Amadeo Pour Un Italiano

25 июня, 2012 год, 10:19 am. — И что ты сделал? Утренняя аллея даже в такое раннее время была переполнена. Вольфганг уже не помнил, когда видел город хоть немного разгруженным. С приходом лета, Вену просто охватил шквал туристов. — А на что похоже? Он уже битый час болтал с Анри по телефону, пока добирался до дрессировочной площадки вместе с Самантой. Занятие было запланировано на десять утра, но кажется он уже и так опоздал. Его друг просто не унимался. После той страшной ночи прошло больше трех недель точно, но Анри будто бы специально мусолил эту тему до сих пор. Мальчишка так и не дождался его тогда. Едва только начало светать, он тут же взял собаку и пошел прочь. Сон так и не догнал его, и он не смог уснуть даже дома. Но о том, что произошло на крыше он говорить не хотел. Анри это не устроило. Видно, потрепанный вид Антонио не давал ему покоя. Как же, вот только Вольфганг совсем не гордился тем, что он сделал. Он не раскрывал подробностей своему другу даже спустя такое время. — Похоже на то, что вы дрались. Или занимались страстным сексом. При чем, Антонио был явно не сверху. — Черт, Анри! — взвыл парнишка в телефонную трубку. Его щеки вспыхнули алым румянцем, смущение и стыд тут же застали врасплох. Он чувствовал себя так, будто бы его резко застукали за чем-то очень неприличным. — Мы просто… немного повздорили, вот и все. Перестань отпускать свои дурацкие шуточки, это совсем не смешно. Вольфганг злился, но вместо привычной агрессии чувствовал ярко-алый стыд, разливающийся по всему телу. Как же, черт возьми, Анри был прав. Вот только знать ему об этом совсем не обязательно. — Ты вообще на чьей стороне? — с возмущением бросил вдогонку Моцарт. Он взял Саманту за ошейник и шагнул к светофору, решившись перейти дорогу. — На твоей, конечно же, о чем речь? — Анри сказал это с такой иронией, что мальчишка тут же захотел ударить его чем-то тяжелым. Жаль, нечем было. Да и не как. — Знаешь что, — резко начал Моцарт, — после секса люди обычно не ходят с перебинтованными конечностями. Да и вообще, ты не забыл часом, кто такой этот ублюдок? С чего мне заниматься с ним сексом, я его ненавижу. Да, конечно. Анри ты можешь врать об этом сколько хочешь, но только не думай тешить этими иллюзиями себя. Жалкий лгунишка. — У ненависти самый страстный секс! — издевательски пропел Анри в трубку. — Я тебя тресну чем нибудь, как только увижу, я обещаю. Будешь выглядеть похлеще Антонио, — угрожающе пообещал Вольфганг. — О, нет, Вольфи! Боюсь, ты не в моем вкусе, оставь эти штучки для Сальери. Но все же, что произошло? Вольфганг закатил глаза с такой силой, что картинка пошла кругами. Какой же он невыносимый! Ну, как, просто как можно быть такой занозой в заднице? Почему он вообще до сих пор дружит с этим человеком — непонятно, вот от слова совсем. — Я говорил тебе миллион раз с того дня, как это произошло, — слегка устало начал мальчик. — Мы просто повздорили. Ничего серьезного. — Ничего серьезного? Чувак, у него две рваные раны и сломанная костяшка на руке. Молчу уже о том шраме на пол лица, который не заметить сложно. — Так вышло, — уже теряя самообладание, выпалил мальчишка. — Я сорвался, он надавил на меня. В общем, я просто прострелил ему ладонь и ногу. Но клянусь, это вышло случайно! — Вау, Моцарт, да ты просто дикий! — раздалось на том конце смартфона. — Горжусь. Вольфганг раздраженно выдохнул. — Слушай, это вообще не классно, я мог убить его. Для меня это не в новизну, конечно, но, блять, убийцей я становиться не хочу. Сидеть за убийство тоже. У меня мозг поплыл окончательно, наверное, — он вздохнул, борясь с эмоциями внутри. Анри с той стороны даже затих. — Мне, правда, неловко об этом говорить. Я не хотел ранить его, я просто… да, он мудак, но даже для него это слишком. Присмотри за ним, ладно? Я по себе знаю, что это такое, когда у тебя дыра в теле. О, и что это, забота? Блять. Как же он паршиво себя чувствовал. И Анри совершенно точно не нужны подробности. Говорить о том, что Вольфганг накинулся на Сальери с ножом тоже не стоило. Как и о том, что было на террасе после бойни. Все жутко давило на голову. Та ночь открыла для него слишком много тайн, и в голове они просто не помещались. — Я перезвоню, подхожу к месту, — бросил коротко мальчишка, тут же нажимая на сброс звонка. По ту сторону раздался возмущенный вопль Анри, но тут же был прерван будничной трелью гудков. Анри кого угодно до сумасшествия доведет своими разговорами, а ему это точно сейчас не нужно. Вольфганг вообще не хотел вспоминать о том дне. Антонио для него перестал существовать уже недели три как. Почти месяц. Может, оно и к лучшему. Мальчишка выдохнул сквозь зубы и толкнул тяжелую калитку дрессировочной площадки, пропуская вперед Саманту. В нос тут же ударил запах грязной собачьей шерсти, а в ушах зазвенел лай. Сэм навострила уши, прислушалась. Они были здесь давно. Вольфганг и сам жалел, что на время забросил дрессировку собаки, но возможно, у него были на то свои причины. Ему нужно было время для адаптации после того инцидента на крыше. Снова отмазки. Но пусть так. Зато честно. Площадка была практически пуста в такое время. Он даже не удивился. Вся площадь была обставлена оборудованием для дрессировки. Места было много; землю покрывала душистая трава, которую объял со всех сторон металлическая сетка. Справа располагалась полоса препятствий, слева — было немного свободного места около трибун для будничной тренировки. Именно туда он направился, завидев в углу своего инструктора. — Ты как раз вовремя, — молодой парень оживился, помахав Вольфгангу на пол пути. — Как успехи? — Да я… — Прекрасно, — оборвал его парнишка, резво махнув рукой в сторону. — Веди её сюда. Посмотрим, что она может, чтобы знать, как нам быть дальше. В прошлый раз я просто на словах объяснил тебе суть, теперь мы будем работать непосредственно с собакой, — он завернул за угол трибун и помахал мужчинам, что сидели на них. — Эй, Роб, давай сюда, посмотрим что здесь с преобладающей реакцией. Вольфганг склонил голову в недоумении, но вопрос ему задать просто не дали. — Привязывай её туда и давай ко мне под вон то дерево, — сказал инструктор. — Но… — Давай, давай, у нас мало времени, — и он скрылся в тени под густым деревом, росшим за пределами площадки. Ветки его опускались за жестяную сетку и практически скрывали всё, что находилось за ним. Вольфганг подумал, что парень, наверное хотел, чтобы Саманта не видела их. Он привязал её за поводок к перилам трибун и молчаливо ушел в нужную сторону. Возле края возвышения стояла миска с аппетитной костью, но собака даже носом не повела. Когда ветки полностью скрыли мальчика от взора, Саманта занервничала. Миска со снедью, казалось, её не волновала. Она принюхалась, натянула поводок, завозившись. Всё её внимание влекло дерево за которым был её мальчик. Когда парень-инструктор махнул рукой, навстречу собаке вышел человек в специальной форме. Саманта резко замерла, приметив его. Она тихо зарычала, но не стала рваться с поводка — незнакомец просто прошел мимо. Второй человек, появившийся минутой позже, подошел слишком близко, из-за спины он вынул кнут и замахнулся. Вольфганг даже зажмурился. Он надеялся, что крепко затянул узел на поводке. Собака встала на дыбы и залаяла, яростный рык заполнил уши. Человек ударил кнутом по земле совсем рядом, попытался отнять корм, но она не обратила на это внимания. Всё, чего она хотела — это вцепиться в глотку несчастному и разорвать артерии до булькающего звука. Поводок не пускал её, Саманта злилась от этого ещё больше. Когда всё закончилось, мальчишка был рад только тому, что всё обошлось без жертв. Саманта была спокойной при нем, агрессия ушла, хотя она всё ещё оглядывалась по сторонам. — Что скажете? — спросил он, когда они вместе с инструктором отошли в сторонку. Он спустил собаку с поводка, позволив ей побегать. На площадке кроме них больше никого не было, а высокий забор не дал бы ей сбежать. Здесь было безопасно. — Что тебе нужно работать с ней. Сегодня уже не стоит ничего делать, она слишком взвинчена. Старайся не подвергать её сильным раздражителям, она очень возбудима. Посмотрим, что мы сможем сделать на следующем занятии, хорошо? — Ладно, — Вольфганг был не расстроен, но что-то его всё равно огорчило. — Эй, — парнишка окликнул его. — Не переживай. У тебя отличная собака, тебе просто нужно поучиться управляться с ней. Она слишком самостоятельная, но не знает, что с этим делать. Саманта уверена в том, что она вожак, но им должен стать ты. Не позволяй ей пренебрегать твоими словами, добивайся. Собака слушает тебя, а не ты собаку. — Я… я понял, — мальчишка улыбнулся тепло и искренне. Какой же этот парень был заразительный в своей уверенности. — Спасибо. Он крепче сжал поводок в руках, собираясь подозвать Саманту, но тут же осекся. — Эм… можно ещё кое-что спросить? — протянул он неуверенно. Парнишка уже собирался уходить, но обернулся. — Конечно, — он похлопал себя по груди и улыбнулся. — Я к твоим услугам. — Как вас зовут? Он ещё никогда в своей жизни не флиртовал с преподавателями. И пусть этот парень не совсем его учитель, он был слишком очаровательным для того, чтобы хотя бы не узнать его имени. — Для тебя просто Эндрю, милый, — он подмигнул ему, и Вольфганг почувствовал, как краска смущения заливает его до ушей. ***** То, что сегодня день пересдачи он вспомнил уже тогда, когда она практически закончилась. Подумав, что времени на то, чтобы оставить Саманту дома, у него нет, он тут же рванул в сторону колледжа, удачно пропустив нужный автобус. Иногда ему казалось, что на нем лежит проклятье, потому что как ещё можно объяснить то, что с учебой так не ладится? Постоянной ленью, конечно же, ты об этом не думал? Он оставил Саманту прямо под дверями колледжа. На улице стоял теплый денёк, поэтому она довольно разлеглась на прохладном асфальте, подставляя бока солнцу. После тренировки она всё ещё чувствовала себя немного взбудораженной, поэтому тревожно огляделась по сторонам после ухода хозяина. В последний раз, когда он оставил её вот так, неприятелем напали, поэтому нужно быть начеку. Хозяин отсутствовал недолго. За это время Саманта смогла отдышаться и привести дыхание в порядок. Вольфганг появился в дверях колледжа счастливый и возбужденный. Сэм поприветствовала его радостным лаем, и решила, что в честь этого они обязательно должны зайти и купить те вкусные галеты для собак. Они двинулись в сторону парковки, но в нос тут же ударил незнакомый запах. Человеческий пот и слишком мятный дезодорант. Саманта снова принюхалась. Массивная тень упала прямо ей на морду. Она поняла, что что-то не так. Им преградили путь. Первой мыслью было тут же наброситься на незнакомцев и пробить себе путь, но Вольфганг этой затеи явно бы не оценил. Саманта принюхалась и передними лапами закрыла дорогу к своему хозяину. Его рука с дрожью ухватилась за её ошейник. Она поняла, что он боится. Боится их. — Не хочешь поболтать, Моцарт? — донеслось сверху не слишком дружелюбно. По улице разнесся мерзкий хохот. Мальчишка и собака разом замерли, пытаясь избавиться от неприятных воспоминаний. Людей было трое. Они были одного роста с Вольфгангом и выглядели не слишком угрожающе. До тех пор, пока один из них не толкнул парня вперёд с диким хохотом. Она тут же разозлилась и обнажила клыки, однако Моцарт её остановил. От толчка он вперился в кого-то грудью, и поднявшись, сжал кулаки. — Пошли к чёрту, — сквозь зубы прошипел он. — Чего вам надо? Он знал, что им надо. От того сильнее нервничал. Эти трое были местной шайкой колледжа. Отбирать деньги на обед у первокурсников и выбивать домашнее задание силой для них было словно традицией. Это знали все, и Вольфганг когда-то на это тоже попадался. Ещё тогда осенью, когда его спас Франческо. А ещё одного из них укусила Саманта во время той прогулки с Маэвой. Амадей думал, что это всё закончилось, ещё когда Сэм забрал собаколов. Но нет, всё только начиналось. — Полегче, парень, мы просто поболтаем, — его грубо схватили за обе руки, сжимая кости сквозь толстовку, — и держи свою собаку при себе. Вольфганг знал, что эта угроза могла быть вполне реальной. Если Саманта ещё раз кинется хоть на одного из них, насильная эвтаназия и штраф, это меньшее, что им грозит. А Саманта была настроена чертовски серьезно. После занятия она всё ещё была взвинчена и готовилась напасть. Эти люди причиняли вред её мальчику. От них нужно избавиться. Нужно обеспечить ему безопасность. Она рыкнула предупреждающе, но это оставили без внимания. Вольфганга потащили на задний двор колледжа, крепко сжимая за локти. Саманта чувствовала, что он нервничает, сжимая и разжимая кулаки от бессилия. Страх мощной струей бурлил у него в жилах. Страх далеко не за себя и не за Саманту. Страх, что он может потерять контроль. У него не было уверенности в том, что всё это не окончится происшествием. Они дошли до края заднего двора и швырнули мальчишку на землю. Он задохнулся от удара, ободрал ладошки и злобно зашипел. Саманта сзади громко взрыкнула, готовясь к прыжку, но он резко развернулся всем корпусом и гаркнул: — Нельзя! — грудная клетка его тяжело вздымалась. — Стоять на месте. Низкий голос, похожий на рычание, остановил её. Собака недовольно заурчала, выражая несогласие, но послушно замерла. — Какого чёрта, Рэймонд?! — взвыл он сквозь зубы, вцепившись взглядом в землю. — Тебе мало в прошлый раз было? — Заткнись. Ответом был ощутимый пинок под рёбрами носком ботинка. Вольфганг зажмурился от боли, но виду не подал. Их окружили со всех сторон, перекрывая пути к побегу. На улице никого не было. Занятия окончились и после сдачи экзаменов возле колледжа редко можно было кого встретить. Двор возле здания был абсолютно пустым. Это давало фору нападавшим, и Вольфганг прекрасно понимал это. Как будто бы он никогда прежде не сталкивался с таким. Он поднялся на ноги, тяжело дыша, но в живот тут же врезался кулак. Боль равномерно распределилась по всему телу, ноги ослабли. Лишившись опоры, Вольфганг вновь рухнул на землю, но его тут же поставили на ноги, грубо сжав за воротник. Лицо одного из мальчишек оказалось слишком близко. — Думаешь, я забыл, как твоя собака разрывала меня на куски? — зло прошипел он по слогам и Вольфганг поморщился от чужого дыхания на шее. Нет уж, он не станет терпеть. Слишком долго он был мишенью для побоев, слишком долго его пинали все, кому не лень. Кулаки с силой сжались, ногтями впиваясь в собственную кожу. Он стиснул зубы до упора, и развернувшись всем корпусом, ударил обидчика под челюстью. Раздался треск, всхлип. Чужие руки разжались, отпуская, и он злостно отступил на шаг, всем своим видом выражая презрение. — Если бы ты не нарывался, — зарычал глухо Моцарт, — ты и твои гребанные дружки. Напомнить, кто первый из нас решил выебнуться в тот вечер? Я тебя не трогал, Рэй, ты сам ко мне полез. Кулак прилетел вблизи правой скулы, но Моцарт поймал его, сжав костяшками пальцев. Его противник зашипел, со злостью вырвав руку. — Думаешь, ты самый умный, ублюдок? — враждебно зарычал Рэй, потерев кулаки друг о друга. Вольфганг хотел ответить ему, но его сбило с ног резкой болью в районе рёбер. Мир померк в глазах всего на секунду, но этого хватило, чтобы окончательно повалить его на землю. Саманта яростно залаяла и он сжал зубы. Нельзя чтобы она нападала на этих ублюдков, хоть что они будут делать. У этого будут последствия. Лучше он сам со всем разберётся. Мальчишка выдохнул, сдавленно зашипев от боли; попытался подняться, но его тут же пнули носком ботинка в правое бедро. Чёрт. Больно. — Си… сидеть, Сэм, — выдохнул он, поймав её взгляд среди своих обидчиков. Саманта зарычала неуверенно, но подчинилась. Удары посыпались со всех сторон одновременно, окончательно лишая рассудка вместе с болью. Мальчишка стиснул зубы до упора, не позволяя себе кричать. Боль заполнила его естество до краев. В один момент показалось, что он снова там. Комната заполнена полумраком и дымом; старые занавески задернуты, сквозь них едва пробиваются слабые лучи света. Он лежит на полу, практически упираясь носом в стол. Тело изнемогает от ударов. Сверху доносится смех, его вздергивают за шиворот толстовки и снова бросают на землю. Саманта лает где-то вдали, грозясь разорвать каждого, её рычание заполняет барабанные перепонки. Он кашляет, пытается сплевывать кровь, но на это просто не хватает сил. Сознание ускользает по частям. Воспоминания осколками вгрызаются в память, снова и снова возвращая его в то место. Мальчишка прекрасно помнил, как Курт точно так же забивал его ногами до полусмерти. До тех пор пока сознание не отключится окончательно, когда сил на то, чтобы сопротивляться уже не останется. И он превратится в безвольную игрушку, с которой можно делать всё, что угодно. Прекрати. Прекрати вспоминать. Как же ты жалок, Моцарт. — Хватит с него, — внезапно раздавшийся голос ударил его не хуже хлыста. Воспоминание тут же исчезло, боль с новой силой дала о себе знать. Всё тело буквально ломало, изворачивая как в предсмертных судорогах. Весь окружающий мир плывёт, покачиваясь из стороны в сторону. Голова гудит; ребра, похоже, сломаны. Мальчишка откашливается, упирается руками в землю и пытается подняться, но локти дрожат. Чёрт, давно же такого не было. — Ублюдки… — выдыхает он злостно и тут же сжимает зубы, не выпуская рвущийся наружу стон. Они смеются над ним, возвышаясь, как мучители, и Вольфгангу стоит огромных усилий не проводить чёртовы параллели. Как же хочется, чтобы сраные воспоминания просто сгинули из его головы. Почему нельзя стереть их? Смыть. Выжечь. Что угодно. Жаль у него нет оружия — пистолет остался на террасе у Антонио, теперь он ужасно жалеет, что не забрал его тогда. Чёрт бы побрал это всё. Он мог бы покончить с этим прямо сейчас. Быстро, легко, безболезненно. Всего лишь три коротких выстрела и всё позади. Проклятье. — Что… это и всё? — говорить трудно и всё, что он может выдавить из себя, это злую усмешку. Лучшая защита — это нападение. Так ведь они говорили, верно? За улыбкой никто не увидит твоей боли, за смехом не услышат криков. Смех у него был хриплый, пугающий и низкий. Совсем как у его бывших мучителей. Его тошнит от этого сравнения, но ничего не поделать. — Заткнись! — вблизи что-то щёлкает над головой. Вольфганг плохо видит окружающий мир из-за кругов перед глазами, но всё равно присматривается. Мальчишка напротив скалится, как собака, и сжимает в руках оружие, направленное Вольфгангу куда-то напротив переносицы. Секундное сомнение в глазах исчезает. Амадей вытирает краем толстовки кровь с лица и усмехается. Ощущение будто бы он смотрит на своё отражение приходит постепенно, и он не может от него избавиться. Однако воспалённый от гнева мозг всё равно видит различия. Рэймонд взъерошенный от потасовки; он весь напряжён, серьёзен, однако глаза его не метают молнии и не переливаются всеми оттенками красного, как у Моцарта. Пистолет он сжимает несколько неуверенно, отставляя палец от спускового крючка, — значит точно не собирается стрелять. Лишь припугнуть. Но Вольфгангу не страшно. Он не может скрыть веселящей улыбки, не может избавиться от смеха, подступающего к горлу. Этот парнишка ничего не смыслит об оружии, даже пистолет его — маленький, серебристый револьвер, наверняка стащенный исподтишка у родителей, — выглядит в руках не страшнее игрушки. Вряд ли, он когда-то пользовался им, вряд ли он вообще знает на что способна эта вещь. Просто ребёнок взявший поиграться со спичками, пока взрослых нет дома. И игры эти ещё ни разу не доводили до чего-то хорошего. Уж он-то знает, он-то видел. Кому, как ни ему знать к чему могут привести игры с огнём? — Неужели… неужели ты застрелишь меня? — он пытается говорить серьезно, но из груди вырывается только полубезумный смех. Наверное, просто нервы не выдерживают. Наверное, он сходит с ума. А таблетки утром он, как всегда, забыл выпить. — Эй, полегче… Рэй, успокойся, — один из парней тушуется, выставляя руки в примирительном жесте. — Мы так не договаривались, убери чёртову пушку, ты поранишь его. — Сам разберусь. — Проблем хочешь?! — отзывается второй из них. — Да насрать мне на проблемы, Джейк, он заплатит за то что сделал. Он и его чертова собака. Рэймонд рычит от злости, трясет пистолетом перед глазами, всем своим видом говоря, что это не шутка, но Вольфганг уже даже не смотрит. Он ерзает на земле, пытаясь подняться на дрожащие ноги. Звуки потасовки доносятся до него отчетливо, но его совершенно это не заботит. Ни черта они ему не сделают, не посмеют. Приглушённый лай Саманты вгрызается в сознание и лишь тогда вскидывает голову. Её когтистые лапы выбивают грунт из-под земли. Белый мех оказывается слишком близко, практически загораживая собой весь обзор. Она лает яростно, закрывает собой мальчишку и припадает на лапы. Глаза у неё горят огнём, клыки обнажены; всё говорит о том, что она готова к атаке. Амадей знает, что она не любит оружие. В особенности, когда его направляют на хозяина. Он сжимает её мех стертыми ладошками и кое-как поднимается на ноги. Неприятели разом отступают на полшага, завидев грозный вид собаки. Саманта рычит, но пока не нападает, только держит их на расстоянии. Только сейчас Вольфганг понимает, что стоило бы обучить её охране. Если бы вместо запугивания грозным ревом и атакой, Сэм могла просто не подпускать никого близко, лишь создавая иллюзию опасности. Никто бы его не тронул и Саманте не пришлось бы бросаться в бой каждый раз. Об этом он не думал. Нужен был не контроль, нужно лишь объяснить ей, как правильно себя вести. Но он уже и так всё испортил. Саманта в очередной раз увидела его слабость и неспособность защитить себя самостоятельно. Теперь она будет принимать решение сама. Как и всегда. — Убери её, Моцарт, — из раздумий вырывает грубый голос Рэймонда и он морщится, как от чего-то поистине неприятного. Как же этот голос напоминал ему… черт. Не думай. — Убери или я пристрелю её. Вольфганг хочет ответить что-то колкое, но понимает, что лучше закрыть рот. Дело даже не в пистолете. Плевать на пистолет. Но если Саманта ненароком перегрызет глотку этому придурку, у них будут неприятности намного хуже, чем это. Улыбка медленно сползает с его лица, он сжимает ошейник пятерней пальцев, хотя неизвестно, кто из них больше удерживает друг друга. Саманта Вольфганга, или же он её. Ноги всё ещё ужасно тряслись, в груди щемило острой болью. Дышать проблематично. Нужно завязывать с этим. — Рэй, последний раз тебе говорю… — Заткнитесь! Оба! Иначе будете стоять наряду с ним! — Парень угрожающе клацнул зубами и перевел оружие на своих приятелей. Те стушевались под таким напором, ещё реже замахали руками, призывая успокоиться и отошли на несколько шагов. Вольфганг осмотрел местность, одновременно сжимая ошейник собаки крепче. Он мог бы просто вырвать пистолет из рук этого сумасшедшего — ха, удивительно, такое ощущение, что и правда о себе думает! — но не факт, что скорость и реакция его не подведут. От стресса Рэй может и задеть спусковой крючок пальцами. Это был точно не вариант. Саманта принюхалась, явно не разделяя бездействие Вольфганга. Такой план ей совсем не нравился, она точно знала, что оружие стреляет и может ранить. Нельзя просто так стоять под прицелом и ничего не делать. Почему же хозяин иногда бывает таким глупым? Она взрыкнула, на этот раз громче и сильнее, чтобы привлечь к себе внимание. Мальчишка напротив тряхнул пистолетом, очевидно, чтобы напугать её. Однако, ей показалось, что он сейчас выстрелит. Инстинкты в голове сработали быстрее пули. — Сэм, нет! Она рванула вперёд с разъяренным рыком, намереваясь выбить пистолет из руки. Вольфганг споткнулся от рывка, не удержав равновесие. Рука у него соскочила с ошейника и он упал на колени. Собака проскочила просто мимо него. Раздался крик, чей-то вопль позади. Саманта прыгнула, но до смерти перепугавшийся мальчишка выкинул руку с пистолетом вперёд для защиты. На улицу тут же обрушился выстрел, оглушая сразу четверых. Несколько птиц вспорхнули с деревьев, перепугавшись. Собака взвизгнула от боли, разом свалившись набок. Громоздкие лапы больше не держали её. Тело в районе груди отозвалось резкой режущей болью, разом лишая сил. Рэй тут же убрал руку с пистолетом, испугавшись того, что натворил. — НЕТ!!! — истошный крик Вольфганга пронесся по всей улице. Весь мир будто бы замкнулся, перестав существовать для него. Всё замерло. Тело тут же пробило дрожью, ноги стали ватными, голова — ужасно потяжелела, будто бы налившись свинцом. Его пошатнуло, качнуло в сторону, улица перед глазами на миг дернулась, смывшись в одно. Не удержав равновесия, он припал руками к земле. Взгляд был прикован лишь к одному месту. Он не различал звуков окружающего мира, но кажется, теперь они остались одни во дворе колледжа. Все хулиганы разом разбежались, испугавшись последствий от содеянного. Вольфганг не видел, да и плевать ему было. Он не видел ничего. Тело свинцовое и тяжелое совершенно не слушалось, поэтому он ползком добрался до собаки и упал прямо ей на грудь. Саманта не двигалась, оставаясь неподвижной. Взгляд её был устремлен перед собой, грудь слабо вздымалась. Вольфганг приподнялся на локтях и слабо затряс её. — Сэм? Черт… черт, — он обхватил её рукой под лапами и наткнулся на непривычную теплоту и влагу между шерстью. Рука у него полностью окрасилась в красный. — О, нет… нет. Они не могут тебя убить, ты не можешь умереть… Сэм. Сэм? Вставай, эй… давай. Пожалуйста, вставай. Нам нужно идти. Давай же. Он снова затряс её, схватил за белоснежный мех, но шерсть тут же пропиталась кровью. — Нет, нет… нет. Черт. Всё будет в порядке. Клянусь тебе, — он всхлипнул, задыхаясь от нехватки воздуха. — Я отнесу тебя к ветеринару… тебя вылечат. Клянусь… Только вставай. Вставай, Сэм. Я не смогу тебя поднять. Я не… я не смогу. Амадей поднялся на ноги, с трудом удержав равновесие. Наклонился, обхватил собаку руками под грудь, но даже немного приподнять её оказалось слишком для его обессиленного тела. Он в отчаянии рухнул на колени, сморгнул с глаз слезы и вновь принялся трясти Саманту. Нет, этого просто не может быть. Невозможно. Невоз- **** — Вольфганг, ты слышишь меня? Вольфганг! Приди в себя, чёрт возьми! — его тряхнули с такой силой, что голова мотнулась. Щеку обожгла сначала одна пощечина, потом другая. Удары импульсами дошли до мозга. В голове что-то запульсировало. Он с силой распахнул глаза, хотя до этого они явно были открыты. Но картинка теперь начала приобретать очертания, головокружение по частям отступало. Он открыл рот и часто задышал, будто бы до этого доступ к кислороду был попросту перекрыт. Он сидел в машине, дверца открыта, ноги свисают и достают до пола. Перед ним стоял человек, склонившись к сидению; весь мир всё ещё был расплывчатым, он не мог разглядеть лица. — Да приходи же ты в себя! — пощечина, отчаянные хлопки по щекам. — Вольфганг! — Антонио?! — он вскрикнул, испугавшись своего голоса; вдохнул ртом и подавился собственной слюной. Мир вокруг него расплывался и двоился, не желая складываться в одну картинку. — Что… что… — Слава богам, — выдохнули с каким-то облегчением совсем рядом. — Смотри на меня, черт бы тебя побрал, не отключайся! Его снова тряхнули, на этот раз более ощутимо. Минуту ничего не происходило, но затем на лицо выплеснулась вода, попадая в глаза и рот. Он закашлялся, затрясся на месте и сознание наконец включилось. Реальный мир был цветным и красочным. — Ты слышишь меня? Видишь? Амадей! — Да… да… — слабо закивал мальчишка, вперившись взглядом в Антонио. Он выглядел плохо. Растрепанный вид, волосы взъерошены, зрачки расширены. Одежда на нем помялась и свисала лохмотьями. Рукава закатаны до локтей. Руки… чёрт. Только сейчас он заметил, что одежда Антонио была перепачкана в крови. Руки и вовсе полностью окрасились алым по запястья. На земле рядом с машиной валялась бутылка с кровавыми следами от пятерни пальцев. Весь окружающий мир запестрел красным. — Зажми ей рану, — сказал мужчина, голос его срывался. — Зажми до упора и держи, иначе кровотечение не остановится. Давай включайся, Моцарт, нам нужно ехать! Мальчишку будто бы головой окунули под воду. Осознание тут же ударило в голову. Он вспомнил всё, что произошло на заднем дворе колледжа. Саманта. Она лежала совсем рядом, полностью обездвиженная. Шерсть раннее белоснежная, отдавала красным практически везде, но больше всё-таки вокруг раны. Весь корпус перетянут куском неизвестной ткани и был окрашен кровью. Позже Вольфганг заметил, что Антонио недоставало своей клетчатой рубашки, которую он всегда носил поверх футболки. — Откуда ты вообще взялся здесь? — едва шевеля языком спросил мальчишка, зажимая рану Саманте обеими руками. Вместо ответа, однако, громко хлопнула дверца машины. Антонио мигом обошел мерседес и сел за руль. Взревел мотор, они поехали. — Антонио, — требовательно повторил Моцарт, поглаживая собаку по слипшейся от крови шерсти. Он чувствовал себя совершенно спокойно. Будто не было ничего из того, что произошло. Будто бы Саманта была цела. Блять. Антонио молчал, напряженно сжимая и разжимая пальцы на руле. Правая рука у него была всё ещё перевязана, только вот теперь бинты были полностью окрашены в красный. Вольфганг заметил это только сейчас. — Ты вколол мне что-то? — другим путем решил пойти мальчишка. Антонио не шел на разговор совершенно. Вольфганг всё ещё прокручивал в голове то, каким обеспокоенным звучал его голос тогда. Да и весь он был… взъерошенный, с безумными глазами, будто бы увидел что-то поистине страшное. Амадей не видел его таким никогда, и пытался понять, что это было. — Успокоительное, — внезапно донеслось спереди, Вольфганг даже встрепенулся, не ожидая, что ему всё же ответят. — Всё, что было у меня в аптечке. Ты орал так, что вся округа сбежалась. — Что… произошло? — тихо выдавил из себя мальчишка. Он совершенно не помнил ничего с того момента, как прозвучал выстрел. Странно. Или на него так подействовало успокоительное? Антонио от этого вопроса будто бы рассвирепел. У него пальцы на руле сжались с такой силой, что тот мог бы вполне хрустнуть. — Что произошло? — по слогам процедил он, — это ты у меня спрашиваешь, серьезно? — зрачки со злостью сузились, растрепавшаяся челка упала на глаза крупными прядями. Антонио сжал зубы до скрежета, пытаясь держать себя в руках. Не получалось. — Это ты скажи мне, что, черт возьми, произошло?! Оглушающий рев автомобильного сигнала заполнил весь салон. Вольфганг вздрогнул, едва подпрыгнув на месте. — Ты обезумел?! — ошалело воскликнул Моцарт. Он ощущал агрессию более притупленно под успокоительными, но всё равно начинал злиться. — Я вообще не просил тебя появляться здесь и спасать меня, ясно? Катись к чёрту, — глаза его сверкнули недобрым блеском. Идиот. Не веди себя, как токсичный мудак, если бы не Антонио, твоя собака была бы уже мертва. Неблагодарная ты сука. — Хочешь, чтобы я остановился и вышвырнул тебя прямо посреди дороги? — так же злобно отозвался Антонио. — Я тебе это устрою, Моцарт, так что, заткнись и сиди на жопе ровно! Вольфганг плотно сжал зубы, заставляя себя успокоиться. Антонио прав. Какой бы сукой он ни был, он спас его собаку, и именно от него сейчас зависела её жизнь. Так что, пора бы засунуть все свои чувства подальше и просто сидеть молча. Зачем он вообще это сделал? Он ненавидит Саманту. Он просто до жути её терпеть не может. Почему? Какой в этом смысл? **** — Выходи из машины. Звук открывающейся дверцы привел его в чувство. Он встрепенулся и привстал, чтобы осмотреться. Машина остановилась возле ветеринарной клиники. Местность вокруг была незнакомой, Вольфганг мог точно сказать, что никогда не бывал в этом районе. Когда Антонио открыл дверцу заднего салона и протиснулся внутрь, чтобы подхватить собаку, Вольфганг впервые ощутил, что его тошнит. Саманта была без сознания, поэтому голова, лапы и хвост нехарактерно обвисли на руках у мужчины. Совершенно точно, как у мертвой собаки. Черт возьми. Не думай. Не думай. Не думай. Не думай. Амадей выскочил из машины бешеной стрелой, рванув к зданию напротив. Чтобы отвлечься, он начал считать сколько времени прошло с тех пор, как случилось то, что случилось. Собственные ощущения плавились, как масло на солнце. Из-за успокоительных его мозг соображал не так быстро, ощущение времени и вовсе растворилось в пространстве. Такое чувство, будто бы прошла целая вечность. Они вошли в клинику, стеклянные двери разъехались. Амадей плелся за Антонио, как неживой. Он даже не помнил того момента, как мужчина передал Саманту ветеринару, как её положили на операционный стол. Его сильно мутило, голова начала кружиться ещё на улице, глаза поддетые влагой не видели ничего перед собой. Это был уже третий раз, когда он терял связь с реальностью за этот день. Даже не за день, за какой-то с лишним час. Дыши, просто дыш- **** — Дыши, Вольфганг! — Антонио похлопал его по щекам, затряс, как тряпичную куклу, но это не помогло. Воздуха не было совсем, он открывал рот, но не мог вдохнуть. Перед глазами стоял образ полумертвой собаки; окружающий мир, такой крошечный и неважный сейчас, стал похож на сжавшийся, спутанный комок нервов. Не это ли конец света? Она мертва, мертва! Мысль билась в голове быстрее ветра, не давая вдохнуть и выдохнуть. Мысль, просто охватившая всё его естество, сдавливающая шею, как удавка. — Она мертва, она мертва, она мертва… — всхлипы перекрывали слова, превращая всё, что он говорил в бессвязной бред. Неужели это правда? Нет, нет, этого просто не может быть!.. — Амадей! — его дернули на себя, а затем отпустили так, что спина, взмокшая от пота прижалась к ледяной стене здания. Кожу обожгло холодом, тысяча мелких мурашек побежала вверх по позвоночнику, включая мозг. Он вдруг увидел, что они стояли на улице. Вокруг было спокойно, безлюдно. Ветер щеголял по всей улице, трепая волосы на голове. На секунду он просто оцепенел, пытаясь вглядеться в лицо человека напротив. Они… они давно здесь были? Крыльцо ветеринарной клиники, парковка напротив и ещё сотня супермаркетов вдали. Вольфганг встряхнулся, пытаясь заставить свой мозг работать. Он помнил, как начал задыхаться в холле, давясь истерикой; помнил, с какой опаской и жалостью начали оборачиваться на него люди, и как Антонио выводил его на улицу. Всё мысли и эмоции были смешаны. Воспоминания сегодняшнего дня спутались в одно и проскакивали перед глазами картинками. — Она… — Амадей крупно всхлипнул, запнулся, пытаясь справиться с истерикой. Антонио его ещё раз встряхнул, не давая завершить фразу. — Эй, успокойся, слышишь меня? Всё в порядке, — он пытался говорить спокойно, но голос у него всё равно дрожал от волнения. — Она будет в порядке. — Нет, нет… она мертва. Я видел… я всё видел. — Амадей, успокойся! Хватит повторять это! Она просто без сознания, ты видел её без сознания! Эй… — Антонио протянул руки, понизил голос, сгребая Вольфганга в объятия. Тот молча позволил себя обнять, не переставая всхлипывать. Руки крепко ухватились за футболку Сальери, будто бы он боялся, что мужчина исчезнет. — Она будет жить, я обещаю тебе. Она сильная. Здесь лучшие ветеринары в городе. Поверь мне… всё обойдется. — Спас-сибо, Антонио, — выдохнул мальчишка рвано. — Я просто… просто… Слезы не давали ему дышать. Чёрт, эти приступы должны уйти. Они должны отпустить его. — Я знаю, — Антонио прижал его к себе, — просто дыши, это пройдет, а потом мы вернемся внутрь и ты расскажешь мне, что произошло. Ладно? — Хорошо, — Вольфганг попытался сделать глубокий вдох. — Я в порядке, я, правда, в порядке. Холл был уже более опустевшим, когда они вошли. Сначала Вольфганг хотел просто сесть на кушетку около окна, но потом всё же свернул в сторону уборной, толкнув белесую дверь ногой. Им обоим не помешало бы привести себя в порядок: у Антонио всё ещё была одежда в крови, руки все красные; мальчишка же был весь взлохмаченный, грязный и влажный от слез. После потасовки он так и не сумел хоть немного привести себя в порядок. Пустынная комната в нежно-голубых тонах встретила их тишиной. Вольфганг визуально оценил ситуацию и пришел к выводу, что здесь им никто не помешает. Однако начать разговор всё равно было непросто. Он молчал, не представляя себе, что скажет. Антонио не давил, молча пристроившись рядом возле раковин. Шум воды взбодрил, мокрые капли освежающе подействовали на голову. Вольфганг встряхнулся, решив обойтись без бумажных полотенец. Пускай. Из-за влаги на лице он хотя бы чувствует себя живым. — Я не знаю, что произошло, — внезапно сказал он, избегая смотреть Антонио в глаза. Вместо этого, он принялся отряхивать влажными руками джинсы от грязи, — я просто… чёрт. Мне нужно было оставить Саманту дома, вот и всё. Я так устал… — он выпрямился, взлохматил волосы и медленно спустился по стенке вниз. — Она постоянно хочет кого-то разорвать. Иногда я… я просто не успеваю остановить её. — Вольфганг, — голос Антонио был спокойным, но он всё равно почему-то вздрогнул, будто бы испугавшись. — Что произошло? — Зачем ты сделал это? — вместо ответа сказал Моцарт. — Зачем? Ты ненавидишь её. Он уставился бездонными глазами на Антонио, пытаясь высмотреть в его зрачках истину. — Потому что, я знаю, как ты любишь её. И как она тебе дорога. Вольфганг заткнулся, ожидая наверное чего угодно, но явно не этого. Впрочем, глупо подозревать в чём-то человека, который едва ли не вытащил твою собаку из лап смерти. Не важно, сможет ли выкарабкаться в итоге Сэм, но без помощи Антонио она бы давно была мертва. Осознав это, мальчишка отчего-то смутился. Ощущение появилось буквально из ниоткуда и он не мог от него избавиться. В конце концов, он снова поднялся, уперев правую руку в раковину. Антонио стоял рядом и молчаливо разматывал повязку, которая вся пропиталась кровью собаки. — У тебя же была сломана кость. Как ты… — слова вырвались быстрее, чем мальчика успел подумать, но мужчина резко его оборвал. — Я в порядке. Ничего серьезного. Его голос сменился на сталь так неожиданно и резко, что он сам того не заметил. Мальчишка только склонил голову набок, глядя как кровавые струйки стекают по его рукам. Правая ладонь была испещрена рваной кровавой меткой в виде небольшого круга. Место через которое когда-то прошла пуля. Края раны уже практически срослись, но уродливый шрам останется. Вольфганг скривился на миг, потому что в голову тут же пришло очередное воспоминание. Антонио был не единственным, кто носил подобный шрам. Такой же был у… Так. Прекрати думать. Просто прекрати думать. Ты должен перекрыть мыслям доступ к воспоминаниям. Просто представь, что их нет. Твои воспоминания выжжены из головы. Амадей мотнул головой. Антонио закрыл кран и теперь просто промокал ладонь бумажной салфеткой. Не смотри на его руки так откровенно, это же совершенно бестактно, ты тупой кретин. — Я… — он вдохнул побольше воздуха, натянуто улыбнулся. Наверное, здесь, в уборной, осталось только его тело. Душа была где-то далеко отсюда, как и мысли. Наверное, они остались ещё там на заднем дворе колледжа возле бездыханного тела Саманты. Черт. Он сглотнул, к горлу подкатил ком, перекрыв доступ к воздуху, как затычка. Вольфганг кашлянул, полузадушенно сглотнув. Она жива. Она ведь всё ещё жива, перестань хоронить её заживо. — Вольфганг? — голос Антонио звучал обеспокоенно. Он тронул мальчишку за плечо, пытаясь привлечь к себе, но глаза его были устремлены куда-то перед собой. — Всё будет в порядке, слышишь? Не думай ни о чём, это же твоя собака, верно? Она не может умереть, пока ты здесь. Вы же вместе. Антонио никогда не думал, что он был способен на нечто искреннее. Чтобы это было без фальши, по-настоящему. Сейчас он даже не пытался выдать себя за кого-то другого. Вольфганг сморгнул непрошеные слезы и резко подался вперед. Его пальцы оплелись вокруг талии мужчины, щекой он прижался к его боку, уже не сдерживая слез. — Спасибо. Забавно, что в самый дерьмовый день его жизни с ним рядом оказался тот, от кого он меньше всего ожидал помощи. Тот, от кого предпочитал всю жизнь убегать. Тот, кто изначально был виновником того, что его жизнь превратилась в ад. Чертов цирк. Но смешнее только то, что без этого человека смысл всей его жизни погиб бы с дырой в груди на заднем дворе сраного колледжа. **** — Ты хотел знать, что произошло. Антонио моргнул несколько раз, пытаясь понять, что изменилось. Комната в белых тонах вроде бы была прежней. Они с мальчишкой сидели на мягких кушетках в углу. Операция длилась уже два часа. — Что? Теперь он понимал, почему так сильно ненавидел больницы. Даже ветеринарная клиника напоминала ему о том дне. Белые стены, свет отовсюду, даже люди вокруг расхаживают в белом. Это место слишком ядовитое для него. Хотя это произошло не в больнице — дома, он всё равно не мог выкинуть из головы воспоминание. Почему он вообще остался здесь? Мог ведь давно уехать, пусть мальчишка остается и ждёт пока операция закончится. Он ведь своё дело выполнил. Больше от него ничего не зависит. Собака ведь всё равно умрёт. Умрет же? Или выживет. Почему-то Антонио надеялся на это. Амадео нужна эта собака. Нужна, как воздух. Он просто не может позволить ей умереть. — Антонио? Перед лицом щелкнули пальцами. Он встрепенулся, оглянувшись на звук. — Ты вообще здесь? Встревоженные глаза Вольфганга были поддеты удивлением и смотрели прямо на него. Антонио прочистил горло и повернулся к мальчишке, пытаясь унять зудящие мысли в голове. — Да, да… прости. Я тебя слушаю. И всё же… как же он ненавидел это место. Прошло почти тридцать лет. Антонио не любил больницы, потому что они напоминали ему о матери. Тот дождливый день, кажется навсегда отпечатался в его памяти. Тишина, такая давящая тишина могла просто свести с ума. Холл был почти пустынным, на улице уже начинало вечереть. Сколько же часов он проторчал здесь? Всё из-за этого мальчишки. Зачем он вообще ввязался в это дело? Мог ведь бросить эту собаку умирать там. Это ведь так просто, можно было бы избавиться от нее не испачкав руки. Собака больше не помешала бы ему, Вольфганг пережил бы это. Так же, как и он пережил кончину мамы. Ко всему привыкаешь со временем. Вот и он привыкнет. Но он спас её. Всё потому что, не смог бросить мальчишку одного. Грязного, взлохмаченного и мокрого от слез. С надрывным голосом, который кричал от горя, всё пытаясь поднять с земли практически мертвую собаку. Антонио ведь даже не задумался нужно ли ему это, просто бросился вперед, едва только увидел эту картину. Ему определенно было не наплевать. Было не наплевать уже очень давно. Черт бы побрал этого мальчишку. — Антонио? Снова щелчки пальцами перед лицом, на этот раз более громкие и настойчивые. И почему он это делает? Беспокоится или просто раздражен тем, что Антонио его не слушает? — Эй! — теперь это была пощечина. Антонио даже вздохнул от неожиданности, едва не подавившись воздухом. — Антонио! Почему собственное имя из его уст звучит так… по особенному? Лучше любой мелодии, которую он когда либо слышал. — Прости. Я тебя слушаю. — Ты говорил то же самое десять минут назад, — недовольно проговаривает Вольфганг, после чего совершенно искренне добавляет: — ты в порядке? И смотрит своими большими янтарными глазами, заглядывая в лицо. Нет, ему это кажется. Вольфганг просто не может вести себя так искренне с таким уродом, как он. Он этого просто не заслуживает, он тот, кто превратил его жизнь в ад. Такого, как он нужно только презирать, ничего более. Антонио не заслуживает ничего, кроме презрения. И уж тем более, он не заслуживает на любовь. — Я в порядке, просто… задумался. — О чём? И почему же его глаза поддеты таким интересом и заботой? Или Антонио просто кажется. Точно, он просто сходит с ума. — Это не так важно, — нет, он не расскажет ему. Никому не рассказывал прежде. Это всё слабость, а жизнь не любит слабаков. — Нет, говори, — мальчишка трет ладони, недовольно хмурится, как ребенок. Слезы на его щеках уже давно высохли. Последний час он просто сидел молча, уставившись на кабинет операционной бездонными глазами. Впрочем, как и Антонио. — Иначе я не расскажу тебе ничего о том, что произошло в колледже. Антонио вздыхает, где-то в глубине души порываясь послать к чёрту этого мальчишку. Ещё никто до этого так упорно не хотел знать о его жизни. Вольфганг что-то спрашивал у него практически с первого дня. И как же это раздражало, чёрт возьми. Он точно знал, что не хочет ничего ему рассказывать, но каждый раз сдавался. Ни один человек в его жизни не знает о нем столько, сколько знает Вольфганг. — Я просто… — говорить с кем-то о том, что творится у тебя в голове очень сложно. Антонио даже не предполагал, что это настолько сложно. — Это место напомнило мне о моей матери. Она умерла от пневмонии, когда мне было тринадцать. И я до сих пор терпеть не могу больницы. Это место, где постоянно кто-то умирает. Белый свет слепит глаза, будто бы ты уже стоишь в преисподней. — Вы были близки с ней? — глаза у мальчишки светлые и наивные, как у ангела. Антонио не может выбросить этот мираж из головы. Вольфганг просто не может быть настолько искренним с таким уродом, как он. — Не то чтобы… но это же моя мать, — Антонио устало потер виски, — в конце концов после её смерти я начал превращаться в это чудовище. Слушай, я правда не хочу об этом говорить. Он накрыл лицо руками всего лишь на секунду и снова вернул себе безучастный вид. Вольфганг понимающе кивнул, откинувшись на стену. Антонио только сейчас заметил, с какой странностью мальчишка смотрит на его ладони. И там, в уборной смотрел, и в машине, пока они добирались сюда. Стоит ли ему спросить? Хотя возможно он просто ощущает вину за то, что сделал ему дыру в руке в тот день. Антонио усмехнулся про себя. Хватит предаваться чувствам, пора снова натянуть на себя маску суки. Она ведь ему отлично идет, он практически сросся с ней за все эти годы. — Тебе так нравится моя повязка на руке, м? — Антонио пригладил волосы тыльной стороной ладони, улыбнувшись в своей манере. Он снова намотал бинт на правую руку, скорее чтобы скрыть ужасные шрамы, чем из-за того, что нуждался в ней — кость практически срослась. — Ты весь день глаз с неё не сводишь. Сальери не заметил того, как болезненно Вольфганг дернулся при упоминании об этом. Чёрт бы его побрал спросить. — Просто нравится. Выглядишь, как побитый щенок в ней, — он натянуто улыбнулся, издевательски усмехнувшись. Возможно, ему и было свойственно резко менять настроение независимо от ситуации, но вот от Антонио он этого не ожидал. И что это, защитная реакция на то, что он полез не в своё дело? Но в таком случае, будет крайне нечестно ответить ему неправдой. — На самом деле, мне тоже кое о чем это напоминает, — он сглотнул тяжелый ком в горле. — Ты слишком похож на него. Вольфганг даже внутри весь сжался после того, как произнес эту фразу. Чертов Антонио со своими вопросами. — На него? — Антонио удивленно вскинул брови. — Когда я… — мальчишка сглотнул, — когда я и Анри бежали оттуда… Мы, в общем, Курт преградил нам путь в оружейной. Я хотел убить его, — голос дрогнул, Антонио почувствовал, что мальчишка вот вот сорвется или на крик или на рыдания. — Я хотел убить его, но кто я, блять, такой против профессионального наёмника. Этот ублюдок увернулся и я успел прострелить ему только ладонь. У него была такая же дыра между костяшек. И повязка. Он вздохнул, пытаясь заставить себя успокоиться. — Каждый раз, когда я смотрю на тебя, я вижу его. Чтобы я, черт возьми, ни делал. — Я не похож на него, — сквозь зубы протянул Антонио. — Даже не смей, блять, нас сравнивать. Он шумно втянул тяжелый воздух комнаты, сжал костяшки пальцев на здоровой руке. Казалось, это заявление на него сильно повлияло. — Вы похожи, Антонио, — с нажимом сказал мальчишка, поддавшись, наверное, своей глубокой обиде на Сальери за тот ужасный поступок. Ведь на самом деле он так не считал. Нет, Антонио был той ещё сукой, но Курта ему не переплюнуть. Курт — это самое мерзкое отродье, которое человеком назвать у него язык не повернулся бы. Вот чем они отличаются. После всего этого дерьма, Антонио остался человеком, а этот ублюдок — нет. — Я не такой, как он, — рыкнул Сальери, словно зверь. Челка спала ему на глаза, но он не стал убирать её. — Думаешь, я такое животное? Курт издевался над невинными, он приносил в жертву практически всё и всех, кто стоял у него на пути. Он убивал в удовольствие и в удовольствие истязал несчастных. Сколько раз я говорил ему… Он создал этот сраный бордель и собрал команду таких же отбитых уродов, как он. А позже появился Чёрный Ноль таким, каким ты его видел. Антонио сделал глубокий вздох, будто бы пытался справиться с эмоциями, которые вспыхнули из-за этой темы. Позже он продолжил: — Он действовал настолько скрытно и осторожно, что никто не знал о том, чем он промышляет. Даже я. Он обманом пытался заполучить себе товар и наживался на этом. Но мало ему было наживы — он просто наслаждался, блять, этой скотобойней. Если бы я только знал… я клянусь, я ни за что бы в жизни не отдал бы тебя или Анри в это кошмарное место. Я может быть и ублюдок, но не животное. Я много дерьма делал в своей жизни, но в отличие от этого урода, я просто пытался унять боль, а не заткнуть своё богомерзкое эго. Как же я ненавижу этого ублюдка. Если бы он был жив, я бы своими руками выпотрошил ему мозги, и плевать, что после этого остаток своей жизни пришлось бы провести за решеткой. Это того стоит. Черт, не нужно было столько говорить. Не нужно было. Он сказал слишком много лишнего, а стоило бы держать язык за зубами. Какой же он слабак. — Что значит «унять боль»? — одними губами прошептал Вольфганг после небольшой паузы. — Какую боль ты хотел унять? Антонио обессиленно закрыл глаза. — Откуда ты так хорошо знал Курта? — мальчишка не моргал, даже дыхание затаил, выпрямившись. Этот вопрос слишком долго сидел у него в голове, чтобы не задать его. Доволен? Теперь он знает о тебе немного больше, чем следовало. Какой же ты кретин. — Забудь, — процедил он сквозь зубы, — забудь всё, что я сказал. Ничего этого ты не слышал. Он резко сорвался с места и пошел к выходу прочь. Ему нужны сигареты, ему нужен свежий воздух, хотя бы что-то из этого. А больше всего ему нужно просто побыть где-то подальше от чертового мальчишки и его слишком искренних глаз.