Арена

      За окном была ночь. Тишина охватывала маленькие улочки Японии. На небе была яркая полная луна. В одном из ничем не отличающихся домов одной ничем не отличающихся маленьких улочек только что проснулся человек. Точнее было бы сказать очнулся от очередного кошмара, которые мучают его вот уже восемнадцать лет.       Молодой человек, лежа на кровати, судорожно пытался отдышаться. Через несколько секунд он смог осознать, что кошмар прошел и, встав, подошел к окну. Поежившись от мысли, что слишком тихо, будто кто-то наблюдает за ним, парень вдохнул прохладный ночной воздух. Потерев босую ступню о голень, он пробормотал что-то про то, что вроде бы это не его амплуа.       Молодой человек включил лампу на столе, а затем из шкафа достал папку, подписанную как «Битвы демонов». Если бы кто-то посмотрел на рядом стоящие папки, то тот бы увидел довольно странное сочетание названий «L», «М», «N», «Внезапные смерти», «Семья», «Бледный мир», «Конец» и «Сумасшествие». Своими длинными пальцами он извлек все файлы из папки, разложил их в одному ему известном порядке. На желтой тонкой бумаге были сделаны наброски карандашом. Парень долго вглядывался в них, а затем отодвинул эскиз, где кого-то с костяным лицом держат, заломив руки, заставляя склонится перед чем-то желтым, сидящим на троне в каких-то драгоценных камнях.       Он сосредоточенно выдохнул и, положив перед собой лист желтой бумаги, зарылся руками в собственные волосы. Ему казалось, что оттуда, из еще не нарисованного мира, кричат. Он провел слабую линию горизонта. Все равно там все расплывается в тумане. Затем обозначил круг, а внутри него быстро набросал четыре фигуры, которые набросились на пятую. Круг стал не безликой стеной, а такими же непонятными существами. Все действие проходило перед тем же самым троном, что был на рисунке, который подвинули. Линия за линией набросок становился лучше и лучше. Наконец, он отложил карандаш и положил набросок на освободившееся место.       Цепкий взгляд карих глаз прошелся по зарисовкам. Задумчиво прикусив губу, парень встал и, отойдя от стола, попытался увидеть все картинки разом. Вернувшись, он поменял пару-тройку файлов местами и снова пригляделся. Наконец, ночную тишину разрезал тихий голос парня: — Кто же ты? Откуда ты взялся, бледный демон? К кому ты обращался за рассказом? Почему именно за яблоко была оплачена эта история? Из-за чего ты стал идти против своих же?       Он снова подошел к окну и, теперь уже полностью открывая створки, оперся на подоконник. Летний ветер ворошил его волосы, а в комнате разбросал все листы по полу. В ушах больше не звенели крики странных существ. Только так он мог спастись от призраков кошмаров. Он рисовал. Раз за разом рисовал то, что его мучило. И, на удивление, это помогало. Сначала он просто складывал листы в одну папку, даже не подписывая. Но через некоторое время это стало становиться сюжетом. Одного из лучших учеников Японии и одного из известных в Японии художников мучили странные сны. И с каждой ночью все, что он когда-либо рисовал, складывалось в одну единую картину. Художник под псевдонимом «Кира» рисовал свои картины на основе этих снов, в основном «Бледного мира» и «Битв демонов». Остальное было слишком личным. Он даже сам не понял, почему взял имя одного из своих кошмаров. Можно было подумать, что он сходит с ума. Все свои восемнадцать лет. Сумасшествие длиною в жизнь. Но Ягами Лайту казалось, что еще немного и он поймет, что значит вся эта цепочка кошмаров. — Хватит. Мне стоит готовиться к экзаменам. Хорошо я их не напишу, если буду ходить с синяками под глазами, — взгляд сам собой упал на папку «L».       Хмыкнув, он собрал все листы с пола, и положил папку на место, и достал другую. Из кучи набросков он вынул один находящий в синем файле. Парень сидел в неестественной позе. Босые ноги были поджаты к груди. Черные волосы растрепаны, а под кажущимися бездонными черными глазами были не менее черные мешки. Посмотрев на рисунок с минуту, он убрал его в папку. Кажется, это единственная папка, из которой наброски никогда не становились картинами. Ягами Лайт поставил папку на место и провел большим пальцем по корочки.       Электронные часы показали три часа ночи. Молодой человек закрыл окно и лег обратно в постель. Больше ночную тишину ничто не разрушало.

***

      Утро встретило художника первым лучом света, который по законам подлости попал именно в глаза. Перевернувшись на другой бок, он посмотрел на часы и прошептал: «Проклятье!». Пять сорок красовалось на электронном циферблате. До подъёма оставалось двадцать минут. Пытаться заснуть было уже бесполезно. Тяжело вздохнув, он рывком сел на кровать. Взгляд тепло-карих глаз скользил по комнате. По темно-синим обоям, окну, которое он забыл занавесить ночью, рабочему столу с рядами учебников и тетрадей. Наконец, взгляд уперся в шкаф. На нижней полке стояли девять папок. Девять папок с рисунками. За каждым из рисунков стоит сон. За его художественным псевдонимом стоит его личный кошмар.       Что-то щёлкнуло в голове. Пробормотав «точно…», парень, нашарив ногами тапочки, достал все папки. Усевшись прямо на пол, он начал вынимать рисунки и раскладывать их в логическом порядке в несколько рядов. На папку по ряду. Постепенно объединяя и меняя местами ряды, вставляя одни страницы между другими, он сложил вроде бы одну картину. Остались нетронутыми два последних ряда. «Бледный мир» и «Битвы демонов» оказались не тронутыми. Хотя один персонаж был в цепочке, но связь этих моментов как-то не осознавалась. — Это один и тот ж человек. Из сна в сон я проживал жизнь другого человека. А после смерти он стал шинигами. И взбунтовался.       Он смотрел на рисунки, что без разбору отличались катастрофически. Что-то было нарисовано еще неловкой рукой семилетнего ребенка, что-то учеником художественной школы, ну, а что-то одним из лучших художников Японии современности. Поджав губы, он наконец выдохнул: — Это я. Я и есть Кира. — Конечно, ты Кира, братишка, — отозвалась Саю, которая неожиданно вошла без стука. Парень вздрогнул от неожиданности и посмотрел на сестру: — Сколько раз тебя просить, не входи без стука. Я, может, голый! — нисколько не злясь, сказал Лайт. — Ладно тебе, не голый же. Ты обещал мне помочь с утра с математикой! — Хорошо. Сейчас, только соберу наброски, — Ягами начал собирать работы обратно по папкам.       Девичья рука ловко перехватила один из красных файлов. — Знаешь, эта твоя работа мне всегда больше всего нравилась из папки «L». И одновременно не нравилась. Он же здесь умирает, да? В глазах отражается кто-то, кто держит его на руках. Эмоций того не видно. А вот этот самый L… В других твоих работах он почти всегда безэмоционален. А тут… — девочка внимательно всмотрелась в картинку. — Слабо заметно, что один уголок рта чуть-чуть поднят. Будто говорит что-то типа «А я знал» или «Ну вот и все, наконец-то». А глаза вроде и закрываются, а вроде и показывают, что он о чем-то жалеет. Не знаю, как объяснить.       Лайт осторожно забирает лист у сестры: — Пожалуйста, не трогай папку «L». Я не хочу случайно потерять один из моментов. Садись, я помогу тебе с задачами, — он вставил последний файл в папку и поставил к остальным на нижнюю полку.       Девочка счастливо улыбнулась и положила тетрадь на стол, стала ждать брата. Ягами Лайт взял с полки ежедневник и записал два дела: купить пару яблок и попытаться разобраться с «Кирой». Подумав, написал еще: «Начать последнюю картину из серии». Он вздохнул, надеясь, что за полчаса сможет объяснить сестре все и взялся за ручку.

***

      Тетрадь лежала на траве. Ничем не примечательная. Кажется, ее никто не заметил. Как и в том сне. Черная обложка так и манила взять в руки эту страшную вещь. Лайт выдохнул и, достав из сумки носовой платок, аккуратно подцепил орудие богов. Ошибок не хотелось ни совершать, ни повторять. Оглянувшись по сторонам и поняв, что его маневр остался незамеченным, Ягами направился к выходу из школы.       По дороге домой было странное ощущение. Даже не дежавю. Школьнику, который хотел стать следователем, казалось, что все в его жизни предрешено. Он шел, а на таблоидах небоскребов транслировались лица преступников. Лица тех, кто убивает и насилует. Кто калечит жизни других, нормальных людей. Жизни тех, кто заслуживает жить в справедливом мире. Ягами шел по улицам города, а в наушниках играл какой-то рок, но звука музыки он не слышал из-за собственных мыслей. Будто на автомате тот вошел в супермаркет и купил три килограмма больших красных яблок. Он даже не додумался убрать их в сумку, так и продолжил свой путь домой с пакетом яблок в руках, погруженный в свои мысли.       Стоит ли начинать эту борьбу? Снова попытаться стать Богом Нового Мира? Снова принять на себя тяжкое бремя быть единственным чудовищем в Светлом Мире? Может, все это было задумано для того, чтобы он прошел дальше? Чтобы он знал все наперед и не совершал ошибок? Тысячи вопросов крутились в голове Лайта. И ему казалось, что ни на один он не знал ответа.       Неожиданно для самого себя он увидел дверь собственного дома. Ключ провернулся с тихим скрипом. Про себя отметив, что необходимо смазать скважину, Ягами вошел домой и крикнул: — Мама, Саю, я дома! Очень много задали, пожалуйста, не беспокойте меня до ужина! — Хорошо, Лайт, — раздался ответный крик матери из кухни.       Пакет был поставлен на стол, а юноша рухнул на кровать, не раздеваясь, и уставился в потолок. — Эй, Бог Смерти, если ты здесь, можешь есть яблоки, они для тебя! — воскликнул школьник, зная, что мама и сестра не слышат его из-за сериала.       Честно говоря, он ожидал, что яблоко зависнет в воздухе или просто начнет исчезать, но ни того ни другого не происходило. Из этого Лайт понял, что шинигами нет рядом, во снах тот ни за что бы не отказался от них.       Возможно, парню следовало бы заняться домашним заданием, которого задали немало, или нарисовать последнюю картину из «Битв демонов». Но это только возможно, в реальности же его мысли занимала только тетрадь с черной обложкой. Тетрадь, с которой следовало определиться. Нужен ли Кира миру не как талантливый художник, а как Бог? Нужен ли людям новый мир? Нужен ли этот мир ему, Лайту?       В рассуждениях все время встречались белые пятна. Он не мог понять, почему он стал шинигами? А еще почему он пошел против Богов Смерти? И что ему сказал король? Чем это закончилось? Его убили? Или вернули в тело ребенка, стерев основную память? Если да, то зачем? Как наказание за бунт? Как награду за потеху? Как подаренный шанс из-за скуки короля? Пока он не вспомнит, ни одно имя не будет записано в тетрадь смерти. — Что ж, Ягами Лайт, давай рассуждать логически. Амнезия, связанная с тетрадью, у тебя уже была. Как она прошла? Ты коснулся тетради. Проблема в другом. Если я ее отпущу, то забуду все, что вспомню?       Пакет неожиданно развязался. Сам собой. Одно красное яблоко подпрыгнула в воздухе и исчезло где-то на обратном пути. От неожиданности парень протер глаза, но это не было глюком. Следующее яблоко будто насмешку над ним пролетело мимо его лица, потом была откусана добрая половина, а затем исчезла и вторая. — Либо я сошел с ума, либо это Бог смерти, которого я пока не могу видеть из-за того, что еще не прикоснулся к тетради. Единственный выход понять это и заполнить пробелы — коснуться тетради, — Лайт встал с кровати и потянулся к рюкзаку.       Выдохнув и немного подумав, засунул в рот карандаш, чтобы не напугать семью криком, он наконец коснулся тетради. Челюсть сжалась, не пропуская наружу крик. Тепло-карие глаза расширились до невозможного. Как бы вы себя почувствовали, прожив жизнь другого человека? А свою собственную, и затем вернулись в точку отсчета? Странно — мягко сказано. Вымотано — не полное описание. Одна картинка резко наложилась на другую. Что было на самом деле? Будто в два уха рассказывают свои версии два человека. Голова грозила взорваться. Еще чуть-чуть и сумасшествие.       Холодный пот побежал по спине. Картинки снова резко разделились. Вот то прошлое, которое он теперь помнит, но не осознает себя в нем, а вот то настоящее, в котором из-за этих кошмаров он вырос немного иной личностью. Вот она страшная сказка, на которой он вырос, а вот он сам. Лайт не заметил, как выронил тетрадь, пытаясь отдышаться. Над левым ухом раздался хриплый голос, который казался таким знакомым. Ягами мог поклясться, что несмотря на то, что он не видит Рюка, тот ухмыляется своим и без того кривым ртом: — Ну, здравствуй, Ягами Лайт, давно не виделись.       Сознание медленно уплыло в пустоту. Лайт обмяк на кровати.

***

      На душе Лайта скребли кошки, пусть тот и пытался поступать иначе, но жизнь упорно шла по проложенной колее. Как бы тот не поступал все повторялось. Снова. И снова. И снова. Пусть место Киры сейчас занял совершенно другой человек. Но стрелки были профессионально переведены на него. Пусть он изо всех сил пытался быть другом L, но тот подозревал его. Пусть он пытался защитить детектива, но тот порывался лечь грудью на амбразуру.       L, он думает, что колокола звонят по нему. L знает это. Лайт тяжело вздыхает, стоя за креслом Рьюдзаки. А еще тот понял, что даже если Лайт — Кира, то все равно его друг. А Лайт боится. Он ничего не может сделать. Этот, неизвестно кто, отыграл все как по нотам с Мисой. Рэм сегодня убьет и умрет сама. Лайт в панике и не знает, что делать.       Лайт стоит за спиной человека, который стал ему больше чем другом. Лайт вслушивается в слова и считает до финальной отметки. Нити в душе напряжены. L тоже думает, что это его конец, но расслаблен. Даже если Лайт все расскажет, то это ничего не изменит. По ту сторону экрана воцарилось молчание. Раз. L испуган, он не думал, что это коснется того, кто заменил ему отца. Два. Руки побелели, сжимая ложку, а голос, кажется, трясется, когда тот кричит «Ватари!». Три. На экране появляется заставка «Информация удалена». Четыре. Рьюдзаки говорит о том, что с Ватари что-то случилось.       Пять. Сорок секунд пошли. Внутренние нити оборвались. Ложка выпадает с тихим звоном, будто эхо звона колокола. Глаза расширились. L начинает падать. Лайт подхватывает его до того, как тело коснулось земли. Кажется, Ягами плачет, но он не замечает этого. Бережно придерживая голову, парень шепчет «Это не я», «Не умирай», «Пожалуйста!». В этот раз губы не искривлены усмешкой. В этот раз в глазах Эл облегчение от того, что он умирает не в одиночестве. Глаза закрылись. Сорок секунд истекли. Из груди вырывается глухой вой. Полицейские смотрят на Ягами Лайта, а тому все равно. Он прижимает тело детектива, будто тряпичную куклу, к себе и воет. Слезы резко кончились. Остался этот нечеловеческий вой. Рука Соитиро легла на плечо сына: — Лайт… Лайт, оставь его, он мертв. Кира добрался до Рьюдзаки, — тихо сказал отец, пытаясь пробудить сына от боли.       Ягами младший не отреагировал на слова отца. Он начал раскачиваться из стороны в сторону, будто баюкая L. На глаза упала челка, а губы сами собой стали шептать какие-то глупые фразы: — Ты же обещал попозировать. И в теннис сыграть. И в шахматы. И… И Киру поймать.       Наступило молчание. Резкое и гнетущее. Студент медленно поднял голову и, осматривая все, будто только очнулся. Глаза нехорошо сверкнули. Точно так же они сверкали в прошлой жизни. — Обыщите здание, ищите Рэм. Если найдете что-то подозрительное переройте вдоль и поперек. — Лайт, что ты?.. — начал было Мацуда, но был прерван. — Просто исполните это.       Лайт встал и с трудом взял на руки тело, L оказался далеко не пушинкой, несмотря на внешнюю худобу. На трясущихся руках и негнущихся ногах он еле дошел до небольшого диванчика и едва ли не уронил тело. Соитиро непонимающе смотрел на сына, а тот, убедившись, что труп детектива не упадет с дивана, подошел к компьютеру, пытаясь восстановить базу данных. Соитиро совершенно не понимал сына. Еще минуту назад тот выл, будто раненый волк, так, что казалось, всю душу выпотрошили, а сейчас уложил мертвого Рюдзаки на диван и едва ли пледом не накрыл, а сам сел работать за компьютер. Закрадывались подозрения, а все ли в порядке с рассудком Лайта. Но размышления шефа полиции прервал крик Мацуды: — Лайт, смотри, что мы нашли! — черной книжицей размахивали из стороны в сторону, будто флагом.       Цепкие пальцы перехватили Тетрадь и начали пролистывать. — Там еще куча песка, но кроме этой Тетради Смерти больше ничего не было, — на последних словах Лайт долистал до последних двух имен.       Тетрадь открытыми страницами вниз легла на кофейный столик. Неловкий мужчина поежился под цепким взглядом юноши. — Точно? Ты мог пропустить небольшой параллелепипед. — Точно. — Хмуро отрезал Айзава, входя в комнату.       Лайт выдохнул. Придуманный план рухнул так же быстро, как и появился. Юноша уселся в кресло и уперся локтями в колени. Напротив лежал Рьюдзаки. Глаза были закрыты, будто за полгода он впервые заснул. Мысли мелькали и исчезали быстрее, чем он мог оформить свои действия в новый план.       Оно может быть у Шинигами и только у Шинигами. Лайт знал, потому что сам был Шинигами в другой жизни. Когда он узнал об этом, оно было только у пары известных ему Шинигами. И среди них был Рюк. — Вот, засранец, — прошипел сквозь зубы Лайт, а затем встал и вышел, бросив напоследок. — Никуда не уходите и никому не звоните, скоро буду.       Полицейские переглянулись и Айзава высказал мысль, которая уже буквально парила в воздухе: — Лайт, кажется, того… Умом тронулся.       Вчетвером они уселись на диван, стоящий напротив того, на котором лежало тело. Всем было неуютно. Мацуда пересел за компьютер, а Айзава начал мерить комнату шагами. Ягами-старший снял очки и потер глаза. Моги просто не знал, куда себя деть. В этой напряженной атмосфере прошло не меньше пятнадцати минут.       Хлопнула дверь зала. Лайт буквально влетел, снося все на своем пути. Он высыпал яблоки, которые были в пакете, на журнальный столик и заорал во все горло: — Рюк! Я знаю, что ты здесь!       Сооитиро напрягся, смотря на сына, который кричит на пустоту. — Ты вечно скучающее существо! Ты ни за что бы не пропустил это зрелище!       Одной рукой шеф полиции развернул сына к себе, но заработал лишь: — Папа, не мешай. Если все получится ты поймешь, а нет, так хоть в психушку засади.       Между бровей старшего Ягами залегла складка, немного подумав, он кивнул и выпустил плече сына. — Рюк, я повторюсь, я знаю, что ты здесь. Тебе доставляет удовольствие смотреть, как я изображаю психа. Ты даже готов игнорировать яблоки. Но у меня к тебе предложение. Ты же сам назовёшь цену. Мне нужен ластик.       Соитиро, кажется, уже пожалел, что отпустил его. Неожиданно яблоко со столика поднялось в воздух и исчезло, а за ним еще одно. — Что ты за него хочешь? Половину моей жизни?       Еще одна тетрадь появилась рядом с открытой тетрадью. Лайт коснулся ее пальцами, а затем повернулся в противоположную сторону и выдал: — Значит, я минуту тут орал в пустоту? — Именно, Лайт. Так ты хочешь Ластик смерти? — Вот именно. Я знаю, он у тебя есть. — С чего ты взял? — Если бы не было ты бы не стал вести со мной беседу. Что ты хочешь за него? — Успокойся, не нужна мне половина твоей человеческой жизни. Лучше после смерти ты снова станешь шинигами.

***

      Лайт вздрогнул всем телом и проснулся. За окном был поздний вечер. Он без малого проспал пять часов. Скоро будет ужин. Этот кошмар он не был похож не на один из предыдущих. Это был просто кошмар. Выдумка подсознания. За этим не стояло реальной истории. Точнее стояла, но искаженная. Это было странно и непривычно.       Он поднялся с кровати. Рубашка неприятно липла к телу. Тетрадь валялась на полу, карандаш скатился туда же. Ягами чувствовал себя как будто из него выпили всю жизнь. В голове была неприятная пустота. Мышцы по всему телу ныли. Где-то там, где должно быть сердце, было тоскливое марево.       Парень хотел было убрать страшное оружие с пола, но махнул рукой. В этот момент ему было все равно. Абсолютно. Шинигами нигде по близости не было, чему Лайт, если так можно сказать, порадовался. Состояние его было близкое к апатичному, не хотелось ничего. Ничего не чувствовать, ничего не знать, ничего не помнить и ничего не делать. Однако если он не спустится к ужину, мама снова будет волноваться. Этого не хотелось, но и не хотелось сидеть за столом в потной рубашке.       Он достал полотенце и сменную одежду из шкафа, а затем вышел из комнаты так до конца и не прикрыв дверь. Сейчас было все равно. Вообще. В зеркале в ванной отразился пустой взгляд. Будто кто-то умер. Лайт встал под холодный душ. Кто-то умер. Десятки тысяч преступников, если не миллионы. Не только маньяков, серийных убийц и насильников, были убиты оступившиеся и те, кто просто защищался. Сотни полицейских, сотрудников Интерпола и ФБР. Люди выполняющие свой долг, чью работу он уважал и когда-то мечтал стать таким же. Его семья. Отец, на кого он ровнялся. Он сам. Почти сумасшедший.       Хочется что-нибудь разбить. Хотя бы то же зеркало, что висит над раковиной. Хочется забыть все. Но даже если он сейчас откажется от Тетради, забыть он не сможет. Раздается стук. — Лайт, ты что там, утонул? Мама просила позвать тебя к столу, — раздался высокий голос сестры. — Сейчас, я иду.       Лайт и правда почти сразу пошел. Вышел из душа, не закрыв воду, прошелся мокрыми ногами через всю ванну до самой двери и потянулся к ручке. И только потом осознал, что он не совершил ряд привычных действий. Закрыть воду, вытереться, надеть штаны и рубашку, не говоря уже о нижнем белье. Все это он быстро исправил, даже вытер тряпкой следы ног. Однако пустота так и не отпустила его.       Родители и Саю уже сидели за столом. Саю что-то увлеченно рассказывала отцу. Мама просто улыбалась и накладывала Соитиро рис и мясо. — Приятного всем аппетита, — сказал Лайт, садясь напротив сестры. — И тебе того же Лайт, — Сатико поцеловала его в щеку. — С тобой все в порядке? — Да, мам, просто день был тяжелый. — Опять кошмары, — то ли спрашивал, то ли утверждал старший Ягами, тяжело посмотрев на сына. — Нет, — соврал Лайт, не моргнув глазом, и попытался увести разговор подальше от кошмаров, — ты же знаешь, их давно не было. С тех пор как я рисую. Но это по поводу картин. Во-первых, мне предложили хорошие деньги за одну картину из моей личной коллекции. Не знаю, как этот человек на меня вышел. Скорее всего, он англичанин. Представился Роджером, сказал, что хочет подарить ее детскому дому. Не понимаю зачем ЭТА картина, как и любая другая из моих картин детскому дому. Все думаю, а стоит ли. — А что за картина? — полюбопытствовала мама. — «За символом». Может, ты не помнишь, там человек в темноте, на лицо которого падает свет от ноутбука. — Действительно, странный выбор для детского дома, — проворчал Соитиро. — Меня больше беспокоит, как он узнал о твоей картине из «личной коллекции», — подала голос сестра. — Ты ее и нам то не особо показываешь. Людей кто видел эти полотно можно пересчитать по пальцам рук. — Правильные выводы, Саю. Меня тоже это беспокоит. Однако за ту сумму, которую мы предложили, мне начинает казаться, что это не так страшно. В прочем это еще не все. Мне предложили, чтобы моя коллекция картин, которые я сам выберу, прокатилась по половине мира. Половина от прибыли моя, часть на оплату перевозок и прочего, а все остальное на усмотрение организатора. Вместе с картинами по миру могут повозить и меня. — И ты естественно ищешь подвох, — пробормотала Сатико. — Да, я думаю соглашаться или нет. И хочется и… — он запнулся, но сестра продолжила. — И колется. По поводу тура твоих картину надо подумать и обговорить маршрут и все детали с организатором. Но на твоем месте я сначала бы разобралась с этим «Роджером». — Да, ты, наверное, права, — Лайт улыбнулся, апатия отступила. Саю делала определенные успехи в логических выкладках. И это не могло не радовать. Не могла не радовать девочка, равняющаяся на старшего брата. — А у тебя как дела, отец? — Висяк, — вздохнул мужчина, но в глазах его играли веселые искорки, — единственный свидетель имеет железное алиби. Парни сняли комнату для отдыха, бильярд там, кальян, аудиосистема. Сели играть в шахматы. Прошла половина партии. Свидетель вышел, дошел до администратора, попросил либо заменить шахматный столик, либо дать что-нибудь подложить под ножку. Стол шатался. Администратор подтвердил, что парень спустился с этой просьбой. Когда они разговаривали, поверх очень громкой музыки, которая играла в комнате, раздался выстрел. Оба пошли наверх. Камеры внизу есть, а в комнатах нет. Ну, жертве мозги выбило через лоб. Выстрел сзади был. — Соитиро! Можно без подробностей, — всплеснула руками домохозяйка.       Лайт сделал вид, что хотел было пояснить возникшую ситуацию, но Саю задала вопрос: — На скольких ножках был шахматный столик?       Мужчина поморщился, будто вспоминая, и сказал: — На трех. — А игравшую музыку вы проверяли? — Нет. — Лайт, можно я скажу теорию? — она дождалась кивка брата и только после этого заговорила. — Пап, для начала немного физики. Очевидная вещь, если честно. Стол на трех ножках качаться не может. Это устойчивое положение. Свидетель соврал раз. Я думаю, что жертва была застрела из пистолета с глушителем, громкая музыка играла, чтобы перекрыть достаточно громкий хлопок, но на порядок тише, чем выстрел. Затем мужчина запустил определенную аудиозапись на стереосистеме, где на музыку наложен звук выстрела где-то в середине трека. И спустился вниз обеспечивать себе алиби. Проверьте треки. Вы наверняка изъяли флешку с музыкой.       Лайт кинул сестре и показал большой палец. — Ты делаешь успехи, Саю.       Девочка искренне заулыбалась, не замечая небольшой игры отца и брата. В этот момент она считала себя гениальным следователем, хоть и разгадала обычное дело, с подобными которому Соитиро сталкивается чуть ли не ежедневно.

***

      Перед лицом Лайта опять лежала черная, потрепанная тетрадка. Как в тех снах. Те же правила. Те же линии. Та же надпись. То, что так старательно преследовало во снах, наконец-то догнало его в реальности. Это было… странно. Будто по голове огрели чем-то не твердым, но увесистым.       Вот он — переломный момент. Впиши одно только имя, и после смерти станешь шинигами, обрекая себя на вечную скуку! Начни он снова восстанавливать справедливость и… L снова будет преследовать его. Реши он быть Богом нового мира, он собственноручно убьет того, кто смог по достоинству оценить его интеллект и, несмотря на вражду, стать другом. Один росчерк ручки. Одно имя.       Обычная синяя ручка была занесена над необычной черной тетрадью. Телевизор все вещал и вещал. Снизу послышался хлопок двери и крик Саю «Я пришла!». Сразу вслед за этим ручка упала на стол, а парень, зарыв пальцы в свою шевелюру, развернулся на крутящемся стуле. Напротив него стояла картина, которая сохла уже по меньшей мере два месяца. Мама ругалась за это, праведно твердя, что спать рядом с красками вредно, но эту картину он отпустить от себя не мог.       Теперь он понимал, что он изобразил на «Звон Колоколов». Внизу картины стоит подпись Кира. Иронично. Он сам создал эту картину не только на холсте, но и в реальности. Из-за него L мокнет там, на картине, под проливным дождем. Из-под его кисти друг выходит томимый принятием скорой смерти. Только он причина тому, что единственный, кто будоражил его разум и чувство, морально, а затем и физически убит. И в завершении всего стоит росчерк — Кира. -L, L, L, — катал имя на языке Лайт, вглядываясь в сутулившуюся фигуру на картине, — если я начну свое дело, то тебе подписан смертный приговор. Если Кира останется только известным художником, мы с тобой не встретимся. Но готов ли я обречь тебя ради пары месяцев твоей компании?       Что стоит выше построить мир, который существует без преступников или века, тысячи веков, предел, стремящийся к бесконечности, пустыни, одиночества и скуки в мире Шинигами. Обречь ли себя на вечность и L на смерть или мир на несправедливость. — А если Кирой буду не я? Вручу столь замечательную книжицу надежному человеку, как это было до. Но сейчас мое предложение ничего не значит. И не попадет ли тетрадь к тем, кто использует ее во вред.       За спиной послышалось чавканье. — Здравствуй, Лайт.       Парень нахмурился, он помнил этого Шинигами, но как его звали? — Что, человеческая память слишком слаба, чтобы запомнить столько веков? Меня зовут Рюк. — Здравствуй, Рюк, значит, ты тоже помнишь, — Лайт помахал руками, описывая ситуацию, не в силах подобрать слова.       Шинигами глухо расхохотался: — Помню, а ты должен помнить, что я не собираюсь тебе помогать и облегчать задачу.       Лайт убрал тетрадь в тайник. Зазвенел телефон, и парень поднял трубку. — Да, мистер Роджер. Я согласен на ваше предложение. На оба ваших предложения. Но в полное турне я не поеду. Приеду под конец с основной коллекцией в Лондон. Планирую отучиться в вашей стране. Да. До свидания. — Ну и что ты будешь делать, Лайт? — спросил Рюк, включая приставку. — Ничего, я не обязан тебя развлекать. Тетрадь полежит здесь. В надежном месте.