Радуга на камнях

Руки опустились на ремень, пальцы обхватили прохладный металл наручников, сжали, отпустили. «Дыши спокойно, Дин». Никто не заставлял его стоять у решетки, никто не просил даже подходить к ней. Дин был больше, чем уверен: если Кастиэлю понадобится помощь, ему окажут ее, потому что должны, но если он умрет – все вздохнут с облегчением, и охранная бригада корпуса «В» будет первой, кто это сделает. Кроме одного, выпавшего сегодня из игры. Дин может возвращаться в служебку и ждать, пока наступит утро, а если медбрат в семь часов найдет в камере только труп, он пожмет плечами, вызовет санитарную бригаду и мысленно, а, может, даже и в действительности, одобрительно хлопнет Винчестера по плечу. Да только такие, как Кастиэль, не умирают быстро. «И пусть Господь благословит его». Коридор с камерами слабо освещали лампочки, равномерно развешенные вдоль труб, ползущих по потолку, как жирные змеи. Красное покрытие пола начиналось у изолятора, но ребята Дина, да и он сам были уверены, что оно там заканчивалось, упираясь в дверь к пустой мягкой комнате, словно парадная ковровая дорожка, упирающаяся в ворота небес. Дину хотелось представлять себе эти камеры пустыми, хотелось думать, что он просто проходит мимо своих разоренных владений, проверяя, не завелись ли крысы в неиспользуемых матрацах. Так было легче идти вперед, спокойнее был шаг, и мысли о Майке не так сильно бились в голове. О том, как он прижимается к решетке, как дает тонким пальцам сжать себя, как расставляет ноги и выгибает спину, чтобы было удобнее, как требует еще, не боясь, что Дин в любой момент проснется и увидит его. Может, он просил вылизать языком. Может, он хотел открыть клетку и войти внутрь. Может, он… Картина, которая на мгновение появилась в воображении, испугала Винчестера даже больше, чем засохшая корка на ладонях Кастиэля: Майк, стоящий на коленях перед решеткой, вцепившись руками в железные прутья, берет в рот возбужденный толстый член Кастиэля, сосет ему, быстро, с закрытыми от избытка эмоций глазами. И сам Кастиэль – с запрокинутой головой, держит Майка за волосы, насаживает на себя со всей силы и стонет, громко, протяжно, стонет и зовет по имени. Зовет Дина. Живот скрутило спазмом, член как будто начал связываться узлом и развязываться обратно, и очень захотелось согнуться пополам, отдышаться и уйти, закрыть дверь, спрятаться, забыть обо всем. «Он вывел из строя твоего лучшего работника. Если ты не утихомиришь его… Просто подумай, старик, что будет, если ты не утихомиришь его» Дин боялся. Он был слишком уверен в своих ребятах, а теперь боялся, как никогда. Если психопату так легко удалось заполучить себе Майка, что будет с остальными? Сейчас Винчестер кристально ясно видел все их слабости, все недостатки. «О чем ты только думал?» Адам, который еще молод и любопытен, Эш, которого вечно тянет на эксперименты и Гейб, у которого на все всегда есть свое мнение, и плевать ему, что его мнению зачастую противоречит закон. Кастиэль уничтожит их. Заберет себе, как забрал Майка, позовет и они подойдут, один за другим, рано или поздно. Сегодняшний вечер показал, что труда ему это никакого не составит. Болезнь наполняет его силой. Поэтому Дин должен остановить его. Поэтому он идет вперед, к его камере. «Дыши спокойно, Дин» На лбу Кастиэля выступили капельки пота. Он медленно разминает пальцы – уже чистые, отмытые от чужой спермы – и снова улыбается. - Тебе было хорошо, Дин? Винчестер встает напротив, демонстративно опуская руки в карманы брюк. - О чем ты? – равнодушно спрашивает он. Синие глаза медленно закрываются. Кастиэль опирается на решетку и плавно поворачивается к Дину спиной, вытянув руки через железные прутья ладонями вверх, словно приглашая сковать себя. - Ты представлял со мной своего напарника, - заговорил он тихо. Пальцы продолжали сжиматься и разжиматься в такт словам. – Как он кончает от моих рук. Ты представлял себе, как он трахает меня? Как имеет меня прямо здесь, на полу, а ты стоишь рядом и смотришь. Ты хочешь увидеть, как кто-то трахает меня, Дин? - Нет. - Не ври. Майк… Открывает дверь и заходит внутрь. Длинные пальцы срывают с него ремень, рвут пуговицы на рубашке, ломают замок. В стороны летит одежда, больничные штаны спущены вниз, под ними ничего нет. Майк загибает его и входит – быстро, без подготовки, он не может ждать, не хочет. Он имеет Кастиэля, вставляя на всю глубину, пальцы Майка мокрые, вылизанные чужим языком, рот приоткрыт, член выходит и входит снова, со всей силы. Он имеет Кастиэля, имеет его, имеет! - С какой стати, - выговаривает Дин, еле ворочая пересохшим языком, - мне врать? Кастиэль разворачивается, встает к нему полубоком. - С какой стати тогда ты так меня боишься? – усмехается он. - Тебя здесь никто не боится, - Дин очень надеется, что говорит громко и с нажимом и что голос, как и губы, не дрожит. - Ты подпускал к себе Стрекера, чтобы он пожимал твою руку. Не боишься, значит? Даже издалека видно, что подушечки пальцев протянутой через решетку руки очень мягкие. Дин понимает, что должен принять вызов, должен выиграть для себя хоть немного. Он старается делать все естественно, но естественно, понятное дело, не получается. Кастиэль обхватывает его запястье, смотрит в глаза – это ловушка, очевидная, понятная. В нее нельзя попадать, нельзя поддаваться. Майк точно поддался, втянулся. «Он мог иметь его прямо на этом полу. Мог иметь Кастиэля» Здравый смысл методично бьет тревогу, когда пальцы ослабляют захват и начинают гладить по коже. Дин вырывается, слишком резко, отшатывается, испуганно глядя через решетку. - Ты меня боишься. - Ты мне противен. Такое чувство, будто Кастиэль готов смеяться до остановки сердца. Искренне, радостно. - Как и женщины, с которыми ты спишь? - выдыхает он. Дин не понимает и не хочет спрашивать, а Кастиэль не хочет молчать. - Мэг готова была меня живьем сожрать за тебя, босс. Ты еще не спал с ней, да? Поэтому она тебя хочет. Поэтому она на тебя злится. Пришла пора Дину улыбаться. - А вот здесь ты ошибся. Она в моем подчинении, Мэг уважает меня, вот и все. - Нет… - Кастиэль прищурился, точно хотел рассмотреть Дина почетче. – Ты думаешь? Думаешь, видит в тебе начальника, с которым нужно держать дистанцию? – он дал Дину время ровно на два вдоха, а потом его заливистый хохот разрезал воздух. – У тебя никого нет, так? Ты любишь свою семью, но у тебя никогда и в мыслях не было полюбить хоть кого-то, с кем ты спишь. Женщины… Они ведь такие странные, правда? Красивые, чудные и постоянно что-то требующие от тебя, высасывающие из тебя соки. – Кастиэль подошел вплотную к решетке. – Ты убегал от них, прятал голову от дождя по утрам? Убегал из их теплых, слишком гостеприимных квартир, от их мягких и до приторности податливых округлых тел, убегал от их запаха? – синие глаза снова вцепились в Винчестера, глаза, выражение которых не имело ничего общего с широкой и откровенной улыбкой. – Ты убегал от ответственности, Дин Винчестер? Он смеялся. Слишком резко и рвано. Его голос не имел ничего общего с этим неприятным, раздражающим, срывающимся на срывы и всхлипы хохотом, как будто смеялся в нем кто-то другой. - Она ненавидит тебя. Хочет тебя и ненавидит. Потому что ты никогда не станешь тем, кто остается на завтрак. Ты скорее удавишься, чем позволишь женщине надеть на тебя ошейник. Они тебя не удовлетворяют. Не вдохновляют. Она чует это, носом, глазами, кожей, своей щелкой. Как ты чуешь, что тебя стошнит, если трахнешь ее. Два шага и еще два шага назад. Потихоньку, медленно, чтоб он не заметил, чтобы не понял, что ты и сейчас собираешься убежать. И если он еще хоть слово скажет, хоть раз позовет, назовет тебя по имени, кажется, лопнешь, как лопались на воздухе мыльные пузыри, которые любил пускать Сэмми. «Дин, ты должен успокоить его. Ты должен». Выдох. Вдох. Выдох. Все хорошо. Ты идешь по канату, Дин. Всего лишь по канату, старик. Держи равновесие, не смотри на публику и улыбайся. Представь, что черный китель обшит серебряными блестками, и в руках у тебя сверкающая трость. Смотри вперед, смотри только вперед. - Дин? Улыбайся. - Ты разговорчив сегодня, Кас. Кто так развязал тебе язык? Он стоит внизу, стоит прямо под тобой, идет за тобой – твоя тень, твоя надежда на падение. Ты пошатываешься, канат качается, вибрирует даже от его дыхания, он хохочет, почти подпрыгивает на месте, чтобы дотянуться до тебя длинными пальцами, столкнуть тебя. - Ты готов перейти к сокращениям, мистер Дин Винчестер, начальник охранной бригады корпуса «В»? Он может быть прав во всем, что говорит, и ты потом это обдумаешь, если захочешь. Если сможешь, если не упадешь сейчас. Дави на него, дави как можно сильнее, прыгай, изворачивайся. Танцуй, Дин. - Ты промазал. У меня есть девушка и уже давно. Мы счастливы, скоро поженимся. Так что зря стараешься. Хлопни в ладоши и жди, когда музыка сама продолжит за тебя. Дин должен почувствовать себя акробатом, должен вспомнить фотографии цирка, которые показывала мама, и так ему проще видеть. Кастиэль – следующий за ним под тонкой линией воображаемого каната и стоящий с застывшей улыбкой на лице за железной решеткой напротив – похож на комедианта, на мертвеца с белым лицом, измазанным гримом. Черные тени под глазами, разводы старой туши, крупинками скопившейся на ресницах. Безумный смех – настоящий, не натянутый и море в глазах. Был бы он картиной, его слезы рисовали бы синими драгоценными камнями. Пустой и забитый хламом, но отчаянно красивый, как кукла, у которой забыли вынуть часовой механизм и зачем-то оживили. Есть у тебя что-то внутри, кроме твоей болезни, чертов извращенец? Как тебя сломать, если ты и так сломан больше некуда. Как мне тебя еще сломать? Через прутья решетки он тянется вперед, втягивает воздух – впитывает в себя запах подвала, словно по ощущениям может распознать ложь. Язык проводит по губам, и неосознанно хочется за ним повторить. Шаг вперед. Ты вертишь сверкающей тростью, как лопастями вертолета, чтобы летать во время прыжков над тонким канатом из пеньковых волокон. - Дин, - голос зовет его как будто издалека, словно они с Кастиэлем стоят в чаду опиума в толпе выдуманных друзей и подруг. – Ты выбираешь их по доступности? С открытой грудью, длинными волосами… с губами и щеками, накрашенными как у проститутки? Он не слышит, что ты ему сказал намеренно или просто не может признать, что кто-то говорит вместо него. Взгляд под темными взъерошенными волосами и высоким лбом осматривает тебя, словно хочет вытащить из своей шляпы вместо кролика. - Почему ты так настаиваешь на своем? Дину кажется, что его собеседник выворачивается из слов, как выворачиваются из стального захвата. Синие глаза мерцают двумя огоньками – словно бусины из сапфиров – на бледной коже. Ты еще идешь, но шатает тебя все сильнее и сильнее. Музыка превращается в ритмичные удары гонга прямо за спиной, выжидающие, что любой шаг твой станет ошибкой. «Он сказал тебе всего несколько слов» - Потому что хочу говорить тебе правду, мой старший*. Твоя собственная душа настолько чужда тебе, что ты рискуешь умереть, когда настанет время увидеть ее. И ты падаешь. Его белые зубы, словно клыки бешеной кошки – даже через решетку они могут достать до тебя. - Ты паразит, Дин. Такой же паразит, как и все остальные. И ничего больше. Воздух вокруг снова начинает густеть, наливаться тяжестью. И если так будет происходить каждый раз, стоит только дать себе волю и возомнить, будто можешь говорить с ним на равных, он отгрызет тебе что-нибудь, пока ты будешь убеждать его в своей лжи, придумывая на ходу, точно показывая слепому дорогу до дома жестами. - Ты все ждешь, что придет та единственная и исправит тебя? А если никто не придет? Так и будешь ждать, что зарплату повысят за старательность? - Не все бывает, как ты хочешь, Кас. Я не такой, каким ты меня видишь. Он уже и смеяться не может нормально, хрипит, прокашливается. - Ты сам не видишь, какой ты. Дину кажется, что его пытаются обучить языку жестов, который выражается в словах. Слух воспринимает речь Кастиэля как говорящие иероглифы, древний язык, известный, но давно забытый, хотя за все время их разговора он не произнес ни одной незнакомой буквы. «Он сумасшедший. Не забывай, что он сумасшедший» Улыбка на бледном лице светит Винчестеру то ли назло, то ли намекая на что-то. - Ты знаком со своим собственным «Я», Дин? Или ты выбросил его, когда решил, что закон сможет заменить тебе себя? Ты уже не идешь никуда, ты лежишь на красной арене, уставившись на свой канат, все еще зависший в воздухе, покачивающийся от твоих недавних шагов, и бледная тень с синими камнями на лице склоняется и смотрит, изучает тебя. - Прости, – он так хорошо, так естественно играет сочувствие, что хоть на секунду, но хочется ему поверить. – Ты зря так любил свою чудесную жизнь. Губы его чуть приоткрыты, и Дин не удивится, если между ними начнет скользить и вытягиваться длинный раздвоенный змеиный язык. - Откуда ты знаешь, какой я считаю свою жизнь? Кастиэль ворочает его на тонких пальцах, качает и встряхивает, как бубенчик, звенящий и протестующий, но не имеющий ни зубов, ни когтей, чтобы вырваться. - Тебе снятся сны, Дин? – руки хватают железные прутья, он понимает, что еще немного осталось, что сил у его противника уже нет, как и решимости. – Ты можешь видеть сны? Ты нормальный, правильный человек, если выбираешь спасение. Так Дин успокаивает себя. Он делает два быстрых шага спиной вперед, разворачивается и практически бежит в служебную комнату, не слухом даже, а, скорее, интуитивно ощущая, как за спиной у него Кастиэль бьется об решетку от смеха. В удобно оборудованной комнате горит одна лампа – у дивана, на котором еще недавно сидел Майк. На секунду Дину кажется, что Майк на самом деле не ушел, спрятался и ждал, когда коридор с красным покрытием пола снова станет пустым и можно будет подойти к последней камере слева, снова широко расставить ноги, вытащить из штанов член и загнуть Кастиэля, загнуть его даже через решетку. «Перестань» Винчестер выключает лампу и садится на диван. Голова все еще немного кружится. «Ты вышел из опиумного дома, приятель» Надо спросить у Бетани, могут ли эти больные гипнотизировать. Сейчас, когда Кастиэль не стоит напротив, думать гораздо проще, и в голове у Дина уже выстраиваются цепочки из ответов, которые он мог бы дать, слова, которые бы мог сказать, да говорить уже поздно, уже некому. Барри рассказывал им о красной смерти, о чуме, поразившей весь мир, о голоде, который идет по свету и больше всего любит маленьких детей, о покаянии, которое спасет заблудшие очерствевшие души. Стрекер всегда говорил много и тоже много улыбался, совершенно ненормальной, старой улыбкой. Он был уверен, что пугает своих надсмотрщиков, что сила его праведного гнева и его веры слепит их, как слепит солнце. Иногда ребята ему подыгрывали, иногда – нет, но в памяти Дина – как он в ней ни ковырялся – не было моментов, когда кажется, что слово пациента стоит двух, если не трех твоих собственных. Дин сжал в кармане кителя деревянный крест Барри – веселого убийцы-проповедника, ушедшего на покой. На дальние дороги, к белым берегам под теплый приют своего Бога. «Зачем ты напророчил эту бурю, старый дурак?» Если бы только можно было найти сейчас виноватого и свалить все на него, как свалила своего пациента на охранную бригаду доктор Терри. Дин отзвонился на дежурный пост больницы с панели в служебке, доложил, что пациент стабилен и не требует оказания срочной помощи. Базовый компьютер принял его отчет, напомнил время следующего звонка и отключился. Ближайшие четыре часа никто не хватится ни пациента корпуса «В», ни его охрану. Винчестер сидел на диване, уставившись на открытую дверь к коридору, и ждал, когда она распахнется шире и к нему войдет Кастиэль. А потом Дин так и уснул, сжимая кулаки, обхватив себя руками. Ему снилось, что Майк вернулся. Он видит, как его напарник ползет по красному покрытию, опираясь на локти и колени, доползает до камеры Кастиэля. Дин идет за ним, но не может ни окликнуть, ни схватить его. Майк что-то непрерывно шепчет, когда просовывает голову через железные прутья. Кости его черепа сжимаются, словно резиновые, а потом расправляются заново, как и плечевой пояс, как таз и ноги. Дин подбегает и пытается пройти через решетку, как только что прошел через нее Майк, но не может – его тело не пружинится, оно твердое, прочное, тяжелое. Пояса с ключами на нем нет, как нет и двери у камеры. Руками Дин трясет решетку, пробует согнуть железо, растянуть его, и видит, что Майк уже раздел Кастиэля, загнул его. Дин что-то кричит, старается остановить, образумить, а Майк стонет, кусает губы. Он двигается всем корпусом, вставляя член, двигается, хватаясь за темные волосы и приподнимая голову Кастиэля – Винчестер видит его огромные синие глаза, яркие, блестящие, и в них как будто с каждым толчком что-то меняется, словно это изворачивается внутри Кастиэля его душа, подставляясь, чтобы ее трахали так глубоко, как нельзя трахать тело. Дин бросается на решетку всем своим весом, но прутья только отбрасывают его назад. Майк ускоряется, рычит, вбивается – с ударами яиц о кожу, и этот звук доставляет ему еще больше удовольствия. Кастиэль молчит, огромные, широко открытые синие глаза смотрят прямо, губы растянуты в ухмылке. Его имеют сильно, жестко и ему нравится. И еще ему нравится, как Дин кидается на решетку, как его тень падает на пол, на него и на Майка, и как ее отбрасывает назад. - Остановись, прошу тебя. Остановись! – Винчестер знает, что бесполезно, что ему не пройти к ним, но все равно пытается. Его напарник ничего не слышит, он трясет головой и еще больше запрокидывает ее назад, тянет за темные волосы так сильно, что почти вырывает их, но Кастиэль только еще шире улыбается, еще яростнее подается назад, еще ярче в синих глазах изворачивается что-то, на что смотреть почти больно. - Дин… Прутья сами собой исчезают, Дин падает вперед и хочет оттащить, наконец, Майка, не дать ему кончить в Кастиэля, только не в Кастиэля. Но Майка уже нет – и тут до Дина доходит, что никогда и не было, что все это время он бился об решетку со спущенными штанами и стоящим членом, что Кастиэль прямо перед ним, он трется об него, просит его трахнуть. И Дин, не думая, входит в мягкое, обхватившее его жаром отверстие, входит чуть ли не с криком, сжимая зубы, сдерживаясь, чтобы не кончить вот так, сразу, потому что он внутри, потому что это Кастиэль, Кастиэль… - Дин… Его будит писк телефонной панели. Дин встает, шатаясь, набирает код базы, повторяет свой отчет. Компьютер спрашивает, все у него в порядке, потому что голос начальника бригады не идентифицируется как обычно. Дин уверяет, что все в норме, и база снова отключается. В следующий раз Винчестер засыпает ближе к пяти утра, и не помнит своих снов. Просыпается сразу перед приездом Мэг и Адама, сдает им дежурство, внутренне надеясь, что Адам будет под присмотром, и уезжает домой, так и не подходя больше к последней камере у конца коридора. Но он точно знает, что Кастиэль провожает его. Он всегда провожает его. Мой старший* - имя "Дин" на одном из языков определяется как "старший", "старший священник", "старейшина". Помимо этого у имени есть еще значения "день" и "вера"