Расстояния

До дому оставалось ни много ни мало – шестьдесят километров. По сравнению с уже отмаханными тремястами пятьюдесятью это были мелочи. Щетки лениво смахивали с лобового стекла мокрый снег. В салоне было тепло. И так хотелось домой. Шеф его любил всеми возможными способами. То зашлет переводить техникам в совершенно незнакомой отрасли, то отправит встречать делегацию из Китая, в которой по-английски говорит только прелестная секретарша, да и то не шустрее Эллочки-Людоедки. А теперь Алеша возвращался, возвращался Алеша из самого что ни на есть Дрездена. Какого лешего его забросили аж туда, он отказывался понимать. Шеф говорил, что нужно браться за любой заказ, тем более платили хорошо. Как шеф умудрился еще и на дорогу, и на отличный отель для него, горемычного, заказчиков раскрутить – диво дивное. Вблизи они ни с какой стороны не производили впечатления щедрых людей. Работой, впрочем, обе стороны остались довольны. Алеша с огромной радостью отвез делегацию в аэропорт в Берлине, помахал ручкой, утер скупую мужскую слезу (три ха-ха, мама была бы в исключительном восторге), сунул в папку отзыв, который глава делегации всучил ему перед отлетом, очень сильно удивился, почувствовав между листами еще и конверт, поймал на себе знойный взгляд простого инженера Леонида Петровича, с которым напропалую флиртовал все пять дней командировки, подмигнул ему, проследил для надежности, что они исчезнут в воротах, ведущих на летное поле, и облегченно вздохнул. Он еще пятнадцать минут потусовался в аэропорту, выпил эспрессо, который ему был просто необходим, сидя за высоким столиком, демонстративно повернувшись спиной к летному полю и созерцая парковку. Мобильный был положен на стол, так, чтобы когда он завибрирует, перехватить его и продемонстрировать полную боевую готовность. Алеша не сдержался и мерзко улыбнулся при этих словах, такие обертоны звучали в них для подготовленного уха. Недотрах сказывался, не иначе. Может, с Мариком в кино сходить, что ли? И заплатить за его кофе, да. Руководитель делегации не позвонил, от Леонида Петровича – очень даже представительного инженера тридцати шести лет от роду, но из Воркуты, пришла эсэмэс с ником в скайпе и номером аськи. Алеша не стал ее стирать. Если совсем невмоготу, то можно будет. Хотя как-то ему все меньше и меньше хотелось разовых перепихов и скайпосекса. Хотелось чего-то большего. Бабского, как сказал однажды Марик. Скотина крашеная. Алеша купил себе кофе в дорогу и легкой походкой от бедра пошел на парковку. Сам Марик был редкостным кобелем, верней, сукой, если быть точней, тощей блудливой похотливой крашеной сукой, но хотя бы к врачу ходил раз в полгода. Он умудрялся каждые три месяца влетать в долги, деньги он тратить любил, то на какие-то занятные пластические операции, то на совершенно неприлично дорогие шмотки от тех же Дольче Габбана, хотя на достаточно искушенный Алешин взгляд, они были лучше какого-нибудь пролетарского H&M только плечиками с логотипом, которые выделялись впридачу. Ну ладно, стразами. Поэтому любая возможность халявного развлечения и халявной же жратвы, в мишленовском ли ресторане, в фаст-фудной ли забегаловке, воспринималась им практически со слезами счастья на глазах. А еще у Марика была своя хата, вполне даже приличная. Алеша и пользовался его компанией, а попутно и услугами, когда совсем уж припирало, а на горизонте от большой и чистой любви разве что облачко виднелось. Стаканчик с капучино был пристроен в подставку, Алеша проверил конверт, держа его под рулем. Просто так, на всякий случай. Сумма удивила. Ну сводил он этого жлоба в бордель, ну посоветовал, какое спиртное лучше покупать. Но чтобы так вот пятьсот евро?! Ах, еще бы пару таких делегаций, и мечта о Scirocco стала бы на порядок ближе. Шеф позвонил и поинтересовался, как обстоят дела с солидной и авторитетной делегацией. Алеша не заржал, хотя очень хотелось. Солидно и благопристойно он отчитался, что банкет вчера прошел в теплой и дружественной обстановке, что главный инженер, он же руководитель делегации, остался доволен, отчет был положительным, самолет взлетел, звонков на телефон не поступало, он считает, что может с чистой совестью отправиться домой. Шеф выхватил только информацию о положительном отчете, подобрел и пожелал счастливого пути, хороших выходных и выдал свое традиционное: «До встречи в понедельник». Стервец. Опять что-то уготовил. Алеша обреченно посмотрел на себя в зеркало дальнего вида и многозначительно приподнял брови. А с неба сыпалась хрень. Опять снег с дождем. Пора, брат, пора, промурлыкал Алеша и отправился прочь. После обеда, да в пятницу, да в Берлине, все дороги были забиты. Капучино закончился раньше, чем он добрался до границы города. Пришлось задуматься над тем, чтобы на дороге в какой-нибудь забегаловке остановиться. А пока дорога. Ровная, однообразная дорога на офисном «Опеле». Надежная машина. Шеф уже вторую купил, и все «Опель». Хороша машина, и двигатель хорош, что бы там про заслуженность банкротства компании ни говорили. Алеша послушно соблюдал все ограничения скорости, терпеливо плелся со скоростью в жалкие восемьдесят километров (восемь-десят, во-семьдесят – повторял он себе в такт солидной олд-роковой композиции из года этак восьмидесятого – во-сьмидесятого, передававшейся по радио) по автобану и мечтал только об одном – о том, чтобы добраться до квартиры, забросить все шмотки в стиралку и забраться под родной душ, а не гостиничную турбо-диву. Мыслей в голове не было никаких. Леонид Петрович стал враз чужим и почти незнакомым. Если уж он за неделю в одной гостинице не сделал ни одного шага, то на какие самооправдания пойдет потом, когда Алеша все-таки свяжется с ним? Бес попутал? Он не хотел, но воздух либеральной чужбины..? Как-то жалко его, вдруг усмехнулся Алеша, плетясь за минивэном, принадлежавшим какой-то голландской цветочной фирмочке, судя по логотипу и телефонам. Ведь так и будет перебиваться случайными свиданиями, если будет, конечно. А то будет прикован к женской, точней, к жениной юбке, мечтать о чем-то неизъяснимом да упиваться своей неудовлетворенностью. Хотя, может, и не стоило так нагло флиртовать? вдруг задумался Алеша. Это ведь его жизнь и его право, и если он предпочитает хроническое лицемерие, то при чем здесь место, время и обстоятельства? При чем здесь Алеша, в конце концов? А до дома все так же оставалось три часа. Ладно. Скоро уже девятнадцатый автобан начинается. Там можно и газу подбавить. Скоростных ограничений все равно нет. А Цафира – хорошая машинка, резвая и устойчивая, хотя и здоровая, зараза. Очередной ремонт дороги закончился. Можно и прибавить. Посмотреть, как стрелка спидометра склоняется вправо, как растут обороты на тахометре. Прислушаться, как усерднее рычит двигатель. Скосить глаза на радио, по которому передавали трехминутку дорожной информации, сделать погромче. Алеша терпеливо выслушал все, что бодрый женский голос рассказал ему о том, что ждать на дорогах, никаких аварий на девятнадцатом – девя-тна-дцатом – не услышал, да и про радары, или блитцеры, если по-местному, по-немецки, ничего в зоне его пути домой не сообщалось. Что в Ростоке на улицах творится и где там блитцеры стоят, он ближе к дому послушает. Алеша потянулся в кресле, уперевшись обеими руками в руль. Он откинул голову на подголовник и с шумом выдохнул воздух. Пить хотелось, а нечего. Да и в туалет не мешало бы. Еще беготня эта с самого утра. Оказывается, когда пять вроде взрослых мужиков выселяются из иностранной гостиницы, они создают проблем побольше, чем двадцать два подростка. Каждому нужно объяснить, показать, переговорить с администратором. А потом везти их в аэропорт и с любопытством фиксировать, как запотевают окна машины рядом с этими настоящими русскими мужиками. Потом терпеливо стоять и переводить, когда каждый из пяти предъявляет билет и объясняет, что есть и чего нет в поклаже. И улыбаться. И улыбаться. Алеша любил улыбаться. У него это получалось помимо воли и совершенно уместно. Шеф однажды сказал ему, что его улыбку нужно патентовать как универсальное лекарство и выдавать в гомеопатических дозах. Что шеф имел в виду, Алеша не совсем понимал, но то, что его улыбка не раз спасала его бедовую голову, он знал очень хорошо. В школе ему многое сходило с рук, в семье тоже – до определенного момента, точнее события, а уж как в самостоятельной жизни ему везло, было до визга хорошо. На всех семинарах-коллоквиумах-зачетах, которые устные, на всех экзаменах, которые устные, на защите диплома бакалавра, а потом и магистерского, он улыбался ослепительно и немного заискивающе. Комиссия оценила. Затем оценили аж два работодателя, которые пригласили его на собеседование. Алеша тогда стоял перед выбором, переезжать ли глубоко на запад или остаться на родном севере. На западе было бы, наверное, денежней, да и за «русаками», соотечественниками, дело тоже не стало. Но Росток, но – море, но Скандинавия под боком. И возможность постоянно общаться с русскими. Не теми, кто переехал в Германию в конце восьмидесятых, совершенно разучился говорить по-русски сам и так и не научился вменяемому немецкому, а настоящими, которые живут в России. В Ростоке таких возможностей на два порядка больше. Вон, еще один русский богатей верфь купил. Совсем недалеко, около порта. И немцы, которые выросли в ГДР, хотя бы пару слов по-русски, но знали и охотно своими знаниями хвастались. И Алеша улыбался им в ответ – радостно и поощряюще. Эти пятеро изо всех сил казались быть суровее, чем в действительности. Выпячивали зачем-то животы, нагибались вперед, доказывая что-то, потрясали кулаками и ходили в дубленках нараспашку при почти плюсовой температуре. Немцы недоуменно переглядывались за их спинами, глядя на непозволительную расточительность в одежде и необъяснимые остроносые почти вечерние туфли, но постепенно проникались почти детским любопытством, которое скрывалось за чуть более громкими, чем обычно, голосами «этих русских», с которым они оглядывали все аппараты, рассматривали датчики и задирали головы под потолки цехов, куда их затащила принимающая сторона; и даже постоянные переспросы: «Что он сказал?» - постепенно переставали раздражать. Алеша улыбался, то легкой, то напряженной улыбкой, переводил, а иногда и толковал, отвечал на странные с точки зрения пристойного бюргера вопросы, одергивал членов делегации, когда те увлекались своим имбецильно-детским любопытством, водил их по супермаркетам, в удивлении глядя на объемы и непредсказуемость скупаемых продуктов, еще больше удивлялся, когда ему поясняли, что «надо своей бабе купить» - под «бабой» явно не жена подразумевалась. Жене покупался утюг, а «бабе» - коробка конфет. Алеша вовремя подхватывал челюсть и советовал, что лучше. Руководитель, да и остальные благоговейно кивали головой в ответ на Алешины советы; однажды он даже услышал за своей спиной: «Вот фашисты живут!», не самое удивительное замечание. Он по этому поводу вспомнил, как ему доставалось в простой российской школе в невинные двенадцать лет: оба его родителя были немцами Поволжья, читай происходили из обрусевших лет этак триста назад немецких семей, живших на Поволжье, депортированных в Сибирь в 1941 году и снова вернувшихся на родину после 1956 года. На Алешину голову, родители, поженившись, решили попытать счастья в городе, а не в селе, практически на девяносто процентов состоявшем из немцев, и осели в микрорайоне, битком набитом работягами с ближайших комбинатов. Алеша ходил в школу, упакованную их отпрысками; его фамилия – Шерер, отчество родителя – Филиппович, и мамино – Лидия Карловна служили причиной немалого количества смешков и издевательств. Алеша в силу своего благодушного характера конфликтов избегал, а на «фашиста» не обижался, не слыша в интонации, с которой произносилось слово, ничего особо оскорбительного. Шутить сам на эту тему не мог, но и понимал, что этим браткам объясняй – не объясняй, что не все немцы фашисты и не все фашисты немцы, только язык до самого корня сточишь, а в их головах ничего не задержится. Как бы там ни было, дружбы этих простых парней он избегал, предпочитая водиться с отличницами, и неоднократно потом убеждался, что в головах простых обитателей именно эта ассоциативная связь выплывала слишком часто, практически непроизвольно и не всегда с умыслом обидеть. Услышав подобное из уст руководителя дружественной делегации, Алеша сдержал улыбку и благопристойно сделал вид, что ничего не услышал. Все-таки это не его дело. Автобан был почти пустым. Уныло махавшие перед глазами щетки лениво счищали время от времени налипавшую на ветровом стекле кашу из мокрых хлопьев снега. Мерный ритм слишком уж сильно навевал тоску. Да и спать хотелось все больше. Эти товарищи сначала до двух ночи не могли уснуть, все прощаясь и прощаясь с принимающей стороной, а потом тягаясь по ночным клубам в поисках догонялова, а с утра ему нужно было вставать куда раньше этих товарищей, чтобы быть готовым к тому моменту, когда они с опухшими рожами и неслабым перегаром выползут из своих номеров. В салоне было тепло, радио тихо мурлыкало; песенки были вроде резвыми, но зевота все равно напала. Алеша не утерпел в конце концов и съехал на огромное место отдыха с МакДональдсом, Бургер-Кингом и здоровой площадкой, битком набитой дальнобойщиками. Первым делом он потянулся. С наслаждением и осознанием того, что у него двое суток свободного времени. И плевать на изморось, на пронизывающий ветер и на температуру около нуля. Покрутив головой и размяв шею, размяв плечи, Алеша засунул голову в салон машины, подхватил куртку, телефон и бумажник и потопал в Бургер-Кинг. Там, забредя в туалет и поплескав в лицо водичкой, затем, выйдя в зал, накидав салатов, взяв здоровый бокал с шорле, он плюхнулся за маленький столик рядом с окном. Выдохнув и собравшись с силами, придавив внутренний голос, вопивший о неприятностях, Алеша решил проверить почту. Ну да, о выходных предстоит забыть. Эта зараза Наташа – офисная, так ее, крыса – накидала ему переводов. Как будто он один такой работник в бюро, который английский-немецкий-русский делает. Сама ведь тоже немецко-русский переводчик. Но да, у нее же семья. Судя по объему файлов, работы до хрена. Стерва крашеная. Падла толстая. Алеша откинулся на спинку неудобного стула и отпил шорле. Собраться с духом, что ли, и у шефа прибавки поклянчить? Дурацкая русская привычка – брюзжать на кухне вместо того, чтобы солидно попросить заслуженного. Алеша лениво поковырялся в салате, впихнул его в себя и поплелся за кофе. Кофе в дорогу – что может быть лучше? И снова почти пустой автобан. Все машины ехали из Ростока. В него – только возвращавшиеся с подрядов фургончики с разными логотипами. И все спешили. А Алеша не спешил. Ему очень хотелось добраться туда после окончания рабочего дня. А до него оставалось чуть больше часа. И меньше ста километров. Алеша сбавил скорость. Не надо спешить. Дома его все равно только пара кактусов да три монстеры дожидаются. Щетки лениво махали перед глазами. Его периодически обгоняли особо шустрые работяги. Телефон повибрировал, сообщая, что пришла эсэмэс. Алеша потянулся за аппаратом. Ай, ничего особенного, очередная сногсшибательная рассылка. Он бросил телефон на сиденье рядом. Опять по радио ситуация на дорогах. Все в порядке. Все в полном порядке. Нет аварий, нет пробок, можно спокойно ехать до дому. Указатель показывал жалкие семьдесят с чем-то километров до Ростока. Дорога задолбала, печально признался себе Алеша. Хотелось побыть хотя бы полгода в родном городе, сваливая лишь на выходные и отпуск, а не отчаливая в очередную командировку. Вообще, хотелось чего-то невыразимого. Неодиночества, что ли? Друзей у Алеши не было. Были хорошие знакомые обоих полов, с которыми он регулярно общался. Были знакомые, особенно «русаки», точнее, «русачки», которые периодически объявлялись в его жизни не с целью провести свободное время, а с целью поизливать душу, пожаловаться на этих козлов, на то, что личная жизнь не складывается. Алеша посмеивался, в унисон с жаловательщицей хмурился, печалился и произносил традиционное: «Все будет хорошо», подбадривал, вытаскивал в бары, в силу своих скудных эмпатических способностей утешал и отправлял восвояси, когда очередная барышня рвалась доказать ему не только словом, но и делом, что не бывает стопроцентных геев, просто ему девушка нормальная еще не встречалась. Ну да, вздыхал он с облегчением, ну да, как же. После такой нормальной девушки не то что геем, отшельником за здорово живешь станешь. Что за дурацкая манера устанавливать свои порядки в любых отношениях? Хорошо, что он всегда был скользким типом. Вон, даже Марик – склочливая сука – это же признает. Может, на самом деле он скользкий тип? Ему всегда казалось забавным и удивительным, что Марик охотно соглашался на перепих, когда Алеша его вызванивал, но с неменьшим удовольствием объявлялся сам. Просто для того, чтобы поваляться на диване в Алешиной с особым трудом и тщанием выисканной мансарде, похлебать разных спиртных извращений, которые либо сам Марик притаскивал, либо рассчитывал на Алешин запас, и потрепаться. Причем в последнем случае они просто валялись на диване, смотрели по компьютеру разнообразную хрень – в основном Пиксаровские анимационные фильмы и трепались за жизнь. Верней, трепался Марик, а Алеша потягивал себе свой лонгдринк, жевал фрукты и угукал, посмеиваясь. Ему доставалось от Марика за черствость, хотя сам сучонок в плане черствости самой Мессалине форы мог бы дать, как будто не он постоянно сбегал от хахалей, которые готовы были бы свить с ним берлогу в пентхаусе и прожить лет так –дцать. Но оседлость Марика пугала чуть ли не до импотенции, а вот долги развлекали. Алеша, ко времени окончания Мариковых монологов доходивший до того приятного градуса, когда жить было хорошо, настроение было шаловливым, хотелось потрепаться, но не хотелось глупостей, осознавал некоторую затянутость паузы и решал оживить разговор парой подколок, высказанных особым, ехидным тоном и приправленных особой, многозначительной улыбкой. Ему доставалось подушкой, Марик жеманно поджимал губы, жеманно же обижался и убегал жалеть себя в ванную. Алеша не особо рвался нестись туда, отлично зная, что за пятнадцать минут добровольного заключения Марик подправит прическу, перенюхает туалетные воды, освежит себя, засунет нос в кремы и совершенно забудет, какого он делает в ванной. Потом наверняка выплывет оттуда походкой дивы из травести-шоу, заявит, что решил принять ванну с вон той штучкой, которая пахнет какао, и Алеша будет оставлен наедине с компьютером и лонгдринком, потешаясь и удивляясь непосредственности этого гаденыша и наслаждаясь иллюзорным неодиночеством. Иллюзорное неодиночество. Слова-то какие. Не по-французски изящные, пустые и горько-сладкие, рафинированные и элегантные. По-немецки они были слишком брутальными, по-английски либо философичными, либо глупыми, в зависимости от того, как переводить «одиночество». По-французски тоскливыми. А по-русски звучало. Прямо даже привкус слез на губах ощущается. Может, зря Алеша отказывался от близких отношений? Хотя что хорошего они ему принесли, кроме чужих проблем, скандалов и постоянных попыток лавирования между партнером, его и своим кругом общения, обвинений в черствости и вмешательств разных доброхотов? Но и одному быть все тяжелей. Хотя что это он? Просто устал, просто развлекли его эти суровые русские мужики, которые так непосредственно и так жизнелюбиво радовали себя полным и всеобъемлющим присутствием в жизнях друг друга. Может, есть в этом что-то неуловимо нужное? Иллюзорное неодиночество. До дому оставалось шестьдесят километров. По сравнению с уже отмаханными тремястами пятьюдесятью это были мелочи. Алеша посмаковал эти слова. Как же он обожал числительные! Как он обожал русские коварные, упрямые, женственные, скрытные загадочные числительные! А впереди еще шестьдесят – шесть-дес-ят – шесть-де-сят – километров. Скоро местный аэропортец, а там один за одним съезды, съезды, съезды. До конца рабочего дня оставалось меньше сорока минут. Снова завибрировал телефон. Шеф. Видно, хотел обрадовать очередным заказом, который должен быть сделан чуть ли не вчера. Алеша решил ответить на вызов, наплел с три короба про исключительное обилие пробок, сделал большие глаза, когда шеф поставил его в известность о срочности переводов, которые госпожа Хартман ему отослала, пожелал хороших выходных и откланялся. Он бросил телефон на сиденье в глухом раздражении и положил обе руки на руль. Склонив голову на плечо, он угрюмо посмотрел на дорогу. Какая к лешему личная жизнь? А ведь и из другой конторы тоже чего-нибудь, да пришлют. А что делать: хочешь Scirocco – умей вертеться. На личной жизни на этих выходных явно придется поставить большой такой жирный крест. Глухое раздражение подбивало Алешу на непристойное использование служебной собственности в личных целях. Он съездил в гипермаркет, затарил полный багажник, тем более, что командировочные позволяли, подогнал машину к дому и выгрузил все. Со зла Алеша загнал служебную машину на платную стоянку в двух метрах от дома. Пусть платят за целостность офисной собственности. Хотя эта стоянка была всяко дешевле, чем два часа у аэропорта. Жизнь в метрополисе явно не каждому по карману, а ведь он игрался с мыслью перебраться в Берлин, когда оканчивал вуз. Втянув голову в ворот куртки, он вышел на улицу. От города на берегу Балтийского моря ждать хорошей погоды не приходилось. Воздух в лучшее время был сырым, но сейчас, со всеми этими осадками хотелось далеко-далеко на юг. И чтобы было сухо, солнечно и не очень жарко. Чтобы зеленела травка, не плесневелыми проплешинами, как сейчас, а сочным изумрудным ковром. И цветы какие-нибудь тоже не помешали бы. Алеша повесил куртку на предмет просохнуть, включил батареи, пошел на кухню за чаем. Есть не хотелось, но пожевать не мешало. Переодеться можно и чуть попозже, а пока надо пересмотреть почту. Вдруг чего интересного пришлют. Пока закипал чайник, Алеша сортировал почту. Бесплатные газеты и реклама летели на пол, местная ежедневная газета-сплетница, которую он непонятно зачем упорно выписывал уже третий год, в стопку рядом, хотя и можно было сразу по назначению, в первую. Так, теперь письма. Перерасчет коммунальных услуг один, перерасчет второй, штрафных квитанций быть не должно, они обычно по субботам приходят. Хотя вроде ни в чем таком вроде превышения скорости он не должен быть уличен. Алеша бросил письма на столик и откинулся на спинку кресла. Чай надо заваривать, а лень. Вообще состояние нечастой, но знакомой апатии накатило. Все-таки он устал за эту неделю. И не спасали ни заверения себя любимого, что ему заплатят по солидному тарифу, ни регулярные смакования фотографий автомобиля мечты, ни становившиеся все более редкими вылазки в свет. Алеша механически проверил телефон: нет, никто не звонил. Он достал нетбук, положил его на столик, поигрался с мыслью включить стационарный компьютер, но решил все-таки начать с развлекалок. Если захочется что-нибудь посерьезнее посмотреть, например, фильмец какой, можно будет и туда переместиться. А пока чай и полчаса передышки. На столе стоял поднос с чаем и сладостями. В проигрыватель музыкального центра были помещены целых три диска Пьяццолы. Алеша устроился на диван, положил ноги на стол, нетбук пристроил сверху и решил проверить, что делается в мире вообще и в Германии в частности. А потом он просто держал в руках кружку с остывающим чаем, слушал жалобы бандонеона и рассматривал балки под потолком. Вместо положенных себе тридцати минут Алеша провел в странном оцепенении и даже легкой полудреме более часа. Но наконец, собравшись и подхватившись, он поставил проигрыватель на паузу и подхватил поднос. Крутись как хочешь, а пора под душ. Чтобы с чистой совестью и дальше упиваться своей меланхолией. Поднос приземлился на кухонный стол, а сам Алеша целеустремленно пошел в ванную. Вещи, которые он брал с собой в командировку, лежали грудой прямо на полу ванной комнаты, он, поколебавшись, сбросил с себя все остальное и включил воду в душе. Холодная вода стекла, пошла горячая. Алеша шагнул под хлесткие струи воды с каким-то мстительным наслаждением. Ну и пусть в отеле была целая турбо-дива с кучей кнопочек. Зато он дома. Он стоял под душем, подставляя под струи то макушку, то лицо, то плечи, и блажено улыбался. Потом, убавив воду и повернувшись к полочке со своими причиндалами, Алеша, как всегда, попал в неприятную ситуацию выбора. На свою беду, он любил всякие душ-гели, шампуни, бальзамы и лосьоны, их на полочках водилось неприлично много, и каждый раз он сосредоточенно созерцал стройные ряды флаконов, пытаясь как-то выделить нужное звучание из какофонии подобных. Что из этого ему отзовется? Кончалось это, правда, зачастую тем, что он закрывал глаза и тянулся за чем угодно. Иногда выбор ему не нравился. Обычно было неплохо. Сегодня повезло. Алеша смотрел, как пенится гель под струями воды, с похожим на научный интересом он намыливал тело и в который раз убеждался, что с телом ему скорее повезло. Вроде и не занимался особо никаким спортом – не сложилось, а в форме был. Хотя он был скорее тощим, чем стройным, и жилистым, чем мускулистым, да и телосложение скорее астеничное. К полноте, равно как и к тому, чтобы стать брутальным широкоплечим мачо, он явно склонен не был, хотя, учитывая количество времени, которое он был вынужден сидеть за компьютером, его астеничность была несомненным плюсом. Иначе было бы у него уже брюшко. Постояв немного под полным напором воды, ощущая, как вязкая усталость смывается, а на смену ей приходит отчасти даже и приятное томление, Алеша сделал над собой усилие, выключил воду и вышел из кабины. Дотянувшись до полотенца и вытеревшись, он бросил его в общую кучу и пошлепал за бельем. Через пятнадцать минут стиральная машина утробно порыкивала, вращая барабан; Алеша пил кофе в комнате и слушал Пьяццолу, но уже не грустил, а скупо улыбался. В понедельник после лениво-напряженных выходных Алеша, тщательно отобравший для битвы с шефом костюм темно-стального цвета, белоснежную рубашку и солидный галстук цвета свежесваренного кофе (шеф очень уважал кофейный цвет и вообще все коричневое от почти охристого до почти черного со ржавым оттенком), стучался в логово зверя. - Господин Дайхман? – бодро проговорил он, заглядывая в кабинет. Шеф говорил по телефону, но приветственно помахал рукой и указал на стул. Алеша подошел и протянул руку, которую шеф энергично пожал, а затем положил перед ним отзыв принимающей стороны – очень даже положительный. Алеша просмотрел его и вернул шефу. Еще пару минут поболтав с заказчиком по телефону, тот положил трубку. - Доброе утро, Алеша. Заказ сделан? – спросил он, откидываясь на спинку стула. - Сделан, уже отправлен на корректуру, - отрапортовал Алеша, торжественно улыбаясь, и выложил перед ним отзыв руководителя делегации. Шеф просмотрел отзыв. Русский язык он знал – учился в Ленинграде в свое время, говорил на нем с очаровательным акцентом и очень любил практиковать идиомы на Алеше, который с радостной улыбкой ему помогал. Отзывом шеф остался доволен, что выразилось в самодовольной позе: он откинулся на спинку кресла и сложил перед собой руки. - Отлично. Отлично. Господин Шерер, через две недели приезжает делегация врачей, которой предстоит стажировка и обмен опытом в университетской клинике Аахена. Заказ отличный, оплачивается хорошо, думаю, кроме того, что это замечательная возможность для нас начать сотрудничество с медицинской отраслью Аахена. - И как долго они будут в Аахене? – поинтересовался Алеша. Под ложечкой у него засосало – жди неприятностей. - Месяц. К сожалению, я не совсем в курсе, что конкретно им предстоит. Вот заказ и максимально общее описание проекта. – Шеф подтолкнул к нему папку с парой листов. Алеша бегло просмотрел мейл, в котором содержалась приблизительная программа пребывания делегации в Германии. Делегация в количестве пяти человек, знакомство с новейшими технологиями, семинары по оборудованию, бла-бла, достопримечательности, создание максимально доброжелательной обстановки. Готовность круглосуточно сопровождать гостей при необходимости. - И с кем я туда еду? –усмехнулся Алеша, исподлобья посмотрев на шефа и снова переводя взгляд на распечатку. Шеф вздохнул, на секунду изобразив неловкость. - Туда должны были ехать вы вдвоем с госпожой Хартман, но ее сын должен лечь в больницу на лечение. Так что к сожалению она не может. Я понимаю, что месяц постоянной готовности – это не самая приятная задача, но клиника Аахена и клиника России оплачивают заказ более чем достойно, поэтому стоит постараться. Я готов выплатить вам суточные в полуторном размере. Свою часть получит госпожа Хартман и передаст вам. - И сколько достанется при этом госпоже Хартман? – ухмыльнулся Алеша. - Нисколько, разумеется. Она же туда не поедет, - прищурился шеф. Алеша помолчал, перечитал мейл и посмотрел на него. - Господин Дайхман, я понимаю, что в некотором роде я очень удобный сотрудник. У меня нет детей, я практически не оказываюсь на больничном, не возмущаюсь, когда меня отправляют в отпуск в неудачное время и охотно делаю сверхурочные. Но подобная инициатива должна быть поощрена, не так ли? Это не говоря о том, что я уже два года сотрудничаю с вашим бюро на постоянной основе, - стараясь звучать как можно ровней, произнес Алеша, вежливо улыбаясь. Шеф подобрался. - И что вы предлагаете? – поинтересовался он. - Пересмотр оплаты и условий труда, что же еще. – Алеша положил папку на стол и откинулся на спинку стула. Он старался не выглядеть ни дерзко, ни робко и видел огонек интереса в глазах шефа. - Ваши предложения? - Двадцать процентов, оплата сверхурочных и гибкий график хотя бы три дня в неделю. - Десять процентов и оплата сверхурочных. И какой гибкий график, господин Шерер? - Пятнадцать процентов, оплата сверхурочных и два дня гибкого графика. - Пятнадцать процентов и оплата сверхурочных, - ухмыльнулся шеф. Алеша развеселился. - Годится, - сказал он. Шеф положил перед ним бумагу. Алеша взял ее и прочитал с удивлением, что с сегодняшнего числа дополнительным соглашением устанавливаются следующие условия работы господину Алексею Шереру. Соглашение уже было подписано шефом. Его брови взлетели чуть ли не к середине лба. Алеша недоуменно посмотрел на него. - Я все ждал, когда вы решитесь, - пояснил шеф. - Ваши соотечественники вообще производят впечатление людей, стыдящихся говорить о деньгах. Я рад, что вы осмелились. Ознакомьтесь и, если согласны, подписывайте. Сведения о сверхурочных за прошедший месяц подавайте до двенадцатого числа месяца, чтобы налоговое бюро успело обработать данные к выдаче заработной платы. Алеша кивнул головой, поблагодарил и вышел. Наташа косо посмотрела на него и снова уткнулась в компьютер. Алеша плюхнулся на свое место и вытянул ноги. Дурашливая улыбка наползла на его лицо. А ведь Scirocco становится все ближе. Да и Аахен красивый город. Пусть и за шестьсот километров.