Расстояния

Алеша следил за Львом, сдвинув брови. Что что-то случилось, он не сомневался. Что это что-то было как-то связано с работой, он сомневался еще меньше. Что это что-то было очень и очень неприятно, болезненно и даже оскорбительно для Льва, он убеждался все сильней. И если он прав, то его личное «животное» может в порыве благородной слепоты решить, что не стоит угнетать хрупкую Алешину психику своими проблемами. Очевидно, Алеша был прав. Лев, пробормотав, что зачем тратить время на глупые разборки, проскользнул мимо него к бару, продемонстрировавшему удивительную эклектичность богатейшего выбора, выхватил коньяк – Хеннесси, да-да, и сказал, что твердо намерен наконец-то открыть его, пытаясь предложением выпить за замечательную погоду скрыть все более отчетливые нотки неуверенности, которые Алеша слышал в его голосе. Лев ушел на кухню, Алеша остался стоять у стены. Затем, собравшись с духом, он пошел следом. Лев опасливо покосился на него, но продолжил нарезать лимон. Алеша замер в метре от него. - Может, расскажешь? А то я ведь Николаю позвонить могу. – Алеше очень хорошо удавалась деморализующая холодность. Получилось и сейчас – Лев вздрогнул и даже пригнул голову. - Да что ты пристал-то! – вознегодовал он, откладывая нож. И снова эти странные неуверенные нотки. - Лев. – Алеша произнес его имя очень ровно и очень холодно. – По счастливому стечению обстоятельств оператор авиакомпании впихнул мне билет с открытой обратной датой. Я могу воспользоваться им не ранее суток по прибытии и в течение тридцати дней, что значит, что я практически уже могу им воспользоваться. Мне это делать? Лев резко вскинул голову и негодующе посмотрел на него. Его глаза загорелись недобрым светом, и Алеша тихо обрадовался: кажется, подействовало. - Только попробуй, - процедил он. - Рассказывай, - ледяным тоном приказал Алеша. Лев отвел глаза. Алеша краем глаза отметил, как он сжал кулаки и прижал их к бедрам. - Да что рассказывать? Я не могу ни ремонт нормально закончить, ни тендер толком провести, да еще и ревизию на отделение натравили, - Лев попытался вдохнуть воздух, но не слишком резко. Он закинул голову назад и прикрыл глаза. – Как слепой кутенок в коробке, тыкаюсь во все углы, а на выходе только одно – предприятие не подходит, смета расходов не подходит, еще что-нибудь не подходит. Все не подходит. И предприятие отличное, ведущие центры в Москве и Петербурге делало, предлагает скидки, отличные корпуса мирового уровня, и цены более чем приемлемые. Но вместо этого подряд передают совершенно левой фирме, которая детский сад толком сделать не может. С закупкой оборудования тоже беда. Половину оборудования начальство вычеркнуло из заказов, остальная половина сама по себе не имеет смысла, но даже ее негде разместить, потому что помещения отданы под идиотское отделение нетрадиционной медицины. Оно все стоит на складах и занимает место, понимаешь? Я не могу отправить на повышение квалификации людей, чтобы они могли хотя бы частью на нем работать. Бюджета, видите ли, не хватает. Зато главный летал в Дубай и ужинал там в «Парусе». Типа на медицинский симпозиум. Алеша слушал его и мрачнел. - Еще и ревизия эта дурацкая. Я знакомых попросил узнать, что за контора. О ней вообще никто не слышал. А что узнали – так вообще фигня непонятная, вроде и не было ее до января, и проверок никаких не проводилось, юридический адрес – и тот чуть ли не на какую-то квартиру зарегистрирован. И теперь весь распорядок работы сбивается, потому что эти уроды без зазрения совести документацию вынимают, опечатывают компьютеры и вообще ведут себя, как дома. Лев опустил голову. - Алеша, я не знаю, в какой я заднице, и почему. Честно не знаю, - он моляще посмотрел на Алешу. – Я правда не хотел на тебя всю эту дрянь вываливать. Ну переживем. Хуже, лучше, но переживем. Вот переживем мой день рождения и посмотрим, что можно придумать. Я выберусь, обязательно выберусь! - Ты мог мне сказать? – темным, глубоким голосом выговорил Алеша сквозь сцепленные зубы. – Я уже которую неделю на иголках, не знаю, что думать, а ты в героя играешь. Николай знает, все знают, и только я как цыпочка блондинистая, как фифа, в неведении. Лев дернулся, его рука начала было взлетать, чтобы коснуться его, и снова прижалась к бедру. Он исподлобья посмотрел на Алешу и отвел глаза. - Да переживем. Ну снимут меня, ну будешь ты встречаться с простым врачом, с кем не бывает, - попытался улыбнуться он. – Не медбрат, и ладно. Алеша закаменел. - То есть ты решил, что ты меня можешь интересовать только в качестве заведующего отделением? – он помолчал, пытаясь успокоиться. Опустил голову, поднял и посмотрел на Льва. Прямо и вызывающе. – Я дал хотя бы один повод так думать? Хотя бы один повод, Лёва. Да даже если бы ты оказался санитаром в желтом доме, думаешь, мне было бы не все равно? Мне всегда было плевать, кто ты и какую должность занимаешь, всегда. Главное, что ты есть, понимаешь? А тут получается, Николай знает, что у тебя за проблемы, Артем, который тебя как огня боится, знает. Все знают. Только я – только я как фарфоровая статуэтка разобьюсь в ужасе. Я что, похож на беспомощную профурсетку, которая ни со своими, ни с чужими бедами справиться не может? – Алеша перевел дыхание. И с явной издевкой добавил: - Или я недостоин твоего доверия? Постель греть достоин, а вне ее тебя поддерживать – нет-нет. Лев вскинул голову; он глядел на Алешу горящими глазами, порывался сказать что-то после каждого Алешиного предложения и не осмеливался, покорно закрывал рот и опускал глаза. Он чувствовал себя не хуже угря на раскаленной сковородке, буквально чувствуя, как высыхает и трескается кожа под язвительными словами, но сказать в свое оправдание ничего не мог. Он как-то совсем упустил в желании скрыть свою полосу неудач, что не с тем человеком связался, который способен жить в неведении: знал ведь, изначально знал, что Алеша дотошный товарищ, знал, что он способен справиться с любыми сложностями, как справился с ассимиляцией в другой стране, с гордостью думал о том, насколько он надежен и предприимчив, с неменьшей гордостью думал о проницательности и глубокомыслии, которыми Алеша его нередко поражал, и о которых забыл, когда оказался в этой дурацкой, несправедливой унизительной ситуации дичи, а не охотника. Лев понимал, как Алешу задело это отношение, и чувство сокрушающей неловкости сделало его совершенно беспомощным. Теперь оставалось уповать на то, что Алеша, его Алеша окажется достаточно мудрым и не сделает катастрофальных выводов. - Лёва, - тихо сказал Алеша. – Лёвушка... Он замолчал, подался Льву навстречу, заглянул ему в глаза, со странным удовлетворением, и ни капли не удивившись, увидел, как они влажно поблескивали, и тихо повторил: - Лёва, все будет хорошо. Мы же справимся? Лев судорожно сглотнул, рвано кивнул головой, попытался спрятать глаза; Алеша осторожно положил руку ему на предплечье и через секунду оказался в стальных объятьях. Лев не просто прижимал, он вжимал Алешу в себя, шумно дыша в шею, и тихо, как заведенный, повторял: «Алеша, Алеша...». Алеша слушал, как гулко бьется его сердце, плавился под жаром дыхания, отмечал, что кости похрустывают в львиных объятьях, и ликовал. Лев вскинул голову, заглянул ему в глаза, растерянно и смущенно, робко и с надеждой улыбнулся, и расцвел под ответной поощряющей улыбкой Алеши. Он несколько раз моргнул, и улыбка испарилась, уступив место совершенно другим эмоциям. Алеша оказался прижатым к стене, а затем и вжатым в нее. Пуговицы посыпались на пол, и Алеша решил, что это последняя рубашка с пуговицами для нерабочего времени. Кнопки поудобней будут. Лев сорвал с него рубашку, и Алеша содрогнулся – стена оказалась неожиданно холодной. Но это было только на пару секунд. Он особо не помнил, что было после этого. Кажется, Лев попытался разложить его в гостиной, но сам оказался на полу, в мгновение ока подмял под себя Алешу, недовольно фыркая при этом, и затолкал Алешу в спальню. Кровать жалобно скрипнула, когда Лев завалил на нее Алешу, что-то тоскливое простонала, когда Алеша оседлал Льва, и отчаялась обрести покой, время от времени горестно взвизгивая, когда они особо увлекались. Лев крепко и сладко спал, лежа на боку, облапив Алешу руками и ногами, и его лицо было таким расслабленным, таким удовлетворенным, таким успокоенным, что Алеша невольно улыбнулся. Он осторожно высвободил руку, которая тоже оказалась в захвате, и легонько провел пальцами по бровям, попытался разгладить складки между ними, оказавшиеся слишком глубокими, проследил морщины в уголках глаз и очертил губы. Лев дернул ими, пытаясь избавиться от щекотки, Алеша усмехнулся и прижался лбом к его щеке. Что бы там ни происходило на его работе, они должны справиться. Ему казалось, что камень свалился с его души, и все терзания и треволнения, которые подпитывались его болезненной фантазией, подкидывавшей одну за другой версии по поводу плохого настроения, куда-то безвозвратно исчезли. Алеша осторожно повернулся к нему лицом и вытянулся вдоль его тела. Удовлетворенно выдохнув, он закрыл глаза. Лев стоял у двери кухни и явно хотел что-то спросить, но не решался. Алеша, неторопливо пивший чай, устроившись на подоконнике, поощряюще поднял брови. - Слушай, ты ведь не будешь скучать? – тихо спросил Лев. - Почему я должен скучать? – флегматично поинтересовался Алеша. Лев пожал плечами. - Да... Я приехал, и ты взял отпуск, - пояснил он, глядя в сторону. – А у меня не получается. А в пятницу придется проставляться по поводу дня рождения. Не знаю, насколько это растянется, и не знаю, как бы это смотрелось, если бы я взял тебя с собой. Я очень хочу, но что-то сильно сомневаюсь, что народ поймет. – Лев смотрел на него, прищурив глаза и насмешливо улыбаясь самым краешком рта. Алеша снова видел в нем того Ковалевского, из Аахена, уверенного, решительного, целеустремленного, расслабленного. Он соскользнул с подоконника и спешно вышел из кухни. Лев с интересом посмотрел ему вслед. - Держи, хищник, - шутливо сказал Алеша, возвращаясь. – Я совершенно торжественно избавляюсь от деньрожденного подарка сейчас, чтобы у тебя не было соблазна дергаться потом. Лев бережно взял коробку, и глаза его снова влажно замерцали. - Подарок более чем традиционный, - глуховатым голосом предупредил Алеша. – Я хотел печатку, но это явно не твой стиль, да и вряд ли по работе положено. Можно было пирсинг в пупок, но слишком велик шанс, что ты и от меня это же в пару потребуешь. Так что носи, следи за временем и не считай его. Алеша прислонился к косяку, глядя, как Лев аккуратно распаковывает коробку, достает часы и разглядывает их. «Следи за временем и не считай его» было выгравировано на корпусе часов, и дата – его день рождения. Что дернуло Алешу выбрать именно эту фразу, он не мог сказать, ни объяснить, и при чем вообще было время, он не понимал. Но Лев поднял торжествующие глаза, улыбнулся одним ртом и надел часы на руку. Он кивнул головой, потянулся к Алеше, поцеловал его и отпустил. - Коля сейчас в отпуске. Можешь с ним побродить. У него память отменная, ты просто говори, что за место, и он тебе таких баек нарассказывает, - сказал Лев необъяснимо собранным голосом, который, на Алешин пристрастный взгляд, был бесконечно к месту. Лев поправил часы и пошел к входной двери. Алеша остался на кухне, улыбаясь. Он подошел к окну, уселся на подоконник и стал дожидаться Льва, выходившего из подъезда, подходившего к машине, поднимавшего голову вверх, искавшего окно своей кухни, улыбавшегося и садившегося в машину. Чай остывал, а Алеша смотрел на улицу и улыбался. Лев обнял Николая, который не особо стыдился своих слез, а затем и Тему, который подозрительно отводил лицо и красноречиво шмыгал носом. Родители не поехали в аэропорт, согласившись, что долгие проводы – лишние слезы, но пообещали обязательно приехать в гости на Пасхальные каникулы. А Николай категорически отказался оставаться дома, когда тут такие страсти, и все бесплатно. Лев попытался сослаться на дурацкую погоду, на то, что до аэропорта ехать не ближний край, но ему было указано на наличие личного водителя и личного джипа, доставшегося ему от бывшего шефа отделения кардиохирургии, который – джип – следует обкатать в экстремальных условиях и при содействии экстремального водителя. Лев ухмыльнулся, услышав, как на последних словах голос Николая зазвенел, а Тема заерзал и втянул голову в плечи. Джипец был так себе, но испытан, надежен и очень даже резв. Артем добросовестно старался не увлекаться, но время от времени не сдерживался. Лев сидел сзади, следил за стрелкой спидометра и отмечал, что Тема послушно сбавлял газ, когда Николай решал, что они едут слишком быстро, и постукивал своей тростью по панели. Машина служила Льву верой и правдой целых два года, когда он купил ее с рук и за приятно невысокую для ее очень даже хорошего состояния цену, с ней было жалко расставаться, и Лев просто отдал ее за совершенно условную сумму Николаю. Глядя, как Тема самодовольно оглядывал ее, Лев подумал, что и машина, и Николай в надежных руках. Погода была действительно мерзопакостной. Снега было много, и к нему впридачу откуда-то брался сырой ветер. Но вроде он улегся. Лев еще раз посмотрел на табло. Ни один рейс не отменили. Есть шанс, что и вылетят вовремя. Он похлопал Николая по плечу и пошел к воротам. Говорить не хотелось. Потом он свяжется с ним и все расскажет, а заодно и услышит его. Тема обещал поспособствовать. Лев остановился перед воротами на посадку и застыл, рассматривая их. ...Алеша честно отгулял с Николаем, а иногда и Николаем и Артемом по городу, с улыбкой рассказывая Льву о своих приключениях. То он пугал продавщиц в сувенирных лавках, испытывая их когнитивным диссонансом, когда первым улыбался и говорил им, входя: «Bon jour». То он решал заговорить по-английски в супермаркете или на заправке к ужасу тамошних продавщиц, которые пытались вспомнить хоть какие-то фразы из школьного курса тридцатилетней давности. Однажды зарулил в парикмахерскую и попытался объясниться с мастером условно-мужского пола на немецком языке, и недоуменно и даже обиженно смотрел ему вслед, когда тот сбегал в ужасе от попыток пофлиртовать. Лев смеялся, когда Алеша ему рассказывал, недоумевал, зачем спокойному и рассудительному Алеше нужны такие провокации, и еще больше недоумевал, когда тот говорил, что если парниша так усиленно афиширует свою инаковость, то он должен быть готов к тому, что найдутся люди, которые примут его поведение всерьез. «Да и парикмахер он так себе, - подумав, добавил Алеша. – Тетки-парикмахерши, похоже, у него стриглись, и лучше бы они этого не делали». У Алеши было своеобразное чувство юмора – немного суховатое, слегка циничное, в чем-то даже чернушное. Но он умел рассказывать. Лев удивлялся тому, что не замечал этого в Аахене и потом, в Ростоке; а тут он смеялся до слез каждый вечер, когда Алеша рассказывал ему о злоключениях «немца» в России. Кажется, Лев только сейчас понял, зачем это было нужно Алеше. Лев отвлекался, он смеялся, и то, с чем он сталкивался на работе, не казалось ему таким удручающим. Как-то некритично прошло поражение в тендере компании, которую он добрых три месяца пытался протащить. Это было бы отлично, и не дороже, чем остальные подряды, но куда качественней. Представитель компании в телефонном разговоре сказал, что в общем-то не удивлен, потому как фирма, выигравшая тендер на переоборудование операционного блока, сильно прямолинейно соотносится с губернатором. Голос у него звучал наигранно-бодро, но Лев слышал, что ему тоже было неприятно. А главный, которому Лев пытался объяснить, что это неразумное решение, что у этой фирмы нет ни опыта, ни средств, ни связей, разродился речью о политизированности данного вывода и о том, что нужно ориентироваться прежде всего на местного производителя, а не лизать ноги заезжим казачкам. Лев был зол, когда ворвался домой, нашипел на Алешу, поинтересовавшегося у него, как прошел день, опомнился, когда перед его носом оказалась огромная кружка с кофе, а рядом – тарелка с бутербродами. Алеша с невозмутимым видом уселся за стол, а Лев опустился перед ним на колени и уткнулся лбом в колени. - Я осел, Алеша, - пробормотал он. - Не без этого. Но ты был больше на носорога похож, когда сюда ворвался, - усмехнулся Алеша. Лев не смог не засмеяться в ответ. Лев до полуночи изливал душу, объясняя, убеждая и аргументируя Алеше, почему это было бы не политиканство, а как раз наиболее разумное решение. Алеша слушал, соглашался или не соглашался, время от времени играл адвоката дьявола, говоря: «Да, но...». Лев злился, подскакивал, бегал по кухне, размахивал руками, поворачивался к Алеше и застывал, понимая, что тот его провоцировал: Алеша сидел, удобно устроившись, потягивал чай и посмеивался, ехидно вздернув бровь. Лев расплывался в улыбке и опускался на стул рядом с ним. Ближе к полуночи он был спокоен и даже оптимистичен. На работу можно было идти, не опасаясь, что он не сможет подавить желание съездить главному по морде. У них были бесконечные ночи, когда они устраивались так, чтобы соприкасаться как можно большей поверхностью тела. Лев подбирался губами к каким-нибудь укромным уголкам на его теле и слушал, что Алеша рассказывал, иногда возражал, иногда огрызался, иногда поддакивал. Алеша рассказывал ему о главвраче клиники кардиохирургии в Ростоке, о том, что ему сообщили в Министерстве здравоохранении насчет возможности работать в Германии, о том, что Льву нужно сделать и где в его городе можно сдать экзамен по немецкому. Лев помалкивал и недовольно хмыкал, но слушал внимательно. Простыня была небрежно накинута на них, Алеша поглаживал предплечье Льва, с максимальным комфортом располагавшееся на его груди, и понимающе улыбался в ответ на недовольное угуканье, доносившееся до него откуда-то сбоку. Лев засыпал, Алеша продолжал свою незатейливую ласку и вслушивался в его дыхание. В пятницу Лев мужественно сносил очередное поздравление и очередного поздравляющего, с ироничными искрами в глазах рассматривал очередной букет, который ему вручал очередной коллега, и старался не замечать ни пристального и не самого дружелюбного взгляда своего зама Авдохина, ни многозначительных и тревожных взглядов других, более лояльно настроенных коллег. А когда было совсем плохо, поправлял часы. Он умудрился относительно хладнокровно перенести визит главного, который как-то коротко и сухо поздравил Льва и очень демонстративно переместился к Авдохину. Лев переглянулся с Протасовым и краем глаза заметил недружелюбный взгляд Татьяны Николаевны, которым она наградила главного, а затем переглянулась со своим заведующим, перехватила взгляд Льва и виновато отвела глаза. Лев смог удержать улыбку на лице. Но это ощущение какой-то сюрреальности происходящего еще усилилось. Как будто если не все, но многие знают, и только его держат в неведении. Алеша сидел, уткнувшись в свой лэптоп. Он поднял глаза и посмотрел на ворох цветов, который Лев приволок тогда. - Прошу пардону, но на некоторые катафалки меньше венков возлагают, - хмыкнул он. - Да ты знаешь, я себя как раз на катафалке и ощущал, - признался Лев, сгружая цветы прямо на пол, устраиваясь рядом, обнимая Алешу и заглядывая на экран. – Му-ультики? – недоуменно протянул он. – Алеша, мальчик мой, ты смотришь му-ультики? - Да, Лёвушка, я смотрю му-ультики, - насмешливо отозвался Алеша. – Но я смотрю их не как му-ультики, а как пост-постмодернистские тексты. Лев заглянул ему в глаза, втайне немало гордясь, что не почесал в глубоких раздумьях от странных Алешиных интересов темечко. - Алешенька, лапушка, а с кем ты только что разговаривал? – невинно поинтересовался Лев. - Лёвушка, а ты метнись в твою клетушку, которую ты по недоразумению зовешь кухней, возьми там бокальчики для коньячка, и я тебе покажу, если, конечно, эрудиции хватит, - ласково похлопав его по бедру, отозвался Алеша, нагло улыбаясь прямо ему в глаза. Лев сходил, принес бокалы, достал коньяк, и они до раннего утра смотрели мультфильмы, веселясь, развлекаясь, обмениваясь спорадическими поцелуями и обсуждая все прелести анимации. У них оставался день и чуть-чуть ночи. Лев провожал Алешу на самолет и из последних сил сдерживался, чтобы не обнять его в совсем не дружеских и очень страстных объятьях. Алеша держался на пионерском расстоянии от него и упрямо смотрел в сторону. Лев и хотел перехватить еще один взгляд, и понимал, что это делалось все с тех же дурацких разумных позиций, мотивировавших это идиотское отчуждение тем, что люди же смотрят. А ведь на Рыночной площади в Ростоке он мог не просто обнять Алешу, но и поцеловать смог бы, и ни с кем бы никакого инфаркта не случилось. Алеша постоял тогда, посмотрел на него выжженными глазами и пошел на посадку. Лев стоял, глядел прямо перед собой, страшась поглядеть ему вслед: он боялся, что не просто окликнет Алешу, а еще и оттащит, затянет в машину и увезет обратно в квартиру, чтобы больше не отпускать из своей жизни. Он стоял до тех пор, пока почувствовал, что глаза перестало печь, и только тогда решился отвернуться и уйти. Лев долго сидел в машине, держа ключ зажигания в руке и глядя вниз, в пол. Дома его ждала пустая и мало обжитая квартира, книги на немецком, которые Алеша ему притащил из-за границы, и по которым Льву предстояло учить немецкий, диван, на котором они с таким удовольствием сидели, кровать, которая совсем недолго будет пахнуть Алешей, кухня и подоконник, который тот почему-то облюбовал. После того, как Алеша улетел, Лев часто завтракал, сидя напротив окна и глядя в него чуть повыше подоконника. Малоинформативно, но соединяюще – его и Алешу, и неважно, что там творится за окном и какой дождь опять идет. Лев заканчивал завтракать, подходил к окну, касался подоконника пальцами и уходил на работу. Август подходил к концу. Проверка в отделении становилась все более неприятной, уже и до его рабочего компьютера дорвались. Лев пытался поговорить с главным, но ему под нос было подсунуто совершенно непонятное постановление по Минздраву, которое обязывает руководящий состав обеспечивать прозрачность финансовых потоков и не препятствовать их выяснению. Лев взорвался и заявил, что эта попытка обеспечения прозрачности финансовых потоков сильно похожа на саботаж отделения, главный потемнел лицом, подался вперед и объяснил, что бывает с молодыми да ранними начальниками, которые совершенно не умеют уважать старших и более опытных товарищей. Лев дернулся, сцепил зубы так, что долго потом удивлялся, что они не раскрошились, и от души шандарахнул дверью. Окна в кабинете главного с трехслойными стеклопакетами, заказанные где-то в далекой и прекрасной Италии за заоблачную сумму, такую диверсию выдержали, потолок, нашлепанный гастарбайтерами из не менее заоблачных материалов, не особо. А секретарша, молоденькая дамочка с шикарными ножками, круглыми кукольными глазами и страстью к нижнему белью, которую и которое не особо скрывала от любого интересующегося, долго еще икала, видя Льва. Алеша потерял Льва на неделю. В скайпе того не было, Алеша попытался связаться с ним по электронной почте, но не особо успешно. На телефонный звонок, который Алеша сознательно устроил около полуночи, Лев отозвался сонным и очень недовольным голосом. Алеша успел сказать, что если не увидит того в скайпе, то вылетит к нему, подвесит за тестикулы аккурат на центральном фонарном столбе центрального моста и как следует раскачает. Лев отключился. Через пять минут Алеша вычитывал его в скайпе. Лев морщился, но терпел. Потом долго ругался на всех и вся в этой долбаной администрации, Алеша морщился и молча терпел. Постепенно злость Льва сошла на «нет», и он буркнул очень недружелюбное: «Как у тебя дела?». Алеша издал двусмысленный смешок. - Нерегулярно, хороший мой. Даже на твой светлый образ подрочить не получается ввиду его частого отсутствия в виртуале, - искусственно-дружелюбным и немного царапающим тоном отозвался он. - Я оскорблен – я так быстро изглаживаюсь из памяти? – игриво отозвался Лев. - Отнюдь. Ты вцепился в память всеми своими конечностями, а также челюстью и всем остальным, что шевелится. Но только это насилие над памятью не дрочибельное, а смертоубийственное, - потеплевшим тоном отпарировал Алеша. Лев засмеялся. Ему было хорошо. Уже и заря занималась, а он все приставал к Алеше на самые разные темы, даже согласился по-немецки поговорить в приступе благодушия, которым тот не преминул воспользоваться, слушал, как Алеша делает себе чай, и чувствовал, как напряжение отпускает его. Жить можно, и здорово жить, думал он, решив немного подремать, когда Алеша категорично заявил, что Александр Македонский великий человек, но Алеше до него далеко, а посему он нуждается в сне, и отключился. Сентябрь начался с вежливого и очень настоятельного приглашения главного на разговор «тет-на-тет». Протасов подобрался, Авдохин ухмыльнулся. Лев величественно кивнул головой. К кабинету он шел, твердо ставя ноги. Секретаршу, безуспешно пытавшуюся подтянуть декольте повыше и спрятаться под столом, одновременно красневшую и белевшую, а местами даже зеленевшую, он царственно проигнорировал, целеустремленно прошествовал к двери. Стукнул по ней и распахнул ее, не особо стремясь соблюдать всякие там приличия и демонстрировать уважение. Главный долго рассказывал о том, как хорошо работать в такой замечательной больнице и в таком замечательном коллективе. И до чего замечательно работать в согласии с такой замечательной администрацией области, которая обеспечивает отменное финансирование любых начинаний системы здравоохранения, направленных на повышение качества жизни. Лев откинулся на спинку неудобного стула, положил щиколотку левой ноги на колено правой, левой рукой ухватился за основание спинки стула у себя за спиной и начал рассматривать потолок. Главный мог говорить бесконечно, это Лев знал – немалому количеству ораторских приемов у него научился. Можно ждать и полчаса, пока тот соизволит дойти до сути. Главный темнел лицом, хмурился, начинал лепить сомнительные с точки зрения эстетической и лингвистической обороты, но все так же упрямо извергал свои разгоняи. Лев находил потолок куда более интересным объектом для исследования, но время от времени обращал внимание и на главного, мол, вы еще здесь? Ну продолжайте, продолжайте. - И собственно говоря, с этой точки зрения стоит обратить внимание на новый операционный корпус, возведение которого вы так рьяно пропихиваете, - захлебнувшись разнообразными и совсем не приятными эмоциями, перешел к сути главный. Лев уставился на него с очень недружелюбным выражением лица. То, что главный предлагал, было дерзко. Грандиозно. И даже вызывало некоторый трепет. Целый операционный корпус предлагалось построить на бумаге. Администрация области выделяет деньги – недаром у нее такой замечательный профицитный бюджет. Вот она и хочет продемонстрировать населению, что профицит идет на дело. Деньги на корпус выделяются охотно – Лев очень убедительно объяснил его необходимость, вдохновив и собрав вокруг себя немало единомышленников. Льву предлагалось подписать проект, который будет выполнять одна условно существующая стройфирма, а также сметы, транши и прочее, прочее. Одна изящно оформленная на племянницу губернатора аудиторская фирма обеспечит относительную благопристойность документооборота. Ну да, губернатор тоже заинтересован. Но ведь и Льву перепадет немалый кусок. Не львиная доля, хе-хе, но на новую машину и квартиру может хватить. И кстати, та проверка показала очень своеобразные результаты хозяйственной деятельности Льва Матвеевича. Через двадцать минут ора Лев стремительно шел в отдел кадров. Через тридцать выходил оттуда, оставив за спиной заявление об увольнении по собственному желанию, насмерть перепуганных кадровичек и странное, почти благоговеющее выражение лица начальника отдела кадров. Через час Лев ставил на заднее сиденье машины две картонные коробки с самыми ценными вещами. Остальное отправилось в мусорный бак. Лев захлопнул дверь и постоял в раздумьях, поприкидывал, стоит ли заглянуть к Николаю. Но решил все-таки отправиться домой, а уже вечером пообщаться с ним. Алеша был в сети. Выслушал, вытряс душу вопросами, поддержал, но был вынужден бежать на очередное задание. Николай был рад видеть Льва, но на пути к машине достал телефон и набрал Тему. Объяснив ему, что задержится, да, у Льва, нет, в порядке, да, бодр и более чем оптимистичен, да, главный мелкое парнокопытное животное с жиденькой бородкой, но это никогда не было секретом, да, он постарается не сильно увлекаться и помнит, что ему с утра на работу, да тоже скучает, да, Тема, да, и я, отвернувшись от нацепившего благочестивую мину Льва и издав в телефон звук, сильно походивший на чмоканье, Николай снова повернулся ко Льву и хладнокровно сказал, что будет благодарен, если тот удержит при себе все свои комментарии – в них Николай совершенно не заинтересован. Лев усмехнулся, отозвался: «Да, Коля, да, и я» и чмокнул воздух. И очень чувствительно получил тростью. - И что теперь? – после долгого и тяжелого разговора спросил Николай. Лев рассказал, что предлагал Алеша. Давно уже предлагал. Что уже сделано, что еще нужно сделать. Лев старался звучать как можно суше, нейтральнее; Николай внимательно слушал, вращая бокал в руке. - Сложное решение, - признал Николай. – Но объяснимое. И что ты? Лев молчал. Потому что он наконец понял, что ему предстоит - оставить за собой Николая, Тему, семью, знакомых, привычный уклад жизни, и попытаться найти себя там. А там Алеша. Возможно, работа. Менее возможно, хорошая работа. И Алеша. Николай поднял лицо, вслушался. Дыхание у Льва было неровным, и его напряженность чувствовалась. - Что, решился? – он помолчал, собрался с мыслями. - Честно скажу: еще год назад я сказал бы, что ты дурак. Да наверное, еще полгода назад. А теперь скажу: поезжай. И ты молодец, что решился, - улыбнулся Николай. – Здесь все равно не целый ты. Одна твоя половина все-таки там. Лев откинул голову назад и часто заморгал. Он будет приезжать. Он будет звонить. Обязательно. Заведующим кардиохирургией очень объяснимо под недовольное роптание остальных сотрудников назначили Авдохина. Он охотно давал интервью на темы нового операционного блока, охотно ездил на конференции, и все в жарких странах, откуда возвращался загоревший, охотно принял решение о ремонте в своем кабинете. Вся больница пыталась поверить, что Ковалевский, оказывается, проворовался, и ему дали возможность уйти красиво. Все, кто знали его чуть лучше, чем немного, молчали, но и без них тему обсуждали очень живо. А сам Ковалевский дорабатывал время до отъезда в частной клинике, где ходил в красивой униформе, принимал «больных», которые очень хотели обнаружить что-то поэкзотичней - за такие-то деньги, величественно кивал и придумывал красивые названия. Например, простейшая икота приобретает флер романтизма, а ее носитель – ореол мученика, если ее обозвать сингультусом. Документы на квартиру и машину уже были оформлены. Билет на самолет куплен. Лев выяснил, что не так уж у него много вещей, которые он хотел бы взять с собой. А еще хорошо иметь сканер под боком, что тоже существенно облегчает сохранение информации и ее перемещение за границу. В квартире Николая появились новенькие книжные стеллажи, которые с космической скоростью заполнялись всей той «макулатурой», которую Теме отдал Лев, и Тема с маньячным блеском в глазах размещал ее, каждые две минуты дергая Николая на предмет посоветоваться. Николай посмеивался, послушно подходил к ним, проводил рукой по очередной заставленной полке и говорил что-то бессмысленно-поощрительное. Потом он уходил на кухню, вроде как бы попить чай, Тема смотрел ему вслед и заставлял себя браться за следующую полку. Хорошо, что Лев приходил к ним в гости очень часто. За неделю до отъезда Артем рассказал Николаю, что прокуратура очень сильно заинтересовалась финансами больницы. Очень незаметно в ней обосновались господа из ОБЭП, и не какого-нибудь, а из самой столицы. Главный попытался уйти на пенсию, Авдохин тоже. И как-то все с многозначительными лицами заговорили, что никогда не сомневались в порядочности Ковалевского. Да, подставили беднягу. Ну что же, молодой, у него все впереди. Артем молчал, сцепив зубы, а потом выплевывал Николаю все свое негодование двуличностью коллег. Николай успокаивал его, а сам думал, что если бы не это, шиш бы Ковалевский оставил все тут и перебрался к Алеше. У Льва и Алеши было не очень много тем для обсуждения – все больше их оказывалось табу. Алеша благоразумно помалкивал по поводу переезда, чувствуя даже на расстоянии, насколько болезненна эта тема для Льва. Он рассказывал анекдоты о Марике и Тоби, о работе, о погоде, о том, что несмотря на февраль, у него под окнами зацвели розы – вот такая зима. Лев хвалился настоящей сибирской зимой и осекался на половине предложения, замолкал, и Алеша после тяжелой паузы рассказывал, через что проходил в Норвегии, когда решил встретить там Рождество: снег – это зло! Лев после передышки находил в себе силы посмеяться над его злоключениями и с особой нежностью вслушивался в его голос, отправляя попутно разные глупые смайлы. Пару раз он связывался со своим будущим начальством по скайпу. Неглупый мужик, бодрый, любопытный. Оказывается, Алеша здорово поднатаскал Льва в немецком языке, и он понимал будущего шефа очень даже неплохо. Скоро ему на работу. Снова интернатура, пусть и на год. Снова экзамены. И Алеша. По громкоговорителю еще раз напомнили о посадке на рейс. Погода летная. Небо пасмурное, но гостеприимное. Алеша уже позвонил и сказал, что специально проснулся посреди ночи, чтобы проконтролировать, не струсил ли его Лёвушка. Лев усмехнулся и сказал, что он не смеет оскорблять альянс со стойким оловянным Лёлем таким недостойным поведением. «Ну смотри», - предупредил Алеша и отключился. Лев держал телефон в руке и смотрел перед собой. Затем спрятал телефон, проверил время на тех самых часах, поправил их на запястье и пошел к самолету.