Оторва для семьянина

Всю ночь после знакомства с новой соседкой Чонгук провёл в раздумьях. И дело даже не в том, что эта бандитка могла ему понравиться, вовсе нет. Просто парень вернулся на четыре года назад, когда и сам был ничуть не лучше. Порванные на коленках джинсы, прямая, спадающая на глаза чёлка, сигареты в кармане куртки. Он был тем парнем, который с лёгкостью мог сорваться в один момент в соседний город, чтобы увидеться с друзьями, пусть и среди ночи; встречал рассвет на крыше многоэтажки, бросая вниз пепел сигарет. Нет, он не был плохишом, не менял девушек раз в неделю и не дрался на улицах с парнями. Просто он был свободным, и считал себя таковым, потому привязанностей не испытывал. Не сидел на одном месте и всё время куда-то мчался. Наверное, поэтому так сильно был удивлён результатам теста ДНК. Ребёнок никак не вписывался в его планы, просто рушил их. И, тем не менее, в тот самый момент, когда Чон готов был отказаться от Сыльги, сделать вид, что к этому он не причастен, внутри что-то дрогнуло. Он сам вырос круглой сиротой, находясь под попечительством названного отца — коллеги его родителей по работе. Из-за этого всегда чувствовал себя обязанным, всё мечтал вырасти и заработать небольшую такую кучку денег. Вернуть долг. Жаль только, сам мужчина глубоко плевал на это. Просто был рад, наконец, избавиться от тяготы обещания, данного старшему Чону перед его смертью. Клятва, подаренная некогда лучшему другу, стала его обузой на семнадцать лет. Не смог полюбить малыша, как родного, не в его это характере — кого-то любить. Единственное, на что его хватало: так это обеспечение питанием и проживанием мальчишки, который год от года становился всё более похожим на отца. Теперь, когда прошло столько времени с их последней встречи, Чонгук оставил попытки вновь наладить общение с мужчиной, и тот, наконец, смог вздохнуть спокойно. Смирился с легко брошенной напоследок фразой о том, что теперь они ничем не связаны. У каждого своя жизнь. Так и было. Вот только слова отчуждённости от человека, заменившего родителей, слишком глубоко ранили парня. Оставили небольшой шрам где-то в груди, как метку, что он всегда был и будет сиротой. Сколько бы лет не прошло. А потом появилась она — тихоня за соседним столом. Строила ему глазки, угощала вкусной едой, но при этом ни разу не обмолвилась и словом о симпатии. Только улыбалась. И так непривычно было Чонгуку получать столь открытое, пусть пока и непризнанное чувство, что он и сам не заметил, как стал чуть дольше смотреть в сторону коллеги и невольно провожать её взглядом. По сути, это и было началом их отношений. Недолгих, одновременно худших и лучших в его жизни. Бесконечные ссоры из-за ревности девушки, разбитая посуда, вновь сигареты и крыша дома. Казалось, он сходил с ума, поэтому стал реже появляться в общем жилище. Ночевал у друзей, сменил работу, удалил совместные фото. Он готов был поставить точку, но не смог. Боялся вновь остаться один, когда и поздороваться-то, входя в комнату, не с кем. Не хотел возвращаться в те дни, когда дом казался клеткой, и потому приходилось ночи напролёт гулять по городу, только бы не вслушиваться в тиканье настенных часов и собственное дыхание. Всё это заставило его изменить решение. Неуверенно протянуть руки к маленькому комочку и назвать его дочерью, навсегда отказываясь от прежних ценностей. — Папа, — тихий голос со стороны двери немного выбил из колеи парня. Пришлось высовывать голову из-под одеяла и всматриваться в темноту, а после, увидев у входа чуть перепуганную Сыльги, понятливо похлопать ладошкой рядом с собой. — Снова монстр в окне? — укутывая дочь в одеяло, заботливо спрашивает Чон. Девочка согласно кивает, сжимая в руках игрушечного дракона, подаренного отцом на её двухлетие. — Мы не пустим его в дом, обещаю, — зная богатую детскую фантазию, уверяет Гук, мысленно напоминая себе спилить эту чёртову ветку дерева, что так удачно расположилась прямо напротив окна дочери и всегда пугает её. — Ты ведь тут, папа. Он не зайдёт, если ты будешь рядом, — Сыльги улыбается, прижимаясь к груди отца и закрывая глазки. Теперь она чувствует себя в безопасности. — Ты никогда не будешь одна, Сыльги. Даю слово, — с умилением и лёгкой грустью смотрит на сопящий комочек рядом с собой, — я всегда буду рядом с тобой.

***

— Конфету, — Сыльги хмурит брови, протянув маленькую ручку к стоящей в середине стола вазочке со сладостями. — Кашу, — продолжает перечить дочери Чонгук, состроив идентичную гримасу. Даже в этом они похожи. — Тогда печенье, — девочка идёт на уступки, но есть ненавистную кашу всё равно отказывается. — Кашу, — в сотый раз повторяет Чонгук и ставит перед дочерью тарелку с едой. Девочка сжимает кулаки, но уступать отцу не собирается. Характер не тот, чтобы так просто сдаться. Не придумав ничего лучше, она тянется за заветной сладостью, встав на стул в полный рост. Отвернувшийся в это время Чон не сразу понимает, что происходит. Вначале тихий писк и скрежет ножек стула по полу, затем грохот от падения хрустальной вазочки и округлившиеся глаза дочери. Машинально он тянется вперёд, успевая схватить ребёнка за руку, спасая от падения вместе с покачнувшимся стулом. Сыльги, уже сидя на руках отца, с высоты его роста смотрит на пол. Осколки стекла лежат рядом с тем самым стулом, на котором она только что стояла, а скатерть со стола слегка сдвинута в сторону от натяжения. На глазах девочки вновь проступают слёзы, а у самого Чона всё ещё дрожат руки. Он крепко прижимает к себе хрупкое тельце, радуясь отточенным за три года рефлексам. — Папа, — девочка тихо зовёт, привлекая к себе внимание Чона. Тот поворачивает её к себе, держа за бока в воздухе. Сердито смотрит, намереваясь серьёзно отругать, но после первой же слезинке на щеке ребёнка, растерянно отводит взгляд. — Давай свою кашу, — примирительно соглашается, заканчивая предложение. Чонгук растягивает искусанные от волнения губы в улыбке и, посадив дочь на поднятый стул, размещается рядом, чтобы проконтролировать процесс еды. Наблюдая за тем, как упрямо Сыльги поглощает кашу, вдруг вспоминает о том, что и сам был не подарком в детстве. Тот ещё сорвиголова. Спустя несколько секунд, удостоверившись в том, что с девочкой всё в порядке, Чонгук встаёт со стула и принимается за уборку осколков. Когда с этим покончено, собирает рассыпавшиеся сладости и перекладывает в небольшую тарелку, ставя на стол. — А потом конфеты, — улыбаясь, предлагает дочери, получив волну радости в ответ.

***

Чонгук всегда торопится домой, но сегодня делает это особенно усердно. Госпожа Хван согласилась забрать Сыльги из сада, но посидеть с ней не сможет, а у самого парня как назло дел выше крыши. С совещания по поводу окончания месяца и итогов его работы и то еле отпустили, а всё благодаря упорному труду и репутации. Вот и бежал он сломя голову в квартиру, по пути заглянув в магазин, дабы хоть немного пополнить запасы еды на ближайшую неделю. Противный дождь мешал, и за время дороги от остановки Чон промок насквозь, но всё же уверенно двигался вперёд, неся в руках тяжёлые пакеты. Уже за несколько метров от подъезда заметил странную фигуру. Кто-то стоял, прислонившись к стене. Подойдя ближе, Чон узнал свою новую соседку, что так беспечно выпускала сигаретный дым изо рта. В наушниках, что болтались на её шее, играла какая-то громкая музыка, а сам наряд девушки оставлял желать лучшего. Своей дочери он точно не позволит носить юбку, которая и задницу-то еле прикрывает. Вдруг, засмотревшись на девицу, он поймал себя на мысли, что сейчас слишком осуждающе и капризно смотрит на представительницу молодёжи, ведь совсем недавно и он туда относился. Постарел, что ли? — Привет, соседушка, — встретившись с парнем взглядом, поприветствовала девушка, протягивая ладонь. — Я ведь так и не представилась вчера. Меня Химавари зовут. Бросает в стоящую рядом урну недокуренную сигарету и ярко улыбается. Чонгук представляется в ответ, пожимая тонкую ладонь, и невольно вглядывается в лицо девушки. — Рад познакомиться, Химавари, — бегло осматривает её, отмечая сходство внешности и имени, и тут же открывает дверь подъезда, направляясь домой. За спиной слышатся быстрые шаги, и вскоре девушка догоняет Гука, пристраиваясь рядом. — А ты красавчик, — с улыбкой на лице заявляет, чем застаёт бедного парня врасплох. Давно он комплиментов не слышал. Или просто не слушал? — Спасибо, — неуверенно бросает, уже не так быстро поднимаясь по лестнице. Тяжёлые пакеты не позволяют торопиться, вот он и сбавляет шаг, иногда поглядывая в сторону. — Ещё и не женат, — подмечает Химавари, вызывая у собеседника удивлённый вздох. На немой вопрос кивает в сторону его руки, на которой отсутствует кольцо. Чонгук мысленно хлопает себя по лбу, а затем едва заметно улыбается. Видит впереди свою квартиру и, наконец, вздыхает с облегчением. Ставя перед дверью пакеты на пол. Уже перед тем, как войти, вспоминает слова девушки и оборачивается. Та стоит у входа в свою квартиру, не сводя с него хитрого взгляда. Чонгук не замечает, как его лицо искажается гримасой лёгкого страха. Не до отношений ведь сейчас, а Химавари, похоже, глаз на него положила. Девушка, словно читая его мысли, вдруг заливисто смеётся. — Да не волнуйся ты так, — отмахивается, — Не в моём ты вкусе. Больно скучный. Пожимает плечами и скрывается в своём жилище. Чонгук сначала расслабляется, а после застывает на месте всё с теми же пакетами в руках. — То есть, скучный? — с лёгкой злостью переспрашивает, бросая взгляд в сторону соседской квартиры. Впервые за долгое время ему хочется кому-то показать прежнего себя — компанейского и весёлого Чона, попадающего так часто в передряги, но вместо этого он отводит глаза от чужой двери и уверенно входит в свой дом.