Злая обитель, эпизод четвертый. Пробуждение БСАА

Небольшой театр под открытым небом, расположенный в Центральном парке, переполнен. Такого столпотворения здесь не видели давно: со времен выступления некой эксцентричной певицы, после которого склеили ласты все ее благодарные слушатели. Загадочное происшествие надолго отвадило суеверных исполнителей, которые не желали выступать в «нехорошей» части парка. Но недавно нашелся один смельчак, который сам мог нагнать страху на кого угодно. Доктор Джеймс Маркус не только арендовал столь сомнительную площадку на один вечер, но и совершил невозможное — собрал здесь почти сотню зрителей! Очень достойный результат, если вспомнить, как хреново доктор ладит с простыми — из плоти и крови — людьми. В основном приходят «коллеги» Маркуса, вынужденные делить с ним (и его склизким «семейством») одно здание. Экселлу Джионне по такому случаю принарядили в бежевый деловой костюм, оставили в арке и велели встречать гостей. Женщина с немалым удивлением отмечает, что народ идет сам, без принуждения, и в то же время не толкается, соблюдая разумную социальную дистанцию. Никто в толпе не матерится, не огрызается. У всех на лицах доброжелательные улыбки. Окончательно добивает Экселлу непосредственный начальник (да чего уж там — повелитель!) Альберт Вескер. Он скромно приходит одним из последних, подзывая взмахом руки отстающих Ирвинга, Джейка и Шерри. Затем милостиво кивает обалдевшей Джионне, минует арку и устраивается (неслыханное дело!) на задних рядах. После старой трагедии амфитеатр и все, что к нему прилегало, пришли в запустение. Доктор Маркус, всегда уважавший строгий порядок (как он это понимал), требовал, чтобы на его выступлении все было идеально, и своего добился. Ступеньки, стулья, сцена, фонарные столбы и многое другое буквально вылизаны до блеска. Экселла даже спрашивать не хочет, какой ценой достигнута эта чистота. Спотыкаясь на блестящих ступеньках и пытаясь удержать равновесие с помощью отполированных перил, она старается не обращать внимание на плавные и уверенные движения гостей. Хоть бы какая тварь оступилась или пошатнулась на скользких плитах! Пока Экселла неуклюже спускается, радуясь, что не надела обувь на шпильках, представление начинается. Сперва свет гаснет, и амфитеатр плавно погружается во мрак. По зрительным рядам НЕ прокатывается рокот — публика хранит молчание и терпеливо ждет. Затем один за другим вспыхивают прожекторы, заливая подмостки бледноватым, «лунным» светом. Перед публикой предстают хор и музыканты, но все, затаив дыхание, ожидают главную звезду этого вечера. И он приходит! Джеймс Маркус облачен в белоснежный струящийся балахон, нестерпимо блестит, как стеклянный шар на дискотеке, а его прекрасные гладкие волосы ниспадают на спину. Ступая неторопливо и элегантно, доктор-певец приближается к микрофону. У него нет привычки повышать голос, но звуковое оборудование настроено так, чтобы его слова достигли каждого уголка амфитеатра. — Я рад всех видеть, — говорит Маркус и тут же делает паузу. Публика пожирает его преданными взглядами и снова ждет. — Кому-то это покажется парадоксальным, — продолжает доктор задумчивым тоном. — Такой непубличный и невероятно скромный человек, как я, желает выступить перед аудиторией. И даже не с лекцией, что было бы предсказуемо и очевидно. Но есть одно обстоятельство, которое заставило меня пересмотреть приоритеты и отложить работу, — Маркус поднимает указательный палец. — Я говорю о Крисе Редфилде. Опять пауза. Никто ни черта не понимает, но всем очень интересно. — Во времена расцвета корпорации "Амбрелла" на подмостки выходили самые разные люди, — напоминает доктор. — По большей части — бесталанные. Они устраивали так называемые «вечера творчества» и стремились привлечь к себе внимание. Я относился к этим примитивным попыткам самовыражения с пониманием. До тех пор, пока не узнал о недавнем выступлении Криса Редфилда. Человек не сделал в своей жизни ничего по-настоящему выдающегося, но публично требовал, чтобы его воспевали, — Маркус с досадой качает головой. — Очевидно, что во всем должна быть мера — даже в самолюбовании. Мир больше не будет пребывать в неведении и узнает, кто по-настоящему достоин уважения. Закончив речь, Джеймс хлопает в ладоши. Зрители отзываются гулом голосов. Одновременно оживляется хор, и начинают играть музыканты. Выждав момент, доктор открывает рот, и слова песни покидают его уста с непривычной поспешностью: Маркус: Я самый лучший кандидат на должность злого гения, И даже Альберт подтвердит с его-то самомнением. Никто в науках не достиг таких высот, как славный я. Написана моей рукой «Амбреллы» вся история. «Т-вирус» новый изучал со всем возможным рвением, Изобретение улучшал по разным направлениям. Давал его я существам наземным и летающим. Их трансформировал вовсю с эффектом впечатляющим. Хор: Их трансформировал вовсю с эффектом впечатляющим!!! Их трансформировал вовсю с эффектом впечатляющим!!! Их трансформировал вовсю с эффектом впечатляющим!!! Маркус: Я «Прародитель» извлекал во славу биологии. В пиявок вирус тот внедрял — решились бы немногие. «Вероника» плюс вирус «Джи» и прочие творения Не появились бы на свет без подлинного гения. Хор: «Вероника» плюс вирус «Джи» и прочие творения Не появились бы на свет без подлинного гения!!! Маркус: Т-вирус видов искажал все признаки исходные. Вот вырос злобный скорпион, распухли земноводные. Я мог бы хищников менять для пущего насилия… Но все, что мне могли прислать — приматы да рептилии. Пиявок я не забывал и их предназначение. Вполне успешно применял в процессе заражения. Они послушны и на зов ползут без промедления… Заслышав звуки моего чарующего пения. Хор: Заслышав звуки твоего чарующего пения!!! Заслышав звуки твоего чарующего пения!!! Заслышав звуки твоего чарующего пения!!! Маркус: Проект все силы отнимал — следил за ним внимательно. Но, к сожалению, упустил из виду я предателей. Велел старик бессовестный убить без сожаления Того, кого боялся он — блистательного гения. Хор: Велел старик бессовестный убить без сожаления Того, кого боялся он — блистательного гения!!! Маркус (поет медленнее и трагическим голосом): Обманщики забрали всё. Решили — я покойник. Над телом ржали полчаса и скинули в отстойник. Но просчитались те глупцы — вернулся я обратно, Хотя и не могу сказать, что умирать приятно. Душою я помолодел и дряхлым телом тоже. И гордо в зеркало смотрюсь. Прощай, в морщинах рожа. Т-вирус силу подарил почти что безграничную. Орду пиявок я собрал… ну просто неприличную. Хор: Орду пиявок он собрал ну просто неприличную!!! Орду пиявок он собрал ну просто неприличную!!! Орду пиявок он собрал ну просто неприличную!!! Маркус: Прекрасен я, непобедим и знаю все на свете. Не слушали мои слова? Запомните хоть эти. Великий ум не превзойти — отбросьте все сомнения. Я — идеальный образец крутого злого гения. Хор: Великий ум не превзойти — отбросьте все сомнения!!! Он — идеальный образец крутого злого гения!!! Едва песня-скороговорка подходит к концу, в амфитеатре начинает твориться что-то невообразимое. Раздается шквал аплодисментов, переходящий в несмолкающие овации. Безмолвные и бесстрастные зрители вскакивают со своих мест, будто ужаленные, продолжают аплодировать стоя и что-то неразборчиво кричат. Повсюду разлетаются капли слизи. У одних зрителей от энергичных оваций отваливаются руки, у других съезжает набок и застывает в таком положении голова, кто-то вовсе тает от восторга в буквальном смысле слова. У последних разъезжаются и оплывают ноги, а вслед за ними — остальные части тела. Выкатываясь в проход, фигуры зрителей теряют цвет и человеческие очертания, сливаются с соседями из других рядов и превращаются в реку из перевозбужденных кровососов. — Д-д-доктор! — заикается Экселла, совершенно офигев от пиявочного половодья, подступающего к сцене. — Они что… все подставные? Она с надеждой смотрит в сторону Вескера и его свиты, но там тоже кучи копошащихся пиявок. За спиной слышатся громкие хлопки пополам с мерзким хлюпаньем. Повернувшись, Экселла видит, что хор с музыкантами обратились в две гигантские ладони и тоже поддерживают своего господина по мере сил. Похлопав, ладони распались, собрались заново под ногами доктора и начали поднимать его, образуя помост на краю сцены. — По-моему, это было очевидно с самого начала, — отвечает с высоты своего помоста Маркус. — Разве у меня есть более достойные слушатели? Разве способен Альберт прийти на мой концерт и отличить подлинное искусство от самодеятельности? Едва ли. — И тут ни одного норм… живого человека, кроме меня? — Я мог бы поспорить по поводу формулировки, но смысл верный. Твои услуги мне уже не требуются. Отправляйся к себе и оставь меня наедине с фанатами. С этими словами Маркус опускает веки, поворачивается и, раскинув руки, падает спиной вперед. Он словно опускается на огромный водяной матрас. Доктор какое-то время качается на «волнах», а потом пиявочное море принимается бурлить и колыхаться, засасывая тело. Самому Маркусу вроде бы даже по кайфу тонуть в «фанатах», но у Экселлы больше нет сил наблюдать это мракобесие. Борясь с рвотными позывами, она бежит, не чувствуя под собой ног, и молится, чтоб ей тоже не перепало «зрительского» обожания.