумать о всех деталях, то вполне возможно, что всё получится. Он не один здесь… Их таких много, а значит больше шансов. Но что он имеет? Можно свободно ходить по этажу и даже выходить во двор. Это уже что-то, однако, если здесь такая свобода действий, то вероятно вся территория хорошо охраняется.Всех детей вносят в базу данных, как он понял, а значит за каждым подростком следят, вопрос только как? И если их учат убивать, они вполне могли бы за себя постоять и использовать себе это на руку, почему нет? Здесь, что-то не то. И с этим стоит разобраться. И чем быстрее, тем лучше. Завтра будет новый день. Каким бы ужасным он ни был, Вольфганг использует его с пользой.