Радуга на камнях

Таблетки не помогали. Дин вернулся домой с уверенностью, что уснет сразу же, как только упадет на кровать, но – нет. Он ворочался, несколько раз открывал и закрывал окна, пил легкие успокоительные на травах, но в сон провалиться не мог. У него было много времени для самоубеждения, что это реакция на неожиданную смерть Стрекера, и убедить себя почти удалось. Почти, если не считать не выходящих из головы синих глаз Кастиэля, прижимающего Дина к решетке. Черный воротник кителя Винчестера был измят, когда он вешал его в шкаф. «Он рисовал на мне, готов поклясться» Он рисовал взглядом по лицу, дышал на Дина, и от него не пахло смрадом, как пахло от любого пациента Джунитауна: смрадом психически больного человека, как будто мозг его разлагался и вонь выходила паром изо рта. От Кастиэля пахло по-другому. Другим запахом, едва уловимым, но приятным. От него не хотелось отворачиваться и бежать. И он был… красивым. Дин уснул, когда маленькая стрелка встроенных в стену часов добралась до цифры 10, и проснулся ровно через три часа с ужасной головной болью. Сэм оставил на кухне в термосе свежезаваренный зеленый чай, помня, что у старшего брата сегодня снова ночная смена. Дин порылся в шкафу, нашел пластинки от головной боли и положил на язык сразу три штуки. Чтобы привести себя в порядок, нужно было принять душ и поесть перед работой, но прежде чем встать со стула на кухне, Дин долго сидел над дымящейся чашкой и без особых раздумий смотрел на улицу через окно. Они с Сэмом жили в городе, в получасе езды до Джунитауна. Район был на удивление спокойным, но Дин все равно мечтал когда-нибудь купить собственный дом и жить там со своей семьей. Но пока все это было в призрачных планах, тем более, что подходящей кандидатуры для женитьбы у Винчестера не было. Сэм иногда шутил, что быстрее отменят закон о запрете курения на открытом воздухе, чем его слишком ответственный брат сделает свой выбор. Хорошо ему говорить, у него-то девушка есть. Душ немного привел в чувство, и Дин решил, что вполне готов к своим законным шести дневным и двенадцати ночным часам смены. Больные еще работали на полях. Дин припарковал машину и вышел на скрипучий теплый песок. Барри говорил, что металл может разговаривать с людьми, и скрип, который ненавидел Винчестер, был стоном неупокоенных душ, замурованных в железо, как узники в клетку. «Они просят свободы. Да благословит Вас Господь, они хотят вырваться из своей тюрьмы, мистер Винчестер. Ангелы Божии говорят мне, что это – наказание за грехи…» И что, Барри, если скоро Кастиэлю поднесут новую лопату, и она будет стонать от боли? Так ты будешь приветствовать меня с того света? Хотя... Нет, Кастиэль не получит лопату. Его не выпустят на улицу, даже если солнечный свет понадобится ему как воздух. Тот, кто добровольно подписывает себе такой диагноз, по закону не заслуживает никакой милости. Майк уже был на месте, раскладывал по полкам холодильника обед. - Хэй, - кивнул ему Дин, направляясь к шкафу. – Как ребята сдали пост? - Порядочно охреневшими. Гейб сказал, Мэг еще была на взводе на пересмене. Точно они не знают, но она вроде как пыталась поговорить с… с новым пациентом. - Черт. Она не может служебную машину спокойно заправить, - вздохнул Дин. – А полезла к Кастиэлю. Даже думать не хочу о том, какой тут стоял крик. - Мда… - Майк повернулся к напарнику, пожимая плечами. – Она же девушка, Дин. Ей трудно с этим мириться. - Пока она работает в моей бригаде, должна мириться со всем. Наши обязанности не заключаются в том, чтобы лишний раз раздражать пациентов. Майк немного растерянно сжал связку ключей на поясе. - Но он напал на тебя. Дин машинально поправил воротник кителя, как будто на нем еще оставались следы от пальцев Кастиэля. - Тем более не следовало его после этого провоцировать. Надеюсь, на нее Кастиэль не нападал? - Я полагаю, ему это неинтересно. Ладно, я пойду туда на первый час. У двери Майк обернулся. - Жаль старика Стрекера. Как бы после этого Терри вообще не перестала сюда спускаться. Дин кивнул и махнул напарнику рукой. У них была договоренность: разделять дежурство на двоих по часам. В редких случаях какие-то неотложные ситуации требовали присутствия у камер обоих членов охранной бригады, поэтому обычно кто-то один оставался в служебке, а другой следил за пациентами час, потом менялись. Дин откинул голову на мягкую спинку дивана в надежде поспать еще хотя бы минут сорок. Майк все равно не даст ему ни одного лишнего часа – он знает правила: никаких поблажек. Эти правила установил Дин и никому не позволял их нарушать, а уж в отношении себя – тем более. Перед тем, как уснуть, Дин успел подумать: Кастиэль остается с ними вместо Барри… Остается навсегда… Ему снился огонь. Высокое пламя костра, уходящее к небу. Он стоял у этого костра с каким-то человеком, держал его за руку и говорил что-то о правилах поведения в корпусе, о повышении зарплаты женатым и замужним сотрудникам, жаловался на головную боль… Собеседник слушал молча, не перебивая. Дин не видел его лица и почему-то даже не пытался повернуться к нему. Он крепко сжимал чужую руку, и для спокойствия и тихой, умиротворенной радости ему было достаточно. Вдруг с неба прямо в костер, как метеорит, упал деревянный крест с распятым на нем Барри Стрекером. Искры пламени и несколько горящих поленьев ударили Дину в грудь, в руки, в ноги. Он загорался. Барри открыл беззубый рот, вытащил длинный, цвета паленого мяса, язык и закричал, вытянув обугленные пальцы, указывая на того, кто стоял рядом. Дин попытался отшатнуться, но не смог сдвинуться с места. Одежда на нем медленно загоралась, Стрекер кричал и хохотал одновременно, заживо сгорая в пламени на своем собственном увеличенном до человеческого роста кресте. Чьи-то пальцы вцепились в пальцы Винчестера, прокалывая ногтями кожу, впиваясь в мышцы, выворачивая, вывихивая. Жар проникал через легкую летнюю одежду, тело плавилось, кровь пенилась и сворачивалась коркой на лице Дина, глаза вытекали, а он не мог пошевелиться. Кто-то крепко, крепко держал его… Кто-то хотел, чтоб они сгорели. И Стрекер благословлял их на это. Громко, пошатываясь на деревянном кресте. Дин проснулся от удара об пол. Он тяжело дышал, словно бы действительно только что вышел из пламени, руки дрожали, ноги не слушались. Втягивая воздух, он поднялся и сел на диван, с которого скатился во сне, зажал руками лицо и попытался успокоиться. «Это был сон. Барри умер. Кастиэль за решеткой. Это был сон. Понял, парень? Это был только гребаный сон» Ты плохо спал эти дни. Вот и все. С тех пор, как привезли Кастиэля, ты очень плохо спишь. Дин взъерошил короткие волосы на макушке, встряхнулся. Определенно нужно больше времени уделять себе, иначе работа доконает. На автомате взгляд упал на циферблат черных наручных часов: 19:20. Еще сорок минут, очень хорошо. Стоп. Не 15:20. Нет, 19:20. Или ему показалось? Что за черт?! Винчестер подскочил на месте и повернулся к часам на стене. 19:20. 19:20! - Блять! Ни секунды на раздумье. Майк, кретин, какого хрена ты не разбудил?! Дин вылетел из служебки, ударившись плечом о дверной косяк. Наверное, он знал, что увидит еще до того, как успел подумать об этом. Майк сидел на полу, вытянув ноги, напротив камеры Кастиэля. Кожаный пояс валялся в стороне, но китель был, к счастью, застегнут, как и форменные брюки. Удивленные, широко раскрытые глаза напарника бездумно смотрели в никуда. Он был в сознании, но был очень далеко от Дина. Винчестер опустился на колени рядом и встряхнул Майка за плечи. Тот слабо вздрогнул и посмотрел на Дина, словно видел впервые. - Майк? Эй, ты как? Встать можешь? Серые глаза напарника сфокусировались, но смотрели они не на Дина. Совсем не на Дина. Они смотрели ему за спину. В клетку. - А я думал, что не увижу тебя сегодня, Дин Винчестер. Кастиэль стоял у прутьев решетки, широко расставив ноги. На его лице была широкая ухмылка. - Не следишь за своим выводком, Дин. Смотри внимательно, иначе потеряешь. Он облизнулся, довольный, как сытый кот. Дин поднял Майка с пола, взвалил себе на плечи и дотащил до служебки, где бросил на диван, а сам вернулся к камере. Кастиэль стоял на месте. Терпеливо дожидался продолжения. Несомненно, он хотел продолжить, и Дин это знал. Еще он знал, что правильнее всего остаться с Майком, дать ему прийти в себя и надавать по шее за то, что ослушался приказа начальства. Но куда важнее сейчас было вернуться к камере. К этим наглым, улыбающимся синим глазам. Дина трясло от злости. Накачано это чудовище лекарствами или нет, он все прекрасно понимает, осознает, что творит, даже лучше, чем хочет это показать. - Что ты сделал?! – голос сразу сорвался на крик, хоть кричать в планы Винчестера и не входило. Синие глаза сверкнули, Кастиэль улыбнулся еще шире. Повел плечами, как если бы разминался перед потасовкой. Сейчас Дин обратил внимание, что руки Кастиэль держал за спиной. И эта его улыбка, победная, жесткая и отвратительно высокомерная – не должна ли была навести на верную мысль с самого начала? «Нет» - Что ты с ним сделал? – в ужасе спросил Дин еще раз, отшатываясь от решетки. Кастиэль расхохотался. Он не отводил взгляда, все такого же: рисующего свои невидимые узоры, торжественного, затягивающего. Дин заставил себя вдохнуть. Выдохнуть. Медленно. На курсах управления гневом их учили еще чему-то, но Дин эти курсы благополучно прогуливал, предпочитая тренироваться в стрельбе по подвижным мишеням. И сейчас он бы с удовольствием выстрелил в свою мишень – довольную и почти недвижимую, – лишь бы не видеть, что прячет Кастиэль на своих руках. «Нет! Его ширинка была застегнута, ты сам это видел! Нет, этого не может быть!» Пациент играл с ним. Не говоря ни слова, он забавлялся – пусть и секунды – но забавлялся на всю катушку. Страх Винчестера, такой явный и открытый, вызывал новые приступы веселого, диковатого смеха, расходящегося в стороны по воздуху. - Я понимаю, как тебе больно, - синие глаза сузились в маленькие блестящие полоски. – Я ждал тебя, но тебя не было. Считай это моей маленькой местью, сладкий мальчик. Не торопясь, смакуя каждое мгновение, осторожно Кастиэль протянул руки через железные прутья решетки. Кожу ладоней стягивала полупрозрачная тонкая бело-желтая корка. - Нет… - единственное, что смог выговорить Дин. – Ты не делал этого. Ладони сжались, и корка потрескалась. Дин мог убедить себя, что ошибся, мог убедить себя, что не видел, что, в конце концов, не понял, мог убедить себя, что все это фантазия, что кошмар свернул ему мозги в рожок, и он потерял способность сопоставлять два и два, и вместо четырех получил двенадцать. - Нет? Так давай проверим на тебе. Я жду только тебя, Дин. Винчестер отвернулся от смеющихся синих глаз, от улыбки, прожигающей нутро. Он мог убеждать себя сколько угодно, но корка на руках Кастиэля была ничем иным, как засохшей спермой его напарника. Спермой Майка. - Дин, я не… - начал Майк, когда Винчестер зашел в служебку. - Что? Ты? Не? – переспросил Дин, чеканя каждое слово. – Что ты «не», Майк? Ты только что не нарушил правил? Мало того, ты только что не нарушил закон?! Хочешь, чтобы тебя посадили? Заранее огорчу, в одну камеру с этим больным извращенцем ты не попадешь точно! И трахать тебя он уже не сможет! - Дин... - Я не закончил! Воротник белой рубашки вдруг ни с того, ни с сего начал душить, и Дину пришлось на пару секунд замолчать, чтобы ослабить стягивающую его шею удавку. - Ты понимаешь, что натворил? Ты понимаешь, что теперь я не смогу подпустить тебя к Кастиэлю ни на шаг? По уставу я обязан сообщить об этом в административный отдел, а там уж Зак будет сам разбираться: посадить тебя на электрический стул или в соседнюю камеру! Майк закрыл глаза, прижимая руки к лицу. - Дин, - прошептал он сквозь сжатые пальцы. – Ты не представляешь, что это было. - Я не хочу представлять, - выплюнул Дин. Его напарник как-то резко сжался в размерах, съежился. Опустил руки от лица и обхватил себя ими, как будто пытался согреться. - Он звал меня к себе. Его голос был таким… мягким… Дин, ты никогда такого не слышал. Когда он звал, мне казалось, ничего больше не существует, только он и его голос. Я шел на этот голос. А потом он опустил руки и… дотронулся и… это… было… это было лучшее, что я чувствовал. Ты мне не поверишь, но я знаю, ты бы тоже к нему пошел. И пойдешь, рано или поздно. Глаза его были красными то ли от слез, то ли от усталости. Дин слушал и не мог поверить, что это говорит ему Майк – всегда спокойный и рассудительный Майк, его основной конкурент на должность начальника их небольшой бригады. - Он похож на комету. Большую комету, которая не имеет и не должна иметь пола. Дин, Господи, когда ты почувствуешь его, поймешь, о чем я. - Замолчи, – ледяным тоном приказал Винчестер. – Немедленно заткнись, Майк. Если ты сейчас же не придешь в себя, клянусь, я позвоню Заку. Майк снова закрыл глаза, но хотя бы больше не пытался ничего сказать. Дин стер рукавом капли пота со лба и со вздохом сел на стул напротив дивана. - А теперь слушай меня, - начал он как можно спокойнее. – Если хочешь сохранить свою жизнь. Позже Дин нашел силы признаться хотя бы самому себе, почему не сдал Майка. Но это было позже. А сначала он еще долго кричал на него, угрожал увольнением с красной печатью в личном деле – гарантом того, что больше ни в одном месте владельца этой печати не примут на работу. Дин настоял, чтобы Майк взял отпуск на три недели, а потом перевелся – не без помощи своего начальника – в другой корпус, подальше от корпуса «В». Майк слушал его, кивал и соглашался, и, наверное, он согласился бы в этот момент с чем угодно. Он все еще витал где-то, и Дина пугало это молчание, пугала так не похожая на этого человека покорность. Он не осознавал своей вины. Дин спасал ему жизнь, а тот принимал это, как принимают по утрам завтрак, как должное, порой не ощущая ни вкуса, ни запаха. В административном отделе удивились, почему отпуск не был затребован с первого дня перевода нового пациента и пообещали удовлетворить просьбу сотрудника блока «В» так быстро, как это возможно. Дин поблагодарил за оперативность, ощущая во рту вместе с привкусом лжи привкус горечи. «Скажи, что я делаю это не зря. Черт тебя возьми, Майк, скажи, что я не зря стараюсь» Но Майк так и не сказал ему даже «спасибо». Он преступил самый строгий закон США, касающийся душевнобольных, в любой другой стране за его жизнь с минуты, как он позволил Кастиэлю расстегнуть ширинку на брюках и обхватить тонкими пальцами свой член, не дали бы и цента. Он обязан был Дину больше, чем жизнью, он обязан был честью, совестью свободного гражданина. Но вместо этого Майк просто ушел, кинув в сторону камер напоследок взгляд, в котором была разве что тоска, но никак не ужас и отвращение. Он ушел, прощаясь с Кастиэлем, как будто Дина в этом мире вообще не было. «Ты сделал это, потому что иначе нельзя», - твердил себе Винчестер, закрывая на ключ железную дверь, ведущую ко второму этажу. Ты работал с ним семь лет, ты обязан ему. Он бы вернулся и распространил это на остальных. А теперь он отдохнет, придет в себя, забудет это. Он бы вернулся к Кастиэлю. И, может, еще вернется. «Ты знаешь, Дин, о чем думаешь» Он бы вернулся, чтобы продолжить начатое. А ты этого не хочешь. «Я не хочу разбрасывать болезнь по своему корпусу» Ты не хочешь, чтобы кто-то касался Кастиэля. «Потому что он заразит их» Ты еще не понимаешь, почему. Но точно этого не хочешь. Когда легкий замок на железной двери щелкнул, огораживая блок от остального мира, Дин подумал, что готов продать душу, если потребуется, лишь бы не оставаться с Кастиэлем наедине на целую ночь.